Морской змей и маленькая хлорелла

— Вы что ботанический институт кончали? — наконец спросил я начальника партии.

— К сожалению нет, — отвечал он, — но без ботаники сейчас геология обойтись не может. Растения накапливают в себе те химические элементы, которых много в горных породах. Если хорошо знать растения, то можно по растениям найти месторождения ценных руд. Пришлось мне самому ботанику изучать, и, как видишь, это пригодилось.

— Но мы же с вами растений не собираем, — возразил я, — и у нас нет гербария. Как же вы определите без растений, где лежит руда?

— Ошибаешься, мой друг, гербарий мы собираем каждый день. Но гербарий растений, которые жили тысячи лет назад. Как-нибудь зимой заходи к нам на работу, и я тебе расскажу и покажу тот гербарий который мы собрали. Поможешь нам разобрать растения и еще немного заработаешь на свою яхту.

Он ушел, а я еще долго сидел у костра и думал, почему я ни разу не заметал тех растений, о которых говорил геолог. Я представлял их листочками древних папоротников, зажатых между пластами каменного угля. Об этом я слышал на уроках ботаники. Но все оказалось по-другому. Но это было потом, зимой в городе, когда я действительно пошел работать к Владимиру Семеновичу. А в экспедиции меня ждало еще несколько приключений. И закончилась она для меня такой неприятностью! Страшно даже вспоминать...

За бортом

В начале августа мы вышли к берегу Байкала. Изъеденные комарами, в слипшейся от пота одежде, мы сидим наконец-то на галечнике у берега и ждем теплоход. На берегу — прохлада, никаких комаров, а впереди Иркутск, кино, трамваи и всякая прочая цивилизация.

И вот показался теплоходик. Он становился все больше, наконец пристал. Только зря мы радовались. Столько собралось туристов и геологов, что всех он не взял. Он ушел, как говорится, «в голубую даль», а мы остались ждать попутного суденышка.

На наше счастье, мимо проходил сейнер Байкальской биологической станции. И на борту его я увидел — кого бы вы думали? Желтого Портфеля. Я крикнул ему с берега, замахал руками, и он меня узнал. Сейнер причалил, и через десять минут мы уже плыли по направлению к дому.

«Все, что делается, все к лучшему», — говорила мне мама. И верно, если бы мы попали на теплоход, то нам бы и не видать сейнера. А на сейнере стоял знаменитый эхолот, с помощью которого находят рыбу в море, и множество других интересных приборов. В особенности меня интересовало, как ловят планктон.

Сначала я не знал, что такое планктон. Вижу только, что каждый день закидывают в воду сачок из шелка. Большой такой сачок, размером с небольшую бочку. И все, что есть в воде, в этот сачок попадает.

Я сначала думал, что они рыбу ловят. Но ни одной рыбины не попадалось, и я посмеивался над ними. Уж я бы закинул, так наверняка бы поймал. А они, то есть научные работники, говорят мне, что не рыба главное. Рыбу каждый дурак поймает. А главное то, чем рыба кормится.

Попробуй поймай рыбную еду, если ее, эту еду, простым глазом не видно. Вернее, саму-то рыбью еду — маленьких рачков там всяких еще видно, а то, что едят эти рачки — почти не видно. А рачки питаются мелкими водорослями. Водоросли такие крохотные, что сачок делают из шелковой материи, В шелке дырочки такие мелкие, что разглядеть их можно только в лупу. Все мелкие существа, которые попадают в сачок: и рачки, и водоросли — называют планктоном.

Я планктона ни разу не видел. Попросить посмотреть было как-то неудобно. И я решил выловить его сам. И вот утром, когда все еще спали, я вышел на палубу. Планктонная сеть висела тут же. Сейнер шел полным ходом, и было холодно. Я надел свою поролоновую куртку и взял в руки сачок. Сейчас в моих руках появится, наконец, загадочный планктон. Я намотал на руку веревку от сачка, размахнулся и закинул его в буруны за кормой, как это делали научные работники.

Что произошло дальше, я плохо помню. Помню только, что, когда сачок погрузился в воду, меня с силой дернуло. Не удержавшись на ногах, я свалился в волны Байкала.

— Спасите! — заорал я и в отчаянии зашлепал по воде руками.

Но мотор сейнера гремел сильнее, чем кричал я. Все на сейнере еще спали, а капитан, закрытый в своей рубке, не слышал. Сейнер полным ходом уходил на юг, а я оставался один на один с холодным Байкалом. Берега вдалеке едва синели, а подо мною — бездна глубиною в тысячу метров!

В то время, как со мною происходила эта страшная история и я коченел в ледяной байкальской воде, Степка нежился под ласковым солнцем Курильских островов, а в Иркутске меня ждала пачка его писем. Все Степкины приключения я излагаю его словами.

Степа добывает анфельцию

Эх, друг ты мой, Вовик, как же я тебе завидую. Ты работаешь в солидной экспедиции. Там у вас вертолеты и прочая благодать. А я вот один. И все мне быстро надоедает, и долго на одном месте я сидеть, как ты знаешь, не могу. Тянет меня все дальше и дальше.

Когда я приехал на Курилы, то увидел совсем не то, что ожидал. Я приехал потрошить рыбу, а меня поставили учетчиком. Это уж совсем неинтересно. Тогда я попросился на шхуну ловить сайру. Сайру мы ловили ночью на свет люстры. Ночью ловим, днем спим. Вернее все спят, а я спать днем не привык. День не спал, другой не спал. Пришлось и эту работу бросить.

Рыбаки обругали меня и сказали, что высадят меня, как Робинзона Крузо, на необитаемом острове. Это было бы интересно, но они высадили меня просто в каком-то заливе около небольшого села.

Неподалеку от села на лугу работали люди. Капитан посигналил, люди обернулись в нашу сторону, и один из них направился к берегу.

— Рабочих нужно? — в рупор крикнул капитан.

— Давай, давай, — ответили с берега.

Наша шхуна остановилась, и капитан меня представил встречающему мужчине. Он передал ему мои документы и сказал даже обо мне несколько хороших слов.

— Раз не хочешь рыбачить — дери анфельцию,— крикнули на прощанье рыбаки.

Что за анфельция и почему ее надо драть, я не знал. Ну, думаю, буду драть, только бы днем, а не ночью. Взвалил свой рюкзачок на плечо и двинулся за своим новым начальником. Он повел меня к тем людям, которые копошились на лугу. Издали я никак не мог понять, какой работой заняты люди. Они отдирали от зеленой травы что-то красное и складывали в кучи, как осенью складывают в кучи картофельную ботву.

Но сейчас был самый разгар лета, и ни о какой картофельной ботве, которую надо убрать с поля, не могло быть и речи. Когда мы приблизились к работающим, я увидел, что это какая-то рыжая трава, мне совершенно незнакомая. Уж не анфельция ли?

— Она самая, — подтвердил начальник. — Раз не можешь сайру ловить, становись на анфельцию. Анфельция еще нужнее, чем сайра. Сайру можно заменить другой рыбой. Анфельцию не заменишь ничем! И обойтись без нее людям никак нельзя.

Отмерили мне участок, и начал я драть анфельцию. Поначалу дело мне показалось очень легким. Но через час руки стали такими красными, точно я целую неделю потрошил сайру. Но я решил не подавать вида, что устал или руки болят. Раз уж капитан меня похвалил, значит, я должен лицом в грязь не ударить. Но мне было интересно, что за анфельция, которую мы дерем день за днем?

— Разве не догадываешься? — удивился начальник, — А еще моряком называешься. Какой же ты моряк, когда водоросли не узнаешь?

— Это рыжее сено — водоросли?

— Конечно.

— Но ведь водоросли зеленые?

И я рассказал начальнику о тех водорослях, которые я чаще всего видел в Иркутске. Я хожу в школу по набережной мимо пристани. И когда посмотришь на сваи, на которых пристань стоит, то видишь зеленые ниточки водорослей, которые растут на сваях.

— Это улотрикс, — сказал начальник, — самая обычная водоросль. Она действительно зеленая. И растет на мелководьях. А у нас здесь большие глубины, и в глубине зеленые водоросли не растут. Растут только красные.

— Значит мы отдираем от травы красные водоросли?

— Угадал! Мы заготовляем водоросль анфельцию. Теперь все ясно?

— Не совсем, — сказал я осторожно, чтобы не обидеть начальника, потому что у меня сразу же возникло несколько вопросов. Как попала анфельция на луг так далеко от моря? Штормом, что ли, ее забросило? И почему все-таки она красная, а не зеленая? Причем тут глубина?

— На луг мы ее привозим, — пояснил начальник, когда наступило время обеда. — У нас есть судно, которое добывает эту водоросль в море. А потом для просушки разбрасываем анфельцию на траве. А красная она потому, что свет на глубине другой.

— Какой же?

— Сам должен знать — какой! Небось десятый класс кончаешь?

— Нет, еще не десятый, — запротестовал я.

— Все равно должен знать, ты же учишь физику?

— Учу.

— Приемник дома есть?

— Есть.

— А что на нем написано?

— Ничего не написано.

— Как ничего? Там на шкале написано KB, CB, ДВ. Это что?

— Ах, это? Так это радиоволны, любой знает!

— короткие волны, ДВ — длинные волны, СВ — средние...

— Так вот, мой милый, — перебил меня начальник, — световые волны тоже можно разделить на короткие и длинные. Короткую длину волны имеют синие лучи, длинную — красные. Красные лучи вода задерживает, синие пропускает. И самым глубоководным водорослям приходится окрашиваться в красный цвет, чтобы улавливать синие лучи. Надо же как-то жить.

Проработал я на сборе анфельции почти неделю, а потом мы всю ее с поля собрали, и меня хотели перевести на шхуну, которая занимается добычей анфельции. Но один случай помешал этому. К нашему берегу причалило судно. Оно должно было погрузить анфельцию и увезти ее на Сахалин.

На Сахалине расположен завод, который эту водоросль перерабатывает. Меня вызвали к начальнику, и тот попросил помочь погрузить на борт драгоценный груз.

Анфельцию мы грузили тюками. Каждый тюк был большой и тяжелый, в точности напоминал тюки прессованного сена. Это особой машиной наши сборы спрессовали для отправки. Только к вечеру работа была закончена. Усталый, я свалился между тюками и решил здесь же проспать до утра, потому что судно должно отправиться только на следующий день. В трюме от анфельции приятно пахло морем. Я не заметил, как задремал. Мне приснился страшный сон — на меня наехал трактор. Когда я пришел в себя, то увидел, что сверху на меня свалился тюк прессованной водоросли. Судно сильно качало, и тюки то и дело съезжали вниз.

«Что это так сильно качает?» — подумал я и выглянул в иллюминатор. То, что я увидел за окном, так поразило меня, что холодный пот выступил на спине. Там во всю пенились волны, и не было видно берега!

Откуда начинается мармелад

Только теперь до моего слуха дошел равномерный гул работающей машины. Судно полным ходом шло к Сахалину, Видимо, тот матрос, который сказал, что судно ночует на Кунашире, сам был не в курсе дела.

Я стал размышлять, как мне поступить? Обратно пути нет. Поеду уж на Сахалин, раз так получилось, заодно и посмотрю, что делают из анфельции на заводе.

Тут я почувствовал, что голоден. Со вчерашнего дня во рту ничего не было. Выйти на палубу и попросить поесть? Матросы засмеют. Я лег на тюки и стал смотреть в иллюминатор. Час шел за часом, а берега так и не появлялись.

Наконец показался Сахалин. Мы направились к небольшому красивому городу, который, как я узнал позднее, назывался Корсаковым. Корсаков расположился длинной лентой вдоль берега. Над городом высоким уступом возвышался крутой склон. На его плоской вершине темнели елки, ободранные ветрами.

В Корсакове меня, конечно, сразу же заметили. Оказывается, о моем исчезновении знают все — и на судне, и на берегу. И все страшно обрадовались, что я нашелся. Немного поругали, и на том дело кончилось.

Я решил искупить свою вину и стал помогать грузить тюки на грузовики. Эти тюки с судна везли на завод. Что делают на заводе, я не знал. Поэтому я попросил разрешения поехать на завод. Мне разрешили, я вскочил на машину, и мы понеслись.

Когда машину разгрузили, шофер побежал обедать в столовую, а я за ним. В столовой я увидел большую группу школьников. Они обедали. Я тоже взял обед. Пока я ел, успел узнать, как они сюда попали. Они приехали на экскурсию, чтобы осмотреть завод. Вот удача. Не присоединиться ли к ним?

Я выждал, пока они кончили пировать, и вышел вслед за ними. Экскурсию повела женщина в белом халате. Она собрала всех нас во дворе и, вытащив из сумочки большую коробку мармелада, протянула мне:

— Пожалуйста, угощайся!

— Спасибо, — сказал я, — я не хочу.

— Бери, бери.

Я взял душистую конфету. Она так быстро растаяла во рту, что я не успел почувствовать ее вкуса. Ребята тоже брали мармеладины и с удовольствием ели. Женщина обошла всех ребят, и в коробке осталось еще две конфеты. Она протянула их мне.

— Бери еще. И скажи нам, пожалуйста, из чего делают мармелад?

— Из сахара, — сказал я. — Из чего же больше?

— Все согласны? — спросила она.

— Нет, — зашумели ребята, — из яблок! На коробке написано «яблочный».

Верно. Но ведь если взять яблоки и сахар, то получится яблочное варенье, джем, компот. Все, что угодно, только не мармелад. Что же самое главное в мармеладе? С чего он начинается?

Ни я, ни другие школьники этого сказать не могли. Тогда экскурсовод повела нас в тот склад, куда мы только что сгрузили тюки анфельции. Она распахнула ворота сарая, где помещался склад, и оттуда сразу же пахнуло морем.

— Вот с чего начинается мармелад. С сушеной морской водоросли анфельции! Наверное, никто из вас не знает этой водоросли?

— Знаю, — вырвалось у меня,

— Откуда же ты знаешь?

— Так я же эту водоросль заготавливал и привез сюда.

— Ты?

Тут все узнали, что я не из группы школьников. Но меня не выгнали и не смеялись. Наоборот, все смотрели на меня, точно я герой, мне даже стало неудобно.

После склада мы пошли по цехам.

Сначала мы вошли в цех, где анфельция проходила свое первое купание. Сухую водоросль помещали в высокие, с двухэтажный дом, котлы, варили вместе с известкой. Получался жиденький кисель. Его выливали в огромные ванны. И он застывал там очень похожим на студень, который продают в магазинах.

Я задел боком, когда проходил мимо одной из ванн, и студень затрясся в ней, но не вылился. Потом этот студень отмывают, очищают и, наконец, отправляют на горячие барабаны, похожие по виду и по размерам на переднее колесо дорожного катка.

Мы подошли к такому барабану. С него сползала бесконечная желтая лента высохшего студня. Барабан медленно вращался, лента крошилась на куски, и они падали вниз, в ящик.

— Агар, — сказала ведущая, — знаменитый агар, который ничем нельзя заменить. Агар, без которого цивилизация невозможна.

Я взял в руки кусок еще неостывшего агара и смотрел на него в недоумении, еще не представляя, почему цивилизация пострадает, если не будет агара. Правда, агар дает мармелад, это я запомнил, но без мармелада можно жить, и цивилизация без мармелада не пострадает.

— Пройдемте в наш музей, — пригласили нас, И мы вошли в комнату, заставленную столь разными предметами, что трудно было понять, как эти предметы связаны с агаром и агаровым заводом.

Тут лежали пачки фотобумаги, блестели на солнце лакированные туфли, висел на гвозде настоящий парашют. Я успел заметить еще губную помаду, рулоны красивой ткани, коробки с мармеладом и новенькие хрустящие бумажные деньги, выставленные в раме под стеклом.

— Подумайте, что было бы, — заметила наша наставница, — если бы не существовало водоросли анфельции и агарового завода. Не было бы всех этих очень нужных людям вещей!

Выходя за ворота завода, я оглянулся на вывеску «Агаровый завод». Нет, не зря я сюда приезжал. Я узнал очень многое о тех предметах, с которыми встречаюсь каждый день. Кто мог подумать, что в них есть доля водорослей?

А в моем рюкзаке лежали два мешочка, которые мне подарили в лаборатории агарового завода. В одном тот кусок агара, который я взял с барабана. В другом — белоснежные пластиночки этого материала, которые используют в медицине. Они делаются из обычного агара, который вывозят зимою далеко за город и расстилают под лучами зимнего солнца. Солнце, снег и мороз так отбеливают его, что в нем не остается ни одной капельки грязи, ни одного вредного микроба.

Вернулся я на судно уже к вечеру. Мы взяли курс обратно, на Кунашир, и на следующий день показались его черные каменные берега. Первую остановку сделали в незнакомом для меня месте.

— Горячий Пляж, — крикнул один из матросов. — Кто в бане мыться желает?

Берег и впрямь напоминал баню. Он весь был окутан паром. Пар шел из земли. А на крупных валунах у воды сидело несколько человек в трусах. Они ничего не делали, а только мочили ноги в воде. «Лечатся, — сказал мне один из матросов, — вода тут целебная».

Как только причалили, матросы бросились купаться. Но они купались не в океане, а в ямах на берегу. В этих ямах вода оказалась теплой, как чай. Я тоже было влез в ванну, чтобы отмыть с себя дорожную грязь, как вдруг внимание мое привлекла полоса отлива. Там, на каменистом мелководье, повинуясь движениям волн, колыхались... морские змеи!

Фальшивая капуста