не
можешь представить себе, как они порабощены обыденным. У меня
был
подопечный,
крепкий атеист, который занимался иногда в Британском музее.
Однажды,
когда он читал, я заметил, что его мысли развиваются в опасном
направлении.
Враг наш, конечно, тут же оказался рядом. Не успел я оглянуться, как
моя
двадцатилетняя работа начала рушиться. Если бы я потерял голову и
прибегнул
к доводам, все пошло бы насмарку. Но я не настолько глуп. Я тотчас сыграл
на
той струнке моего подопечного, которая больше всего была под моим
контролем,
и намекнул, что сейчас самое время пообедать. Враг, по-видимому, сделал
контрвыпад (никогда невозможно точно подслушать, что Он говорит), то
есть
дал понять, что эти размышления важнее обеда. Наверное, так оно и
было,
потому что, когда я сказал: "Да, это слишком важно, чтобы заниматься этим
на
голодный желудок", подопечный заметно повеселел. А когда я добавил:
"Лучше
вернуться сюда после обеда и тогда подумать как следует", он уже был
на
полпути к двери. Когда он вышел на улицу, победа была за мной. Я показал
ему
разносчика газет, выкрикивающего дневные новости, и автобус No 73; и, прежде
чем он коснулся подножки автобуса, он уже непоколебимо верил, что, какие
бы
странные вещи и мысли ни приходили в голову, когда уединишься с
книгами,
здоровая доза "настоящей жизни" (под которой я в нем подразумевал автобус
и
разносчика) сразу покажет, что таких вещей "просто нет".
Он знал, что избежал опасности, и позднее любил говорить о
"том
неизъяснимом чувстве реальности, которое надежно защитит от
крайностей
чистой логики". В настоящее время он благополучно пребывает в доме
отца
нашего.
Улавливаешь, в чем тут дело? Благодаря процессам, которые мы
пустили в
ход несколько веков тому назад, людям почти невозможно верить в
незнакомое и
непривычное -- у них перед глазами всегда есть знакомое и привычное.
Набивай
до отказа своего подопечного обычностью вещей. Но не вздумай
использовать
науку (я имею в виду науку настоящую) как средство против
христианства.
Наука вынудит его задуматься над реальностями, которых он не может
ни
коснуться, ни увидеть. Среди современных физиков есть печальные
тому
примеры. А если уж ему непременно нужно барахтаться в науке, пусть
займется
экономикой или социологией. Не давай ему убежать от этой
бесценной
"действительной жизни". Пусть лучше совсем не видит научной
литературы.
Внуши ему, что все это он уже знает, а то. что ему удается подхватить
из
случайных разговоров и случайного чтения, "достижения современной
науки".
Помни, ты там для того, чтобы его обманывать. Судя по
высказываниям
некоторых из вас, молодых бесов, можно подумать, что вы поставлены учить
их!
Твой любящий дядя Баламут.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Мой дорогой Гнусик!
Весьма досадно было узнать, что твой подопечный обратился. Не тешь
себя
надеждой, что избежишь положенного наказания (хотя я уверен, что в
минуты
успеха ты не тешишь себя надеждами). Надо спасать положение. Не
нужно
отчаиваться -- сотни людей, обратившихся взрослыми, побыли в стане
Врага,
исправились, и теперь они с нами. Все привычки подопечного, и
душевные, и
телесные, льют воду на нашу мельницу.
Один из великих наших союзников в нынешнее время -- сама церковь.
Пойми
меня правильно. Я говорю не о той самой Церкви, которую мы видим
объемлющей
пространство и время, укорененной в вечности, грозной, как полки
со
знаменами. Это зрелище, признаюсь, способно устрашить самых
смелых
искусителей. Но, к счастью, та Церковь невидима для людей. Твой
подопечный
видит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле на
неприбранном
строительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного
бакалейщика с