Влюбленный джентльмен

До сих пор ей не представлялось возможности поговорить с кем-нибудь из тех, кого звали франтами, а его циничный и весьма насмешливый голос был как раз таким, каким она себе представляла.

На Керзон-стрит Анна еще сильнее прибавила шагу, и через несколько минут они свернули налево под арку, ведущую к Шеппердз-Маркет.

Воображение Тэлии снова нарисовало многолюдную ярмарку, о которой она читала в книгах и слышала от местных стариков.

Шеппердз-Маркет все еще оставался небольшой деревушкой, живущей своей независимой жизнью, но в прошлом устраиваемая здесь ярмарка на две недели превращала ее в одну из достопримечательностей Лондона.

Она начиналась как сезонный рынок, но на прилегающих улицах появлялись балаганы с жонглерами и боксерскими площадками, устраивались зверинцы и выступления скоморохов.

Качели, карусели, фокусники и канатоходцы собирали толпы зрителей, находивших интерес и в лицезрении женщин с поросячьими головами, уродцев и вождей племени каннибалов.

Но, как помнила Тэлия, весело было не всегда. Иногда случались и трагедии.

Более ста лет назад здесь выступала танцовщица на канате, известная как Леди Мэри, о которой ходили слухи, будто бы она была дочерью знатного иностранца.

Она бежала с балаганщиком, обучившим ее танцевать на канате, и ее выступления благодаря грациозности и мастерству пользовались неизменным успехом.

Даже забеременев, она продолжала выступать и однажды, потеряв равновесие, упала с каната, после чего родила мертвого ребенка и умерла сама.

Тэлия часто думала о Леди Мэри, так как ее история была не только грустной, но и романтичной.

Должно быть, думала она, ее чувства к своему возлюбленному были невероятно сильны, раз она променяла свой роскошный дом во Флоренции на столь необычный образ жизни.

Тем временем Анна остановилась возле небольшого дома на дальней окраине Шеппердз-Маркет и достала из кармана своей широкой черной юбки массивный ключ.

Она отворила дверь, и Тэлия, войдя следом за ней, поспешила вверх по узкой лестнице.

– Мама, я пришла! – воскликнула она.

Открыв дверь, Тэлия вошла в то, что считалось гостиной, хотя едва ли столь крохотный дом мог бы похвастаться подобным названием комнаты.

Теперь здесь была спальня, и возле окна на кровати лежала женщина. Ее черты все еще не утратили былой красоты, хотя выглядела она слабой и больной.

Она протянула руки к дочери, и Тэлия, пробежав через комнату, расцеловала ее в обе щеки.

– Я вернулась, и мне столько хочется тебе рассказать, мама! Ты, наверное, весь день скучала?

– Со мной все в порядке, – тихонько ответила мать. – Но, надо признаться, я с нетерпением ждала твоего возвращения. Ты будто бы приносишь с собою солнце.

– Я так бы этого хотела, – сказала Тэлия. – Но вместо этого у меня есть то, что тебя развеселит, а также обеспечит нас сдой, что пока для нас важнее, чем солнечный свет.

Она вынула из кошелька гинею и протянула ее матери.

– Мои первые чаевые, – сказала она. – И причем от джентльмена.

Ее мать застыла в изумлении.

– Ты хочешь сказать, что приняла деньги от мужчины?

Тэлия рассмеялась.

Она сняла шляпку и, бросив ее на стул, поправила золотые волосы, слегка отливавшие медью.

– Сказать правду, мама, я едва не швырнула их ему в лицо, но вовремя вспомнила, что я – простая модистка!

Ее мать издала сдавленный стон.

– О Тэлия! Как мне вынести то, что ты вынуждена работать в таких условиях и с тобой обращаются как со служанкой!..

– Я служанка и есть, – сказала Тэлия. – Но мама! Сегодня был такой веселый день! Если бы ты видела тех дам, что приходили сегодня покупать шляпки!

Вспомнив их, она хихикнула и продолжила:

– Одна выглядела словно пышка, а ее лицо было размером с тыкву. Она все время спрашивала меня: «А это мне идет?» Мне приходилось сдерживаться, чтоб не ответить, что ей уже ничто не поможет!

– Надеюсь, ты этого не сказала? – неодобрительно поинтересовалась мать. – Это было бы жестоко!

– Нет, конечно, нет, мама. Я сказала ей, что она обворожительна, и уговорила ее купить три шляпки вместо двух.

Миссис Бертон осталась мной довольна!

Она села на стул у изголовья матери и взяла ее руки в свои.

– Не расстраивайся из-за гинеи, мамочка, – сказала она. – На эти деньги можно купить для тебя вкусной еды – курицу, множество яиц, сливок и всяких лакомств, что присоветовал доктор.

Мать ничего не ответила, и Тэлия призналась себе, что ничего из того, что прописано врачом, не в силах исцелить больное сердце, готовое разорваться от отчаяния.

Глядя на ее печальное лицо, Тэлия спрашивала себя, отчего, где бы он ни находился, ей отец так и не написал письма.

Она отправляла в Америку дюжины писем на адреса, что он оставлял, но спустя шесть месяцев после его отъезда сведения о нем поступать перестали.

Было очень тяжело видеть страдания матери, наблюдать, как с каждым днем она худеет и становится все бледнее, и не иметь возможности помочь ей.

Третий год ссылки отца был уже на исходе, и она надеялась, что если он жив, то вернется домой.

Не мог он быть столь жесток, чтобы оставаться вдали, зная о том, как его ждут здесь.

Желая отвлечь свою мать от извечных дум об отце, Тэлия подробно рассказала о своем визите к мадемуазель Женевьеве в гостиницу возле Королевского театра и как та, выбрав три шляпки, заставила графа расплатиться за них.

Она весело пересказала всю эту историю, умолчав о том, что на танцовщице не было ничего, кроме ночной рубашки, и что она расцеловала графа в знак признательности.

Как она и ожидала, манеры француженки шокировали мать.

– Как мне вынести мысли о том, что ты, моя дорогая, общаешься с подобными женщинами?

– Я слышала от папы о таких девушках, – сказала Тэлия, – но никогда не думала, что мне доведется говорить с одной из них. Она весьма привлекательна, мама, и я уверена, что она великолепно танцует.

– Моя драгоценная, тебе следует подыскать другую работу.

Улыбка исчезла с лица Тэлии.

– Мама, ты же знаешь, я счастлива, что вообще нашла работу. И кстати, ты сама хотела, чтобы я стала модисткой.

– Я?

– Да, мама. Когда я подшивала свою старую шляпку, ты сказала: «У тебя такие умелые пальцы, дитя мое, что мне не верится, будто бы даже на Бонд-стрит могли изготовить что-то более стильное, чем то, что ты ухитряешься сделать из этих старых ленточек и шелковых цветков, которые я покупала больше пяти лет назад».

– Я не хотела, чтобы ты продавала свое мастерство, – сказала ее мать, – хотя и говорила, что оно незаурядно.

– Больше нам продавать нечего, – просто ответила Тэлия. – И даже Анне не по душе идея умереть с голоду.

Мать ничего не сказала.

Она думала о том, что когда ее муж был вынужден бежать из страны, ей казалось, будто бы того, что он оставил, им хватит до его возвращения.

Это было одно из тех драматичных и нежданных событий, которые выпадают на долю людей словно снег на голову, коренным образом меняя их жизни в тот момент, когда об этом никто не подозревает.

Сэр Дензил Кавершем всегда был красивым, но вспыльчивым мужчиной и часто попадал в переделки.

Неприятности случались с ним и в школе, и в университете, и даже – однажды – в полку.

Затем он нашел себе жену, остепенился, и его родственники решили, что время беспокойства прошло.

Он зажил тихой жизнью сквайра в счастливом браке со своей прекрасной супругой, довольный старинной усадьбой и поместьем, принадлежавшими роду Кавершемов уже пять столетий.

Но сэр Дензил не мог обходиться без друзей и не видел жизни без своих клубов и развлечений в Лондоне, где его беспутные дружки с нетерпением ждали возвращения старого приятеля.

Несмотря на то что они не могли себе этого позволить, он со своей женой снял на лондонский Сезон дом в Мэйфейр и продолжал не считаться с затратами до тех пор, пока они снова не оказывались в обществе, именуемом бомонд.

Женщина необычайной красоты, леди Кавершем не меньше мужа наслаждалась балами, приемами и ассамблеями.

В провинцию они возвращались все реже, и постепенно стали проводить в Лондоне все больше времени, приезжая в город прежде, чем распускались нарциссы, и возвращаясь многим позже окончания Сезона, когда регент переезжал из Карлтон-Хауса в Брайтон.

По загородной жизни скучала лишь одна Тэлия, хотя ей и нравились учителя и наставники, приходящие к ней в дом на Брук-стрит.

Но они не могли понять, чем верховая езда в Гайд-парке отличается от скачек по окрестным полям поместья, и к тому же ей пришлось позабыть о собаках, так как в Лондоне она не имела возможности должным образом заниматься с ними.

И вот три года тому назад грянула беда.

Сэр Дензил, известный своей непредсказуемостью, особенно во время пребывания в нетрезвом состоянии, вступил в какой-то пустяковый спор в Уайт-клубе, закончившийся тем, что ему нанесли оскорбление.

Предмет спора был Тэлии наверняка неизвестен, однако она предполагала, что дело касалось женщины.

Как бы то ни было, в итоге сэр Дензил вызвал на дуэль высокопоставленного государственного чиновника.

На рассвете они встретились в Сент-Джеймс-парке, о чем леди Кавершем узнала лишь по окончании дуэли.

Но ей все равно не удалось бы предотвратить поединок, поскольку объявленный и принятый вызов становился делом чести обоих участников и пути назад уже не было.

Впервые Тэлия услышала об этом, войдя в комнату матери, чтобы пожелать ей доброго утра.

– Не понимаю, что происходит, Тэлия, – сказала леди Кавершем. – Когда я проснулась, твоего отца не было в комнате. Не в его правилах уходить, не поставив меня в известность. Для конной прогулки еще слишком рано.

Никто не ведал о случившемся, покуда через полтора часа на лестнице не послышались шаги.

– Вот и папа, – сказала Тэлия. – Сейчас он все объяснит.

Сэр Дензил вошел в комнату, и его жена тихо вскрикнула.

– Что… случилось? Почему ты так… выглядишь?

– Я убил его! – сказал сэр Дензил.

– Убил? Кого? – воскликнула леди Кавершем.

– Спенсера Телбота, – ответил он. – И теперь мне придется уехать за границу.

– Уехать… за границу?

Леди Кавершем с трудом произносила слова.

– Я уже виделся с лордом-канцлером, – объяснял сэр Дензил. – Это единственное, что можно сделать в таких обстоятельствах. В конце концов, Телбот был членом Кабинета министров, и первое, что я понял, так это то, что нельзя допустить скандала на правительственном уровне.

– Как ты убил его? Почему ты это сделал?

– Я только собирался ранить его в руку, – сказал сэр Дензил, – но в последний момент он повернулся. Думаю, он с самого начала собирался убить меня. Его характер известен всем.

– И вместо этого… убил его ты!

Тэлия сама не ожидала услышать от себя такие слова и сильно удивилась сказанному.

– Да, я убил его, – сказал сэр Дензил. – И так как лорд Элдон настаивает на недопущении скандала, дело будет замято и общественность оповестят, что Телбот скончался от сердечного приступа. Но мне придется уехать из страны на три года.

– Три года!.. – еле слышно повторила леди Кавершем.

– Могли отослать и на пять лет, и на всю жизнь, – сказал сэр Дензил, – но, зная характер Телбота, лорд-канцлер проявил ко мне снисхождение, о чем недвусмысленно дал понять.

– Но… три года, милый? Куда тебе придется уехать?

– В Европу ехать нельзя, это ясно, – ответил сэр Дензил. – И я не собираюсь попадать в плен к Бонапарту. Нет, я уеду в Америку.

– В Америку!..

Тэлия была слишком изумлена, и ее голос отразился эхом от стен комнаты.

Далекая Америка считалась страной непредсказуемых людей, прогнавших прочь британцев. Землей, кишащей, как ей казалось, краснокожими индейцами и неграми, привезенными из Африки.

Потом была суматоха вокруг сбора необходимых отцу вещей и проводы его в Плимут, откуда, как он уже знал, корабль отправлялся в плавание через Атлантику.