Собирайся, мы уезжаем

Пожилая женщина-провизор посмотрела на Марину и протянула тест на беременность.

– Это что? – Марина крутила в руках упаковку.

– На всякий случай, – сказала провизорша.

Марина кое-как добралась до дома. Распаковала тест, прочитала инструкцию. Стояла и смотрела, как белая полосочка обретает цвет. Еще раз прочитала инструкцию. Перечитала. Беременность.

Марина выскочила из ванной, побежала к телевизору – деньги есть, но мало. Схватила телефон для экстренной связи с матерью и набрала номер. Ответил Николай Иванович.

– Здравствуйте, Николай Иванович, это Марина. Мне срочно нужны деньги. Можете привезти? Не знаю, долларов двести. А можете маму позвать? Это личное.

– Подожди, не клади трубку, – сказал Николай Иванович. Марина стояла и ждала. – Марина, пиши номер телефона, это врач, позвони прямо сейчас, о деньгах не волнуйся, – сказал Николай Иванович.

– А как она догадалась? – опешила Марина.

Николай Иванович не ответил.

Марина позвонила по номеру, рассказала про тест на беременность. Женщина-врач устало продиктовала – завтра в восемь утра, натощак, с собой иметь носки, ночную рубашку, пеленку, прокладки. Кабинет 312.

Утром Марина поехала в больницу. Нашла кабинет. На банкетке перед кабинетом сидели еще две женщины. Вышла врач. Отвела их в палату. Сказала: «Переодевайтесь». В палате было холодно. Марина переоделась и легла на больничную койку. Женщины тихо разговаривали. Пришла медсестра, дала каждой по таблетке и сделала укол внутримышечно. Первой отвели женщину, которая устроилась на кровати справа от Марины. Через десять минут ее привезли на каталке и перевалили на кровать медсестра и нянечка. Она свалилась мешком, тихо постанывая. Марина шла второй. Она все чувствовала – тягу внизу живота, звук аппарата, высасывающего внутренности, руки врача. Считала секунды. На тысяче с чем-то сбилась. Казалось, это никогда не кончится. Марина молча плакала от злости на мать. Ей казалось, что она специально дала ей врача и больницу, где делают аборты без наркоза. Почти без наркоза. Чтобы на всю жизнь запомнила. Марина очнулась от холода – на животе лежала ледяная грелка, зубы стучали, ноги онемели. Она не знала, сколько прошло времени. Пришла нянечка и помогла Марине одеться. Довела до конца коридора, сунула в руки пакет с вещами.

Марина кое-как дожила остаток лета. Началась учеба. На почве специализации по международному праву, выбранной в память о Максиме, Марина сошлась со Стасом.

Он оказался сыном испанского журналиста-русофила и секретарши испанского посольства.

Отец Стаса ехал работать на родину Достоевского и Толстого. Он представлял, как будет ездить по деревенькам, лежать на стоге сена и смотреть на женщину с длинной косой, несущую в коромысле воду. Еще ему представлялось, как в столице он будет есть блины с черной икрой и пить водку. Во всяком случае, так он рассказал молоденькой секретарше посольства, сразившей его наповал платиновым отливом волос и прозрачностью голубых глаз. В деревеньку отец Стаса так и не съездил, а вот водки напился на всю жизнь. Он писал репортажи о жизни советских граждан, благо прототип был под боком – та самая секретарша, ставшая для испанского журналиста переводчиком-синхронистом, машинисткой, любовницей и впоследствии матерью его ребенка. Рождение незапланированного сына совпало с окончанием срока долгосрочной командировки. Жгучий испанец вернулся на родину, где его ждали многочисленные родственники, приличный пост в редакции и невеста. Прощание было скорым. Пока секретарша, прижимая к груди новорожденного сына, обливалась слезами, иностранный журналист выкладывал на стол валюту и обещал помогать. Простить и понять не просил. Другая ментальность.

Стас был жгуче красив в отца. Тот сдержал обещание, и Стас с матерью ни в чем не нуждались. Мать так и не научилась говорить сыну «нет». Она не могла видеть, как в оливковых глазах сына закипает слеза, и покупала, разрешала, соглашалась, что бы он ни пожелал. Она давно поставила крест на своей жизни и жила ради этого смуглого мальчика. Мать Стаса, так и работая секретаршей в посольстве, считала, что у сына тяжелая жизнь – из-за нее. Без отца мальчик растет. Здесь, а не в Испании. И очень обижалась, когда ее подруги говорили, что ее Стасику ремня не хватает для полного счастья. Стас раскусил материнскую психологию еще в раннем детстве и крутил ею как хотел.

До шестнадцати лет он был Стасом Кузнецовым, обычным школьником обычной московской школы. От своих однокашников отличался только приличным знанием испанского языка и возможностью проводить три летних месяца в Испании – в большой семье отца. На шестнадцать лет отец сделал ему подарок – синий паспорт гражданина Евросоюза и оплаченное за пять лет вперед обучение в институте. В институт Стас поступал как Альберто Торрес – так было написано в его новом паспорте. Отец дал ему новое имя и свою фамилию. Стас почувствовал себя европейцем и даже ломал русский язык, пересыпая речь испанскими словами. Только на имя Альберто не всегда отзывался – с непривычки. Где-то в середине первого курса Стас не выдержал груза ответственности перед Евросоюзом и проболтался. С тех пор его называли Стасом Торресом.

Марине Стас не то чтобы очень нравился. Но было лестно иметь официального бойфренда, наполовину испанца, сына известного журналиста, который обеспечит сыну блестящее будущее. Стас дарил Марине диски с испанской музыкой, давал списывать контрольные по испанскому языку и во всем с нею соглашался. Они встречались у Марины. Квартира по-прежнему была в ее распоряжении. Мать заезжала, но только тогда, когда Марина была в институте. Она обнаруживала следы присутствия матери или Николая Ивановича, когда приходила вечером домой: деньги на телевизоре, чашка с кофейным осадком в раковине, записка на зеркале с новым номером телефона для экстренной связи.

Они жили со Стасом почти год, когда его вдруг словно подменили. Замкнулся, стал нервным, в институте вылезал за счет прежних заслуг и образцовой зачетной книжки, покупал двухлитровую пластиковую бутылку пива и выпивал ее перед телевизором. А потом собрал вещи и сказал, что поживет дома. Марина спрашивала, что случилось, но Стас молчал. Просветы были – Стас приезжал к Марине, и все было по-прежнему. В один из таких просветов Марина, взятая за живое испанской музыкой и грузинским вином, предложила Стасу познакомить ее с его мамой. Стас отхлебнул из своей бутылки с пивом и расплакался. Марине стало противно, но она села на диван и гладила Стаса по голове. Стас говорил.

Его мать, еще достаточно молодая женщина, познакомилась с солидным, интересным бизнесменом, чем-то неуловимо похожим внешне на господина Торреса. Чувство, вспыхнувшее после долгих лет отсутствия женского счастья, бушевало. Она поняла, что сын вырос и она ему не нужна. Поняла, что можно пожить и для себя. Что она этого заслуживает. Она надеялась выйти замуж и уже представляла себе, как стоит в зале загса в скромном, но изысканном костюме цвета слоновой кости, а рядом ее мужчины – муж и сын. Мужчина клялся, что только об этом и мечтает. Во время предсвадебных хлопот у жениха начались проблемы с бизнесом. Кто-то его кинул, кто-то наехал, денег нет. А надо достать и выложить. Мать Стаса, не задумываясь, предложила жениху помощь. Тот отказывался: «Что с тебя взять? Одна с сыном живешь». Без пяти минут счастливую новобрачную задело. Она сняла с кредитной карты все деньги, которые отец Стаса положил на счет – на нужды сына. Десять тысяч евро. Жених-бизнесмен валялся в ногах, благодарил, обещал все отдать и – пропал. Мать Стаса после этого начала пить. Несколько раз лежала в больнице. Выходила, держалась неделю, и опять все по новой. Работу потеряла – попросили уйти «по собственному желанию». Сейчас опять в больнице.

– А зашить не пробовали? Продержалась бы год, или на сколько там зашивают? – спросила Марина будничным тоном.

– Как ты можешь так говорить? Ты, ты, ты не понимаешь! Это все бесполезно! Она же все равно выпьет. Даже если будет знать, что умрет. Ей наплевать на свою жизнь.

Марина говорила:

– Да-да, конечно.

– Ты поедешь со мной? – спросил Стас, глядя на Марину мокрыми глазами.

– Куда? – не поняла Марина.

– В больницу, к маме.

– Зачем? – опять не поняла Марина.

– Познакомиться, ты же хотела.

Марина хотела поехать со Стасом в Испанию, погулять по Барселоне и Мадриду, побывать на работе его отца – в газете «Эль-Мундо», походить по магазинам, ресторанам, позагорать… Мать Стаса ей представлялась такой красивой, утонченной дамой со свежим маникюром и салонной укладкой, которая говорит исключительно о книгах, музыке и театре. Она не хотела ехать в больницу навещать алкоголичку.

– Хорошо, поехали, – сказала Марина.

– Спасибо, – поблагодарил Стас и прильнул к бутылке.

Они так никуда и не поехали. Стас отправился в Испанию – отец оформил ему перевод из института. Марина провожала его в Шереметьево. Стас обещал устроиться и прислать Марине приглашение. Она знала, что не пришлет. И Стас знал, что не пришлет. Марина хотела спросить: «А как же мама?» – но не спросила. Стас снова стал Альберто Торресом и даже ломал русский язык латинским акцентом.

Через год Стас вернулся в Москву – на похороны матери. Похоронил и в тот же день улетел в Испанию. Марина узнала об этом от однокурсников – Стас кому-то звонил, с кем-то встречался…

У Марины началась преддипломная практика. Нужно было найти место. Она позвонила в ту самую юридическую фирму – куратору предпенсионного возраста. Надеялась увидеть Максима. Куратор Марину так и не вспомнил, но подробно рассказал про то, что фирма загибается и без предложенной им реорганизации полетит в тартарары. Дал телефон другой компании. Марина позвонила. Представилась, сослалась на куратора. Ее вежливо выслушали и вежливо сказали, что в практикантах не нуждаются.

Марина сидела и думала: куда податься? Пошла на кухню – хотелось есть, холодильник сиял чистотой. Марина взяла с телевизора деньги и собралась в магазин. На выходе из супермаркета с двумя пакетами в руках спиной открывала дверь – столкнулась с парнем. Тот тоже протискивался в дверь, хотя мог бы и пропустить. Марина подняла голову, собираясь сказать что-нибудь по поводу девушки с сумками, которую нужно пропускать, и узнала Сережку – своего вечно больного одноклассника. Сережка отрастил куцую бородку и избавился от очков. «Наверное, линзы поставил», – подумала Марина.

– Сережа, привет! – обрадовалась она.

Сережка ее не узнал. Но дверь придержал.

– Это я, Марина. Марина Крылова. Боже мой, ну вспоминай скорее…

– Маринка! – узнал Сережка. – Ты так изменилась!

– Да, ты тоже, – сказала Марина.

– Ты куда сейчас? Домой? Давай провожу, – предложил Сережка.

– Давай, пакеты тяжелые, – согласилась Марина.

Они шли по старой тропинке, мимо их бывшей школы. На школьном стадионе ученики бежали кросс. Вспоминали школу, Славку, как срывали уроки. Сережка учился на экономическом факультете. Подал документы в Чикагский университет. Он провел какое-то исследование на тему российской энергетики и надеялся, что его оценят в Америке.

– Там только одна проблема. Им нужен хеппи-энд. Идефикс такая. А где я им найду хеппи-энд?

Они дошли до Марининого дома. Зашли в квартиру. Разложили продукты. Марина сварила пельмени из пачки. Поели, продолжая говорить, перебивая друг друга.

– А чего ты тогда меня бросила? – весело спросил Сережка.

– Обиделась, – весело ответила Марина.

– Ну и дура же ты была.

– Дура, – подтвердила Марина.

Когда Марина мыла посуду, Сережка полез целоваться. От него пахло пельменями. Губы были липкие и неумелые. Ей было неприятно, но она промолчала. Закрыла глаза и вспомнила, как целовался Максим. Сережка начал дергать ремень джинсов и полез рукой Марине под юбку.

– Сереж, я не могу. Извини, – сказала Марина.

Сережка не удивился и не обиделся. Оставил в покое ремень. Сел за стол. Налил себе чай.

– Ну и правильно, – сказал он. – Все равно у нас нет будущего.

– В смысле? – не поняла Марина.

– Я уеду, если, конечно, пригласят. Ты здесь останешься. И ты знаешь, я по Интернету познакомился с классной девушкой. Она русская, но давно живет в Америке, в Чикаго. Мы уже год переписываемся. Она тоже на экономическом учится, играет на скрипке и в студенческом театре. Представляешь? У них такая задача-максимум в воспитании – человек должен быть всесторонне развит. Хотя мне кажется, что это утопия – нужно специализироваться на одной проблеме. Тогда можно чего-то достичь. А если разбрасываться, то ничего не получится. Она мне фотографию свою прислала – у них в доме свой бассейн с горкой. Круто?

– Круто, – ответила Марина.

– У тебя-то какие планы? Ты так и не рассказала…

– Мне нужно найти место для преддипломной практики.

– А чего ты мать не попросишь? Она же у тебя юрист. Кстати, как она?

– Не знаю…

Сережка решил, что Марина просто не хочет просить о помощи. И начал убеждать:

– Да ладно тебе играть в независимость. Все начинают через знакомых. Никто с улицы не приходит. Вот она придет вечером, и сразу поговори с ней.

– Хорошо, – согласилась Марина. Она так и не решилась сказать ему, что давно не общается с матерью. Сережка всегда ей завидовал. Говорил, что ей «повезло с родительницей» – мудрая женщина, которая без лишних вопросов и нравоучений разведет руками любую беду.

Они расстались друзьями. Договорились не теряться и поддерживать связь.

Марина домыла тарелки и подошла к зеркалу в прихожей. Сорвала бумажку с телефоном и взяла трубку. Набрала номер. Стояла и считала гудки. Трубку сняли на шестом.

– Мама? – спросила Марина.

– Это кто? – спросил мужской голос, не Николая Ивановича.

– Марина. А можно маму? Это ее дочь, – коряво объяснила Марина.

– Алле? Что случилось? – спросила мать через минуту. За эту минуту Марина дважды хотела повесить трубку.

– Мам, привет, это я. Ничего не случилось. Все в порядке. Сессию сдаю. Еще два экзамена осталось. Без троек.

Мать молчала.

– Мам, мне нужна твоя помощь. – Марина набрала воздух. – Алле? Ты меня слышишь?

– Да, я слушаю, – ответила мать. – Что, снова-здорово? У тебя есть телефон врача.

– Нет, мам, мне нужна фирма для преддипломной практики. Я звонила в две конторы, им практиканты не нужны. Я подумала, может, ты поможешь? У тебя ведь много знакомых? Мне все равно что, лишь бы по специальности. На полгода. Пустая формальность, но без бумажки меня к диплому не допустят.

– Хорошо, – сказала мать и повесила трубку.

Она позвонила на следующий день, утром.

– Возьми ручку, запиши номер, – сказала вместо «привет».

Марина нащупала карандаш, взяла валявшийся буклет с рекламой доставки пиццы на дом и записала номер. Когда мать назвала фирму, Марина застыла – это была одна из самых известных московских контор.

– Спасибо, мама, – сказала Марина. – Ты вообще как там?

– Нормально, – ответила мать, и в трубке пошли короткие гудки.

Марина сидела и плакала в прихожей.

Потом пошла, умылась холодной водой и позвонила. Представилась, сослалась на мать. Ее пригласили на собеседование.

Марина поехала в фирму. Старинный особняк в центре Москвы. Строгая охрана на входе, картины на стенах. Марина забыла паспорт. Ее попросили подождать – вызывали секретаршу, чтобы подтвердила личность гостьи и проводила. Марина сидела на стуле. Мимо проходили молодые мужчины в костюмах строгих тонов и ухоженные до кончиков ногтей женщины. Пришла секретарша и повела Марину по коридорам. Внутри ей понравилось меньше. Столы, стоящие впритирку друг к другу. Сменная обувь рядом с мусорной корзиной под ними. На одном столе она заметила сверток – бутерброд, завернутый в фольгу. На другом – раскрытую косметичку.

Секретарша завела Марину в кривой аппендикс директорской приемной, предложила подождать. Минут через пять пригласила в большой, просторный кабинет. Из-за стола встал мужчина лет пятидесяти. Высокий, седой, красивый, с легким загаром, подчеркивающим морщины. Глянцевую картину портили капельки пота над верхней губой, тяжелая одышка и механическое безотчетное движение – мужчина подтягивал на животе брючный ремень.

– Так, значит, вы и есть Марина Крылова? – спросил директор, разглядывая ее.

– Да, здравствуйте.

– А вы, деточка, совсем не похожи на свою матушку. Просто удивительно. Ни за что бы не поверил, что вы ее дочь. Мы ведь с вашей матушкой были хорошими друзьями. Да… Время летит… И что же – пошли по ее стопам? Не хочу вас разочаровывать, но это неблагодарная работа. Тем более для женщины. Хотя у вашей матушки были железные нервы и характер о-го-го. Умела она найти общий язык со всеми. И как она сейчас? Давно мы не виделись… Ну так что, практика? А какая специализация? Международное право? Достойно.

Марина молчала и улыбалась.

– А давайте я вас сразу познакомлю с нашим начальником отдела. Пойдемте. И передавайте привет матушке. Удивительная женщина…

Марина пошла по коридору. Директор, делая глубокий выдох после каждого шага, завел ее в кабинет.

– Вот, познакомьтесь, – сказал мужчина. – Это Мариночка Крылова. Она будет проходить у нас практику. Вы уж поласковее с ней. Дочка моей хорошей знакомой. Толковая девочка. Ну, Мариночка, осваивайтесь. Если будут какие-то вопросы, проблемы, не стесняйтесь, приходите. Кирилл, пожалуйста, возьми Марину под свое начало. – Последняя фраза была адресована молодому мужчине.

Начальник еще раз улыбнулся Марине и вышел. Она пристроилась на краешке стула и разглядывала Кирилла. Уверенный в себе, циничный, слегка утомленный, манерный. Тот позвонил секретарше и попросил принести два кофе.

– Ну что, давайте знакомиться? – предложил Кирилл. – Меня зовут Кирилл Данилов, видимо, я теперь ваш начальник. Надолго вы к нам?

– На полгода, – ответила Марина.

Вошла секретарша с чашками. Поставила одну на стол перед Кириллом. Застыла с вопросом – кому вторая? Кирилл махнул рукой в сторону Марины. Отхлебнул из чашки кофе.

– Я, если честно, не знаю, что с вами делать, – продолжал Кирилл. – У нас тут текучка. Клиенты, процессы, бумаги. Можете присутствовать на переговорах с клиентами, на процесс со мной сходите – документ вам сделают, дела, пожалуйста, смотрите, если интересно. А какая тема диплома?

– Пока никакой, – сказала Марина.

– А напишите про развитие частной юридической практики на примере нашей фирмы. Вы будете заняты – посмотрите наш архив, да и мне проще.