Фаворитка

Голос герцогини стал ледяным:

– Во-первых, для вас я не Мари, а герцогиня д’Эгийон, во-вторых, почему я должна переживать, в-третьих, если хотите вернуться, то будете делать все, что для этого нужно, а не то, чего хотелось бы!

Мои глаза в ответ заблестели бешенством:

– А если не буду?

Она расхохоталась:

– Предпочитаете здесь остаться? Не советую. Вы не знаете, через что прошла я, приняв такое решение. Арман не говорил вам, что тот, кто переходит сюда и остается, вынужден доживать до того дня, когда он перешел. То есть, останься вы здесь, будете жить больше трехсот пятидесяти лет. Но при этом не изменитесь внешне, поскольку там в нашей жизни пройдут всего месяцы, и будете делать все, чтобы своим вмешательством не изменить ход истории, иначе возвращаться окажется вообще некуда.

Я в ужасе замерла, осознав, в какую ловушку попала.

Герцогиня, видно, поняла мое состояние, коснулась опахалом руки, голос зазвучал мягче:

– Анна, послушайте совет. Вы не первая и, боюсь, не последняя, кого я встречаю и провожаю по милости Армана, а я в свою очередь не первая, кто сделал глупость и не вернулся. Пока вы здесь, вы бессмертны, но это не означает, что можете жить, как захотите. Можно не сложить голову на плахе, но десятилетие провести в Бастилии с крысами и навсегда заработать желтуху или оказаться в еще менее приятном месте. Выполняйте свое задание и возвращайтесь, а там забудьте о флигельке на улице Вожирар.

Ошарашенная, я молчала. Герцогиня вздохнула снова:

– Вам нужно просто стать фавориткой фаворита, капризной фавориткой, чтобы у него пропало желание заниматься заговорами.

– Но Сен-Мара казнили на Гревской площади вместе с де Ту…

– Графом де Ту, – машинально поправила Мари.

– …за участие в заговоре и договоре с испанцами.

– Тебя бы сделать фавориткой короля и Сен-Мара одновременно, вот тогда он казнил бы своего Главного что с договором, что без.

– Ну, спасибо.

– Ты возвращаться собираешься?

Я собиралась, и как можно скорей, и пыталась решить для себя, не слишком ли велика плата в виде постели с Сен-Маром и королем за это возвращение. Вдруг стало смешно:

– А если он казнит не своего любимчика, а меня?

– Король с дамами не воюет, в худшем случае отправляет их в ссылку, как свою матушку. К тому же тебя казнить невозможно.

– Или сажает под замок в Венсенский дворец.

– Угу, или в Венсенн. Тогда будем искать другие пути сорвать договор, но предложенный самый безопасный. Твое дело очаровать Его Величество и фаворита Его Величества, скомпрометировать Сен-Мара передо всеми и вовремя смыться. Тебя перевели в реально существующую женщину, не знаешь?

– Не знаю.

– Арман козел! – неожиданно выругалась Мари.

– Козлятина! – поддержала её я.

– Осёл!

– Ослятина! – редкое единение во мнениях обеим заметно подняло настроение.

– Слушай, вернешься, дай ему по физиономии от моего имени.

– Обязательно. И от своего тоже. А как случилось, что ты осталась?

– Не успела обратно вовремя. Когда-нибудь расскажу.

Я рассмеялась. Мари испугалась:

– Что?

– Послушал бы кто беседу двух дам. Чем опять воняет?

– При дворе всегда воняет одним: дерьмом. Что снаружи, что изнутри.

Пришлось согласиться с опытной Мари, ей видней.

Мы репетировали и репетировали…

Присесть… поклон… ручку… снова присесть…

Голову налево… налево, я сказала, а не направо!

Господи, какая разница, куда я поверну голову? Но герцогиня была беспощадна.

– Улыбку, Анна! Да не оскал, а милую улыбку, очаровательную.

Я улыбалась, как можно приятней.

– Рот закрой!

– Но он закрыт, я только показала зубы.

– Я это и имею в виду. Зубы не показывай!

Вспомнив свой ряд очень приличных отбеленных зубов, я почти обиделась. На других бы посмотрела! Я уже поняла, что к сорока ни у кого из дам нормальных зубов нет, одни пеньки торчат.

– Анна, здесь улыбаются, лишь приподнимая уголки губ, никто не показывает своих зубов, потому что они черные или редкие. Не демонстрируй свои, не стоит.

– Потому у всех губки бантиком и улыбки, словно у хитрых лисиц?

– Неважно как, не дразни своими белоснежными зубками, наживешь врагов.

– Господи, все нельзя: красивой быть нельзя, здоровой быть нельзя, чистой быть нельзя, умной быть нельзя!

– Умной можно. И красивой тоже, только тебе это не грозит, голубых глаз и правильных черт лица мало, ты не вписываешься в нынешнее понятие красоты.

– Конечно, я не булка из печи.

– Да, ты худышка. Нужно поправиться килограммов на двадцать.

– Что?! Никогда!

– Тогда ходи в умных дурнушках.

– И буду ходить.

Мы болтали, словно приятельницы в кафе в своем времени. Было легко и просто, но Мари быстро все поставила на свое место:

– А как же Сен-Мар? Его не соблазнишь тощими ключицами. И короля тоже.

– Может, Сен-Мара получится соблазнить хлопаньем глазками или хотя бы скомпрометировать? А король любит вести платонические беседы, так, кажется?

– Его Величество любит. Две фаворитки сбежали – одна в монастырь, другая в ссылку. Только этот вариант тебе не подходит.

– Почему, думаешь, не смогу вести умные беседы?

– Сможешь, только король приступит к ним через полгода, он не любит торопиться с фаворитками, а времени у тебя в обрез. И перестань мне тыкать, я герцогиня!

Как меня пугали такие переходы! Словно два разных человека, никогда не знаешь, в какой момент взорвется. Я присела:

– Извините, герцогиня.

Да плевать я на нее хотела! Важная какая.

Герцогиня выискалась! Будто я не знаю, кто она такая в действительности.

Я-то вернусь, а ты останешься. Кукуй тут одна на ветке в ожидании следующей дурочки, перед которой можно будет герцогиню из себя разыгрывать.

Ушла к себе и в тот день пред светлые очи своей наставницы не показывалась.

Вечером она прислала ко мне свою горничную Катрин с платьем:

– Нужно подогнать.

Платье было красивым, богато расшитый серебром бархат серого цвета с отделкой серебристым же кружевом, огромный белый воротник, но не торчком, а разложенный по плечам, выполнен в технике «ришелье»… Наличие такого наряда означало, что мы завтра куда-то идем, но я принципиально не интересовалась. Даже тогда, когда герцогиня лично явилась посмотреть на результат.

Подгонка потребовалась, но платье ушили, а не расставили – моя талия оказалась тоньше корсета! Оставить бы так как есть для свободы движения, но Мари потребовала ушить и затянуть до одурения. Я решила, что это из мести.

Зато результат получился потрясающий!

Двигаться и даже дышать нелегко, но талия такая, что можно обхватить пальцами, грудь почти вся на виду, обрамленная кружевом, спина поневоле прямая (китовый ус не мягче металла), при малейшем движении шелест шелков нижних юбок и колыхание кружева. Вообщето холодно, вернее, холодно оголенным плечам и груди, многочисленные юбки тепло держат неплохо.

Большущий воротник лежит за плечами вне декольте, а мог бы согреть. С трудом преодолела желание поднять его и закутаться. Даже представила Мари при этом, вернее, герцогиню д’Эгийон.

Вот взбесилась бы!

Во время примерки молчала, только:

– Да, мадам. Хорошо, мадам.

Она не выдержала первой:

– Завтра едем к маркизе де Рамбуйе.

Вау!

Но это мысленно, вслух:

– Да, мадам.

– Обиделась?

– На что, мадам?

– Все ты понимаешь. Просто тебе нельзя говорить столь фамильярно, Анна, ты не привыкла к этой границе, выдашь себя с головой.

– Я буду молчать, мадам.

Снова взрыв:

– Молчат только идиотки! Ты должна говорить, но с толком. А будешь воображать, провалишься сама и провалишь меня.

Я в очередной раз пообещала себе удавить Армана после возвращения. Только бы дожить до такого светлого мига.

Светская львица из будущего

Особняк, или, как его называют, отель маркизы де Рамбуйе на Сен-Тома, очарователен. Светлый, нарядный, изящный. Только женская рука могла начертать такое, говорят, маркиза лично изобразила план будущего особняка. Было в то время Катрин де Вивон маркизе де Рамбуйе всего шестнадцать. Но юная красавица уже четыре года как являлась замужней дамой и матерью, по крайней мере, одной дочери – Жюлли д’Анженн, а вообще маркиза подарила любящему супругу шестерых дочерей и одного сына.

Яркий пример, что и во Франции XVII века, где брак считался предприятием чисто прагматичным и с любовью никак не связанным, скорее, напротив, этой самой любви препятствовал («женятся, чтобы ненавидеть друг друга»), можно быть счастливой с мужем, любить и быть любимой.

Перед домом чисто, никакой вони из кустов (значит, можно не только в Малом Люксембурге?), слуги приветливы и услужливы, но без раболепия. Виват, Франция! Виват, Париж! Виват, маркиза де Рамбуйе!

Хозяйке по моим прикидкам за пятьдесят, она хороша тутошней красотой – статная, полноватая (как все), дебелая (как все), с пухлыми губками бантиком (результат отсутствия многих зубов, которые заменяют вставками из всякой дряни, отчего разговаривают странновато, удерживая эти вставки губами в полуулыбке), при этом живая и гибкая в талии.

Вот гибкость в талии местных дам оставалась для меня загадкой. Будучи втиснутыми в корсеты из китового уса и зверски зашнурованными, они умудряются в этих тисках совершать поистине грациозные движения.

Зашнуровать корсет самостоятельно невозможно, все крючки на спине. Расшнуровать тоже. Особо нетерпеливые кавалеры просто разрезают шнуровку корсетов своих любовниц, создавая потом немыслимые неудобства при обратном одевании, потому что без корсета в платье не влезешь.

Отсюда соломоново решение: когда любовь наспех, ничего не расшнуровывается и не снимается. Грудь и без того вся на виду, достаточно чуть поддернуть платье вниз и бери её в руку. А юбки элементарно задирались вверх, и дама бралась стоя.

Раздевание только в своей спальне и только со своей горничной, во всяком случае, я не представляла, как можно просить кавалера шнуровать корсет, он же поймет, что вся изящная фигурка возлюбленной просто результат твердости китового уса. И собственную горничную с собой на рандеву не возьмешь.