В высших сферах

«Ну вот мы и попались, — подумал Алан. — Первый крупный клиент, который уже был у тебя на крючке, ускользнул». А вслух он осторожно произнес:

— Иммиграция в настоящий момент является главной политической проблемой. Данное дело уже попало в газеты и может принести немало неприятностей правительству. Разве не это было у вас на уме, сенатор: использовать этого человека с корабля в качестве пешки? Не потому ли вы захотели привлечь к этому меня, молодого и зеленого, вместо вашей обычной юридической конторы, которую сразу связали бы с вами? Извините, сэр, но я не намерен таким образом заниматься юриспруденцией.

Алан произнес это с большим нажимом, чем намеревался, но им овладело возмущение. Он подумал, как все объяснит своему партнеру Тому Льюису и как Том поступил бы в подобной ситуации. Алан подозревал, что нет: у Тома хватило бы ума не изображать донкихота и не отказываться от гонорара.

Слух его уловил какой-то хриплый звук. К своему удивлению, Алан обнаружил, что это смеется Деверо.

— «Молодой и зеленый» — по-моему, вы так сказали, мой мальчик. — Сенатор помолчал и снова хмыкнул. — Что ж, можно сказать, вы молоды, но, безусловно, не зелены. Ты как считаешь, Шэрон?

— Я бы сказала, что тебя подловили, дедушка.

Алан заметил, что Шэрон с уважением смотрит на него.

— Так оно и есть, дорогая, так оно и есть. Ты нашла мне смекалистого молодого человека.

Алан понимал, что ситуация изменилась, но еще не определил, как именно. Уверен он был в одном: сенатор Деверо — многогранная личность.

— Прекрасно, значит, все наши карты выложены на стол. — Тон сенатора слегка изменился — стал менее увесистым, более похожим на разговор с равным. — Предположим, все, что вы утверждаете, — правда. Но разве молодой человек с корабля не имеет права на юридическую помощь? Неужели ему не надо протянуть руку помощи, потому что неким человеком, а именно мной, движут сложные соображения? Если бы вы, мой мальчик, тонули, вас озаботило бы то, что тот, кто поплыл спасать вас, поступал так потому, что вы можете пригодиться ему живым?

— Нет, — сказал Алан, — наверное, нет.

— Так в чем же разница — если таковая существует? — Сенатор Деверо наклонился в кресле. — Разрешите спросить вас кое о чем. Я полагаю, вы верите в то, что несправедливость должна быть исправлена.

— Конечно.

— Конечно. — Сенатор кивнул с видом многоопытного человека. — Давайте в таком случае рассмотрим положение этого молодого человека. Нам говорят, что у него нет никаких прав. Он не канадец и не bona fide[12] иммигрант, даже не транзитник, который высадится и скоро уедет. В глазах закона его вообще не существует. Следовательно, даже если бы он захотел воззвать к закону — обратиться в суд, чтобы ему разрешили остаться в той или другой стране, — он не может этого сделать. Верно?

— Я бы выразился иначе, — сказал Алан, — но в основном это верно.

— Иными словами — да.

Алан криво усмехнулся:

— Да.

— А теперь предположим, что сегодня вечером этот самый человек совершит на корабле в ванкуверской гавани убийство или поджог. Что с ним будет?

Алан кивнул. Он понял, куда гнет сенатор.

— Его высадят на берег и будут судить.

— Вот именно, мой мальчик. И если он виноват, то будет наказан независимо от его статуса. Значит, таким путем закон может быть применен к Анри Дювалю, хотя обратиться к помощи закона он не может.

Аргументация была крепко сколочена. И неудивительно, подумал Алан, что старик так ловок в дебатах.

Но ловок он или нет, главное, что доводы его разумны. Почему закон должен работать лишь в одном направлении — против человека, а не ради него? И хотя сенатором Деверо руководили политические соображения, ничто не могло изменить главного в его высказывании, а именно: человеку, находящемуся в данном населенном пункте, отказано в основном праве человека.

Алан задумался. Что может сделать закон для человека на корабле? Все или ничего? А если ничего, то почему?

У Алана Мейтленда не осталось иллюзий относительно закона. Хотя он и был новичком в служении ему, Алан понимал, что справедливость не проявляется автоматически и беспристрастно и порой несправедливость торжествует. Он знал, что общественное положение играет немалую роль при определении преступления и наказания за него и что люди обеспеченные, которые могут воспользоваться всеми ходами судопроизводства, меньше страдают за свои грехи, чем менее богатые, для которых это недостижимо. Он был уверен, что медлительность судопроизводства порой лишает невиновного человека его прав и некоторые люди, заслуживающие получить возмещение за нанесенный ущерб, даже не пытаются добиться этого из-за высокой стоимости дня в суде. А на другой чаше весов находятся заваленные делами суды, которые принимают наспех составленные решения, часто не заботясь о правах обвиняемого.

Алан узнал об этом так же, как постепенно и неизбежно узнают все студенты и молодые адвокаты. В свое время это глубоко огорчило его, как огорчало многих его коллег более старшего возраста, которые за годы работы в юриспруденции не утратили идеалов.

Но несмотря на все пороки, у закона было одно великое достоинство. Он присутствовал. Он существовал. И величайшей заслугой закона была его доступность.

Существование закона означало признание, что уравнение людей в правах — стоящая цель. Что же до его дефектов, то со временем он будет реформирован — всегда так было, хотя реформа отставала от потребностей. А пока как для самых скромных, так и для великих — если они того хотели — двери судов были всегда открыты, как и двери апелляционных камер.

Похоже, только не для человека по имени Анри Дюваль.

Алан чувствовал, что сенатор выжидающе смотрит на него. И на лице Шэрон появились морщинки.

— Сенатор Деверо, — сказал Алан, — если я возьмусь за это дело — при условии, что человек на корабле захочет иметь представителя в суде, — моим клиентом будет он сам. Это так?

— Я полагаю, это может и так выглядеть.

Алан улыбнулся:

— Иными словами — да.

Сенатор откинул голову и расхохотался:

— Вы начинаете мне нравиться, мой мальчик. Прошу, продолжайте.

— Поскольку вы будете оставаться в тени, сенатор, — подбирая слова, произнес Алан, — решение о любой акции, предпринимаемой от имени моего клиента, будет приниматься только моим клиентом и мной без консультации с третьей стороной.

Старик проницательно посмотрел на Алана:

— Вы не считаете, что тот, кто платит волынщику…

— Нет, сэр, не в данном случае. Если у меня есть клиент, я хочу все делать так, как лучше для него, а не ловчить в интересах политики.

Улыбка исчезла с лица сенатора, и в голосе появился заметный холодок.

— Хотел бы вам напомнить, что для вас открывается возможность, которой многие молодые адвокаты были бы счастливы воспользоваться.

Алан поднялся с кресла.

— В таком случае я посоветовал бы вам заглянуть в «Желтые страницы», сэр. — И, повернувшись к Шэрон, добавил: — Извини, что я тебя подвел.

— Одну минуту! — Это произнес сенатор. Он тоже поднялся с кресла, и теперь они с Аланом стояли лицом к лицу. — Я хочу сказать, мой мальчик, — прогремел он, — что считаю вас нетерпеливым, нахальным, неблагодарным… и принимаю ваши условия.

Они скрепили уговор рукопожатиями, после чего Алан отклонил предложение сенатора остаться на ленч.

— Я лучше схожу сегодня на корабль, — сказал он. — А то может оказаться, что у нас мало времени.

Шэрон проводила его до двери. Надевая пальто, Алан чувствовал ее близость и легкий запах духов.

И не без смущения сказал:

— Приятно было увидеться, Шэрон.

Она улыбнулась:

— Я тоже так считаю. — И снова ямочка появилась и исчезла на щеке. — И хотя ты не будешь отчитываться перед дедушкой, заходи повидаться.

— Удивляет меня то, как это я так долго держался в стороне, — весело произнес Алан.

3

Прошедший накануне вечером дождь оставил в доке лужи, и Алан Мейтленд осторожно их обходил, время о времени бросая взгляд вверх и вперед — на корабль, уныло вырисовывавшийся на низком сером небе. Однорукий сторож с дворнягой — единственный, кого Алан встретил в тихом пустынном доке, — направил его сюда, и сейчас, читая названия пришвартованных судов, он увидел, что «Вастервик» — второй корабль в ряду.

Тоненькая струйка дыма, которую быстро уносило ветром, была единственным признаком жизни на корабле. Вокруг было довольно тихо — лишь плеск воды да скрип дерева где-то внизу, а наверху — печальные крики летающих чаек. «Звуки в гавани такие унылые», — подумал Алан. Интересно, в скольких гаванях человек, к которому он пришел, слышал их.

Его интересовало также, каким человеком окажется безбилетник Анри Дюваль. Правда, в газете он был обрисован сочувственно, но репортеры часто заблуждаются. Скорее всего, подумал Алан, это наихудший представитель бродяг, слоняющихся по океану, с которыми никто не хочет иметь дело, и не без основания.

Он подошел к ведущей на корабль железной лесенке и полез по ней. Когда он добрался до верха, руки у него были все в ржавчине.

Выход на палубу перегораживала цепь. С нее свисал кусок фанеры, на которой неровными буквами было выведено:

НЕ ЗАХОДИТЬ

БЕЗ ДЕЛА

Приказ

С. Яаабека, капитана

Алан снял с крючка цепь и прошел за нее. Он сделал несколько шагов к стальной двери, но тут его окликнули:

— Ты что, не видишь надписи? Никаких репортеров!

Алан повернулся. По палубе к нему шел человек, небритый, высокий и стройный, в мятом коричневом костюме. Он говорил, судя по произношению звука «р», со скандинавским акцентом.

— Я не репортер, — сказал Алан. — Мне нужно видеть капитана.

— Капитан занят. Я третий помощник капитана. — Высокий мужчина хрипло закашлялся и сплюнул за борт.

— У вас нехороший кашель, — сказал Алан.

— Просто у вас сыро и холодно. На моей родине, в Швеции, тоже холодно, но воздух так и режет ножом. А зачем вам капитан?

— Я адвокат, — сказал Алан, — и пришел выяснить, не могу ли чем-либо помочь вашему безбилетнику Анри Дювалю.

— Дюваль! Дюваль! Вдруг все заговорили о Дювале — оказывается, он тут у нас самый важный. Ну так вы ему ничем не поможете. Он у нас — как бы это сказать? — застрял. И будет с нами, пока судно не пойдет ко дну. — Высокий моряк сардонически усмехнулся. — Посмотрите вокруг — недолго ведь осталось ждать.

Алан окинул взглядом ржавчину и облезающую краску. Принюхался — в воздухе сильно пахло гнилой капустой.

— Да, — признал он, — я понимаю, что вы хотите сказать.

— Что ж, — сказал высокий моряк. — Раз вы не репортер, капитан, пожалуй, примет вас. — И поманил Алана. — Пошли! В качестве рождественского подарка я отведу вас к нему.

В каюте капитана было удушающе жарко. Обитатель ее явно любил такую температуру, потому что, как заметил Алан, оба выходящих на палубу иллюминатора были накрепко закрыты. Воздух был тяжелый еще и из-за дыма от крепкого табака.

Капитан Яаабек, в майке и старомодных ковровых тапочках, поднялся из кожаного кресла, когда вошел Алан, и отложил в сторону книгу — толстый том, — которую читал.

— Спасибо, что согласились принять меня, — сказал Алан. — Моя фамилия Мейтленд.

— А я Сигурд Яаабек. — Капитан протянул волосатую, с шишковатыми пальцами руку. — Мой третий помощник говорит, что вы адвокат.

— Совершенно верно, — подтвердил Алан. — Я прочитал про вашего безбилетника и пришел выяснить, не могу ли помочь.

— Садитесь, пожалуйста. — Капитан указал на стул и сел сам.

Алан заметил, что в отличие от остальной части корабля каюта капитана выглядит уютной и чистой, все деревянные и медные детали блестят. Три стены были обиты панелями из красного дерева, стулья — зеленой кожей, в каюте стоял небольшой обеденный стол и бюро полированного дерева. Занавешенная дверь вела, по-видимому, в спальню. Глаза Алана, обежав комнату, остановились на книге, которую отложил капитан.

— Это Достоевский, — сказал капитан Яаабек. — «Преступление и наказание».

— Вы читаете ее в оригинале — на русском, — заметил удивленный Алан.

— Боюсь, очень медленно, — сказал капитан. — По-русски я плохо читаю. — Он взял из пепельницы трубку, вытряхнул пепел и стал набивать чашку. — Достоевский верит, что в конечном счете правосудие всегда торжествует.

— А вы?

— Иногда не хватает терпения так долго ждать. Особенно если ты молод.

— Как Анри Дюваль?

Капитан задумался, посасывая трубку.

— Что можно для него сделать? Он никто. Он не существует.

— Возможно, ничего, — сказал Алан. — Тем не менее мне хотелось бы с ним поговорить. Многие заинтересовались им, и кое-кто хотел бы ему помочь, если это возможно.

Капитан Яаабек с сомнением посмотрел на Алана:

— Продержится ли этот интерес? Или же мой юный безбилетник станет чем-то вроде чуда на девять дней?

— В таком случае, — сказал Алан, — у нас еще есть семь дней.

Капитан снова помолчал, прежде чем отреагировать. Затем осторожно произнес:

— Вы понимаете, моя обязанность — избавиться от этого человека. Безбилетники стоят денег — их надо кормить, а нынче на содержание корабля дают очень мало. Хозяева говорят, что прибыль маленькая и мы соответственно должны экономить. Вы уже видели, в каком состоянии корабль.

— Я понимаю, капитан.

— Но этот парень со мной уже двадцать месяцев. За такое время о человеке обычно складывается определенное мнение и даже возникает привязанность. — Произнес он это медленно и раздумчиво. — У парня была нелегкая жизнь, — возможно, все так и останется, но это, я полагаю, уж не мое дело. И все же мне не хотелось бы, чтобы у него появилась надежда, которая потом развеется как прах.

— Я могу лишь снова сказать вам, — повторил Алан, — что есть люди, которые хотели бы, чтобы ему был дан шанс остаться здесь. Почему бы не попытаться?