Маленький лорд Фаунтлерой

— Вот этот молодой джентльмен, — сказал мистер Хевишэм, — все время рассказывал мне о своих друзьях и о том, что он сделал бы для них, если б был богат.

— Бриджет тоже принадлежит к числу таких его друзей, — сказала миссис Эрроль. — С ней я и разговаривала на кухне. Бедняжка очень горюет. У ее мужа острый ревматизм.

При этих словах Цедрик соскользнул со своего кресла.

— Я пойду к ней, — сказал он, — спрошу, как он себя чувствует. Он очень искусный человек, когда здоров. И даже талантливый — однажды он сделал мне из дерева прекрасный меч…

С этими словами он выбежал из комнаты, и мистер Хевишэм встал с кресла. Казалось, он хочет что-то сказать, но, видимо, колеблется, и только после нескольких минут, посмотрев на миссис Эрроль, он заговорил:

— Перед отъездом из Доринкорта я беседовал с графом, который дал мне некоторые указания. Он желает, чтобы его внук с удовольствием думал о своей будущей жизни в Англии, равно как и о предстоящем знакомстве с дедушкой. Он поручил мне дать понять лорду Фаунтлерою, что перемена в его жизни даст ему деньги и все те удовольствия, которые дороги детям; я должен удовлетворять все его желания, говоря при этом, что этим он обязан деду. Я полагаю, что граф Доринкорт не рассчитывал на такое начало, но уверен, что он был бы рад исполнить желание своего внука помочь бедной женщине.

Мистер Хевишэм вторично не совсем точно передал слова графа. Лорд в действительности сказал следующее: «Объясните мальчугану, что я могу дать ему все, что ему захочется. Дайте ему понять, что значит быть внуком графа Доринкорта. Покупайте ему все, что ему понравится, наполните его карманы золотом и скажите ему, что все это дал ему дедушка».

Нет никакого сомнения, что его мотивы были далеко не гуманны, а не будь Цедрик таким сердечным и добрым мальчиком, такая система могла привести к очень печальным последствиям. Но мать Цедрика была слишком доверчивой и мягкой натурой, чтобы подозревать это. Она подумала только, что, может быть, этот старый, одинокий и несчастный человек, дети которого умерли, хочет быть ласковым с ее мальчиком и этим расположить его к себе. Она была очень довольна, что Цедрик может теперь помочь бедной Бриджет и что необычайная перемена в его судьбе прежде всего дает ему возможность помогать тем, кто нуждается в помощи. Молодая женщина даже покраснела от удовольствия.

— Как это великодушно со стороны графа! — воскликнула она. — Цедрик будет так рад! Он всегда любил Бриджет и Микеля. Они очень достойные люди. Я всегда желала помочь им, но, к сожалению, не могла. Микель очень хороший работник, когда он здоров, но он уже давно болен и нуждается в дорогих лекарствах, в хорошем питании и в теплой одежде. Он и Бриджет не выбросят на ветер того, что им дадут.

Мистер Хевишэм вынул из кармана туго набитый бумажник. На лице его снова появилось странное выражение. Он невольно подумал о том, что скажет и подумает тщеславный, бессердечный аристократ, когда узнает о первом желании своего внука.

— Мне кажется, вы ясно не представляете себе, как богат граф Доринкорт, — сказал он. — Он может удовлетворить любую прихоть лорда Фаунтлероя, и я думаю, ему доставит удовольствие узнать, что прихоть лорда Фаунтлероя удовлетворена. Если вы позовете его сюда и позволите мне это, я дам ему для Бриджет и ее мужа пять фунтов стерлингов.

— Но ведь это двадцать пять долларов! — воскликнула миссис Эрроль. — Я просто не могу поверить — ведь это целое состояние для таких бедных людей!

— Да, — сказал мистер Хевишэм с холодной усмешкой. — Не забывайте, что в судьбе вашего сына произошла огромная перемена, которая дает ему большое могущество.

— О, — воскликнула мать, — ведь он еще совсем маленький! Как научу я его распоряжаться таким огромным состоянием? Мне просто страшно за моего сына! Мой милый маленький Цедди!..

Юрист снова откашлялся. Его жестокое старое сердце положительно тронул нежный и робкий взгляд ее карих глаз.

— Мне кажется, сударыня, — сказал он, — судя по нашему разговору с лордом Фаунтлероем, будущий граф Доринкорт будет думать о других не меньше, чем о самом себе. Хотя он еще совсем ребенок, но, я думаю, на него можно в этом смысле положиться.

Миссис Эрроль пошла за Цедриком и привела его в гостиную. Мистер Хевишэм слышал, как он по дороге говорил матери:

— У него суставной ревматизм, самый ужасный. Он все время беспокоится об уплате за квартиру, и это, по словам Бриджет, только ухудшает болезнь. И Пат мог бы получить место в лавке, если б у него была приличная одежда.

Мистер Хевишэм заметил, что лицо его было очень озабочено, когда он вошел в комнату; он был огорчен за Бриджет.

— Мама сказала, что вы зовете меня, — обратился он к мистеру Хевишэму. — Я разговаривал с Бриджет.

Мистер Хевишэм посмотрел на него как-то нерешительно и колеблясь. Мать Цедрика была права: он еще совсем маленький ребенок.

— Граф Доринкорт, — начал он и запнулся, невольно бросив взгляд на миссис Эрроль.

Вдруг мать встала на колени перед сыном и, нежно обняв его, сказала:

— Цедди, граф Доринкорт — твой дедушка, он папа твоего папы. Он очень, очень добрый, он любит тебя и хочет, чтобы ты любил его, потому что его сыновья, которые были его мальчиками, уже умерли. Он желает, чтобы ты был счастлив и делал счастливыми других людей. Он очень богат и хочет, чтобы у тебя было все, что ты пожелаешь. Он сказал это мистеру Хевишэму и дал ему для тебя очень много денег. Ты теперь можешь дать из этих денег Бриджет, чтобы она заплатила за квартиру и купила все нужное для Микеля. Разве это не благородно, Цедди? Разве он не добрый человек?

И она поцеловала круглую щечку мальчика, который весь раскраснелся от неожиданности.

— Я могу получить эти деньги сейчас?! — воскликнул он, глядя то на мать, то на мистера Хевишэма. — Можно отдать их теперь же? А то она собирается уходить.

Мистер Хевишэм вручил ему деньги: пять новеньких бумажек, и Цедди со всех ног бросился вон из комнаты.

— Бриджет, подождите минутку, вот вам деньги! Это для вас, вы можете теперь заплатить за квартиру. Дедушка мне их прислал. Это вам и Микелю!.. — услышали они его возгласы, доносившиеся с кухни.

— Ох, мистер Цедди, — чуть не с ужасом воскликнула Бриджет, — ведь тут двадцать пять долларов! Где ваша мама?

— Мне придется пойти на кухню и разъяснить ей, в чем дело, — сказала миссис Эрроль.

Она ушла, и мистер Хевишэм остался один в комнате. Он подошел к окну и стал задумчиво глядеть на улицу. Он невольно представил себе в эту минуту графа Доринкорта, сидящего в своей большой и роскошной, но мрачной библиотеке, — старого, страдающего подагрой, окруженного величием и роскошью, но совершенно одинокого. Его никто не любил, может быть, потому, что за всю свою долгую жизнь он сам никого не любил, кроме себя. Гордый, себялюбивый и злой, он так был занят графом Доринкортом и его удовольствиями, что ему не хватало времени думать о других. Все его богатство, все его могущество, все преимущества его знатного имени и положения должны были в его глазах служить только для того, чтобы доставлять удовольствия и наслаждения графу Доринкорту. И вот теперь, в старости, эта вечная погоня за удовольствиями и эгоизм оставили ему лишь расстроенное здоровье, постоянную раздражительность, отвращение к людям, которые, в свою очередь, тоже не любили его. Несмотря на весь его блеск, в целой Англии не нашлось бы более непопулярной личности, чем граф Доринкорт. Трудно представить себе более одинокого человека. Он мог, если бы захотел, наполнять свой замок гостями, задавать блестящие обеды и устраивать роскошные охоты, но в душе он сознавал, что гости, принявшие его приглашение, не любят его, боятся его сердитого лица и саркастических, злых замечаний. Жестокий по натуре, он с тайным наслаждением насмехался над людьми, конфузил их при каждом удобном случае, в особенности тогда, когда перед ним были люди гордые, застенчивые или самолюбивые.

Мистер Хевишэм хорошо знал его жестокий и злой характер и думал о нем, стоя у окна и глядя на тихую узкую улицу. И перед ним встал, в виде резкого контраста, образ прелестного, жизнерадостного мальчика, сидящего в большом кресле и невинно рассказывающего ему разные истории о своих друзьях — о Дике и о продавщице яблок. Он думал также о том огромном богатстве, о тех великолепных имениях, о том могуществе, которые со временем окажутся в пухлых ручонках маленького лорда Фаунтлероя, так глубоко засовывающего их в карманы.

«Да, это совсем не то, — думал он про себя, — это совсем не то!»

Миссис Эрроль и Цедрик скоро вернулись. Мальчуган был очень возбужден. Он уселся в кресло, между матерью и адвокатом, и принял одну из своих причудливых поз, обняв колени руками. Он был полон радости по поводу счастья и восторга Бриджет.

— Знаете, ведь она заплакала от радости, — воскликнул он. — Я не знал до сих пор, что люди могут плакать от радости! Мой дедушка, должно быть, очень добрый человек. Я не знал, что он такой добрый. Я не представлял, как приятно быть графом! Я почти рад, я почти совсем рад, что тоже стану графом.

Глава III

Отъезд

В течение следующей недели Цедрик все более и более убеждался в преимуществах графского достоинства. Казалось, он не сможет как следует понять, что все его желания будут исполняться с необычайною легкостью. И действительно, он не совсем понимал это. Однако после нескольких разговоров с мистером Хевишэмом он, наконец, вполне уяснил себе тот факт, что может исполнять все свои желания, а потому принялся осуществлять их так просто и с таким восторгом, что доставлял мистеру Хевишэму немало веселых минут. Перед отъездом в Англию он не раз удивлял старого адвоката. Тот долго не мог забыть, например, их визита в одно прекрасное утро к Дику или же вечернее посещение торговки яблоками, предпринятое с целью объявить ей, стоя перед ее лотком, что в скором времени она получит в подарок палатку, жаровню, шаль и немного денег; этот подарок, по-видимому, привел ее в полнейшее недоумение.

— Видите ли, я еду в Англию и буду там лордом, — пояснил ей добродушно Цедрик, — и мне не хочется, чтобы ваши кости мне вспоминались всякий раз, когда будет идти дождь. Мои кости никогда не болят, и я не могу себе представить, как это мучительно, когда они болят. Но я очень сочувствую вам и надеюсь, что теперь вам будет лучше.

— Она очень хорошая продавщица яблок, — говорил он потом мистеру Хевишэму, когда они возвращались, оставив обладательницу лотка с разинутым ртом и не верящей своему счастью. — Однажды, когда я упал и расшиб себе колено, она угостила меня яблоком, и я никогда не забуду этого. Знаете, всегда ведь помнишь людей, которые были добры к тебе.

Милый мальчик и не подозревал в то время, что люди обычно не помнят добра.

Свидание с Диком было очень трогательно. Как раз в этот день Джек чем-то снова обидел бедного Дика, и тот находился в самом подавленном состоянии духа. Каково же было его удивление, когда Цедрик спокойно объявил ему, что они пришли дать ему денег, чтобы он мог уладить все свои дела. Дик онемел от неожиданности. Мистер Хевишэм стоял рядом и в душе невольно удивлялся той простоте и непринужденности, с которой маленький лорд объяснял цель своего визита. Необычайное известие, что его маленький друг так неожиданно превратился в лорда и что ему грозит опасность стать графом, если он будет еще долго жить, до такой степени изумило Дика, что он широко разинул рот, выпучил глаза и уронил шапку. Поднимая ее, он произнес какое-то странное восклицание. По крайней мере, странным оно показалось мистеру Хевишэму, но Цедрик не удивился.

— Вот как! Не опоили ли вас чем-нибудь? — сказал Дик.

Маленький лорд слегка сконфузился, но вскоре оправился:

— Сперва все думали, что это неправда. Мистер Гоббс вообразил даже, что со мной случился солнечный удар! Поначалу мне самому не нравилось быть графом, ну, а теперь я нахожу, что это очень приятно. Теперь графом мой дедушка, и он хочет, чтобы я делал все, что мне нравится. Он очень добр, хотя и граф; он прислал мне с мистером Хевишэмом много денег, и я могу тратить их, как хочу! Вот я и принес тебе часть из них, чтобы ты выкупил долю Джека.

Действительно, дело кончилось тем, что Дик откупился от своего компаньона, сделался самостоятельным хозяином предприятия и получил в придачу новые щетки, прекрасный костюм и блестящий знак. Он точно так же, как и старая торговка яблоками, не сразу поверил в свое счастье и, широко вытаращив глаза от удивления, не переставал глядеть на своего благодетеля. Дик опомнился только тогда, когда Цедрик, прощаясь с ним, подал ему руку.

— Ну, прощай, Дик! — сказал он, и хотя он старался говорить спокойно, голос его задрожал и глаза заморгали. — Надеюсь, твое дело пойдет хорошо. Мне жаль с тобой расставаться, но может быть, я вернусь сюда, когда буду графом. Я хотел бы, чтобы ты мне писал, ведь мы всегда были добрыми друзьями. И если ты напишешь мне, вот тебе мой адрес, — прибавил он, протягивая клочок бумаги.

— Только теперь мое имя уже не Цедрик Эрроль, а лорд Фаунтлерой. Ну, прощай, Дик!

Глаза Дика невольно затуманились слезой. Он был совсем простой мальчик, а потому решительно не смог бы объяснить то чувство, которое охватило его, если бы попробовал это сделать. Может быть, он поэтому и не стал пробовать, а только заморгал глазами и начал откашливаться, чувствуя какое-то щекотание в горле.

— Лучше, если б ты совсем не уезжал отсюда, — сказал он дрожащим от волнения голосом и снова замигал глазами. Потом, обратившись к мистеру Хевишэму и дотронувшись рукой до шляпы, глухо прибавил: — Благодарю вас, сэр, за то, что вы привели его сюда, и за то, что вы для меня сделали. Хороший он мальчик! Я так любил его… Он такой забавный парень, такой… такой чудной!..

Когда они ушли, он еще долго смотрел им вслед; глаза его были затуманены, а в горле щекотало.

До самого отъезда Цедрик старался проводить возможно больше времени в лавке мистера Гоббса, который, видимо, был очень огорчен предстоящей разлукой. Когда его молодой друг, ликуя, принес ему прощальный подарок — золотые часы с цепью, мистеру Гоббсу было трудно поблагодарить его как следует. Он положил футляр на свое толстое колено и стал громко сморкаться.

— Откройте, там внутри что-то написано, — сказал Цедрик. — Я сам придумал надпись: «Мистеру Гоббсу от его старинного друга лорда Фаунтлероя. Вспоминайте обо мне, глядя на эти слова!» Мне не хотелось бы, чтобы вы меня позабыли.

Мистер Гоббс снова громко высморкался.

— Я никогда вас не забуду, вы-то не забудьте меня среди ваших английских аристократов, — проговорил он, как и Дик, глухим голосом.

— И никогда вас не забуду, где бы я ни был, — ответил новый лорд. — С вами я провел самые счастливые часы моей жизни или, по крайней мере, многие из них. Надеюсь, что вы когда-нибудь приедете ко мне в Англию. Яуверен, дедушка будет очень рад вам. Он, может быть, напишет вам и пригласит вас, когда я расскажу ему о вас… Вам… вам не будет неприятно, что он граф, не так ли? Я надеюсь, вы не откажетесь от приглашения только потому, что он граф?

— Я приеду повидать вас, — милостиво согласился мистер Гоббс.

И они решили, что если Гоббс получит приглашение приехать на несколько месяцев в замок Доринкорт, то он немедленно же уложит свои чемоданы, не обращая внимания на свои республиканские убеждения.

Наконец, все приготовления к отъезду были окончены: вещи отправили на пароход, карета стояла у подъезда… Странная грусть овладела мальчиком. Его мать ушла в свою комнату, и когда вернулась оттуда, глаза ее были красны от слез, а ее хорошенький ротик дрожал от скрытого волнения. Цедрик подбежал к ней, она наклонилась к нему, он ее крепко обнял, и они поцеловались. Он смутно чувствовал грусть, которая охватила их обоих, но едва ли понимал ее причину. Однако с его губ сорвалось замечание:

— Мы любили наш маленький домик, Милочка, и всегда будем любить его, правда? — прошептал он.

— Конечно, мой милый, — сказала она тихим, ласковым голосом.

Когда они сели в карету, миссис Эрроль высунулась из окошка, оглядываясь назад. Цедрик крепко прижался к ней и все время ласково гладил ее руку.

Вскоре они очутились на палубе парохода среди толпы людей. Подъезжали экипажи, из которых выходили пассажиры. Пассажиры шныряли во все стороны, суетились в ожидании запоздавшего багажа; на пароход втаскивали ящики и чемоданы; матросы разматывали канаты и бегали взад и вперед, офицеры отдавали приказания; мужчины, женщины и няньки с детьми то и дело откуда-то появлялись и входили на палубу; некоторые смеялись, болтали, другие печально молчали; двое или трое плакали, утирая глаза платком. Цедрик всюду находил что-нибудь интересное для себя; он смотрел и на груды канатов, и на свернутые паруса, и на высокие мачты, которые чуть ли не достигали голубого неба. Он даже подумывал о том, как бы завязать разговор с матросами и порасспросить их о морских разбойниках.

За несколько минут до отплытия Цедрик стоял на верхней палубе и следил с большим интересом за последними приготовлениями, прислушиваясь к крикам и возгласам матросов и грузчиков, как вдруг заметил, что кто-то протискивается сквозь толпу. Это оказался Дик, который, едва переводя дух, стремился к нему, держа в руке какой-то красный предмет.

— Я все время бежал, — сказал он. — Хотел еще раз проститься с вами… Дело идет прекрасно… Вот на вчерашнюю выручку я купил вам это на память… Бумагу-то я потерял дорогой… Меня наверх не пускали. Это платок…

Все это он выпалил сразу. Тут прозвонил последний звонок. Дик бросился опрометью бежать, прежде чем Цедрик мог ему ответить.

Минуты две спустя Цедрик видел, как он, стараясь протиснуться сквозь толпу, перебежал через трап, который уже поднимали матросы, и стал усиленно махать шапкой, стоя на пристани.

— Прощайте, — кричал он с берега, — носите мой платок, когда будете жить среди важных бар! — Он побежал и исчез.

Цедрик развернул платок. Это был ярко-красный фуляр с изображениями лошадиных голов и подков.

Между тем на берегу люди суетились, шумели и кричали. Провожавшие прощались со своими друзьями.

— Прощайте, прощайте, не забывайте нас! Пишите, когда будете в Ливерпуле! — слышалось со всех сторон. Маленький лорд Фаунтлерой наклонился вперед и, махая красным платком, кричал:

— Прощай, Дик, благодарю тебя! Прощай!

Пароход тронулся. Снова послышались крики с берега. Миссис Эрроль опустила вуаль. Оставшаяся публика продолжала суетиться и шуметь, но Дик даже не замечал этого. Он видел только милое детское личико, развевающиеся золотистые волосы, освещенные солнцем, и слышал последнее «прости» маленького лорда Фаунтлероя, который уезжал в неизвестную для него страну своих аристократических предков.

Глава IV

В Англии

Только во время путешествия мать Цедрика сообщила ему, что не будет жить в одном доме с ним. Мальчик, услышав это, был так огорчен, что мистер Хевишэм сразу оценил предусмотрительность графа, пожелавшего, чтобы мать поселилась недалеко от сына и могла часто видеться с ним. Иначе он не вынес бы разлуки. Но миссис Эрроль ласково, нежно уговаривала его и дала ему почувствовать, что будет совсем близко около него, и в конце концов он успокоился.

— Мой дом недалеко от замка, Цедди, — повторяла она каждый раз, как только он затрагивал этот вопрос. — Я буду жить совсем близко от тебя, так близко, что ты будешь каждый день прибегать ко мне и рассказывать мне множество интересных вещей. Какое это чудное место и как мы будем счастливы с тобой! Твой папа часто говорил мне о замке. Он очень любил его, и ты тоже его полюбишь.

— Ну, я бы его полюбил гораздо больше, если б ты жила там со мной, — отвечал маленький лорд, тяжело вздыхая.

Он решительно отказывался понимать, почему его дорогая мамочка не может жить в одном доме с ним, а миссис Эрроль не считала удобным объяснить ему причину такого решения.

— Я нахожу, что лучше не говорить ему об этом, — сказала она мистеру Хевишэму. — Все равно он не поймет как следует и только будет напрасно огорчен и оскорблен. Кроме того, мне кажется, он меньше будет любить графа, если узнает, что тот так сильно не любит меня. Он никогда не видел проявления ненависти и жестокости, и для него будет тяжелым ударом узнать, что кто-нибудь может ненавидеть меня. Он сам такой любящий, и я так дорога ему. Пускай узнает правду, когда подрастет. Это гораздо лучше и для графа. Это воздвигло бы стену между ними, хотя Цедди совсем ребенок.

Итак, Цедрик узнал только, что существует какая-то таинственная причина, по которой его мама не может жить вместе с ним, он теперь не поймет, потому что слишком мал, но ему объяснят, когда он вырастет. Сначала он очень огорчился, но потом, под влиянием увещаний матери, рисовавшей ему лишь светлые картины его будущей жизни, он примирился со своей судьбой. Несмотря на это, мистер Хевишэм не раз видел, как мальчик, задумавшись, сидел на палубе и глядел на море, не по-детски вздыхая.

— Мне все это очень не нравится, — сказал он как-то мистеру Хевишэму, — вы не можете себе представить, как мне это не нравится. Но в жизни бывает много разных невзгод, с которыми нужно мириться! Так говорит Мэри, и я слышал, как мистер Гоббс тоже говорил это. К тому же Милочка желает, чтобы я жил с дедушкой, потому что, видите ли, все его дети умерли, а это так печально. Жалко человека, у которого все дети умерли, а один сын даже погиб.

При знакомстве с маленьким лордом всех особенно восхищал тот серьезный тон, с которым он разговаривал со взрослыми. Вместе с употребляемыми им время от времени выражениями, не свойственными детям, и чрезвычайным простодушием и серьезностью его круглого детского личика это было неотразимо. Он был такой миловидный мальчик, цветущий и кудрявый, что, когда он сидел, обняв колени своими пухленькими ручками, и вел серьезный разговор, слушатели его испытывали громадное удовольствие. Мало-помалу сам мистер Хевишэм привязался к нему.

— Значит, вы постараетесь полюбить старого графа? — спросил он его как-то.

— Конечно, — ответил Цедрик. — Он мой родственник, и, разумеется, надо любить своих родственников; а кроме того, он очень добр ко мне. Если кто-нибудь делает для вас так много и хочет, чтобы у вас было все, что вы пожелаете, вы, конечно, станете любить его, хотя бы он не был вашим родственником. Ну, а когда он к тому же вам приходится родственником, вы будете его очень сильно любить.

— А как вы думаете, полюбит ли вас дедушка? — спросил мистер Хевишэм.

— Я думаю, что полюбит. Ведь, видите ли, я его родственник и, кроме того, сын его сына, да, наконец, как вы не понимаете, он уже любит меня, иначе разве он захотел бы, чтобы у меня было все, что я пожелаю, и разве послал бы за мной…

— Ого! Вы в этом уверены? — спросил адвокат.

— Конечно, разве вы так не думаете? Ведь всякий дедушка должен любить своего внука.

Не успели пассажиры оправиться после морской болезни и появиться на палубе, чтобы растянуться на качалках, как уже познакомились с романтической историей маленького лорда Фаунтлероя.

Все без исключения заинтересовались мальчиком, который бегал по палубе, говорил с матросами или расхаживал с матерью или с худощавым старым адвокатом. Он всем нравился и со всеми быстро становился на дружескую ногу.

Когда пассажиры ходили по палубе и шутили с ним, он выступал рядом с ними торжественной и важной походкой и весело отвечал на их шутки; дамы от души смеялись над его оригинальными выходками, а дети, с которыми он играл, приходили в восторг от разных игр, придуманных им. Но больше всего он подружился с матросами, которые рассказывали ему необычайные истории о морских разбойниках, ужасных кораблекрушениях и необитаемых островах. Они научили его делать морские узлы из веревок и строить игрушечные кораблики. Он приобрел массу сведений о стеньгах и грот-мачте. В разговоре он стал часто употреблять разные матросские выражения и однажды ужасно насмешил группу пассажиров, сидевших на палубе и кутавшихся в пледы и пальто, заявив с чувством:

— Пропадай мои распорки, как сегодня холодно!

Хохот присутствующих очень удивил Цедрика. Он слышал это выражение от одного старого моряка по имени Джерри, который рассказывал ему удивительные происшествия, приключавшиеся с ним. Судя по его словам, он совершил чуть ли не две-три тысячи путешествий, почти всегда оканчивавшихся крушением корабля у островов, густо населенных кровожадными людоедами.

Слушая рассказы об этих приключениях, можно было подумать, что его частями зажаривали и съедали не однажды и что не меньше пятнадцати или двадцати раз с него снимали скальп.

— Вот почему он совсем лысый, — объяснял маленький лорд своей матери. — После того как несколько раз снимут скальп, волосы уже больше никогда не растут, а Джерри лишился их после того, как король дикарей снял с него скальп ножом, сделанным из черепной кости вождя того племени. Он говорит, что это был самый ужасный момент в его жизни. Он до такой степени испугался, что волосы его встали дыбом, когда король принялся размахивать своим ножом. Ужасный король прицепил их потом к своему поясу, и, представь себе, волосы так и продолжали стоять дыбом, напоминая волосяную щетку. Я никогда не слыхал ничего, подобного приключениям Джерри, и очень хотел бы рассказать о них мистеру Гоббсу.

Иногда, в дурную погоду, когда пассажиры прятались в каюты, группа взрослых друзей маленького лорда начинала просить его рассказать некоторые эпизоды из жизни мистера Джерри. Он с величайшим удовольствием и одушевлением тотчас же исполнял их желание, и можно с уверенностью сказать, что ни на одном пароходе, пересекавшем Атлантический океан, не бывало более популярного пассажира, чем маленький лорд Фаунтлерой. Всегда он благодушно и невинно готов был сделать все, что можно, чтобы оживить общество, и всех очаровывала та безыскусственная детская серьезность, с которою он делал это.

— Кажется, приключения Джерри интересуют их, — говорил он своей матери. — Что касается меня, то, извини меня, Милочка, я иногда не совсем доверяю им, хотя Джерри и говорит, что все это произошло с ним. Но если это произошло с ним, ладно, и все-таки это очень странно, и может быть, иной раз он что-нибудь позабыл и немного ошибается; ведь его столько раз скальпировали. А человек, которого много раз скальпировали, должен стать забывчивым.

На одиннадцатый день после прощания со своим другом Диком Цедрик прибыл в Ливерпуль, а на двенадцатый день вечером сел с матерью и мистером Хевишэмом в экипаж, который с вокзала повез их прямо в Корт-Лодж. Было уже темно, и потому они не могли рассмотреть дома. Цедрик заметил только, что они ехали по аллее, обсаженной высокими деревьями. Затем экипаж остановился у ярко освещенного подъезда.

Мэри приехала с парохода раньше их и стояла теперь с другими слугами в ожидании прибытия господ. Цедрик весело выпрыгнул из экипажа, увидел Мэри и с радостным криком бросился к ней.

— Как вы попали сюда раньше нас? — спросил он. — Милочка, посмотри, Мэри уже здесь, — воскликнул он, целуя девушку в грубую красную щеку.

— Я очень рада, что вы уже приехали, — тихо сказала миссис Эрроль. — По крайней мере, я не буду чувствовать себя совсем одинокой!.. — Она протянула руку своей служанке, и та крепко пожала ее в знак полного сочувствия. Она хорошо понимала, какое одиночество должна будет чувствовать эта молодая мать, покинувшая родину и теперь отдающая своего ребенка.