Слеза дьявола

— У меня есть еще одно соображение, — сказал вдруг он. — Не знаю, какие сроки он (кивок головы в сторону папки Лукас, пояснявший, что речь о погибшем) для вас установил. Но теперь, когда его нет в живых, контролировать Мясника… то есть Диггера, больше некому. Вы же понимаете, что это означает?

— Что? — спросила она.

— Он может продолжать убивать. Даже после того, как минует последний срок.

— Почему вы так считаете?

— Потому что это — единственное, что он умеет делать хорошо. Стрелять в людей. А каждый из нас любит заниматься тем делом, в котором мы специалисты. Таков закон жизни, или я не прав?

* * *

Они снова собрались в комнате наблюдения, где Тоби Геллер колдовал над своим компьютером.

— Что нам известно об остальных преступлениях, упомянутых Чизманом? — спросила Лукас по громкой связи.

— Я не смогла дозвониться до следователей в Бостоне, Уайт-Плейнз или Филадельфии, — доложила Нэнс. — Но дежурные офицеры подтвердили, что все эти дела еще не закрыты. При этом клички Мясник никто из них не припоминает.

— А что экспертиза? — спросили Паркер и Лукас почти в один голос.

— Не дала ничего. Никаких отпечатков, никаких следов. А свидетели… То есть те немногие, кто выжил, говорят, что не смогли разглядеть ни главаря, ни Диггера, если это был Диггер. Я отправила запросы на более подробную информацию. Они сейчас стараются дозвониться агентам и детективам домой.

— Спасибо, Сьюзан, — сказала Лукас и отключила телефон.

— Я закончил с анализом, — сообщил Геллер, глядя на дисплей. — Так, что мы тут имеем? Голосовые стрессовые интонации и реакция сетчатки глаза в пределах нормы. Кстати, стресс даже чертовски мал для человека, которого допрашивают трое представителей ФБР. Но в целом я бы сказал, что проверку он прошел. В его словах ничто не выдает попыток обмана, по крайней мере в главном. Но мы же знаем, что, попрактиковавшись, можно обмануть самый совершенный детектор лжи — только прими немного валиума и сосредоточься мыслями на мечтах о своей любимой актрисе.

Телефон Лукас зазвонил. Она выслушала звонившего, а потом оглядела остальных.

— Это служба безопасности. Он скоро выйдет из зоны внешнего наблюдения. Отпускаем его?

— Я бы отпустил, — сказал Паркер.

— Поддерживаю, — сказал Кейдж.

Лукас кивнула и сказала в свой сотовый:

— Объект может быть свободен. — Потом посмотрела на часы. — А что наш «мозгоправ»? Этот психолог из Джорджтауна?

— Уже едет к нам, — сказал Кейдж.

Теперь мобильник зажужжал у Геллера. Поговорив с минуту, он отключился и сообщил:

— Это парни из нашего отдела. Они обнаружили сто тридцать семь активных сайтов в Интернете, содержащих инструкции по изготовлению поглотителей шума и доработке многозарядных систем стрелкового оружия. И что же? Ни на одном из них не соглашаются предоставить адреса тех, кто к ним заходил. Похоже, помощь федеральным властям им поперек горла.

— И здесь тупик, — вздохнула Лукас.

— Нам бы это едва ли помогло в любом случае, — заметил Геллер. — Мои ребята сумели подключиться к метрикам посещений примерно ста таких сайтов. Около двадцати пяти тысяч заходов только за последние два месяца.

— Этот мир окончательно свихнулся, — проворчал Кейдж.

Открылась дверь, и вошел Лен Харди.

— Как там Мосс? — спросила Лукас.

— Уже почти в порядке. Оказалось, что кто-то дважды звонил ему на домашний автоответчик и клал трубку. А он решил, что это новые угрозы.

— Надо, чтобы отдел телекоммуникаций… — начала Лукас, но Харди перебил ее, не сводя глаз с мудреной аппаратуры Геллера:

— Я уже отдал распоряжение отследить звонки. Один раз звонил брат Мосса. Второй звонок был от фирмы из Айовы, рекламирующей свой товар по телефону. Я перезвонил по обоим номерам, и все подтвердилось.

— Это как раз то, о чем я хотела попросить, детектив, — сказала Лукас.

— Я догадался.

— Спасибо.

— Полиция округа всегда к вашим услугам, — ответил коп.

Паркер уловил оттенок иронии в его голосе. Лукас, казалось, не заметила ее вообще.

— Где нам достать нужные карты? — спросил Паркер. — Необходимо определиться с происхождением микрочастиц.

— Я не знаю более подходящего места для этого, чем топографический архив, — отозвался Геллер.

— Архивы ФБР? — переспросил Кейдж, покачав головой. — Не вижу способа получить туда доступ.

Паркер действительно с трудом себе представлял, как можно уговорить сотрудников секретного госучреждения открыть для них архив в праздничный вечер.

Лукас тем не менее взялась за свой сотовый телефон.

— Ничего не выйдет, — сказал Кейдж.

— Знаешь, — ответила она, — ты же сам порой веришь, что чудеса случаются.

13

Бронзовые часы.

Они так много для него значили.

И мэр Джерри Кеннеди как раз смотрел на них, занимавших одно из самых видных мест на его рабочем столе кабинета в здании городского совета.

Это был подарок от учеников начальной школы имени Тургуда Маршалла, расположенной в проблемном районе № 8 на юго-востоке округа Колумбия.

Кеннеди был тогда искренне растроган. Ведь Вашингтон как сам по себе город никого и никогда не волновал. Другое дело — Вашингтон как коридоры власти, Вашингтон, где засели правители страны, Вашингтон — источник политических интриг и скандалов — вот этим интересовались все, кому не лень. Но никому не было дела до того, как и кто управляет самим городом.

Но вот детишкам из школы имени Маршалла это оказалось небезразличным. Он произнес перед ними речь, напирая на высокие понятия чести, достоинства и трудолюбия, на важность держаться подальше от наркотиков. Банально, он согласен. Но многие из этих детишек, сидевших в душном, но сыром актовом зале (который, кстати, фигурировал в скандале с Советом по образованию), глазели на мэра с таким нескрываемым, таким милым восхищением на лицах! А потом в знак признательности преподнесли настольные часы.

Кеннеди прикоснулся к ним. Посмотрел на циферблат. 4.50.

Итак, ФБР почти удалось остановить маньяка. Но они не справились с задачей до конца. Снова смерть, снова ранения. И всевозрастающая паника в городе. Просто истерия. Уже зафиксированы три факта непреднамеренной стрельбы из незарегистрированных пистолетов, которые люди стали носить для самообороны. Им померещилось, что они увидели Диггера на улице или даже в своем заднем дворе, и началась пальба. Естественно, вся округа перепугалась насмерть.

А потом еще пресса высекла Кеннеди и местную полицию за полную неготовность противостоять преступникам такого масштаба. И еще за чрезмерную мягкость к правонарушителям в целом и сокрытие фактов. Одна газетенка взялась даже утверждать, что до Кеннеди невозможно было дозвониться, потому что он заказывал билеты на матч своей любимой футбольной команды, как раз когда разворачивались трагические события в театре. Отзывы на его обращение по телевизору тоже оценили, скорее, негативно. Один из политических комментаторов почти в точности повторил слова сенатора Ланьера про «уступки террористам». Причем еще умудрился ввернуть в свое выступление эпитет «трусливо». Дважды.

Зазвонил телефон. Уэндел Джеффрис, сидевший напротив мэра, первым дотянулся до трубки.

— Угу… Гм… О'кей… — Он прикрыл глаза и покачал головой. Послушал еще немного и дал отбой.

— Ну что?

— Они буквально на брюхе исползали весь театр, но не нашли ни одной, самой крошечной улики. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. По крайней мере таких, чьим показаниям можно доверять.

— Боже милостивый! Этот тип невидимка, или как?

— У них появились кое-какие зацепки, подсказанные тем бывшим агентом.

— Что еще за бывший агент? — спросил Кеннеди, который впервые об этом слышал.

— Эксперт по документам. Он что-то там раскопал, но не слишком много.

Мэра все это только расстроило.

— Нам сейчас нужны бойцы, — пожаловался он помощнику. — Нам нужно поставить на каждом углу по полицейскому. А нам подсовывают бывших бюрократов, возившихся с бумагами.

Джеффрис посмотрел на него, склонив набок голову и почти не скрывая иронии во взгляде. Идея поставить по копу на каждом городском перекрестке выглядела, конечно, соблазнительно, но была из области чистой фантастики.

— Должно быть, он не слышал меня, — со вздохом сказал мэр. — Я имею в виду обращение по телевизору.

— Вероятно, нет.

— Но это же двадцать миллионов долларов! — Кеннеди словно уговаривал невидимого собеседника, Диггера. — Почему же, черт побери, он не выходит с нами на связь? Если запросто можно получить целых двадцать миллионов.

— Они его почти сцапали. В следующий раз может получиться.

Кеннеди подошел к окну и остановился, глядя на градусник, показывавший уличную температуру. Почти ноль. Еще полчаса назад было плюс три.

Холодает…

В небе скапливались заряженные снегом облака.

«Зачем ты сюда явился? — Мэр снова мысленно обратился к Диггеру. — Почему именно к нам? Почему сейчас?»

Он поднял взгляд и увидел напоминающий свадебный торт купол здания Капитолия. Когда Пьер Л'Анфан делал набросок «Плана города Вашингтона» в 1792 году, он попросил картографа провести линию строго с севера на юг, а потом вторую, перпендикулярную ей, поделив будущую столицу на четыре квадратных района, которые сохранились и по сей день. Капитолий возвели в месте скрещения этих линий.

«Как в перекрестии прицела» — такое сравнение пришло на ум одному стороннику ограничения свободной продажи оружия, когда он выступал там на слушаниях, в которых довелось участвовать и Кеннеди.

Вот и сейчас оптический прицел вполне мог быть наведен в грудь стоявшего у окна мэра.

Город площадью более ста квадратных километров постепенно приходил в упадок, и Кеннеди всей душой стремился остановить этот процесс. Он был уроженцем Вашингтона — то есть тоже представителем вырождающегося племени, потому что, достигнув одно время пика в 800 тысяч человек, население города теперь составляло примерно полмиллиона. И продолжало таять каждый год.

Задуманный как странный гибрид для сосредоточения органов власти, город получил самоуправление только в 1970 году (не считая краткого периода столетием раньше, когда коррупция и некомпетентность быстро обанкротили Вашингтон и вернули под эгиду конгресса). Но вот уже в XX веке федеральные власти решили вновь разрешить ввести институт городского совета, и с тех пор тринадцать его членов во главе с мэром изо всех сил старались держать в узде преступность (а Вашингтон не так уж редко становился рекордсменом страны по числу убийств на душу населения), сохранять систему образования (тесты показывали, что уровень знаний местных школьников ниже, чем в других крупных городах), добывать источники финансирования (не вылезая из долгов) и предотвращать межрасовые конфликты (азиаты — против черных, белые — против азиатов, черные — против всех).

Причем существовала вполне реальная угроза, что конгресс снова отберет у города самостоятельность — законодатели уже лишили мэра права по своему усмотрению распоряжаться бюджетом.

И это будет настоящая катастрофа, потому что, по твердому убеждению Кеннеди, только его администрация способна была спасти город, чтобы он не извергнулся, подобно вулкану, раскаленной лавой преступности, бунтами обездоленных и бездомных, окончательным распадом семей. Более сорока процентов чернокожего населения округа Колумбия и так уже попали в колеса «системы» — они либо сидели, либо находились на испытательном сроке, либо скрывались от ареста. В 1970 году четверть вашингтонских детей воспитывалась только одним из родителей. Теперь же цифра приблизилась к трем четвертям.

Джерри Кеннеди в свое время на своей шкуре испытал, что будет означать дальнейшее сползание города в пропасть. В 1975 году, тогда еще простой юрист, работавший в окружном Совете по образованию, он вместе со всеми отправился на Молл — красивую улицу, всю в цветущих деревьях и аккуратно подстриженных газонах, чтобы отпраздновать Всеобщий день братства. Целью праздника было объявлено сближение между различными расовыми группами населения. И в итоге Джерри оказался одним из сотен раненых, когда в толпе вспыхнула драка на расовой почве. Именно в тот день он отказался от планов переехать в Виргинию и выставить свою кандидатуру в конгресс. Он твердо решил стать однажды мэром столицы государства. И был преисполнен стремлением навести здесь полный порядок.

Причем он даже знал, как это сделать. Для Кеннеди решение выглядело очень просто. И ключевым словом здесь было — образование. Надо во что бы то ни стало удержать молодежь в школах, а неизбежным последствием этого станут рост собственной самооценки молодых людей и понимание, какие широкие перспективы открывает перед ними жизнь. (Да-да, знание действительно сила, способная спасти человека. Спасла же она его самого, вытащив из нищеты северо-восточных районов округа, позволив закончить хорошую школу, а потом юридический колледж. Эта сила подарила ему красивую и умную жену, двоих сыновей-погодков и карьеру, которой он вправе гордиться.)

Естественно, вслух никто не оспаривал его тезис о спасительной роли образования. Разногласия возникали, когда речь заходила о том, как заставить детей усесться за парты. Консерваторы имели свои представления о том, как должна формироваться личность человека, и если они держались собственных семейных ценностей, а соседи поступали по-другому, то возникала проблема. «Мы даем своим детям хорошее домашнее образование. Почему так не могут поступать все остальные?» Либералы хотя и ныли, но соглашались вкладывать больше средств в школы, но отпущенные деньги лишь замедляли процесс разложения инфраструктуры, нисколько не помогая привлечь новых учащихся в эти стареющие на глазах помещения.

Все это создавало Джеральду Дэвиду Кеннеди неимоверные сложности. У него не было волшебной палочки, мановением которой он мог бы воссоединять распавшиеся семьи, никто не вручил ему противоядия от воздействия на мозги молодежи кокаина, он не мог одним распоряжением изъять оружие у людей, которые жили в радиусе двадцати километров от штаб-квартиры Национальной оружейной ассоциации.

Тем не менее у него имелось четкое представление, как заставить детишек округа продолжать образование. И его план в принципе можно было описать одним словом: вымогательство.

Хотя они с Уэнделом Джеффрисом предпочитали величать его иначе — «Проект 2000».

За последний год Кеннеди с помощью жены, Джеффриса и еще нескольких своих помощников неустанно давил на комитет конгресса, отвечавший за дела округа Колумбия, с целью обложить еще более крупными налогами корпорации, базировавшиеся в Вашингтоне. Из этих денег они собирались сформировать специальный фонд, чтобы платить студентам стипендии до получения ими дипломов, при том, разумеется, условии, что они не употребляли наркотиков и не совершали крупных правонарушений.

Вот так, одним лишь своим ходом Кеннеди ухитрился нажить себе врагов среди политиков, которые придерживались самых разных взглядов. Либералы увидели в его плане потенциальный источник для неискоренимой коррупции, а предложенные обязательные проверки школьников и студентов на наркотики они рассматривали как грубейшее нарушение гражданских свобод. Консерваторы над ним просто посмеялись. А у корпораций, с которых предполагалось брать повышенные налоги, имелось, само собой, свое мнение на этот счет. Немедленно последовали недвусмысленные угрозы вывести свои предприятия с территории округа, поток пожертвований в кассу демократической партии заметно оскудел, а в прессе появились намеки, что мэр замешан в сексуальных похождениях на стороне (что было откровенной ложью, но попробуйте-ка оправдаться, когда по телевидению покажут размытую запись, где человек, смутно похожий на мэра, в компании с женщиной заходит в мотель или гостиницу на окраине города!).

Но Кеннеди был готов на все. И за несколько месяцев торговли с конгрессменами уже начало складываться впечатление, что его законопроект все-таки будет принят, в основном благодаря массовой поддержке среди населения.

А потом у этого мелкого городского служащего — Гари Мосса — хватило наконец смелости отправиться в ФБР с доказательствами огромных «откатов» при строительстве и ремонте школьных зданий. Уже на первом этапе расследования было установлено, что низкое качество сварочных работ и кирпичной кладки создают серьезную угрозу безопасности учащихся и персонала. Скандал разрастался, и постепенно в его орбиту оказались вовлечены подрядчики и поставщики материалов, а также высокопоставленные окружные чиновники, которые не только поддерживали инициативу мэра, но и были его давними приятелями.

Кеннеди был вынужден публично с похвалой отозваться о решительности Мосса и пообещать разобраться с коррупционерами. Но пресса, не говоря уже о политических противниках, не оставляла попыток приписать участие в преступных схемах ему самому. Каждая новая публикация о «взятках в администрации Кеннеди» все больше подмывала фундамент «Проекта 2000».

Отбиваясь от атак, мэр взялся за то, что получалось у него лучше всего. Он произнес десятки речей, в которых вновь и вновь подчеркивал важность проекта, продолжал с пеной у рта торговаться с конгрессменами, добился поддержки профсоюза преподавателей. Он даже стал лично провожать некоторых детишек из школы до дома, чтобы предстать перед их изумленными родителями и еще раз объяснить, как важен для города «Проект 2000». Цифры в опросах общественного мнения несколько улучшились, и Кеннеди и Джеффрисом почти поверили, что пик кризиса миновал.

Но вот появился Диггер… Безнаказанно убивающий людей, бесследно исчезающий с места преступления, грозящий наносить все новые и новые удары. И кто оказался виноват? Не беспомощное ФБР. А излюбленная всеми мишень — Джерри Кеннеди. И он понимал, что если маньяк убьет еще хотя бы несколько ни в чем не повинных горожан, «Проект 2000», с которым связано все будущее Вашингтона, ему останется только описать когда-нибудь в своих мемуарах.

И как раз по этой причине Джеффрис не слезал сейчас с телефона. Потом прикрыл трубку рукой и сказал:

— Он здесь.

— Где? — вяло спросил Кеннеди.

— Прямо в коридоре за этой дверью, — ответил Джеффрис и окинул мэра взглядом. — Тебя снова одолевают сомнения?

Какой же он импозантный, подумал Кеннеди. Как превосходно он выглядит в своем импортном костюме, с гладко выбритой головой и шелковым галстуком на шее!

— Разумеется, у меня остаются сомнения.

Мэр теперь стоял у другого окна, откуда был виден уже не Капитолий. На некотором отдалении высилось здание Джорджтаунского университета — его, можно сказать, альма-матер. Там он получил научную степень. Они с Клэр и жили теперь неподалеку оттуда. Ему припомнилось, как прошлой осенью они с женой поднимались там по крутой лестнице, с которой падал священник в фильме «Изгоняющий дьявола».

Священник, пожертвовавший собой ради спасения девочки, одержимой дьяволом.

Чем тебе не предзнаменование?