Помоги проекту - поделись книгой:
(Fox 1984:106-109,130-133).
Роман оканчивается, оставляя читателя в предчувствии, что героев ждет долгая и безоблачная любовь.
Но это всё художественная литература.
Много таких историй изложено (более скромно) в книге "Знакомые лица, скрытые жизни", автор которой, Браун, американский врач, - сам гомосексуал (Brown 1976). Ряд анонимных интервью о таких гомосексуальных любовных историях записан на диктофон и напечатан немецким публицистом Юргеном Лемке в его книге "Нормальные, но другие". Только всё это уже не художественная литература, а реальная жизнь.
Рассказывает Дитер, рабочий, живущий с более молодым рабочим уже много лет одной семьей:
Рассказывает Йозеф, экономист. Он очень страдал, рассорившись по собственной вине со своим возлюбленным навсегда. Но сестра приятеля по спорту почти насильно познакомила его с одним своим знакомым, о котором она знала, что он тоже "голубой".
И обосновывает в своем повествовании. Рассказывает старик К., которому за семьдесят. Как-то на улице:
(Lehmke 1989: 40, 52, 164, 219-221)
Сам Юрген Лемке, преуспевающий комсомольский функционер в ГДР, погубил свою карьеру, когда выяснилось, что ценности социалистической морали он променял на любовь молодого негра с Кубы. Тогда-то он и стал свободным журналистом и избрал эту горячую тему.
В польском журнале "Иначэй" один журналист опубликовал письма своего умершего приятеля Михала - известного литератора. Друг характеризует Михала как "старого сатира", жизнь которого одухотворялась любовью к парням. Письмом от 20 мая 1972 года тот сообщал другу, что случайно познакомился на Замковой площади с восемнадцатилетним парнем и влюбился с первого взгляда.
"Совершенно не знаю, как это произошло, но вдруг я сообразил, что вглядываюсь в изумительно глубокие глаза юноши... Я просто замер, не способный двинуться; пожалуй, теперь я знаю, что это транс, может быть гипноз. Он смотрел на меня из-под спадающих на лоб прядей черных волос. ... Я не мог сопротивляться его улыбке - он смотрел на меня. Я просто сделал вот что. Я подошел и прерывающимся от волнения и возбуждения голосом спросил его, не знает ли он, в котором часу в воскресенье начинается сеанс в ближайшем кинотеатре. Я просто ошалел от радости, когда мой Ганимед согласился на совместный поход".
Назавтра тот пришел к литератору на трапезу, которую обещал сам приготовить. Он оказался из Жешова, из семьи поваров. Готовил чудесно. После обеда попросил разрешения принять душ, ибо привык это делать дважды в день.
"Я почувствовал себя, как Зевс, глядящий на своего Ганимеда. Ни одного лишнего волоска на теле; очень смуглое тело, теплобронзовое. Мускулы нежно вырисовываются под пахнущей еще мальчиком кожей. Он разделся при мне и подошел, позволяя наслаждаться своим видом. Я впервые почувствовал всеми помыслами этот шедевр..."
Ганимед поселился у Старого Сатира. Через два дня новое письмо:
"Привет! Я люблю его, как никого еще не любил в своей жизни. Я люблю в нем всё. Кожа, чудесно дрожащая при малейшем прикосновении - а нежность его прикосновений поразительная. Я им живу: если бы мне не хватало воздуха, а Он был бы при мне, я бы наверное не заметил нехватки. Я хотел бы неустанно дотрагиваться до него, ласкать, целовать. Он совершенен в каждой клеточке..." И анатомическая деталь: "Он обрезан, что только придает ему больше и больше".
Еще через два дня:
"И снова я... Я чувствую себя всё моложе, право, как двадцатилетний. Когда ты говорил мне, что я по временам инфантилен, я возражал. Теперь я знаю, что ты имел в виду... Его голос, его вечное удивление жизнью, свежесть, неопытность, настроения - я становлюсь сумасшедшим... Сам не верю".
Письмо от 29 мая:
"Он удивителен, всё это поражает и изумляет. Это почти искусство. Если говорят, что удивление является основным элементом художества, то оно также и основа красоты, жизни, любви... Я спросил его: Как только ты выдерживаешь с таким ужасающе старым и противным фраером, как я?" А он: "Ну ты не так уж стар, а главное - ты совсем не противен. Мне хорошо с тобой". Я признался ему, что мне пятьдесят два, он думал, что сорок".
Счастье продолжалось всё лето. Осенью журналисту пришло от Михала письмо, начинающееся словами:
"Без привета. Он вернулся в Жешов. Не мог тут найти работы... Это официальный повод. Я знаю, что там кто-то есть. Но знаю, что я пережил нечто небывалое. И ни о чем не жалею. Я люблю его по-прежнему. Получил от него письмо с припиской: "Напиши, как можно скорее", но без обратного адреса. ... Слеза плывет у меня по щеке, ты увидишь ее: она оставляет светло-голубое пятно размазанных чернил. Хорошо, что я никогда больше его не увижу... И ничего больше уже не требую".
Но два года спустя получил его фото в каком-то журнальчике. И через два месяца умер (Wrzes, 1997: 54).
А вот письмо Жени С. в российскую газету "Двое" о его связи с Володей.
"Мы с ним росли неподалеку друг от друга, дружили. Он всегда был сильным и решительным. А я все годы - полная противоположность. Как-то получилось, что Володя всегда меня оберегал, относился как к более слабому. Я привык к этому с детства. И ничего странного в этом не находил. С годами его чувство превратилось в нежность, а потом в любовь.
... В тот день мы были у него дома. Нам было по 20 лет, каждый учился в своем институте, и жизнь казалась нам безоблачной. Но меня всегда мучило, что я не такой, как все. Мне не хватало решительности, мужественности, твердого голоса. Я глубоко страдал из-за этого. И в тот день, почему-то, заговорив об этом с Володей, неожиданно для самого себя я ... расплакался. Володя стал меня успокаивать, ... обнял меня и прижал к себе. И прошептал на ухо:
- Зато ты очень красивый. Я же не плачу от того, что ты красив, а я нет. ...
Я посмотрел ему в глаза. Со стороны это, наверное, выглядело странно. Мы стояли обнявшись. Володино лицо было над моим. И в этот миг что-то кольнуло в сердце. Будто прозвенел звонок.
Володя наклонил голову ко мне и ... поцеловал. Я был ошеломлен. Его губы были прижаты к моим губам. Меня трясло, как от электрического тока. Я пытался вырваться. Но Володя будто обезумел.
- Женя, Женечка, я люблю тебя. Ты слышишь? Я люблю тебя и боюсь сказать, понимаешь, люблю, как девушку, по-настоящему".
Женя пишет, что почувствовал себя женщиной и что даже у него появились телесные признаки этого. Что перестали расти волосы на лице. Вероятно, это иллюзия, но она показательна для его психологии. Два месяца он избегал Володи, но тот подкараулил его в подъезде и сказал:
- ... Я знаю - ты боишься моей любви. Я ее тоже боюсь. Но ничего поделать с собой не могу. ...
Мы с Володей оказались на диване. Он меня обнимал, целовал то нежно, то больно. Мне совсем не стыдно было перед ним раздеваться... ... Мы стали любовниками, и это произошло так естественно, что ни я, ни Володя не почувствовали неловкости. Мы, наверное, давно хотели этого. До самого утра мы не сомкнули глаз, разговаривая, строя планы на будущее. Володя, обнимая меня, был то нежен, то груб со мной, но эта грубость была такой сладкой...
...Мы уже четыре года вместе. Живем как муж и жена. Об этом знают семь человек, и никто еще ни разу не усмехнулся, не запачкал ненужными словами нашу с Володей любовь... ... У нас одна проблема: хотим усыновить ребенка, мы оба очень этого хотим. Но как это сделать?"
Автор письма всё знает:
"Таких, как мы, люди считают развратниками, и даже призывают убивать. Мне это просто непонятно. Я бы мог понять эти призывы, если бы они относились к насильниками, растлителям малолеток. Но если мы с Володей стали мужем и женой по своему желанию, верны друг другу, не оскорбляем так называемую общественную нравственность - кому какое дело, кто мы и что мы?"
Письмо это передал в газету журналист Р. А.Кенгерли с таким послесловием:
"Я близкий друг этих ребят, монолог одного из которых представляю вашему суду. Они оба умны, благородны, интеллигентны, чисты. У них странная любовь. Но она настолько сильна, что я пожелал бы каждой паре мужчин и женщин такой любви. Видели бы вы, как светятся глаза Жени и Володи, когда они вместе, с какой нежностью они относятся друг к другу!" (Женя С. 1996).
В книге о гомосексуальной любви и ее преследовании в американской армии военного времени (Berube 1990: 209) рассказан по документам эпизод из следствия по гомосексуальной связи двух офицеров в Райт Филд, штат Огайо. Свидетель, старший лейтенант, говорил, что они неразлучны, радуются при виде друг друга, помогают друг другу во всем, и в этом он видит доказательства их гомосексуальности. Каждого из этой пары спрашивали по отдельности о том, сколько раз они совершали "совокупление в рот" или "мастурбацию рукой". Оба отвергли этот подход. "Полковник, - сказал один из них, - здесь есть нечто большее, чем просто секс. ... Это общение. Это то же самое, что муж находит в жене, насколько я могу судить". А второй добавил: "Пусть для кого-то это звучит забавно, но я люблю его".
В 1930 г. английский офицер Монтэгю Гловер, герой Первой мировой войны, которому тогда было чуть больше тридцати, встретил необразованного 17-летнего рабочего парня идеального сложения, Рейфа Холла, и они стали жить одной семьей. Непрестанно Монтэгю фотографировал Рейфа. Когда во время Второй мировой Рейфа призвали в армию, он писал Монти сотни страстных писем. "Милый, ты не представляешь, как мне тебя не хватает... Каждую ночь я целую твое фото, так что ты всё-таки со мною в кровати. Но лучше бы это был ты сам". Они соединились снова после войны. Монтэгю умер на девятом десятке в 1983 г., Рейф пережил его на 4 года. Их многочисленные фото и письма изданы в 1992 г. родственниками, посчитавшими, что эта безоблачная любовь, преодолевшая классовые различия и общественные предрассудки, достойна увековечения (Gardiner 1992; Norton 1998: 240-244).
Истории древнего Рима известен (и хорошо документирован) совершенно исключительный эпизод, говорящий о силе однополой любви. Когда возлюбленный императора Адриана прекрасный юноша Антиной утонул, безутешный император объявил его богом, и вся огромная империя должна была поклоняться богу Антиною и приносить ему жертвы в храмах. В истории древнеримской империи было немало капризных деспотов, но как раз Адриан таким не был. Он был известен как очень образованный человек и мудрый правитель. Император-философ. Таким он и показан в историческом романе французской писательницы Юрсенар.
Чем бы ни была однополая страсть - извращением, патологией или болезнью, как считают ее гонители, или же вариантом нормы, как настаивают активисты движения сексуальных меньшинств, - несомненно одно: с точки зрения человеческих чувств это прежде всего любовь.
С первого взгляда или исподволь перерастающая из дружбы, короткая или на всю жизнь, более-менее благополучная или с изменами и расставаниями, роковая, даже убийственная, но любовь. В ней намешано всякого: самоотверженности и эгоизма, романтики и похоти, чистоты и грязи, упоения и страданий - столько же, сколько можно найти и в обычных любовных связях. Болезненная любовь? Возможно. Так ведь во всякой любви есть элемент болезненности - говорим же мы: любовная лихорадка, сердечная болезнь...
2.
Не раз эта любовь губила судьбы и сокрушала авторитеты. О сложности и противоречивости этой темы наилучшее представление дает судебный процесс над знаменитым английским писателем Оскаром Уайлдом, состоявшийся в самом конце прошлого века. Это был один из самых знаменитых процессов, пожалуй, процесс века. О нем и о подсудимом написано множество книг (Эллис 1910: 348-395; Парандовский 1990; Pearson 1949; Broad 1954; Hyde 1962; 1981; Croft-Cooke 1972; Ellman 1988; Knox 1994; Schmidgall 1994, и др), снят фильм.
Будучи уже немолодым (35-40 лет), писатель водился с весьма молодыми людьми всякого сорта. Подружился он и с очень миловидным молодым поэтом Элфредом Дугласом, студентом Оксфордского университета. Этот весьма заурядный поэт и нерадивый студент был лордом, младшим сыном маркиза Куинсбери. Маркиз публично обвинил писателя в том, что тот соблазнил его сына на противоестественные отношения. Оскар Уайлд подал на маркиза в суд присяжных за оскорбление и маркиз был арестован. Но суд вскоре выяснил такие вещи, что писатель из истца превратился в обвиняемого. Симпатии присяжных и публики были на стороне маркиза. Ведь это был отец и он ратовал за спасение юного сына, затянутого в вихрь противоестественных страстей развратного писателя. Такова внешняя фабула. Но за ней скрывается не столь простая раскладка добра и зла.
Оскар Уайлд, так же, как и другой знаменитый писатель, его сверстник Бернард Шоу, был ирландцем, уроженцем Дублина. Он родился в семье известного врача, женой которого была поэтесса, воспевавшая ирландскую национальную гордость. Мать, уже родившая одного сына, хотела дочь и в раннем детстве одевала Оскара в девичьи платьица. Сын вымахал в высоченного верзилу, но приятели отмечали в его манерах нечто женственное. И выделялся он длинными волосами, когда все носили короткие. Гордость Уайлда была уязвлена с юности: его отец был обвинен в изнасиловании пациентки под наркозом и, хотя присужден он был к символическому штрафу в одно пенни, но репутация была погублена.
Оскар блестяще окончил Оксфордский университет. Как многие студенты того времени, он преуспевал не только в университете, но и в веселых заведениях и получил от проститутки (известной среди студентов под кличкой "Старая Yes") сифилис. Два года его лечили ртутными препаратами и от этого почернели его зубы - всю жизнь он, разговаривая, прикрывал рот рукой. Медики, признав его вылеченным, разрешили жениться и иметь детей, но биографы подозревают, что болезнь была вылечена не до конца (ведь спирохета была открыта только в 1905 г.), а сказалась осложнениями позже. Кого-то другого эта беда могла бы обратить к сожалению о беспутной молодости и к раскаянию, но в Оскаре, с его мятежной душой, унаследованной от матери, это породило лишь раздражение против благонравия и ханжества общества, ожесточение против самого провидения: когда все падки до грешных наслаждений, почему именно ему досталась эта напасть? На всю жизнь в его душе поселились сознание своей исключительности и горькая ирония.
Он быстро прославился своими остроумными и вызывающими эссе об искусстве, а затем пьесами, которые шли с огромным успехом в театрах Англии и других стран, а также романами, из которых самый известный - "Портрет Дориана Грея", об ангельски красивом юноше, дьявольские страсти которого изменяют и старят не его, а его портрет. Вечная молодость - мечта всякого голубого.
Уайлд отрицал принцип реализма: искусство, говорил он, это действительно зеркало, но оно отражает не жизнь, а того, кто в него смотрит. Идеолог "искусства для искусства", модернист и символист, он сознавал свой талант и не скрывал этого сознания, эпатируя публику. Когда одна из его пьес была встречена бурной овацией, Уайлд вышел к публике и сказал: "Я так рад, леди и джентльмены, что вам понравилась моя пьеса. Мне кажется, что вы расцениваете ее достоинства почти столь же высоко, как я сам". В "Портрете Дориана Грея" глухо проходила на заднем плане гомосексуальная любовь, и он был многими критиками объявлен безнравственным, а пьеса "Саломея", пронизанная чувственностью, была запрещена к постановке в Англии.
Викторианская Англия была заповедником пуританства и ханжества, против которого смело выступил этот ирландский бунтовщик.
С одной стороны, он был законодателем вкуса и мод, с другой, одевался нередко вызывающе и кричаще: в век брюк и цилиндров появлялся в атласных штанах до колен, шелковых чулках и туфлях с серебряными пряжками, с беретом на голове и подсолнухом в руке. Или в вечернем костюме с орхидеей в петлице, а в руке - трость слоновой кости с набалдашником из бирюзы. Он поклонялся красоте вещей и человеческого лица и тела. Речь его была пронизана иронией и афористична. Он был мастером парадоксов и блестящим оратором. Каждую фразу выговаривал смакуя, и после каждой облизывал языком свои толстые чувственные губы. Высокого роста, он был похож, по метким впечатлениям одного репортера, на белого негра. Этот светский дэнди был, по признанию света, Королем Жизни. В конце жизни он писал: "Я был символом искусства и культуры своего века. Я понял это на заре своей юности, а потом заставил и свой век понять это".
Уайлд был женат на красавице Констанс (с 1884 г.), имел с ней двух сыновей. Дом их был полон произведениями искусства. Но жизнь супругов не была счастливой. Когда жена забеременела, Уайлд удивился, куда исчезли ее стройность и изящество. Она стала ему отвратительна. Он насильно заставлял себя быть с нею ласковым, а после близости с ней, как он признавался другу, "я полощу рот и открываю окно, чтобы проветрить губы" (Ellman 1988: 266).
Оскар увлекался красотой мужского тела и до брака, с юности, о чем говорят его юношеские поэмы. С 1879 по 1881 г. он жил вместе с юным художником Фрэнком Майлсом, любовником лорда Роналда Гауэра, тоже приятеля Уайлда, но кажется, до интимной близости с ними дело не доходило. Будучи в браке, он чрезвычайно любил разговаривать с гостями о гомосексуальных связях - он шутил, что это ему доставляет больше наслаждения, чем гомосексуалам сами сношения. Его неудержимо влекло всё запретное и греховное.
Гомосексуальность Уайлда стала по-настоящему проявляться после двух лет брака, когда она совершенно вытеснила супружескую близость с женой. В 1886 г. 32-летний Уайлд познакомился с невысоким 17-летним пареньком Робертом Россом, внуком генерал-губернатора Канады и сыном генерального прокурора Канады. Роберт был откровенно гомосексуален (рассорился из-за этого с родными). Уайлд ему чрезвычайно понравился, и он постарался соблазнить Уайлда на близость. Это удалось без труда, и Робби стал сначала любовником Уайлда, а потом верным другом и наперсником - до самой смерти. Оба впоследствии признавались друзьям, что это было первое гомосексуальное приключение Уайлда, а после его смерти Росс говорил, что он призван заботиться о сыновьях Оскара, потому что чувствует свою ответственность за его гомосексуальность и проистекающие из нее беды. На деле любование мужской красотой замечалось за Уайлдом и раньше, а ответственность за беды лежит больше на другом.
Критики единодушны в том, что именно с 1886г., когда Уайлд познал другую любовь, он создал свои самые лучшие, самые смелые произведения. Его вещи завоевывали ему сердца. Приехавший из Америки молодой драматург Клайд Фитч писал ему: "Никто не любит Вас так, как я. Когда Вы здесь, я в полусне. Когда Вас нет, пробуждаюсь". "Совершенство! ... Вы великий гений и - о! - такой сладкий. ... И мне, мне было позволено развязать шнурки Ваших ботинок..." (Кnох 1994:152). В 1889 в орбиту писателя попал сын плотника Джон Грей, 23-летний литератор с красивым лицом 15-летнего мальчика, и не избег очарования и любви. Эта фамилия и была дана Дориану Грею, а Джона писатель стал звать Дорианом, да тот и сам стал так подписываться. Правда, через пару лет, когда появился Дуглас, Джон получил отставку и собирался покончить с собой, но один из приятелей Уайлда эмигрант из России Андре Рафалович, сын банкира и литератор, рассорился с Уайлдом и увел Джона. Их любовь оказалась на всю жизнь.
Среди интимных друзей писателя был оксфордский студент Эдмунд Бэкхауз. В старости сэр Бэкхауз оставил мемуары (рукопись хранится в Оксфорде), где признается в своих сношениях с Уайлдом и отмечает, что, по собственному признанию Уайлда, его больше влекли "лакеи и всякое отребье", потому что "в их страсти всё плотское и никакой души". Позже молодой и знаменитый художник Обри Бёрдсли рассказывал Бэкхаузу, что однажды за ужином в отеле "Савой" Уайлд хвастал тем, что имел за одну ночь пять любовных приключений с мальчиками-рассыльными и целовал каждую часть их тела. "Все они были грязными и привлекательными для меня именно потому" (Кпох 1994: 23-24).
Уайлд всё меньше скрывал свои гомосексуальные склонности и носил в петлице зеленую гвоздику - опознавательный знак тогдашних гомосексуалов в Париже.
В 1890 г. он принес книгопродавцу запечатанный пакет с рукописью, который тот мог давать на прочтение только по запискам от него. Один из читателей забыл наложить печать снова. Продавец не удержался и за одну ночь прочел текст, написанный разными почерками и содержавший правку Уайлда. Это был гомосексуальный роман "Телени", столь откровенный, что в 1893 г. он был издан с большими изъятиями и без указания авторства, а лишь в 1966 г. стало возможным его напечатать полностью. Очевидно, это было коллективное произведение друзей Уайлда. Здесь открыто выступало то, что в "Портрете Дориана Грея" проходило лишь намеком.
С лордом Элфредом (Альфредом) Дугласом писатель познакомился в 1891 г., когда роман о Дориане Грее был уже написан, и странным образом Уайлд предсказал в литературном Дориане реального лорда Дугласа. Когда они познакомились, Элфреду был 21 год, а Оскару Уайлду 37. У молодого Дугласа уже был большой гомосексуальный опыт (Hyde 1984). В своих мемуарах Бэкхауз пишет, что еще в школе-интернате он имел сношения с Дугласом, а позже и с его братом. После недолгой учебы Элфред забросил университет. Он вообще вел беспутный образ жизни, а дружба с Уайлдом вспыхнула через год-полтора после первого знакомства. Элфред обратился к писателю за помощью: он стал жертвой шантажистов, пронюхавших про его гомосексуальные связи с мальчиками в Оксфорде, и писатель загорелся желанием помочь: уж очень Элфред был красивым и юным на вид, сохранившим облик мальчика. Близкие и звали его Бози (от "бой", мальчик). Уайлду казались великолепными и его сонеты. Одно его стихотворение ("Две любви") воспевало особый род любви, популярный среди античных греков, - "любви, которая не смеет назвать свое имя". В январе 1893 г. Уайлд пишет Дугласу:
"Любимый мой мальчик (My own dear boy), твой сонет прелестен, и просто чудо, что эти твои алые, как лепестки розы, губки созданы для музыки пения в не меньшей степени, чем для безумия поцелуев. Твоя стройная золотистая душа живет между страстью и поэзией. Я знаю: в эпоху греков ты был бы Гиацинтом, которого так страстно любил Аполлон. ... С неумирающей любовью, вечно твой Оскар".
А вот письмо от апреля 1994 г.:
"Дорогой мой мальчик, только что пришла телеграмма от тебя; было радостью получить ее, но я так скучаю по тебе. Веселый, золотистый и грациозный юноша уехал - и все люди мне опротивели, они такие скучные..."
Россу он пишет в это время о Дугласе: "он лежит на софе, как Гиацинт, а я творю ему культ". Уайлд просто пылал любовью, он совершенно потерял голову. Вообще, хотя он считал Элфред, своим вдохновителем, на деле именно когда Бози был рядом, он ничего не писал. Капризы и сумасбродства Бози отнимали всё время и в ужасающей степени - все деньги. Бози проводил время только в самых дорогих ресторанах, милостиво позволяя Уайлду всё оплачивать, как и свои долги в казино.
Приступы любви перемежались со ссорами и разрывами отношений. Бози был абсолютным эгоистом. Когда он заболел гриппом, Уайлд, всё забросив, ухаживал за ним и накупил ему изысканных яств. Бози выздоровел, но от него заразился Уайлд. Когда же Уайлд слег, лорд Элфред уехал веселиться и даже не удосужился купить больному продуктов на его деньги.
Что касается непосредственно секса, то впоследствии Дуглас писал одному из биографов Уайлда: "я ... позволял ему делать то, что обычно среди мальчиков в Винчестере и Оксфорде... Содомия же никогда не имела места между нами, не было даже ее попыток или мечтаний о ней. ... Уайлд обращался со мной, как старший мальчик с младшим в школе, но он добавил то, что было новым для меня и что, насколько я знаю, не практиковалось среди моих сверстников:
он сосал меня. ... Я никогда не любил эту часть наших отношений. Это было мертвым для моих сексуальных инстинктов, которые были всецело обращены к юности, красоте, мягкости" (Hyde 1975: 146; 1984: 28). Дуглас любил только мальчиков. Как-то он цинично сказал Андре Жиду о маленьком сыне Уайлда, Сирилле: "Вон кто, когда немного подрастет, будет в самую пору для меня". В другое время Жид встретил Дугласа в Алжире: лорд путешествовал с арабским мальчиком 12-13 лет, которого он подобрал где-то в Блиде, "настоящее похищение"- написал об этом Жид (Lariviere 1997:124). Таков был Бози. Его привлекали в Уайлде только слава и деньги.
Элфред втянул Уайлда в ссору со своим отцом. Дело в том, что отец и сын дико ненавидели друг друга. Маркиз Куинсбери, "багровый маркиз", как его называл Уайлд за цвет лица, был известен своим отказом от религии и сумасбродствами. Вопреки своей родовитости он не был членом Палаты Лордов. Старший сын его, лорд Драмланриг барон Келхед, был пэром и заседал в палате, а он нет. Одна за другой от него ушли две жены. Со всеми тремя сыновьями он был в ссоре. В его роду были сплошные скандалы и несчастья. Отец и брат были убиты, старший сын застрелился, другой брат упал в пропасть. Это от отца Элфред унаследовал свой необузданный характер (в старости он симпатизировал фашистам и провел полгода в тюрьме за клевету на Уинстона Черчилля).
Недовольный тем, что сын оставил университет, маркиз приписывал это влиянию Уайлда. Он угрожал сыну, что лишит его наследства и отколотит, а сын отвечал, что будет защищаться револьвером. Маркиз явился на квартиру к Уайл-ду, но Уайлд его выставил. Не удался и скандал на спектаклях пьес Уайлда. Тогда 28 февраля 1895 г. маркиз отправился в клуб, членом которого Уайлд состоял, и оставил ему свою визитную карточку, на которой надписал: "М-руУайлду, бравирующему содомией".
Молодой лорд всячески подзуживал Уайлда призвать маркиза к ответу. Уайлд подал жалобу в суд, надеясь, что маркиз ничего не сумеет доказать. Со стороны Уайлда это было крайне рискованно, потому что слухи об общем направлении пристрастий писателя были столь распространены и столь соответствовали его произведениям, что в 1894 г. немецкий социолог Нордау в своем критическом труде "Вырождение" посвятил целую главу Оскару Уайлду, отзываясь о нем как об апостоле безнравственности. В глубине души Уайлд и сам подозревал, что дело плохо. В письме верному другу Россу он пишет:
"Отец Бози оставил в моем клубе карточку с ужасной надписью. Теперь я не вижу иного выхода, кроме как возбудить уголовное преследование. Этот человек, похоже, погубил всю мою жизнь. Башня слоновой кости атакована низкой тварью. Жизнь моя выплеснута в песок." (Уайлд 1997: 127)
Но пока именно маркиз был арестован по обвинению в диффамации и 3 апреля 1895 г. начался суд присяжных, привлекший внимание всей Англии. Маркиза защищал адвокат Карсон, интересы истца представлял адвокат Кларк, оба - бывшие министры. Карсон (впоследствии лорд Карсон оф Дун-кэн) к тому же одноклассник и безуспешный соперник Уайлда по колледжу в Дублине.
Уайлд держал себя на процессе надменно и вызывающе. Но сразу же вынырнуло его любовное письмо к Дугласу. Дело в том, что небрежный Элфред забыл его вместе с другими письмами Уайлда в кармане одежды, которую подарил некоему Вуду, молодому проходимцу. Он же представил его и Уайлду, зная, что тот склонен к таким романам. Вуд смекнул, что на этом можно будет поживиться, и позже стал шантажировать Уайлда. Уайлд выкупил письма за крупную сумму (35 фунтов), но получил только три письма, а четвертое попало к другому проходимцу, Аллену. Тот запросил за него гораздо больше. Со своей обычной иронией Уайлд сказал, что его несколько строк никогда еще не ценились так дорого. Но, обманув деланным равнодушием Аллена, заплатил только мелочь - десять шиллингов, да еще при виде истрепанного письма (переданного ему третьим проходимцем, Клибборном) посетовал: "Ну можно ли относиться так небрежно к написанному мною!" И услышал в ответ: "Оно побывало в руках стольких людей!" Это было то самое письмо о сонете, розовых губках, любви Аполлона к Гиацинту и проч. Теперь копия его как-то оказалась в суде и была оглашена. Конечно, письмо произвело впечатление на публику.
Защитник маркиза затрагивает тему о "Портрете Дориана Грея": обожает ли Уайлд, подобно герою этого романа, некоего молодого человека, идеального красавца?
Уайлд отвечает: "Я всегда обожал только одного себя". В опровержение читается второе письмо к Элфреду Дугласу:
"Самый дорогой мой! Твое письмо заменило мне и красное и белое вино. Но я грущу и чувствую себя не в своей тарелке. Бози, только не делай мне сцен - они меня положительно убивают. Они отравляют всю прелесть жизни. Ты такой настоящий грек и такой изящный, становишься безобразным, когда злишься. Я не в силах видеть твои розовые губки и в то же время слушать. Ты терзаешь мое сердце. Мне нужно тебя видеть ... Но ты, где ты, мое сердечко, мое дорогое, волшебное дитятко? ... Всегда твой Оскар".
"Не правда ли, - ехидно спрашивает адвокат, - довольно необычное письмо для человека Ваших лет к молодому человеку, как он?"
"Всё, что я пишу, необычно", - отвечает Уайлд.
Это остроумно, но симпатий присяжных к нему не прибавляет. Формально письма не содержат доказательств половых сношений, но создают впечатление об атмосфере необычной страсти, в которой такие сношения выглядят вполне вероятными.
Дальше начинается допрос свидетелей. Оказывается, маркиз нанял сыщиков, которые изрядно поработали среди обитателей лондонского дна. Стало ясно, что любовь к Бози не мешала Уайлду (как, впрочем, и Бози) иметь и другие амурные приключения. Появляется 18-летний Вуд - тот самый, которого Элфред представил и рекомендовал Уайлду и который шантажировал их письмами. Вуд рассказывает, что был приглашен Уайлдом отобедать в отдельный кабинет.
Выясняется, что во время дружбы с лордом Элфредом писатель познакомился и подружился с неким Тэйлором, 33-х лет, растратившим свое миллионное состояние и занимающимся поставкой молодых людей всем желающим.
При обыске у него дома нашли парики, штаны с отверстиями вместо карманов и т. п. Соседи показали, что у него часто ночевали молодые люди от 16 до 30 лет, но в квартире была всего одна кровать. Тэйлор уже раньше был арестован и теперь приведен в суд как свидетель. Правда, он отказался давать показания против Уайлда, но само знакомство с ним было скверным фактом. Еще хуже были показания тех, кого он познакомил с Уайлдом.
Братья Паркеры - лакей Уильям 20-ти лет и грум Чарлз 19-ти лет - показали, что однажды обедали все вместе с Тэйлором и Уайлдом, называя друг друга запросто по имени: Чарлз, Оскар. Чарли получил от Оскара в подарок серебряный портсигар.
Поделиться книгой: