Ярослав Васильев
Дети иного мира
Пролог
Любой военный знает: если начальство внезапно зовёт к себе или собирает внеплановое совещание — это к неприятностям. Благодарности или награды могут подождать, а вот плохие новости никогда. Поэтому офицеры Четвёртого имперского космофлота ждали своего командующего с беспокойством, негромко переговариваясь друг с другом: всех волновала битва за столицу. Но флот двигался скрытно, прямая связь с домом была лишь у адмирала Рота — а он сообщал подчинённым исключительно то, что считал необходимым.
Месяц назад стало ясно, что война неизбежно докатится до столицы — и командующий обороной вместе с императором решили эвакуировать как можно больше гражданских. Если сражение удастся выиграть, все вернутся. Если же войска, обороняющие последний рубеж, проиграют, то транспорты сумеют затеряться в неисследованных районах космоса, чтобы построить жизнь на новом месте. Своей волей и желанием, а не под пятой оккупантов. Да и солдаты будут сражаться, зная, что их семьи в безопасности и не погибнут от случайного обстрела или бомбёжки. Четвёртый же флот ушел вместе беженцами для защиты конвоя. Хотя каждый из его матросов и офицеров всей душой желал остаться там, возле дома — где решалась судьба их родины.
В конференц-зал вошёл адмирал Рот. Сухой, невысокий седой старик, полководец, про которого всегда говорили, что он первый после Бога и для которого не существует невозможного. Но сейчас старый адмирал впервые никак не мог найти слова, чтобы рассказать новость, которую узнал сегодня утром. Он окинул взглядом сидящих перед ним офицеров: с ними он прошёл не одно сражение, многих знал ещё до войны. Встав во главе стола, адмирал почему-то расстегнул верхнюю пуговицу кителя и только потом заговорил:
— Господа офицеры, — слова не шли, поэтому Рот умолк. — Друзья мои, — с дрожью в голосе продолжил адмирал. Все посмотрели на командира в немом изумлении: чтобы адмирал, который даже в самые тяжелые минуты всегда воплощал спокойствие и Устав — вдруг сказал своему штабу «друзья мои»! Видно, произошло что-то экстраординарное. Наконец, командующий справился с собой и сумел продолжить: — Столица пала.
— Империя жива, пока жив хоть кто-то из нас! — нарушая субординацию, горячо крикнул командир истребителей, и его обгорелое лицо исказила гримаса. — Пусть они погибли! Мы — живы!
— Альянс, похоже, думает также, — взяв себя в руки, уже привычным невозмутимым тоном ответил адмирал. — Имперское гражданство объявлено преступлением, карающимся смертной казнью. Думаю, ясно, что это значит для нас.
Понимали все. Вчера один из эсминцев арьергарда засёк преследователей, и сказанное Ротом означало, что только их эскадрой Альянс теперь не ограничится. Сидящие за столом заволновались, нервно переглядываясь. Адмирал тем временем высветил над штабным столом карту сектора.
— Итак, господа офицеры. Мы должны любой ценой вывести беженцев из-под удара. Если задержим преследователей вот здесь хотя бы на время скачка, — он увеличил окрестности одного из красных карликов и подсветил астероидное поле, — и выбьем при этом хотя бы половину «кораблей поиска следа», у транспортов будет шанс. Возле Саламина расположен прыжковый веер, они сумеют скрыться.
По мере того, как командующий объяснял диспозицию будущего боя, лица офицеров светлели — те, кого они поклялись защищать, останутся живы! Штаб лихорадочно начал разрабатывать детали операции: последний заслон Империи спешно готовился к своему главному бою.
Флот Альянса появился рядом с Саламином через несколько часов после того, как последний из кораблей погибшей Империи покинул окрестности тусклой остывающей звезды. Спешить некуда, ещё несколько дней — и они догонят противника, навязав ему последнее сражение войны. Старик Рот всегда считался непобедимым, вот только сегодня гранд-адмирал Хайтэк в результате не сомневался, у его флота преимущество по тоннажу ударной группировки почти в два с половиной раза. И будьте уж уверены, Хайтэк постарается, чтобы героя-победителя потом не забыли! В полутьме командного зала флагмана мерцали карты и негромко звучали доклады операторов. Но гранд-адмирал слушал их, не вдумываясь в содержание: в мыслях он уже примерял на себя регалии Прокуратора. Внезапно зазвучал зуммер тревоги.
— Флот противника — север три часа! — один за другим посыпались доклады.
— Модуль скорости — пятнадцать запятая три.
— Предположительная развертка атаки — через семь минут!
Мечты о прокураторской цепи и наградах были отброшены в сторону. Рот — слишком серьёзный противник, так что пока расслабляться не стоит. Впрочем, и Хайтэк не новичок в подобных играх, и на его счету немало побед и выигранных сражений. Оценив ситуацию, гранд-адмирал быстро начал отдавать приказы.
Среди имперцев в эфире царило молчание — каждый знал свою задачу заранее. Лишь перед самым началом Рот передал всем короткое напутствие: «Помните, нужно всего пятьдесят минут! И улыбнётся нам удача!»
Корабли ринулись навстречу друг другу. Имперцы не стали формировать привычный конус: вместо этого в центре их боевого порядка выстроились лёгкие корабли, а линкоры заняли позицию на флангах. Получив преимущество в ширине линии фронта, Рот стал охватывать с флангов контратакующую группировку противника. Но и Хайтэк угрозу оценил. Он, конечно, никогда не слышал про Ганнибала и Канны[1], но приём понять сумел — и в сторону имперского флота тут же начала движение вторая половина линкоров. Расчёт был прост: когда Рот закончит окружение, по нему ударят свежие силы. Легкие корабли врага ничего сделать не смогут, а основные силы имперцев будут сжаты, словно клещами, бронированными тушами тяжёлых судов Альянса.
Прозвучали первые залпы. Вот передовая группа наступавших линкоров остановилась перед плоскостью крейсеров и эсминцев, разрывая клыками батарей юркие суда противника, но и сама получая повреждения и теряя ход, пытаясь раздавить юркую мошкару. Вот начинают разворот линкоры Рота, и навстречу им сдвигается вторая волна флота Альянса… А дальше рисунок сломан! Бросив погибать лёгкие корабли, остальные имперцы, наращивая скорость, рванулись вперёд.
Несколько минут ни сам гранд-адмирал, ни его штаб не могли в это поверить. Лихорадочно сыпались доклады, тактические вычислители рисовали на экранах свистопляску кривых и вариантов развития событий. Все в центральном посту искали какое-то объяснение, пытались разгадать хитрую задумку… Ни один командир не станет отправлять подчинённых на верную смерть, да и экипажи от такого самоубийства откажутся!
Ни сам грнд-адмирал, ни остальные преследователи так и не поняли, что бывают моменты, когда сама жизнь становится незначительной — по сравнению с какой-то большей и важной целью. Хайтэк слишком долго медлил с приказом начать разворот, пытаясь понять Рота… а потом стало поздно! Эсминцы и легкие крейсера всё дальше уводили за собой основные силы Альянса. Один за другим они выбрасывали сигнал «погибаю, но не сдаюсь» — но дарили своим товарищам столь драгоценные мгновения. Остальные защитники тем временем обошли атакующих и, словно кровожадные хищники, накинулись на транспорты, корабли поиска, танкеры, корабли снабжения — словом, на всё то, без чего не сможет в дальнем походе обойтись даже самый лучший линкор. Капитаны беззащитных тыловых судов дрогнули: никто из них не хотел умирать в последнем бою. Как и задумывал старый адмирал, сломав строй, они беспорядочно бежали в единственную сторону, где не было безжалостного врага — к астероидному полю. И в хаосе каменных обломков каждый теперь воевал только за себя…
Сражение закончилось через четыре часа, когда погиб флагман «Неустрашимый» — последний из кораблей Имперского военно-космического флота. За то время, пока Хайтек возвращал увлекшиеся травлей линкоры к астероидному полю, имперские суда успели уничтожить не только все корабли поиска, но и большую часть танкеров и транспортов. Да и остальные суда Альянса после боя выглядели плачевно. И даже последнему матросу Альянса было понятно, что им теперь не до преследования — суметь бы вернутся домой…
Адмирал Рот и его солдаты выиграли свое последнее сражение.
Позднее журналисты назовут этот день «бойней при Саламине», а Хайтэка — самым бездарным флотоводцем в истории. Разжалованный гранд-адмирал умрёт в безвестности, оставшись лишь в нескольких сухих строчках учебников. А вскоре проследует в Лету и само сражение: следующая война, теперь уже между бывшими союзниками, быстро породит новых героев и неудачников, имена которых будут безжалостно трепаться на первых полосах газет. Адмирала Рота и его солдат ждала иная судьба. Беглецы, основав новую колонию, бережно сохранили каждое из имён — имён тех, кто отдал свою жизнь ради их будущего. Но настоящей судьбы ушедших героев никто из современников так и не узнал…
Интермедия. Пришельцы из никогда
Сразу после совещания я попросил остаться у себя нескольких офицеров, с которыми служил дольше всех и старался обсуждать самые сложные и трудные проблемы. А также профессора Тамаша Чарского, который в этом походе занимал должность главного инженера флагмана. Разговор пошёл о том, как дать нашим солдатам возможность уцелеть в «мясорубке», которая скоро начнётся у Саламина. Уцелеть, конечно, не в привычном смысле — шансов остаться в живых у нас не было. Но я вспомнил об одной из разработок, с которой перед самой войной познакомился в Академии Исследования Пределов Знания. Речь шла о путешествиях в прошлое. Не в физическом плане — это невозможно, но сознание, хотя и с некоторыми ограничениями, могло уйти по оси времени назад. Сеть военных маяков и ретрансляторов Империи ещё частично функционировала — значит, могла послужить пространственным маркером для хроноимпульса. И, следовательно, возможность «дотянуться» до прошлого какого-нибудь из обитаемых миров была.
Именно об этом я просил экипажи перед боем: катапультироваться в прошлое, если корабль не сможет продолжать сражаться. Точкой выхода мы с Тамашем выбрали самое начало информационной эры. В эту эпоху техника уже вышла из совсем уж примитивного состояния, потому, опираясь на местную промышленную базу и разницу в знаниях, мы при нужде могли восстановить большую часть современных технических устройств. Информационная матрица нашего сознания вселялась в момент рождения в младенца соответствующего пола, личность же начинала оживать лишь годам к шести. Но спонтанно, полностью пробуждаясь лишь годам к десяти-одиннадцати. Это давало надежду адаптироваться в непривычном окружающем мире, и спасало неразвившийся детский мозг от перегрузки и шизофрении.
Меня часто называли «Непогрешимым»… но я тоже человек, и способен ошибиться. «Плотность расположения» сознаний из будущего не могла в момент перехода превышать некую критическую величину — поэтому было выбрано государство достаточно большое, чтобы все пришельцы оказались гражданами одной страны. И просуществовавшее достаточно долго, по доступным хроникам оно сохранилось до самого выхода человечества к звёздам. Вот только выбранное время пришлось на Смутные годы, когда страна уже перестала быть СССР — но не стала ещё Русским Союзом. Все «ушедшие» были людьми в возрасте: я безжалостно сменял на обречённых кораблях молодых матросов и офицеров на пожилых добровольцев из пехоты и из гражданских. С одной стороны в новом ростке Империи молодёжь нужнее, с другой богатый жизненный опыт вместе с загруженными в момент перехода знаниями облегчит приспособление к реальности иной эпохи и поможет легко отыскать товарищей. Вот только в новом настоящем мы оказались не просто разделены границами новоявленных государств.
Кто-то погиб. Каким бы ты не был опытным солдатом — трудно выжить, если тебе шесть лет, а в твой дом врываются бородачи с автоматами, чтобы убить «гяуров» ради свободы Независимой Ичкерии. Или приходит чума, потому что гордым маленьким странам Средней Азии не нужны больше сельские врачи, учителя и прочие «тяготы» социализма. Или когда оказываешься на улице в каком-нибудь Львове, Москве или Свердловске, потому что родители запили с горя от внезапно свалившейся нищеты, а твою судьбу похоронили обломки некогда могучего государства.
Второй проблемой оказалось совершеннолетие. В мою эпоху во всех государствах Ойкумены, за исключением единичных ультраконсервативных миров, существовал институт «неполной гражданской дееспособности», когда, достигнув четырнадцати-пятнадцати лет, любой подросток мог сдать специальный экзамен и получить часть прав и обязанностей взрослых. Хотя список «ограниченных» возможностей отличался в разных мирах очень сильно — от права на голосования до права на государственную службу или совершение финансово-биржевых сделок. В прошлом же оказалось, что возрастом официального совершеннолетия считается только восемнадцатый день рождения, но на практике общество признаёт достаточно взрослым, ответственным и самостоятельным лишь того, кто достиг двадцати двух — двадцати пяти лет.
Это грозило нам смертью — смертью, которую мы сумели обмануть. Река Хроноса не любит завихрений внутри своего течения. И потому, едва самый старший из нас достигнет биологического возраста тридцати шести лет, его и всех, кто пришёл вместе из будущего, настигнет «обратный резонанс», когда время будет стремиться вернуться в свой естественный поток. В течении месяца-двух все погибнут от болезней или несчастных случаев. Единственный шанс на спасение — до этого момента изменить течение истории так сильно, чтобы оно породило новое русло. Независимую от старой реку времени, где пришельцы станут не чужаками из другой эпохи, а неотъемлемой частью настоящего. Но исторический процесс очень инертен, он не любит перемен и скачков за пределы своего естественного хода. Тысячелетняя история легко сгладит любой теракт, любую замену того или иного политического или культурного деятеля. То же самое будет с опережающими время открытиями или необычными идеями. Непонятые, не получившие поддержки в обществе, они быстро зачахнут, станут забавным курьёзом. В лучшем случае — опередившим свою эпоху гениальным прозрением, достойным лишь упоминания в скучных монографиях специалистов. А десять-двенадцать лет, чтобы сделать что-то значительное, очень мало. Даже для всех разом. Не говоря уж о разбросанных одиночках.
Часть I. Победители
Глава 1. Дети улицы
Семён медленно тащился вслед за остальной компанией, тоскливо думая, как хорошо бы в такую погоду не вылезать из дома: свинцовые тучи и неприятный ветер хорошему нстроению никак не способствовали. Но отец ушёл в очередной запой — и тому, кто в прошлой жизни имел нормальную семью, лучше мотаться по району, чем слушать пьяные поучения, переходящие иногда в рукоприкладство. Каждый раз Семён боялся, что не выдержит и убьёт эту жалкую пародию на родителя. Потому и сбегал — тем более что мать давно уже махнула на старшего сына рукой, отдавая все силы и всю ласку младшей дочери. Семёну же лучше среди пацанов на улице. Хотя вспомнив, как пришлось ему, тринадцатилетнему мальчишке, добиваться своего статуса в дворовой компании, Сёма невольно поёжился.
От раздумий отвлёк гогот впереди. Оказалось, пока он в задумчивости замедлил шаг, остальные окружили невысокого плотно сложенного паренька чуть старше Семёна. Куцее потрёпанное пальто и поношенные ботинки, бледная кожа, короткий ежик тёмных волос. «Приютский. Точно приютский, — с мысленным вздохом подумал Семён. — И зачем его сюда занесло?» Пацанов из расположенного через дорогу от их района детского дома принято было бить. Никто не знал, откуда взялось это правило — но соблюдалось оно жестоко и неукоснительно. Знали об этом и «сиротские» — но этот почему-то не побоялся пройти именно через их дворы. Паренёк стоял спокойно, даже слишком спокойно. Не обращал внимания на скабрёзности, издевательский смех и подступающих недругов. Семен подошел ближе, надеясь, что сможет… нет, не предотвратить избиение — но остановить, когда голодные до чужой боли приятели слегка насытятся, и можно будет дать мальчишке сбежать без увечий. Вдруг паренёк чуть переменил позу и вполголоса выругался себе под нос.
Несколько ударов сердца Семён не мог поверить — а кровь гулко бухала в ушах, заглушив, казалось, все звуки на улице. Приблудный пацан выругался на имперском койне! Семён рванулся вперёд и громко сказал: «Оставьте его!» И, стараясь не выказать волнения, начал объяснять, что парень шёл к нему. Что это не какой-то приютский «бычок», что это свой. Мол, пока жили не в новостройках, а на Орджоникидзе, в частном секторе — были соседями. А дальше вот батя переехал, а друган «через дорогу» угодил.
Своих бить не принято — даже если они и попали в детдом. Какое то время было потрачено на формальности, на то чтобы признать Андрюху, как назвался паренёк, своим. А потом они ушли вдвоём в одну из беседок соседнего детского садика, подальше от остальных. Любимых чад родители уже разобрали по домам, а курящие компании с пивом не собрались из-за неподходящей погоды, и лучшего места для приватного разговора было не найти.
Первым начал Андрей, видя, что Семён никак не может справиться с волнением.
— Майор Северин, рота специальных операций четвертого гренадёрского корпуса. Последняя приписка — линкор «Радежа».
Семён, ещё не до конца придя в себя от того, что наконец-то услышал такую родную и такую далёкую речь, помотал головой, словно сбрасывая тяжёлый туман, наполнивший мысли и ответил:
— Инженер-лейтенант Оргенсен, лёгкий крейсер «Доннау», — и с неожиданной горячностью, спешно и глотая слова быстро заговорил. — Скажи! Все эти годы… меня мучило одно… Как мы? Мы… победили?
Майора осветила улыбка, а сквозь детское лицо, казалось, проступили иные, чужие черты. Это смотрелось дико и даже страшно — но Семён ничего не замечал.
— Мы победили! Нас подбили только через три часа, уже в астероидах. И все «ищейки» к тому времени пошли на корм духам пустоты! Последнее, что я успел увидеть — как «Луара» сцепилась с тремя алянсовским линкорами — пока «Слава» и «Оскол» жгли пытавшихся удрать заправщиков. Этим олухам не то, что преследовать — домой на вакууме добираться будут, — и хрипло рассмеялся.
Вдруг лицо Андрея приобрело серьёзность, и уже нормальным голосом он спросил:
— Ещё кого из наших нашёл?
— Нет. Хотя и пытался…
— Значит пока нас трое… В приюте ещё одна. Здесь её зовут Лена Куницына. Младше меня на год.
— Повезло…
— Как сказать, — горько усмехнулся Андрей. — То, что встретились… только вот перед этим такого нахлебались…
Они проговорили почти до восьми, когда Андрей сказал, что ему надо бежать к вечерней проверке… хотя он уже и так опоздал. Андрей и Лена, которую Северин выдал за родню, сошлись с остальными легко и быстро. Хотя для этого Андрею и пришлось несколько раз драться, доказывая свою состоятельность. Но после того как он с лёгкостью уложил на землю двух парней выше себя на голову и даже не запыхался, желающих проверить нового приятеля больше не нашлось.
С наступлением весны компания подростков всё чаще собиралась, сидя в беседках детских садов и школ или гуляя по району. В один из майских дней кто-то завёл разговор о том, что сейчас бы им денег, побольше… и настанет жизнь у них совсем другая. Трое имперцев замерли в напряжении: началось!
Первоначально план Андрея вызвал со стороны Семёна немало вопросов. Им нужна была основа, им нужны были люди. Неизвестно, когда удастся связаться с остальными — и хорошо бы прийти не с пустыми руками. Потому что с каждым днём времени до точки резонанса оставалось всё меньше. Некоторые вопросы вызвала этичность задуманного, но Семёна быстро убедили, что лучше так — чем медленное прозябание и превращение подростков в серую массу, бездумную и не желающую ничего кроме спиртного или заменяющих его развлечений. Со стороны «воплощения в жизнь» проблем было меньше: Лена, на флоте служившая в корпусе психологов, легко составила профили будущих «объектов». Определила последовательность действий каждого из их команды, и возможные реакции на разные типы «влияний». Семён же и Андрей взяли на себя техническую часть.
Они готовили почву всю зиму: «случайный» разговор, слово и намёк, брошенные тому или этому парню или девушке… И вот, наконец, долгожданная реакция проявилась, и следовало переходить к следующей части плана.
— Денег говоришь? — усмехнулся Андрей. — Деньги это не проблема. Только… вот что ты собираешься с ними делать?
— Как что? — удивился самый старший из ребят. — Ну, жить шикарно, ну купить всё захочу. Только откуда их взять то?
— Для начала. Чтобы не было неясностей, — к всеобщему удивлению Андрей ударил кулаком по стоящей перед ними скамейке, легко проломив облупившуюся доску толщиной в два пальца. Все замерли от неожиданности и удивления, а Андрей непринуждённо присел на один из столбиков. Лишь Лена с Семёном заметили каплю пота, стекавшую по виску — форсирование организма так просто не проходит, и ощущает себя Андрей сейчас очень паршиво. Но остальные заметить не должны.
— Так вот. Деньги найти можно, хотя способ будет и не совсем, скажем… легальный. Но это ведь никого не остановит? А дальше? И не будем про модные разговоры о блатной жизни. Ничего хорошего не получится, знаю. Сам почти как в тюрьме. Да и сколько можно так? Жизнь вора — это удача… да недолгий срок, пока не перешёл черту. Когда станет мешать, его уберут или посадят. Или жизнь по зонам для кого-то самое желанное?
— Тогда зачем деньги-то? Тем более, как ты сказал? Не-ле-галь-но? — продолжал удивляться всё тот же парень.
Тут вмешался Семён. Его ум и умение вывернуться из самых неприятных случаев уважали, и потому слушали внимательно.
— Деньги — это способ. Не красиво жить, а научиться. Чтобы потом, с помощью своих умений обеспечить хорошую жизнь. Деньги придут и уйдут — а вот то, что в тебе, останется всегда. И никто этого не отберёт.
Споров было много. Немало из сказанного подростки поняли не сразу или не поняли — и приняли на веру. Но аккуратное программирование, шедшее всю зиму, помогало убеждать даже в том, что, казалось, противоречило всему нищему существованию этих жертв безумных девяностых. Дальше пошло по разработанному сценарию. Бывший заводской ангар на Локомотивной улице, где под скромной вывеской «Пластиковые трубы» скрывался самый крупный городской склад нелегально завозимого товара, Андрей с Семёном вычислили давно. Также давно выяснили, когда приходят машины с «двойной» загрузкой. А один из ребят вывел их на наркомана, через которого можно было продать всё перекупщикам. В нужный день Семён отключил сигнализацию, Андрей обездвижил охрану, фура покинула двор одного склада и перебралась на другой. После чего посредник сдал её покупателю, отделил свою оговорённую долю и поспешил домой забыться в сладких грёзах. Его тело обнаружат через два дня и поставят диагноз «передозировка» — оставлять нить, через которую можно будет выйти на них, имперцы не собирались. Тем более что найти в районе подходящего наркошу для следующего раза, к сожалению, проблем не было.
Также не собирались они давать деньги в руки подросткам: слишком велико будет искушение, от которого не спасут ни договорённости, ни блоки сознания. Средства пошли на аренду спортзала, покупку нужного инвентаря, взятку одному из служащих детского дома, чтобы тот «закрыл глаза», что друзья, прихватив ещё несколько воспитанников, систематически нарушают внутренний распорядок — на всё, что понадобится для будущей работы их маленького подразделения. А дальше начались тренировки. Сложные, выматывающие — но безумно интересные. Программа специально была разработана именно так, чтобы избранные мальчики и девочки старались не жалея сил — и смогли достичь нужного имперцам результата.
В каторжном труде пролетело больше полутора лет, но результатом можно было гордиться. К этому времени у них уже было целых два подростковых клуба, формально управляемых одним из учителей интерната: старик отдал детскому дому всю жизнь, и сейчас, на закате своих дней, был безумно счастлив, что и дальше не уходит коротать остаток отпущенного Богом срока на пенсии. А может заниматься делом своей жизни — ведь в этих клубах обездоленные дети, брошенные и родителями и государством, получают шанс стать не выброшенными из жизни изгоями, могут нормально общаться со сверстниками. Не меньше были довольны и «теневые» организаторы: почти три сотни мальчиков и девочек стали хорошим прикрытием четырёх десятков боевиков и полутора десятков прочих «специалистов». Именно тогда их впервые «попробовали на прочность». Кто-то из мелких криминальных «шестёрок» увидел в клубах возможность обогатиться: превратить облюбованные молодёжью места в игровые салоны или притоны. И когда старик отказался отдавать дело в «нужные» руки, а попытки натравить «прикормленных» участковых и чиновников почему-то провались — в дело пошли «отморозки» из подконтрольных гоп-компаний.
Семён узнал о том, что четверо неизвестных крепко избили одного из ребят-участников клуба сразу же после школьных занятий, когда тусклое ноябрьское солнце уже почти скрылось за горизонтом. Весть принёс один из командиров отделений, и, глядя на ожесточившееся лицо подростка, инженер-лейтенант мысленно тяжело вздохнул: он до последнего надеялся, что силового столкновения не будет. Хотя умом и понимал, что вероятность такого близка к нулю. «Передать по цепи, — запустил он один из уже давно разработанных сценариев, — жёлтая тревога один. Боевым отделениям — начать поиск. Электронной разведке — пока жёлтая два. То же самое и медикам. Исполнять». А сам поспешил предупредить Андрея, что спокойная жизнь закончилась — и даже чуть раньше, чем они рассчитывали.
Через три дня Андрей вместе с десятком бойцов зажал в одном из тупиков пятерых бритоголовых парней, на лицах которых даже не было страха. В сумерках вечера можно было рассмотреть скорее удивление, что какая-то группа неизвестных в масках имеет наглость угрожать «владельцам» района. «Кто?» — прозвучал вопрос командира. Получив ответ, Андрей отдал следующую команду: «Этим четверым — сломать руки. А ты, — обратился он к оторопевшему пятому, — передашь остальным, что так будет с каждым, кто в нашем районе посмеет хоть раз эти руки распускать». После чего развернулся и, не слушая криков наказываемых, исчез в темноте: от искажающего голос устройства неприятно звенело в ушах. Через несколько дней Андрей снова стоял на той же улице — только стонали на земле уже не четверо, а три десятка. И рядом аккуратно были сложены отобранные кастеты и арматура: скоординированному удару сразу двух отделений местная гопота ничего противопоставить не смогла. «Один-ноль в нашу пользу», — пришла мысль. Впрочем, до победы было далеко — пока они вывели из строя лишь нижнее звено.
Война продлилась долго. Но хотя на стороне криминала и было превосходство в количестве, их враги были намного сплочённее, выучка бойцов лучше, а командиры — опытнее. К тому же новым солдатам империи было за что воевать — ведь в случае проигрыша они теряли не деньги, и даже не жизни, а спокойное будущее родных и близких. Почти полгода город «гудел» от непонятного «криминального передела», перестрелок и штурмов коттеджей главарей и «авторитетов». Трижды солдаты хоронили своих товарищей — тайно, на окраине старого заброшенного пригородного кладбища. Андрей каждый раз, когда звучали прощальные слова, а глина и дёрн маскировали яму, до крови закусывал губу. «На могилах таких как мы в мирное время не бывает имён», — бились в голове слова сокурсника, сказанные сорок лет назад и тысячи лет вперёд. Но иначе было нельзя…
«Авторитеты» сдались. Их сломила даже не неуловимость неизвестных претендентов на спальные районы новостроек, и даже не жестокость. Отъявленные душегубы, они и сами могли кого угодно поучить пыткам и садизму. Сломала неотвратимость и персональность возмездия, когда даже самое защищённое логово могли взять штурмом неизвестные в масках, а потом казнить на глазах у остальных виновного — и при этом не тронуть остальных. Впрочем, и аппетиты «наглых беспредельщиков» были весьма невелики: они лишь требовали отдать им на откуп часть новостроек, пожелав, чтобы в них не было ни организованных «группировок», ни притонов или подконтрольных «темным отцам города» клубов — если те будут связаны с наркотиками. Всё остальное захватчиков не интересовало. Протестовали лишь цыгане, которые получали чувствительный удар по своей торговле героином — но и их быстро приструнили: возобновления войны не хотелось даже самым «отмороженным» из главарей подпольного мира.
Друзья сидели у Семёна, пользуясь тем, что никого дома в тот день не было. Завтра они будут отмечать общую победу — вместе с бойцами, вместе со всеми, кто участвовал в этой невидимой войне. Но сегодня им хотелось посидеть втроём. Какое-то время они разговаривали, потом по военной традиции вспомнили каждого из погибших, потом… Семён вдруг произнёс: «А у меня сюрприз! — и достал из холодильника пластиковый стаканчик с новым молочным продуктом навроде йогурта, который появился недавно во всех магазинах города. — Ничего не напоминает?» — дал он покрутить упаковку в руках. И не дожидаясь, пока сообразят остальные, схватил со стола маркер и пририсовал забавному зверьку, держащему в руках надпись-название, роскошный хвост.
«Да это же Свистун!» — хором ахнули Андрей и Лена, узнав популярного героя детских мультфильмов. — «Точно. Значит, кто-то из наших пытается выйти на связь, — хмыкнул Семён. — Но это ещё не всё», — и потащил друзей к телевизору. Пощёлкав пультом, он нашёл нужный канал, где шла реклама с участием Свистуна: актёр в пушистой кукле-костюме уговаривал белобрысого парня «отведать вкусного». Парень думал, сомневался… время от времени поправляя левый манжет рубашки. Лена, в прошлый жизни не входившая в офицерский клуб, ничего не поняла. Но Андрей, едва увидел жест белобрысого, радостно воскликнул: «Не может быть! Счастливчик!»
Глава 2. Счастливчик Гай
Удача… тонкая материя, капризная дама. Сколько людей молят её о встрече, просят побыть рядом хоть минутку? И завидуют тем, у кого Фортуна всегда стоит за плечом. Гаю, который частенько беседовал с привередливой богиней «на ты», всегда было жалко таких глупцов. Хотя в прошлой жизни обижаться на ветреную спутницу всех начинаний ему было вроде бы не с руки. Полковник Службы в тридцать два, генерал в тридцать четыре — а ведь для большинства выходцев из захолустья даже майорские погоны венец карьеры перед пенсией. Полный кавалер Звезд Славы и Мужества, один из немногих, кого армейская и флотская офицерская братия принимала как своего — хотя «крысоловов» традиционно терпела только по необходимости. Вот и прилипло к генералу Гальбе прозвище «Счастливчик», словно привязанное следуя за хозяином к каждому новому месту службы.
Прозвище, которое он ненавидел. Потому что никто из тех, кто поздравлял с очередной победой и завидовал новому успеху, не задумывался о горькой цене, выплаченной Счастливчиком, того не желая. Он мечтал отдать все свои удачи, карьеру и даже жизнь — лишь бы вернуть потери обратно… Случай увел его с Бретонсели перед самым началом кровавой пограничной войны, в которой сгорели и семья, и друзья, и коллеги — родная планета оказалась первой, на которую посыпались бомбы. Вернулся лейтенант к развалинам дома только вместе с десантом, выбивавшим войска захватчиков. Гай мстил, стремился в самую гущу сражений: разведка, рейды по тылам, диверсии. Судьба почему-то сохранила его, хотя он похоронил немало сослуживцев. Подарила все четыре Звезды и славу удачливого парня, способного залезть в самое пекло и сделать то, что никому больше не под силу. Да и после войны Фортуна осталась благосклонна внешней стороне жизни, выстроив молодому майору головокружительную карьеру одного из самых молодых генералов Имперской Службы Безопасности… и похоронив в принесшей генеральские «орлы» операции жену[2]. В прошлой жизни Гай так и остался бобылем, посвятив себя без остатка работе. И обретя здесь новую семью, считал её самым важным, что подарила ему вторая жизнь.
Вот и сейчас Гай посмотрел на здоровенный синяк под глазом младшего брата, разбитые губы и спросил:
— Сколько их было?
— Никита, не надо. Я сам…
— Вадик, я спрашиваю, сколько их было? — в голосе появился металл. — Я с самого начала считал и объяснял маме, что, не давая распоясаться этим вымогалам, ты поступаешь правильно. И пока всё решалось один на один, это были только твои заботы. Но теперь кто-то, кажется, рассудил по-другому?
Вадим поморщился. Драки с пацанами из соседней «параллели» шли уже давно, сразу после того, как Вадим, недовольный рэкетом среди шестиклассников, вмешался. До недавнего времени все разборки соблюдали негласный мальчишеский «кодекс» — даже если противников было несколько. Вот только сегодня после школы Вадима встретили сразу четверо парней-птушников и «объяснили», чтобы тот больше не лез не в своё дело. Мол, часто на него в последнее время жалуются, и больше сокращения своих доходов «крыша» терпеть не намерена. А если сопляк не поймёт — в следующий раз они будут разговаривать уже «не по-хорошему».
— Не по-хорошему, значит? — разом похолодел взгляд Гая. — Ну что же…
Вадим почувствовал, как по коже побежали мурашки. Два года назад Никита смотрел вот так же, когда узнал про изнасилование одноклассницы: незадолго до выпускного её затащили в машину четверо абреков. А когда родители девчонки подали заявление в милицию, им посоветовали «не вылезать». Жива же, а главный среди удальцов — сын главы местной общины. Так что если не хотят обвинения дочери в проституции, лучше молчать. Через неделю после отказа все четверо оказались в больнице с переломами, а сам насильник остался инвалидом. Виновных так и не нашли, хотя искала не только милиция, но и по своим каналам отец главного «пострадавшего». А Вадим сразу понял, что отомстил кто-то из знакомых Никиты.
— Не надо…
— Ну почему же, — потеплел голос старшего брата. — Один хороший писатель как-то сказал, что действие обязательно должно иметь противодействие. Равное по силе и значимости. Думаю, здесь получится так же. Ладно, побежал я. Меня дядя Семён к себе сегодня ждёт.
В ответ Вадим только кивнул. Хотя его и до смерти разбирало любопытство, зачем Никита идет к дяде: Семён Олегович был у них неофициальным главой «семейного клана». И не только потому, что был самым старшим по возрасту, опередив в этом и родную сестру, и обоих кузенов — он единственный сумел неплохо устроиться в новой и бурной «постсоветской» жизни. В восьмидесятых удачливый кооперативщик, который с развалом Союза сумел вывернуться, не скатиться обратно в нищету и не застрять на уровне хозяина десятка челночников да места на базаре китайских шмоток. Но никогда не был повязан с криминалом, хотя к середине девяностых это давно уже было не просто нормой, а почти обязательным условием работоспособности бизнеса. И при всём этом за руку с ним здоровались не только отцы города, но и отцы «ночной жизни».
Встречу с племянником дядя отнёс к разряду «деловых», пусть парень приучается. Потому расположились они в рабочем кабинете главного офиса. Гай был здесь впервые, и сейчас сидя на стуле в конце большого Т-образного стола, с интересом осматривал строгий деловой дизайн комнаты. Солидный, но без той безвкусной помпезности, на которую так тянет новоявленных нуворишей. Да и сам владелец под стать: деловой костюм без внешних символов богатства, навроде золотых цепей и огромных перстней.
Тем временем Семён Олегович работал с документами, читая, на чём-то ставя свою подпись, а что-то откладывая — и демонстративно не замечал сидящего в кабинете парня. До назначенного срока было минут пятнадцать или двадцать, и пусть родственника, в отличие от обычных посетителей, сидеть в приёмной не заставили, менять рабочий график хозяин кабинета не стал. Но пока одна половина сознания на автомате разбирала «текучку», остальная часть головы была занята мыслями о предстоящем разговоре и деле. Он прекрасно понимал, что не вечен — но две собственные дочки, хоть и самые на его взгляд умные и хорошие, увы, деловой жилки не имели. И когда племянник пришёл со своей идеей, сердце ёкнуло: если парень выдержит, то сможет стать наследником семейного дела… главное не показать свои надежды, парень хоть и умный, но молодой. Может лишней похвалы и не выдержать, сорваться. Наконец Семён Олегович закончил с последней папкой, посмотрел на часы и жестом показал пересесть поближе.
— В общем так. Твой план посмотрели. Не без ошибок, конечно, — Гай мысленно усмехнулся: знал бы дядя, сколько трудов стоили его подчинённым эти «естественные ошибки». Ведь план даже самого талантливого делового гения без специального образования и опыта работы безупречным быть не может, здесь Гай учился сейчас на физмате. Хорошо из четверых найденных ребят двое оказались его бывшие СБ-шники, которые на таких вот липах собаку съели. — Идея интересная, и реализуемая. Но мне бы хотелось ещё услышать о ней и от тебя самого.
— Дядя Семён, пора. Бесконечно это вакханалия тянуться не будет. Три, пять, ну может ещё лет семь — и на одной торговле, перекупке и прочем не выйдешь. Без производства страна всё равно жить не сможет. И кто начнёт первым, начнёт раньше… В конце-концов, сейчас мы рискуем только деньгами.
— Деньгами? — прищурился Семён Олегович. — Легко больно говоришь.
— Да, деньгами, — спокойно парировал племянник. — К тому же не последними. А вот если не поторопимся, проиграть можем уже своё место. И никакие деньги тогда не понадобятся…
— Убедил… — усмехнулся Семён Олегович. — И повторять остальные аргументы из своих записок, — он похлопал по лежащим перед ним бумагам, — не обязательно. В общем, наше пари ты выиграл. И чего за это хочешь?
— Заняться рекламой того самого нового продукта, который мы будем продвигать на рынок, — ответ был давно продуман. — У меня есть уже на примете несколько ребят с незамутнёнными мозгами. Если к ним подключить разбирающихся в технической и съёмочной части людей — заткнём за пояс всех. Особенно на фоне нынешнего убожества. И ещё. В роликах сниматься я буду сам.
— А это ещё зачем? — удивился дядя. Мысленно поставив племяннику плюс: в новое дело вводит «своих» людей, причём на «низкие» должности. И когда через несколько лет всё «развернётся в полную силу» — получит команду преданных и знающих помощников, на которых сможет потом опереться. — Вот не поверю, что тебе захотелось покрасоваться в телевизоре.
— Это не последняя рекламная компания, и я обязан разбираться. А быстрее и надёжнее сделать изнутри.
— Добро. Так тому и быть.
Решение оказалось удачным: оригинальная реклама вместе с необычным вкусом нового продукта (ради которого пришлось изрядно потрясти память, вспоминая практику на похожем молокозаводе в далёкие школьные годы) сделали его популярным не только в своей области, но и начали завоёвывать соседние регионы. А на адрес завода и главного участника ролика потекли письма и сообщения от товарищей. Иные даже приходили лично, например как сейчас эта троица в его кабинете. Быстро выяснив специальности, и высказав благодарность за готовую к силовым акциям боевую единицу, генерал Гальба ввел новых подчинённых в курс дела.
— На сегодняшний день обнаружено вместе с вами триста пятнадцать человек, — подвёл он итог. — Преимущественно в нашем регионе. До получения указаний от адмирала координатором операции остаюсь я.
— Значит… Его еще не нашли?
— Нет… успел ли кто-то десантироваться с «Неустрашимого» неясно, с флагмана пока никто не отозвался, — на лицо Гая набежала тень. — Но он жив, я уверен. Если получилось у нас — значит, получится и у него!
Глава 3. Наперегонки с мгновением