Игра в ракушки

— Это ловушка! Пусть проклятая кабина лежит на дне болота!

— Слишком поздно, — заметил О’Киф. — Ее поднимают уже несколько недель.

— Ты — заодно с ними! — завопил Даниэльс. — Нас хотят обмануть!

Космический корабль представлял собой ржавую развалину, из которой текла бурая жидкость. Магнитные захваты вытащили его из болота и положили на твердую поверхность, подготовленную механическими «жуками».

Затем жуки начали пробивать дорогу к кабине управления, тоже извлеченной из трясины. Мощный подъемный кран поднял кабину в воздух, и под нее тут же подсунули тяжелые прочные пластиковые балки. Опутанная водорослями, похожими на волосы, сферическая кабина впервые за пять лет осветилась лучами полуденного солнца.

— Отправляйтесь, отправляйтесь, — нетерпеливо скомандовал Домграф-Швач.

Портбейн и Лануар подошли к кабине управления по уже затвердевшей обнаженной тропинке. Их электрические фонари освещали желтыми лучами стенки кабины, дымящиеся под жаркими лучами местного солнца, и приборные панели внутри, покрытые ржавчиной и грязью. Под ногами, в мутных лужах, извивались бледные ужи. Внутри кабина управления представляла собой картину полного разрушения. Лануар, который шел первым, сделал нетерпеливый жест Портбейну, следовавшему за ним.

— Осмотри панель управления и приборы — ведь ты инженер.

Портбейн положил фонарик на кучу ржавого искареженного металла и пошел, по колено в грязи и мусоре, к разбитой панели управления. Она представляла собой спекшуюся массу оплавленных приборов и порванных проводов. Портбейн присел на корточки и начал срывать насквозь проржавевшие щитки.

Лануар открыл дверцы настенного шкафа и достал видеопленки и аудиокассеты, упакованные в металлические коробки. Сгорая от нетерпения, он сорвал крышку одной из канистр и прочитал в свете фонарика хорошо сохранившуюся надпись.

— Здесь запись о пассажирах, находившихся на борту корабля. Теперь я смогу доказать, что никого, кроме нас, на борту не было.

В искореженном люке появился О’Киф.

— Как дела?

Лануар протолкнулся мимо него и спрыгнул на опорные балки, положил на них канистры с пленками и вернулся в полузатопленную кабину.

— Что с панелью управления? — спросил он Портбейна.

— Очень странно, — пробормотал озадаченный инженер.

— Что там странного? — крикнул снаружи Тейт. — Слишком много разрушено?

— Здесь масса проводов и реле. Повсюду контрольные приборы, рубильники и переключатели. Но управлять всем этим невозможно.

К нему подошел Лануар.

— Не может быть!

— Чтобы добраться до них, необходимо снять все эти щитки — практически разобрать панель управления. Сидеть в кабине и управлять кораблем отсюда не мог никто. Кабина представляет собой гладкий герметически закрытый шар.

— Может быть, это вовсе не кабина управления, — предположил Фишер.

— Нет, вот механизм управления рулем — в этом нет никакого сомнения, — Портбейн указал на массу сгоревших проводов. — Но все замыкалось на себя. Я уверен, что корабль управлялся автоматически.

Они переглянулись.

— Значит, мы были пленниками! — воскликнул Тейт, потрясенный открытием.

— Чьими пленниками? — озадаченно поинтересовался Фишер.

— Землян, конечно! — ответил Тейт.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Фишер. — Ведь это мы подготовили полет — не правда ли? Мы похитили корабль и улетели с Ганимеда.

— Надо прослушать пленки, — сказал Портбейн Лануару. — Узнаем, что на них записано.

Даниэльс включил видеомагнитофон и посмотрел на сидящих в зале.

— Вы убедились, — сказал он, — что это был космический госпиталь. На нем не было экипажа. Он управлялся контрольным лучом с Юпитера. Корабль пролетел всю Солнечную систему и здесь, рядом с нашей планетой, из-за неисправности системы защиты какой-то космический обломок пробил силовой экран, и потерявший управление корабль упал на Бетельгейзе II.

— А если бы катастрофы не произошло? — спросил Домграф-Швач.

— Тогда мы прибыли бы в главный госпиталь на планете Фомальгаут IV.

— Давайте прослушаем запись еще раз, — попросил Тайт.

Даниэль нажал на кнопку, из динамика послышалось потрескивание, и затем донесся отчетливый человеческий голос: «Работая с этими пациентами, необходимо постоянно учитывать разницу между параноидальными симптомами и симптомами других психических заболеваний. У параноика сохраняется формальная логика мышления и, следовательно, индивидуальность. За пределами своих бредовых идей больной не проявляет никаких психических отклонений, рационально мыслит, сохраняет трудоспособность и внешне совершенно нормальное поведение. Он в состоянии превосходно, даже блестяще исполнять свои обязанности — если они не пересекаются с комплексами его заболевания. С ним можно вести диалог, он дает оценку своим поступкам, осознает свое окружение.

Параноика отличает от всех остальных душевнобольных та особенность, что он остается активно ориентированным на внешний мир. От так называемых нормальных людей он отличается тем, что явно не соответствующие действительности представления фиксируются в его сознании как абсолютные истины и не поддаются исправлению ни опытом, ни убеждением. На основе этих представлений больной создает очень развитую, подчас поразительно сложную систему мышления, логическую и соответствующую закрепившимся у него ложным постулатам».

Дрожащим голосом Даниэльс пояснил:

— Эти пленки приготовлены для персонала госпиталя на Фомальгауте IV, они были заперты в настенном шкафу кабины управления корабля. Сама кабина управления оставалась полностью изолированной от остальных помещений на корабле. Войти в эту кабину никто из нас не мог.

«Параноик мыслит раз и навсегда установившимися постулатами, — доносился из динамика спокойный размеренный голос земного врача. — Его мысли и представления невозможно поколебать. Они управляют жизнью больного. Все события, всех лиц, с которыми он сталкивается, все случайные замечания и услышанные разговоры больной включает в свою систему мышления. Он убежден, что окружающий мир преследует его, стремится принести ему вред, что сам он — лицо исключительной значимости и способностей и против него направлены бесчисленные умыслы и действия. Чтобы защитить себя, параноик пускается на самые невероятные шаги. Он часто переезжает с места на место и, когда наступает самая опасная для окружающих завершающая фаза болезни, может даже стать…»

Зильберман протянул руку и резким движением выключил магнитофон. В зале воцарилась тишина. Все девять руководителей лагеря замерли в своих креслах.

— Итак, мы группа чокнутых, — произнес наконец Тейт. — Корабль, набитый психами, который столкнулся со случайным космическим обломком.

— Ты напрасно закрываешь глаза на то, что в появлении этого космического тела не было ничего случайного, — огрызнулся Хорстоковски.

Фишер истерически рассмеялся.

— Вот это и есть типичный бред параноика. Боже мой, значит все эти нападения были всего лишь галлюцинациями — плодом нашего больного воображения!

Лануар ткнул пальцем в груду кассет.

— Так чему же верить? Что не было никаких врагов?

— Но мы защищались от них в течение пяти лет! — презрительно фыркнул Портбейн. — Разве это не доказательство?

— А ты видел хотя бы одного? — спросил Фишер, не скрывая сарказма.

— Против нас воюют лучшие агенты Галактики. Ударные части Терры и разведчики, великолепно овладевшие подрывными операциями и приемами саботажа. Они настолько хорошо подготовлены, что ни разу на попадались нам на глаза.

— Они разрушили мосты, — добавил О’Киф. — Действительно, мы не видели их, но мосты-то разрушены!

— Может быть, просто качество строительных работ было плохим, — возразил Фишер. — И мосты рухнули сами.

— Объекты — особенно такие, как мосты, — не могут рухнуть сами по себе. Для всех событий, происходящих с нами, имеются какие-то причины.

— Что же это за события? — потребовал ответа Тейт.

— Еженедельные попытки отравить нас ядовитыми газами, — сказал Портбейн. — Ядовитые соли тяжелых металлов в системе водоснабжения.

— Бактерии и вирусы повсюду, — добавил Даниэльс.

— Может быть, ничего и не было, — не сдавался Тейт. — Но как доказать? Если все мы психически больные, то каким образом мы сможем в этом убедиться?

— Нас больше сотни, — заметил Домграф-Швач. — И все мы свидетели нападений. Чем ты объяснишь это — групповыми галлюцинациями?

— Бывают случаи, когда мифы распространяются по всему обществу, в них верят и передают эту веру последующим поколениям. Боги, колдуны, ведьмы — верить можно и в то, что не существует. Вспомните, на протяжении многих веков земляне верили, что Терра плоская.

— Если все линейки длиной в двенадцать дюймов вырастут до тринадцати, — произнес Фишер, — то кто обнаружит это? Одна из линеек должна всегда оставаться длиной ровно в двенадцать дюймов и никогда не меняться, служить эталоном для сравнения. Нам для сравнения нужен один человек, не страдающий паранойей.

— А вот я не исключаю, что мы имеем дело с составной частью их плана, — заметил Зильберман. — Может быть, они специально построили кабину управления и спрятали там хитроумно подделанные магнитные ленты.

— Но проверить все это ничуть не труднее, чем убедиться в достоверности — или недостоверности — некоего явления, — задумчиво произнес Портбейн. — В чем основная особенность истинно научного эксперимента?

— Она заключается в том, что эксперимент можно повторить несколько раз и каждый раз результаты будут одинаковые, — сразу ответил Фишер. — Послушайте, давайте попробуем измерить самих себя. Ведь нельзя взять линейку — будь то она двенадцати или тринадцати дюймов длиной — и попросить ее проверить свои собственные размеры. Ни один инструмент не в состоянии измерить свою собственную точность.

— Нет, это неправда, — спокойно возразил Портбейн. — Я могу разработать и провести надежный и объективный эксперимент.

— Да не существует такого эксперимента! — воскликнул Тейт.

— Ничего подобного, существует. И я берусь провести его в течение ближайшей недели.

— Газы! — закричал солдат. Повсюду завыли сирены. Женщины и дети надели противогазы. Из подземных бункеров выкатили на заранее подготовленные позиции тяжелые орудия. Вдоль всего периметра лагеря, на границе с болотом, механические «жуки» начали прожигать пограничную полосу. Лучи прожекторов устремились в темноту, пытаясь проникнуть сквозь густые заросли папоротника.

Портбейн открыл кран на газовом баллоне и дал знак рабочим. Они быстро убрали баллон в укрытие.

Через несколько минут Портбейн вошел в подземелье.

— В этом баллоне, — заметил он, — должны находиться пары синильной кислоты. Образцы паров были взяты мной на месте газовой атаки.

— Мы напрасно тратим время, — пожаловался Фишер. — Нас атакуют, а мы стоим здесь и занимаемся чепухой.

Портбейн махнул рукой, и лаборанты принялись устанавливать оборудование для анализа взятой пробы.

— Перед нами два образца осажденных паров, четко обозначенных буквами А и Б. Один взят из баллона, заполненного местным воздухом в момент химической атаки, другой — из пробы воздуха в этой комнате.

— Предположим, мы признаем результаты исследования обоих образцов отрицательными? — обеспокоенно спросил Зильберман. — Разве эксперимент не потеряет в этом случае достоверность?

— Тогда проведем новые эксперименты. Через пару месяцев, если анализы всех образцов окажутся отрицательными, станет ясно, что гипотезу газовых атак необходимо отвергнуть.

— Хорошо, теперь допустим, что анализы обоих образцов будут признаны положительными, — недоумевающе поинтересовался Тейт.

— В этом случае эксперимент подтвердит, что гипотеза о нашем заболевании паранойей имеет законную силу и нам следует признать ее справедливость.

После минутного раздумья Домграф-Швач с неохотой согласился.

— Один образец — контрольный. Если мы докажем, что невозможно получить контрольный образец, не содержащий паров синильной кислоты…

— Действительно, хитроумно задумано, — признал О’Киф. — Мы исходим из единственно достоверного факта — нашего существования. Уж в этом сомнений нет.

— Вот какие могут быть варианты, — пояснил Портбейн.

— Если все мы признаем анализы обоих образцов положительными, значит, мы психически больные. Признав результаты анализа обоих образцов отрицательными, мы приходим к заключению, что никаких нападений не было и тревога оказалась напрасной. А вот если мы единодушно приходим к выводу, что анализ одного образца отрицательный, а другого — положительный, то придется признать, что мы нормальные в психическом отношении люди и действительно подвергаемся нападениям. — Он посмотрел на всех руководителей лагеря. — Но для этого, повторяю, мы все единодушно должны сказать, анализ какого образца отрицательный, а какого — положительный.

— Мнение каждого из нас будет фиксироваться тайно? — спросил Тейт.

— Результаты эксперимента, а также выводы, к которым придет каждый, будут оцениваться и сводиться в таблицу автоматическим электронным устройством.

Наступило молчание. Наконец Фишер встал и подошел к столу, где стояла аппаратура и были разложены образцы.

— Я готов начать.

Он склонился над колориметром и внимательно осмотрел оба образца. Несколько раз переводил объектив с одного на другой и решительно взялся за карандаш.

— Ты уверен? — спросил председатель совета Домграф- Швач. — У тебя действительно нет сомнений, где отрицательный образец, а где — положительный?

— Полностью. — Фишер передал свое решение и отошел от стола.

— Теперь моя очередь, — нетерпеливо бросил Тейт. — Чем быстрее мы закончим наш эксперимент, тем лучше.

Один за другим члены совета осматривали образцы, заносили в таблицу свое мнение, затем отходили в сторону и с нетерпением ждали.

— Все, — сказал наконец Портбейн. — Я — последний. — Он наклонился над аппаратурой, посмотрел в объектив и записал свой результат.

— Включите экран с полученными результатами, — сказал он лаборанту у считывающего устройства. Тот нажал на кнопку.

Через мгновение на экране появились результаты проведенного эксперимента.

Фишер — А

Тейт — А

О’Киф — Б

Хорстоковски — Б

Зильберман — Б

Даниэльс — Б

Портбейн — А

Домграф-Швач — Б

Лануар — А

— Черт побери, — еле слышно произнес Зильберман. — Как все просто! Значит, все мы — параноики.

— Идиот! — закричал Тейт на Хорстоковски. — Это был образец «А», а не «Б»! Как ты мог ошибиться?

— Нет, «Б». Ясно как божий день! — яростно завопил Домграф-Швач. — Образец «А» был совершенно бесцветным!