Век

— После обеда зайди ко мне в библиотеку, и мы это проверим.

Она хлестнула лошадь кнутом по крупу и галопом поскакала прочь. Франко Спада проследил взглядом, как всадница, поднимая тучу пыли, исчезла вдали. Он чувствовал себя полным дураком.

Куда делись его смелость и мужество? Почему он не завершил задуманное? Она всего лишь женщина! Он должен был ударить ее, но ей удалось его остановить одним взглядом, смешком!

Ненавидя себя, Франко пошел в сторону виллы дель Аква. «Интересно, зачем она хочет видеть меня после обеда?» — размышлял он. Он также думал о том, что из всех женщин, к которым он вожделел и которыми обладал, ни одна не была так желанна, как княгиня, но шансов добиться ее любви столько же, сколько уехать в Америку.

То есть никаких.

— Он пытался тебя похитить? — воскликнула Элис Декстер. Молодые женщины находились в библиотеке, высокие стены которой покрывали стеллажи с сотнями книг в кожаных переплетах. — Ты испугалась?

— Нет, — ответила стоявшая у окна княгиня не вполне искренне, потому что вначале она немного испугалась Франко. Хотя, как она почувствовала, молодой человек нервничал, в его взгляде читалась решимость, в глазах пламенела ярость. Ощутила ли Сильвия еще что-то, когда встретилась с этим прекрасным юношей? Не вызвал ли он в ее душе каких-то чувственных переживаний? Эти вопросы волновали княгиню, и она вновь и вновь мысленно возвращалась к ним.

— Но зачем Франко понадобилось тебя похищать? — продолжала Элис.

— Чтобы достать денег, конечно. Я его ни в чем не виню, ведь он нищий. К тому же у него, как и у всех здесь, нет надежды на будущее. По крайней мере Франко оказался на что-то способен, попытался как-то действовать.

Чувственные переживания… Почему Сильвия старалась, пусть и не слишком, но все же старалась во время прогулок по парку избегать встреч с садовником? Потому, что в отличие от сдержанных ласк Джанкарло красота Франко Спада возбуждала молодую женщину.

Сильвия обернулась к Элис.

— Мы не достаточно долго знаем друг друга, — сказала она. — По-моему, ты считаешь меня довольно легкомысленной женщиной, и, наверное, не без основания. Но есть одна вещь, к которой я отношусь очень серьезно, — это Италия. Я большая патриотка.

— Я тоже люблю свою страну, — отозвалась Элис.

— Но Америка очень молода, Италия же страна древняя, хотя с политической точки зрения мы самое молодое государство в Европе. Не думай, что мне не известно, какого мнения о нас иностранцы. Италию считают страной макарон и пиццы, оперы и вендетты, и по праву, ведь стереотипы всегда строятся на реальной основе. Европа смеется над нами, и мы действительно смешны, когда пытаемся стать великой державой, имея всего двадцать лет от роду. Но мой отец отдал жизнь за то, чтобы Италия стала такой, как он мечтал, и мне тоже следует что-нибудь сделать ради этого.

— Что же именно?

Сильвия обошла тяжелый резной стол князя и дернула за шнурок звонка. Элис начала понимать: за внешним спокойствием княгини скрывалась душевная борьба, стремление доказать самой себе правильность своего выбора. Сильвия вновь бросилась в атаку. Или это была попытка самозащиты?

— Уже многие годы сотни молодых сицилийцев покидают родину и уезжают в Америку, потому что знают: здесь им надеяться не на что. Почему бы и нет? На их месте я поступила бы так же. Нужно начать что-то делать для таких людей, как Франко, или в Италии не останется итальянцев, они все окажутся в Нью-Йорке.

— Ты все еще не сказала мне, что собираешься делать.

Княгиня подошла к одной из книжных полок и внимательно посмотрела на кожаные корешки стоявших в ряд толстых томов.

— Если у этого Франко есть голова на плечах, я научу его читать.

Подумав, Элис ответила:

— Вряд ли твое решение совершит революцию.

— Напротив, здесь оно вызовет настоящую революцию. — Она сняла с полки одну из книг и быстро ее пролистала. — Джанкарло наверняка рассердится, но ничего не поделаешь… О Господи, неужели здесь нет ничего подходящего? «История церкви в X столетии», — кому захочется учиться грамоте по такой книге?

Она поставила том на место и продолжила поиски. В это время открылась дверь и вошел дворецкий.

— Чезаре, — сказала Сильвия, — пришли сюда Франко.

Кивнув, Чезаре вышел.

— Неужели здесь нет школ? — спросила Элис.

— Есть несколько в Палермо, но здесь — ни одной. Церковь не уделяет народному образованию никакого внимания. Заметь, я добрая католичка, но к этой политике Ватикана не испытываю ничего, кроме презрения, даром что мой деверь кардинал. Больше девяноста пяти процентов населения страны неграмотно и, значит, не может голосовать. Это дает очевидные преимущества правительству, которое не желает перемен… Вот, кажется, подходящая книга: «Обрученные»[8]. Наверное, Франко будет интересно читать роман.

Дверь открылась, и Элис повернулась, чтобы взглянуть на неудавшегося похитителя. Пораженная его красотой, она задумалась, только ли возмущение социальной несправедливостью двигало княгиней.

— О, Франко, — сказала Сильвия, кладя роман на стол, — садись сюда.

Она указала на стул своего мужа. Франко смутился.

— Поторапливайся, я не могу тратить на тебя весь день.

Он прошел через комнату и сел за стол. Сильвия открыла книгу на заглавной странице. Вынув из ящика листок бумаги, положила его рядом с романом, взяла из искусно сделанного серебряного письменного прибора перо, обмакнула его в чернила и подала юноше.

— Так, перепиши эти три слова.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, насколько ты сообразителен. Если сможешь быстро переписать, то, должно быть, и читать научишься быстро. Ты хочешь научиться читать?

Он кивнул.

— Хорошо, тогда начинай.

Какое-то мгновение садовник смотрел на страницу, потом сжал в руке перо и, едва осознавая, что в его жизни происходит нечто очень важное, вывел: «О-Б-Р-У-Ч-Е-Н-Н-Ы-Е».

Вопреки мнению Элис, тот факт, что княгиня начала учить Франко Спада грамоте, произвел настоящую революционную бурю в тесном мирке виллы дель Аква. Слух об этом распространился с необычайной быстротой и вызвал, с одной стороны, изумление поступком княгини, с другой — недоумение, почему она выбрала для этой цели такого неподходящего человека. Элис тоже испытывала смешанное чувство. В Париже она познакомилась со светской любительницей развлечений, в которой, несмотря на весь ее ум, не было и намека на то, что эта флорентийская красавица может всерьез увлечься политикой или проблемами итальянской бедноты. И вдруг, совершенно неожиданно, Сильвия посвятила себя столь значительному занятию, отнимающему к тому же много времени. Был ли это только каприз богатой женщины, новый способ борьбы против скуки, извечно сопутствующей привилегированным классам? Или же княгиня действительно сочувствовала своему неудавшемуся похитителю? Или Сильвию увлекло что-то другое? В конце концов, садовник был так красив… Элис не хотела думать об этом, потому что княгиня ей по-настоящему нравилась.

С другой стороны, Элис не могла не восхищаться подругой. Какими бы ни были мотивы Сильвии, она отдавала новой работе всю себя. Убедившись в способностях Франко, она на следующий же день превратила маленькую комнатку на первом этаже виллы в подобие школьного класса. Княгиня освободила Франко от обязанностей садовника и ежедневно, по два часа утром и после полудня, занималась с ним. По дому поползли слухи, но Сильвия либо их не слышала, либо не обращала на них внимания. На третий день после начала занятий она, светясь от радости, сообщила Элис за ужином, что Франко делает заметные успехи: выучив алфавит, он уже взялся за простые предложения. Сильвия добавила, что не просто удовлетворена, но и поражена способностями ученика.

— Да, я вижу, — сказала Элис, — но, не желая охладить твой энтузиазм, не могу не спросить: ты подумала о последствиях?

— Каких последствиях?

— Для Франко, к примеру. Ты взяла этого садовника в дом, посадила за парту, учишь читать — очень хорошо. Но что потом?

Сильвия пригубила шампанское и ответила:

— Потом он, как минимум, научится читать и будет знать намного больше, чем раньше. Это уже неплохо.

— Но захочет ли он вернуться к обязанностям садовника? Сомневаюсь. Из твоего рассказа можно заключить, что Франко в Сан-Себастьяно своего рода отверженный. Что ждет этого юношу, когда он окончит начальную школу дель Аква?

Княгиня улыбнулась:

— Ты подала мне неплохую мысль. Пожалуй, закажу вывеску и повешу ее на дверь классной комнаты.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Только потому, что не могу ответить. Я не знаю, что будет с Франко, но сейчас мне все равно. Уча его грамоте, я счастлива как никогда, ему же единственный раз в жизни представилась возможность учиться. Он тоже это понимает, он далеко не глуп. Кто знает, что будет дальше? По крайней мере я протянула Франко руку помощи. Если бы люди думали обо всех возможных последствиях своих поступков, вряд ли бы кто-то вообще решился действовать. Половину добрых дел в жизни начинаешь по внезапному озарению.

— Но какие последствия это будет иметь для тебя самой? — продолжала Элис настойчиво. — Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но…

Она замолчала, Сильвия посмотрела на нее.

— Пошли сплетни? — спросила она. — Ведь ты именно об этом хочешь мне сказать?

— Не знаю, но людям говорить не запретишь.

— Пусть их. Здесь не о чем говорить.

— Твой муж может думать иначе.

— Возможно.

По холодному тону Сильвии Элис поняла, что зашла слишком далеко. Но она не могла избавиться от ощущения, что ящик Пандоры уже распахнут.

На следующее утро Элис увидела выходившего из конюшни Витторио — не в ливрее, а в рваной рубашке и грязных штанах, с ведром в руках. Заметив американку, он замер.

— Доброе утро, — сказала Элис, опуская свой белый зонтик.

— Доброе утро, синьора.

Она остановилась под деревом, с улыбкой глядя на мальчика и думая о том, что из всех людей, имевших отношение к маленькой драме, которая разворачивалась на вилле, младший брат Франко выглядел самым озабоченным.

— Что ты делаешь, Витторио?

Мальчик взглянул на ведро и судорожно сглотнул:

— Э… Чищу конюшни, синьора.

Тут до Элис дошло, что находится в ведре.

— О, тогда иди опорожни ведро и возвращайся — мы с тобой немножко поболтаем.

Мальчик поспешно ушел за конюшню. Элис присела на кованую железную скамью под деревом и с восхищением оглядела парк, погруженный в тишину и покой фантастически прекрасного утра. Как отличался этот сицилийский пейзаж от того, к чему она привыкла в родном и любимом Нью-Йорке! Отец Элис — известный адвокат, потом судья. Детство Элис было вполне обычным для женщин ее времени и класса: французская гувернантка, с которой Элис изучила язык Вольтера, на всю жизнь полюбив все французское, потом занятия в привилегированной школе мисс Добсен на Восточной Тридцать пятой улице, летний отдых в лесах Кэтскилза, зимы в уютном семейном особняке на Медисон-сквер, широкий круг родственников и друзей. Что касается юности, то последующие поколения, вероятно, нашли бы жизнь Элис в ту пору слишком замкнутой, но сама она с удовольствием вспоминала свою юность: любящие родители, двое обожаемых старших братьев, слуги, куча денег, уверенность в будущем. Единственным минусом или, если хотите, иронией судьбы было то, что воспитанная для супружества и материнства, выданная замуж — удачно, хотя и не по страсти. — Элис оказалась бесплодной. Как туманно объяснили врачи, причина крылась в дисфункции фаллопиевых труб. Что это такое, Элис не знала, поскольку в женской анатомии разбиралась еще меньше, чем в мужской. Но известие, что у нее никогда не будет детей, стало самым страшным ударом в ее благополучном существовании. Сильная духом, Элис вынесла его, но жизнь потеряла для нее всякий смысл.

— Синьора?

Она повернулась к Витторио. Он уже отнес пустое ведро обратно в конюшню и теперь стоял в нескольких футах от Элис, как всегда, с неуверенным видом, словно побаивался иностранки.

— Итак, — с улыбкой произнесла Элис, оперевшись на ручку зонтика, сделанную из слоновой кости, — что ты думаешь об учебе своего брата?

— Я думаю, — начал было мальчик. «Он очень застенчив, — решила Элис, — но это не его вина». — Я думаю, это хорошо.

— Хорошо? Да, пожалуй. А ты сам, Витторио? Не хочешь ли и ты научиться писать и читать?

Он важно кивнул. «Господи, — подумала она, — он восхитителен!»

— Когда выучишься грамоте, — продолжала Элис, — кем ты хочешь стать?

— Американцем.

Сказанное просто, это слово вызвало в Элис сложное чувство. Как ей повезло родиться там, где она родилась, и как не повезло этому хорошенькому мальчику, появившемуся на свет на Сицилии.

Позднее она поняла, что именно тогда в ее сознании зародилась та мысль.

Глава 2

Вечером 17 февраля 1880 года российский император Александр II устроил прием в честь принца Болгарского. Приглашенные в ожидании обеда собрались в Малахитовом зале Зимнего дворца. Среди них был и итальянский посол князь Джанкарло дель Аква, которого выделяла из толпы не только незаурядная внешность и прекрасно сидевший фрак, но и орден Благовещенья с цепью на шею, пожалованный год назад королем Италии, после чего члены королевской семьи начали называть князя «кузен» (это считалось большой честью), а также бриллиантовая звезда Орлова, которой наградил Джанкарло царь.

Дель Аква разговаривал с одной из великих княгинь, когда гостей пригласили обедать. Толпа двинулась в парадную столовую через бесконечную анфиладу залов огромного дворца, выходившего окнами на покрытую льдом Неву.

Царь уже собирался войти, когда французский посол что-то спросил у него. Гости остановились, ожидая, пока царь и посол закончат свою краткую беседу вполголоса.

Вдруг страшный взрыв сорвал с петель двери столовой.

Гости с криками заметались в поисках укрытия, а из столовой повалил черный дым.

Когда он рассеялся, все увидели, что комната полностью разрушена. Кроме того, от взрыва погибло сорок финских гвардейцев и несколько лакеев, находившихся в помещении ниже этажом. Это плотник Халтурин[9], один из основателей московского союза рабочих, пронес в цокольный этаж дворца огромное количество взрывчатки, чтобы уничтожить императорскую семью, и только случайная фраза французского посланника помешала осуществлению его плана.

На следующее утро Джанкарло, решив, что пора немного отдохнуть от Санкт-Петербурга, сообщил жене и своему королю — в обратном порядке, конечно, — о намерении провести месяц на Сицилии для поправки здоровья. Его побудило к этому не только потрясение от соприкосновения со смертельной опасностью во время взрыва, но и тоска по очаровательной Сильвии, оказавшаяся сильнее, чем князь ожидал.

Кроме того, некоторые фразы в письмах жены начали вызывать у него беспокойство.

А князь дель Аква не любил, когда его что-то беспокоило.

Дон Паскуале Барраба, капо мафии Монреале, был одним из самых могущественных людей Сицилии. Монреале находился на холмах выше Палермо, поэтому дон Паскуале контролировал горные источники, имевшие большое значение для всех. Он мог бы в буквальном смысле перекрыть воду, поступавшую на фруктовые плантации ниже Монреале, если бы владельцы отказались платить ему годовую дань. Более того, дороги из внутренних районов острова в Палермо проходили через Монреале, и дон Паскуале мог бы распорядиться задержать там всю сельскохозяйственную продукцию, поступавшую в главный город острова, если бы граф Склафани, мэр Палермо, перестал отдавать ему определенную долю городских налогов. Конечно, граф Склафани и думать не смел о подобном шаге, ведь сотрудничество с мафией, чьи банды сицилийцы называли «cosche», стало неотъемлемой частью здешнего образа жизни. Плату «cosche» называли «pizzo», что на сицилийском диалекте означало «птичий клюв», а выражение «fari vagnari u pizzu» переводилось как «смочить клюв», то есть дать взятку. Взятка являлась своего рода смазкой, позволявшей механизму сицилийского общества работать без помех. Ее альтернативой было насилие — либо против личности, либо против общества. Веками сицилийцы прибегали к насилию как наиболее действенному средству восстановления справедливости. Кое-кто говорил, что это следствие завоевания Сицилии арабами, другие утверждали, что из-за потока иностранных завоевателей, много веков подряд один за другим нападавших на остров, Сицилия так и осталась без сколько-нибудь эффективной системы правопорядка. Третьи винили страшную сицилийскую нищету, которая толкала людей к бандитизму и в конечном счете к кровопролитию. Какова бы ни была причина, на Сицилии насилие не только стало нормой жизни, но и почиталось. Даже так называемые «уважаемые люди» поддерживали в окружающих почтение к себе с помощью террора и убийств.

Дон Паскуале принадлежал именно к таким людям, хотя те, кто не знал его, не смогли бы определить это по его внешности. В мятом костюме, белобородый, с добрым лицом, он казался скорее Дедом Морозом, перепутавшим времена года, чем главарем банды. Большую часть времени он проводил в маленькой комнате позади единственной в Монреале лавки цирюльника. Там он принимал посетителей и клиентов и, безмятежно потягивая лимонад, ковыряя в зубах, тихим голосом отдавал приказы, часто обрывавшие чью-то жизнь. Все происходило как бы само собой, но в то же время подчинялось определенным правилам. Как многое на Сицилии, это был ритуал.

Поскольку представители всех классов сицилийского общества рано или поздно обращались к дону Паскуале, он не удивился, когда утром 17 марта 1880 года его помощник Нани, самодовольный молодой мафиозо, вошел в комнату и объявил, что патрона хочет видеть князь дель Аква. Дон Паскуале не удивился, но почувствовал любопытство. Князь, человек могущественный, богатый, близкий к королевской семье, старался держать местную мафию на почтительном расстоянии. Правда, ему дважды доводилось просить дона Паскуале об услуге, и, более того, управляющий княжеским имением дон Фортунато Бурджо, как и большинство его коллег на западе Сицилии, принадлежал к мафии, но все же князь держал дистанцию.

— Пригласи его войти, — сказал дон Паскуале, приглаживая руками свои густые седые волосы. Обладая немалой властью, сам он тем не менее не мог не ощущать некоторого трепета перед знатью острова. Чтобы показать это, он встал, когда князь появился в дверях. А дон Паскуале не имел привычки вставать перед посетителями.

— Ваше превосходительство, — произнес он, давая этим понять, что признает разделяющую их социальную пропасть, ведь обращение «князь» могли позволить себе только лица дворянского происхождения. — Сколько времени прошло с нашей последней встречи!

— Да, дон Паскуале, — ответил князь, пожимая руку капо.

— Могу я предложить вам чашечку кофе?

— Благодарю вас.

— Нани, принеси кофе его превосходительству.