Сказка зимнего перекрестка

— Мягкость, — с жаром сказала Антиль, — умение слушать и, если надо, жертвовать собой. Способность принимать решения и нести за них полную индивидуальную ответственность. И разумеется, все это пронизано стальными жилами отваги и воли. Личностно-психологическая оптимизация проведена на том же уровне, что и молекулярная. Ты можешь назначить комиссию, которая подтвердит справедливость моих слов. Однако позволю себе заметить, что в пробирке — венец твоей излюбленной генетической программы, и лучше не сделает никто.

Дамы одна за другой проходили за спинами спорящих, подолгу разглядывая в микроскоп предмет конфликта. На лицах тех, кто уже осуществил свое право ознакомиться с результатом королевской генетической программы, блуждали улыбки.

— Сколько времени уйдет на проект «Принцесса»? — спросила королева.

— От пяти до десяти лет.

— Предки размножались естественным путем. Может, нам вернуться к их практике?

Лица вокруг изобразили неподдельный ужас.

— Но мы же не можем позволить себе возврат к животному состоянию, особенно в этом вопросе и особенно теперь, когда мы вошли в принципиальный конфликт…

Элейне сделала отстраняющий жест, давая понять, что пошутила.

— Ладно. В принципе я не вижу оснований для протеста, кроме разве что нарушения устоявшихся традиций. Запускайте проект в производство, а там посмотрим. Может быть, впоследствии я вернусь к разговору о принцессе, но сейчас я не могу позволить себе эту роскошь. Проект слишком энергоемкий.

— Я надеялась тебя убедить, — сказала Антиль.

Мать и дочь стояли рядом, глядя, как группками и поодиночке покидают зал гостьи и участницы проекта.

— Когда я назначила тебя главой проекта, я руководствовалась не только традицией, согласно которой внука из предоставленного генетического материала выращивает бабушка. Я знала, что ты — крупнейший в отрасли специалист.

— Уже через год ты воочию убедишься, что я не подвела тебя. Мой Туолле будет самым совершенным продуктом генетического конструирования.

— Боюсь, он будет его последним продуктом.

Пауза.

— У тебя есть вести с рубежей?

— Есть, — неохотно ответила Элейне. — Не слишком веселые. Рикке сообщает, их сильно теснят. Большие потери, и я не могу не думать о том…

— …что мы все еще обладаем технологией, способной стереть с лица земли эту нечисть?

— Нам проще дать себя убить, чем использовать для своей защиты методы антигуманные, варварские, жестокие. А они даже не подозревают, что они — варварские. Рикке пишет, они размножаются с неимоверной скоростью, давят нас количеством и безудержной жестокостью и сменяют нас так же неотвратимо, как лето — зиму. Меча уже недостаточно, и король-воин уже нас не спасет. — Она укоризненно глянула на мать. — Он просит придумать что-нибудь на случай, если мы проиграем. Это гордый мой Рикке, мама! Ты понимаешь, почему я вынуждена экономить? После этой твоей диверсии я не смогу позволить себе дочь. Все, что я возьму для себя, мне придется отнять у Рикке и у других Стражей границы. С сегодняшнего дня все наши энергетические ресурсы будут направлены на проект «Призрак».

Обе значительно помолчали.

— Значит, все-таки «Призрак»?

Элейне кивнула.

— Самый дорогой и долгосрочный, равносильный изгнанию, бегству и новым скитаниям. Но лучшего выхода я не вижу, иначе они сотрут нас с лица земли. Только «Призрак» позволит нам выжить, оставаясь при этом в рамках гуманистической морали.

— Значит, — ровно сказала Антиль, — пусть будет «Призрак».

— Думаешь, — спросила королева, — Рикке будет счастлив?

— Я знаю, что он будет счастлив.

— Только это извиняет в моих глазах твою выходку. Я не самая лучшая жена, какую может пожелать мужчина.

— Он понимает…

— Он тоже в этом замешан?

Антиль покачала головой.

— Лишь в той мере, в какой здесь, — она указала на пробирку, — присутствуют его гены. Твой супруг безоговорочно верен тебе, Элейне.

— Ты всегда принимаешь его сторону против меня.

— Это потому, что я люблю тебя так же сильно, как он.

— Весьма логично! — рассмеялась Элейне.

— Логика — не единственный критерий истины. Есть еще и трансцендентное.

Элейне вздохнула.

— О чем ты только думала? Ума не приложу, что мне делать с мальчиком. Не хватало еще этой заботы на мою бедную голову.

Антиль поглядела на нее с отстраненной жалостью.

— Если ты позволишь, Элейне, эту заботу мы с Рикке примем на свои головы.

10. Попытка не пытка. Продолжение

Марк открыл глаза резко, как тетиву спустил. По изменившемуся ритму дыхания Локруст понял, что он очнулся, и запалил свечу. Агнес поднялась со своего места и села рядом, на своей излюбленной границе света и тени, скрадывавшей ее полноту и превращавшей ее в существо волшебное. Марк, кажется, не возражал против ее присутствия. А может, он просто его не замечал.

Он не шевелился, будто не имел на это сил. Зрачки расширились на всю радужку, и он неподвижно глядел в сторону окна, закрытого дощатыми ставнями, в щели меж которыми свистали сквозняки: Локруст не умел сделать свое обиталище удобным.

— Скажу сразу, — подал голос маленький чернокнижник, — вы не обязаны делиться с нами, если считаете, что прошлое принадлежит только вам.

— Но если я хочу, чтобы мне помогли, подобная жадность вряд ли оправданна, — возразил Марк. — Беда в том, что и поделиться мне особенно нечем. Это были скорее ощущения, чем образы.

— Здешние ощущения? — сразу спросил Локруст.

— Нет, вряд ли. — Марк говорил медленно, но каждое слово — правильно и безукоризненно точно, и Агнес вспомнила, как Локруст утверждал, что он якобы привык к более богатым средствам выражения. В ее глазах это выглядело сейчас более чем доказанным, хотя потом она усомнится. — Я расстался с ними с сожалением. Здешние ощущения такого впечатления не оставляют. Я бы, может, и рад был… — Он оборвал фразу, но сказано было достаточно, чтобы догадаться, что он с удовольствием бы не проснулся вообще. — Но ведь это ни о чем не говорит, не так ли, кроме того, что я, как обычный человек, желаю лучшего?

— И все же вы можете их сформулировать?

Марк прикрыл глаза от света.

— Прежде всего ощущение невероятной чистоты. Совершенно нездешнее ощущение, надо сказать. Чувство абсолютной защищенности. И еще… — он смущенно оглядел своих напряженных слушателей, — я чувствовал себя центром вселенной.

— Своей личной вселенной? — скрупулезно уточнил Локруст.

— Пожалуй, нет. Иначе я не нашел бы в этом чувстве ничего достойного упоминания. Мир вращался вокруг моей особы… — Он попытался усмехнуться, но получилось криво и жалко. — Как трудно сейчас в это поверить. Но там, откуда я только что вернулся, это было так естественно, что я сам сейчас в недоумении.

— Желанный ребенок в почтенной семье? — пробормотал Локруст. — Слова, лица?

— Слов нет. Какая-то прозрачная стена, за которой бурлит жидкость цвета солнца, и я смотрю в нее бесконечно, и каждый пузырек уносит меня с собою вверх, вместе с ним я зарождаюсь и лопаюсь, пока сам не начинаю казаться себе всего лишь беспомощным пузырьком. И горькие детские слезы по этому поводу.

— Этот сон может иметь под собой реальную основу? — обратилась к Локрусту Агнес.

Тот пожал плечами.

— Я ориентировал Марка на его детство. Но разве можно быть уверенным в чем-то в делах такого рода? Я ведь не знаю скрытых возможностей его психики, ее способности блокировать постороннее вмешательство. Я сделал ход вслепую и покорно жду, что мне выпадет. Я не диктую ход событий, я лишь несусь по их волнам.

— Лицо… — между тем промолвил Марк. — Одно лицо я припоминаю. Хотя, быть может, это два лица, чем-то похожие, а потому в образной памяти сливающиеся воедино. Это женщина, очень красивая. Она выглядит то постарше, то помоложе, и именно с нею у меня ассоциируется чувство, будто со мною не может приключиться ничего плохого.

— Мать? — неуверенно предположил Локруст, великодушно не замечая страдания на лице Агнес. Она впервые услышала, как Марк какую-то женщину признал «очень красивой», и это причинило ей боль.

— На это слово ничто во мне не отзывается, — признался Марк.

— Другой язык?

— Нет… то есть да, может быть. А может быть, кто-то другой играл в моей ранней жизни равную по значимости роль?

— Как много домыслов принес нам этот коротенький сеанс, — задумчиво сказал Локруст. — Сейчас я отпущу вас… — Он сделал вид, будто не замечает сокрушенного вида Марка, которому смертельно не хотелось обратно в казарму. — А через несколько дней, чтобы не нанести ущерба вашему здоровью, мы продолжим, уже с большей дозой. И посмотрим, что я сумею выудить у вас о ваших уважаемых родителях.

И хотя это было всего лишь обычной устоявшейся формой речи, Агнес с удовлетворением отметила про себя, что уважаемые родители Марка уже берутся как данность.

11. Центурион форсирует события

В глубине души Власер был болезненно уязвлен тем, что Агнес отвела ему в своем расследовании столь незначительную роль. И хотя он с самого начала убедил себя в том, что все это не более чем девичья блажь, в нем день ото дня крепла угрюмая решимость доказать ей свою полезность. В самом деле, доколе она будет, чуть что, оглядываться на это трясущееся желе в обличье человека? Житейского опыта у Власера накопилось побольше, чем у десятка таких, как он, сам он считал себя наблюдательным, а кроме того, Марк постоянно находился у него под рукой. Иметь такое преимущество и не воспользоваться им было бы безумным расточительством, а потому Власер отважился форсировать события.

— Сегодня наша увольнительная, — сказал он Марку. — Начистись, пойдешь вместе со мной в кабак. Надеюсь, сегодня твой колдун тебя не пытает?

Нет. К сожалению, именно в этот день Локруст ничего для Марка не предусматривал, и у него не нашлось достаточно веской причины, чтобы отвертеться, да он, впрочем, не очень-то и старался.

А между тем у Власера имелись веские причины затащить Марка именно в кабак. Кабак — это клуб и круг общения. Как своего рода капитан-наставник, Власер чувствовал себя обязанным сделать хотя бы видимость того, что он пытается ввести новичка в нормальную среду. И пусть они там думают себе, что думают, и пусть все про себя и меж собою уже решили, что парню с ними не служить, никто не вякнет вслух, будто Власер не сделал то, что обязан был сделать по долгу службы. Во-вторых же, поразмыслив, он пришел к выводу, что было бы весьма и весьма полезно свести его с хорошей девицей, какую можно потом как следует расспросить. Постранствовав по свету, он знал, насколько разнообразны сексуальные обычаи разных народов. Если исходить из того непреложного факта, что память тела у Марка сохранилась в совершенстве, опыт мог дать кое-какую полезную информацию, благодаря которой Власер в глазах барышни опередил бы колдуна с его мошенническими уловками.

Ландскнехт и боялся магии, и одновременно не верил в нее. Точнее, он не верил, что из нее в самом деле может выйти нечто путное, поскольку сам в своей жизни ни с чем сверхъестественным не сталкивался. Однако поскольку ему со всех сторон настойчиво твердили о кознях дьявола, и случаи этих самых козней были, как он слыхал, описаны на бумаге, ему ничего не оставалось, как только предположить, что в каких-то жизненных ситуациях они непременно таки присутствуют.

У него нашлась еще одна причина на глазах у всех отправить Марка за занавеску с проституткой. Это был, кажется, единственный способ, каким он мог пресечь расползающиеся сплетни, которые он не мог не слышать и в которых поминалось имя Агнес в связи с ее интересом к смазливому ратнику и то, чем она с ним могла там у колдуна заниматься. Фантазия людская на этот счет до крайности однообразна. Людей нельзя заставить замолчать. Зато можно задать сплетне новое направление. Марк, кажется, и знать не знал, что такое — доброе имя женщины, а насчет Агнес Власер был еще менее спокоен. Ну и, разумеется, он никак не сбрасывал со своих счетов элементарное повышение мужского престижа Марка в том случае, если бы он сделал подобную заявку «быть как все».

Ну, они пришли и сели, взяли у крутобокой Саты по пиву, какого Марку явно было проще не выпить. С некоторой досадой Власер отметил, что пока он сидит за столом в этой компании, лично ему никто уже не подмигивает. И все же он расслабился. Все приятные минуты жизни так или иначе были в его памяти связаны с кабаками. Тут он впадал в сентиментальную ностальгию и в соответствующем подпитии мог даже пустить слезу.

Он уже приглядел одну подходящую. Беленькую, с деревенской косой, еще свеженькую и играющую в робость. Судя по быстрым взглядам исподтишка, опыта она накопила уже в самый раз, чтобы потом, после, с толком с нею побеседовать. В молодости Власер именно на таких и западал, да и сейчас не остался совсем равнодушен, однако дело прежде всего. Марк сидел, как красна девица, молча и опустив глаза, делая вид, будто то, что ему не хочется видеть, вовсе на свете не существует, и Власер никак не мог признать эту позицию достойной настоящего мужчины. Он хотел сделать девке знак подойти, однако его опередили.

Два кулака грохнули о стол перед ними. Власер неторопливо повернул голову.

— Мне не нравится твоя рожа!

Марк поднял голову. Над ним нависал Ирр, один из подчиненной Власеру служивой братии, упившийся до блаженного состояния, когда просто необходимо с кем-нибудь подраться. Власер был более чем уверен, что самому Ирру и в голову бы не пришло привязаться именно к Марку, видно, кто-то его хорошенько настропалил. Интуитивно соблюдая этикет подобных заведений, он молчал, до поры не вмешиваясь. Пристают не к нему. Это — дело Марка.

С обычным своим отстраненным, доводящим до исступления видом тот разглядывал нависавшую над ним человеческую глыбу. Каждый кулак у Ирра был в полтора пуда весом, а все остальное вполне соответствовало. Закончив визуальное исследование, Марк чуть повернул голову к Власеру и с легким оттенком недоумения спросил:

— Что ему надо?

Если бы он нарочно старался, ему не удалось бы придумать ничего более оскорбительного. Ирр привык производить впечатление, а его и прямым ответом не удостоили!

— Если ты сейчас же не выметешься вон, я башку тебе снесу!

Посетители наблюдали с живейшим интересом, и Власеру показалось, что на сей раз сочувствие толпы принадлежит Ирру. Что ни говори, он был свой в доску, а высокий молчаливый парень вместе с собой вносил в комнату напряжение. От него стоило избавиться.

— Ирр! — для порядка окликнул его Власер. — Иди сядь!

— Ну нет, кэп, — ухмыльнулся тот. — Я — в увольнительной, и ты — в увольнительной. Ты мне завтра начальником будешь. У меня сегодня дельце к этому… — Он дернул подбородком в сторону Марка. — Ишь, гордый какой! Поглядишь, так сразу не вспомнишь, что овец пас!

— Он тебя задирает, — пояснил Власер для Марка. — А все остальные на его стороне. Ребята считают, что ты занимаешь не свое место. У них так мало развлечений. Они хотят посмотреть, что ты будешь делать.

— Как и вы, не так ли?

Власер против воли усмехнулся.

— И я, — сказал он. — Я совершенно такой же, как они. И мне очень любопытно, как ты выкрутишься. Но в отличие от них я дам тебе один совет. Как им распорядиться — твое дело, но только если ты будешь продолжать делать вид, будто ничего не происходит, ты вообще потеряешь право зваться мужчиной и человеком. Хуже пустого места будешь, вроде плевка на полу.

На лице Марка не читалось ничего, кроме ужасающей скуки.

— Стало быть, для сохранения социального престижа я должен его изувечить?

Ирр поперхнулся от подобной наглости.

— Меня? Ты, сопливый ублюдок? Да ты хоть раз поднял руку на мужчину? Я-то этот значок, — он ударил себя в грудь, гулкую, как пустую бочку, — удалью и кровью зарабатывал, в бою, а не под подолом господской дочки!

— Дерьмо! — выругался Власер. — До сих пор тут только тебя задевали! Мне в принципе наплевать, парень, ходишь ты по земле или лежишь под ней, но барышнино имя через тебя страдать не должно. Ну, Ирр, болтай, да меру знай. Сейчас ты на меня крепко нарвался.

— Слушайте, — резко сказал Марк, — я вообще перестал что-либо понимать! С какой стороны здесь вообще мадемуазель Агнес?

Власер пару раз глубоко вдохнул, прежде чем вновь пуститься в объяснения.

— Ты слишком слабо реагируешь, когда оскорбляют лично тебя. Поэтому он зацепил женщину, которая, как он полагает, для тебя что-то значит, и теперь тебе просто придется драться, чтобы вбить ему его же слова в глотку, если ты вообще себя за что-то считаешь. Ну а кроме того, женщинам нравится, когда из-за них дерутся. Мадемуазель Агнес будет приятно.

— Очень сомневаюсь, — пробормотал Марк.

— В любом случае я этого так не оставлю. Он тебя, конечно, поколотит, но после сказанного уже не отмолчишься. Если ты струсишь, я сам разобью ему морду, но потом собственноручно пришибу тебя. Мы слишком рассусолили это дело. Я бы на твоем месте с первого же слова двинул ему промеж глаз.

Власер сжал ощетиненный железными перстнями кулак и обозначил движение. Марк взглянул на него едва ли не с большим отвращением, чем на Ирра, и поднялся. Говорки в зале стихли.

— Чем мне доказать тебе мое мужество? — спросил Марк. — Мечом или копьем?

— Ха-ха-ха! — Ирр сделал жест, приглашающий всех вокруг посмеяться вместе с ним. — Эк мы в господа-то глядим! Ку-ла-ком, мой птенчик!