ОДИН ЗА ВСЕХ
ВОЙНА ЖИВЕТ ВО МНЕ
Хочу того иль не хочу — Война живет во мне. Я по ночам во сне кричу — Я снова на войне. И снова полыхает Русь, Враги со всех сторон. И я никак не отдышусь, Из сердца рвется стон. До леса только б доползти — Накрыть проклятый дот! Но кажется, на полпути Фашист меня убьет. Огонь горит в моей груди, Пылает тридцать лет. Беда осталась позади, Но с сердцем сладу нет. Под вражьим дулом я молчу — На лбу холодный пот… Хочу того иль не хочу — Война во мне живет. ПАМЯТЬ О ДРУГЕ
Летела пуля тридцать лет. Настигнут я — Пробито сердце. И надо мной чернеет свет… От памяти Куда мне деться! Лежу я, Вдавленный в песок, Крест-накрест болью перехвачен… И надо мною колосок Склонился, Будто наудачу. Вот-вот осыплется зерно, Налитое немой тревогой. И все, что было так давно, Придвинулось — рукой потрогай. Горит (В бреду иль наяву?) Родная наша деревенька. Пробитый пулею, В траву Навек упал приятель Сенька. Незатухающая боль Меня — Как на огне бересту. Песок в глаза метет, как соль, И разъедающе, и остро. Мой друг не встанет, хоть кричи, — Зашлась душа недетской болью… Летят тридцатые грачи Над Сенькиным немым раздольем. ОДИН ЗА ВСЕХ
Промерзла, Стала каменной земля, Насквозь пропахла гибельным тротилом. Мне думалось: Нужна какая сила Израненные возродить поля! Своим дыханьем грели мы окоп, Чтоб зеленели будущие травы. Не ради орденов, Не ради славы Мы шли на верную… Однако стоп! Хотел я не о том. Меня опять Сюда приводят памятные тропы. Здесь не тротилом — Вызревшим укропом И чем-то вечным можно подышать. И помолчать, И снова вспомнить тех, Кто отстоял в огне родную землю. Я всей душою сущее приемлю Теперь один, Один за вас за всех. ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
С чего бы это? Через тридцать лет Передо мной мишенями всплывают Фигуры в касках, заслоняя свет. И солнце эти каски заслоняют. С чего бы это? Через тридцать лет Плечом я слышу выстрела отдачу. Снаряды кончились, Патронов нет. Мы пятимся в болото наудачу. С чего бы это? Через тридцать лет Смертельной схватки я не позабуду. Враги вокруг. Спасенья больше нет. Надежда на гранату и на чудо. С чего бы это? Через тридцать лет От вражеской я вздрагиваю речи. Подумать только: Через тридцать лет Нас та война корежит и калечит. ПАМЯТЬ
Прошли сквозь гиблые огни, По ноздри пороха хлебнули… Подумать только: наши дни Отсчитывали вражьи пули. И вот гремит последний бой. Мой друг — Ничком на черном поле… Мне слышится: «Ура, за мной!» — Погибшего святая воля. И я вскочил, Встречать готов Штыком атаки лобовые… Он не вернется больше в Гдов, Где льны, как небо, голубые. Там ждет его который год Девчонка с затаенной грустью. Но он к невесте не придет И не сыграет нам на гуслях. В победный день его родня Не ахнет от веселой пляски, И не тянуть ему бредня По ласковой озерной ряске. И нам не знать его сынов, Не ведать миру их свершений. Осиротел старинный Гдов На много-много поколений. Живущий ныне, Не забудь — Какие мы несем утраты! Который год мне давят грудь, Как бревна, думы в «три наката». У КОСТРА
Думы уползают, как паром, По волнам годов в иное лето. Наша дружба давняя согрета Партизанским памятным костром. Сердце выжгло горечью дотла — Нам невольно у огня молчится. Машенька — предвестница-синица В январе желанного тепла. Улетела не за океан, Сгинула в немецком гарнизоне… Не горит костер, от боли стонет. Всхлипнув, Пригорюнился баян. Ты ль не говорила: Будем жить! Не ошиблась веселунья наша. Мы на тридцать лет сегодня старше, Но тебя не можем позабыть. Посидим у нашего костра, Не пугая громкими словами Память о былом… Побудешь с нами, Маша — медицинская сестра. АРТИСТЫ
Откуда что бралось — не знаю: В четырнадцать артистом стал. Ходил у пропасти по краю, И город был — Как страшный зал. А в зале — Вермахта солдаты, России лютые враги. Играй, покуда нет расплаты, Но оступиться не моги. Изображал я простофилю С котомкой драной за спиной. Тот путь актерский был извилист, Оплачен дорогой ценой. На сцене смерть подстерегала За каждый наш неверный взгляд. Гремели выстрелы из зала, И не было пути назад. И все-таки мы узнавали, Скупив эрзацы-табаки: Сгрузились в Пскове на вокзале Вчера эсэсовцев полки. Мы успевали мимоходом Число орудий сосчитать… Как с того света, Из похода Встречала дома сына мать. Откуда что бралось — Не знаю, Я в той игре бывал старшой. Ходил у пропасти по краю, Чтоб жить С распахнутой душой. ДЕНЬ СВАДЬБЫ
Печь побелит к празднику Ирина, Сварит студень и намоет пол. Распрямит натруженную спину, Сядет, одинешенька, за стол. И «уйдет» с открытыми глазами На берег, где вербы зацвели… За окошком взвизгнут тормозами И умчатся дальше «жигули». Не услышит старая мотора, Сгинув в довоенном далеке: С Федором спускается под гору, К солнечно смеющейся реке. Федор прямиком идет ко броду, Снял ботинки, Засучил штаны… И плыла Ириша через воду С луговой веселой стороны. Всю-то жизнь вот этак бы с любимым Плыть, руками шею охватив. И зачем ты, счастье, — Мимо, мимо…. Не нашло к Иринушке пути. И теперь ей слышится гармошка, Видится кадрильный перепляс… Расписались. Бабоньки в окошках — С молодых не сводят влажных глаз. Но домой вернулись не на свадьбу: Объявило радио войну. Не узнать колхозную усадьбу: Бабы голосят, как в старину. …По щеке горюн-слеза скатилась На подарок Федора — платок. В сумерках Ирина спохватилась И в печи раздула огонек. Собрала на стол И снова села С краешка у длинного стола. Но рука от дум отяжелела, Приподнять стакана не смогла. Не сморгнула старая слезину. Скликнуть бы за длинный стол народ… Выпрямила сухонькую спину — Празднует одна который год. «Тебя представить я могу…»
Тебя представить я могу И в радости, И в горе, В кругу подружек на лугу, И часовым в дозоре. Легко представить я могу: Идет в атаку рота. Ты не даешь привстать врагу Огнем из пулемета. Тебя представить я могу: Уходишь на заданье. Я целый день лежу в стогу — Все жду с тобой свиданья. И вот куда-то я бегу У страшной вести в лапах. Но нет, Представить не могу, Что схвачена гестапо. Я свято память берегу О том далеком лете… И все представить не могу, Что нет тебя на свете. «Давным-давно я с ней знаком…»
Давным-давно я с ней знаком — У смерти на прицеле. Окопы мял снарядов гром — Все норовил по щели. Вздымался смерч над головой, Блестели танков траки… Бежала тенью смерть за мной, Преследуя в атаке. На Балтике подстерегла, Накрыла в тесной щели, За горло пятерней взяла, Отбился еле-еле. Теперь бы жить хоть сотню лет… Она же хмурит брови. Покоя ей, угрюмой, нет — Ловушку мне готовит. Сверкнула острая коса — Смахнула, Словно кочку. И враз померкли небеса, И солнце — будто точка. И все-таки пока живой… Очнулся: Рядом двое — Стоят с водою ключевой, С целебною травою. А та сердито под окном Все звякает косою. Но я уснул покойным сном — Друзья теперь со мною. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
Мне что-то и хотелось бы забыть, Но я на это не имею права… Сияло солнце, Зеленели травы, Взялась кукушка свой урок зубрить. Прохладой созвала ребят река Со всей деревни На песок прибрежный. Земля плыла куда-то безмятежно, И доносился гул издалека. В мальчишеской наивности святой На самолеты с желтыми крестами Глазели мы С разинутыми ртами. И вдруг нас придавил зловещий вой. Песок рванулся, Смертью перевит, Перемешались солнце, травы, дети… И пятерых — Как не было на свете, А Мишка-несмышленыш — инвалид. Тот первый день войны — Мой черный день — Живет во мне, И нет ему забвенья, Я не ищу от памяти спасенья — Он навсегда со мною, Словно тень. Я вижу, Как бегут на речку дети, Как юнкерсы, взревев, в пике идут. Тот давний день Я отдаю на суд, На суд людской — На высший суд на свете! «Цветет молодая пшеница…»
Цветет молодая пшеница, Топорща усы, на заре. Поет беззаботная птица. Телята мычат на дворе. У старых задумчивых елок Ушами русак шевелит… И вдруг, сотрясая проселок, Фашистские танки пошли. Лавируя в страшном потоке Моторов, осколков, огня, Спасали бессменные ноги Крупицу России — меня. Частица, Пылинка победы — Как зернышко-кроха в страду И ахали бабы и деды: Куда, несмышленыш, иду! С гранатою против снаряда, С «бутылкой» на крупповский танк!.. Да что там, Раз надо, так надо — Добыли победу вот так. ДЕТСКАЯ ИГРА
Любили мы играть в войну, Как будто знали всё заранее… «Ура» взрывало тишину За озером на «поле брани». На роль врага, само собой, Никто не шел без принуждения… Но вот он — настоящий бой, И не победа — поражение. Притихла наша детвора, Рассталась с играми и сказками. Мы репродуктору с утра Глядели в рот с большой опаскою. Враги в деревню, как домой, Пришли, посмеиваясь весело. Не приглянулся дед немой — Они в саду его повесили. Без следствия и без суда Водили в ров безвинных жителей… И мы, чапаевцы, тогда Ушли в отряд народных мстителей, Взрывали склады, поезда, И где могли — врагов громили мы… Горит нетленная звезда Над партизанскими могилами. В живых — из двадцати один. Я ваш должник, друзья-чапаевцы! Хотя и дожил до седин, А сердце давней болью мается. Гляжу с надеждой на ребят — На их игрушки современные. Я по-отцовски очень рад, Что игры сына невоенные. К ДЕТЯМ
Своей судьбой я заверяю вас, Проверенной в огне на поле бранном. Судьба вершилась, право, без обмана: Уж бил — так бил: Не в бровь, а прямо в глаз. Велели мне: Разведай гарнизон. И я к фашистам лезу прямо в пекло. За тридцать лет былое не поблекло, Как тот фашист, Ночами душит сон. Давали косу: Прогони прокос — Туда верста и столько же оттуда. И я махаю — не свалюсь покуда, К косе как будто намертво прирос. Поедем в лес: Дорвусь до топора — Лесины стонут, осыпая щепы. Я силою пошвыривался слепо, Как в бой, В работу рвался на «ура». Нет-нет и прижимаю левый бок — Пустое, мыслю, просто перебои. Горушка — тьфу, А вздыбилась горою… Осилю — лишь бы детям невдомек. И вновь стремлюсь шагать, как пионер, Живем лишь раз, Всего лишь раз на свете!.. Не слушают отца — Взрослеют дети. Научит ли их собственный пример? ОСЕНЬ
Придвинулась, Окутывает осень С нежарким солнцем в сетке паутин. На длинном увядающем прокосе Остановлюсь задумчиво один. Передо мной холмы горбатят спины, Печаль в низинах Льется через край. И сердце вздрогнет. Словно лист осины. А что к чему — Попробуй разгадай. Короче день, А ночь весомей стала — Есть время прислониться к тишине. Среди холмов стою у пьедестала — От прошлого не отступиться мне… Одолевают давние сомненья: Бегут года — А я все на войне. Я от того остался поколенья, Которое горело на огне. Отец и брат мой Сгинули в пожаре, Сгорели, как снопы, мои дядья. А сын о чем-то тужит на гитаре… Но будет каждый сам себе судья! От суеты отгородившись ночью И от себя, Гляжу в прошедший день, Чтоб утвердиться в правоте воочью И над собой подняться на ступень. ВЕРНОСТЬ
Кто где погиб — Того не знаю, И не у всех могилы есть. Я имена их называю: Ушедших помнить — наша честь. Из Маляковых — Петр и Федор Убиты в схватке с Булаком. А мальцы нашенской породы — Зараз не свалишь кулаком. Отец — В кровавом сорок первом В застенке сгинул навсегда. Как провода, гудели нервы, — За мною следом шла беда. Ржевуских не вернулись трое — Мои по матери дядья… Оставленный самой судьбою, За них за всех — в ответе я. Когда гнетет меня утрата И сам с собою не в ладу, Я к Неизвестному солдату, Как к собственным дядьям, иду. «Грома ударят в барабаны туч…»
Грома ударят в барабаны туч — Походный марш или отбой сыграют? Промчится ливень, весел и певуч, По моему береговому краю. По травам пробежится ветерок, Зверьком лохматым в ноги мне уткнется. Послушаю я листьев говорок — И сердце от предчувствия сожмется. О, время, время, придержи свой бег, Я никуда теперь не опоздаю… Глядит сосна из-под тяжелых век, Высокой кроной небо подпирая. К ее стволу литому прислонюсь, Дышу прохладой, свежестью, покоем… Так нестерпимо ярко светит Русь Под семицветной чистою дугою! 
