Помоги проекту - поделись книгой:
Гудрун не открывала глаз. И больше не пыталась представить, что она – с Ульфом. Хотя ей все равно не верилось, что муж… настоящий муж… мертв.
«Что бы ты сказал, норег, если бы увидел ребенка, которого я рожу? Ребенка с волосами черными, как у его отца? – думала Гудрун. – Что бы ты сказал насчет доброго семени? Но ты не увидишь. Ведь ты не доживешь до его рождения. Не должен дожить…»
– Моя сестра, – сказал Свартхёвди, – она моей крови. – Жаль, что мать не научила ее колдовству, но и без колдовства я бы не позавидовал тому, кто возьмет ее силой. Я сам учил ее управляться ножом, и у нее неплохо получалось. Надеюсь, у нее хватило ума не резать подряд всех, кто потащит ее на ложе. Потому что я не хочу, чтобы с ней обошлись дурно.
– По-твоему, изнасиловать женщину – это хороший поступок? – желчно поинтересовался я.
– От женщины не убудет, если мужчина разок-другой поработает своей ступкой. Лучше таким копьем, чем железным. А плод потом можно и вытравить, так что не горюй! – Свартхёвди хлопнул меня по спине. – Поверь, когда мы изловим Весельчака, отрежем ему детородный орган, поджарим и заставим его сожрать, Весельчаку будет не до веселья. Придет наша очередь посмеяться! – Медвежонок ухмыльнулся и изобразил, как он осуществляет описанную выше операцию. В подробностях. Ирландские хольды, расположившиеся рядом с нами, захохотали и принялись подкидывать идеи: как именно можно приготовить данное блюдо. Идеи были одна другой отвратительней.
– А можно его просто убить? – поинтересовался я.
– Просто? Ха-ха-ха! Убить такого, как Лейф Весельчак, очень даже непросто! – заявил Медвежонок. – Нам с тобой придется как следует потрудиться, пока он сдохнет! Ха-ха-ха!
Отличная шутка. Как раз в духе викингов. Но я – неправильный викинг, потому что мне не смешно, а больно.
Ночью, когда ушла луна, Гудрун тихонько выбралась из-под парусины.
Человек, посаженный у кормила, свесил голову на грудь. Его лицо было скрыто капюшоном, так что заметить Гудрун он никак не мог.
Женщина криво усмехнулась. Когда Северный Змей принадлежал Ульфу и ее брату, такое было невозможно: чтобы оставленный бдить – заснул. Но из Эйнара – никудышный хёвдинг. Мало родиться сыном ярла, чтобы подчинить себе людей.
Хотя сконцы теперь, благодаря Лейфу, – другого мнения. Они все неплохо нажились на том, что награбили в ее поместье. И пленников взятых продали выгодно, так что теперь у каждого в кошеле было никак не меньше пяти марок серебром. Все они чувствовали себя могучими воинами.
Гудрун видела, как новоиспеченные викинги из Сконе разглядывают встречные корабли. У каждого на уме: нельзя ли поживиться?
Но каждый понимает: здешние воды – неподходящее место для разбоя. Слишком людно. Особенно в это время, осенью. Понимают, но глаза горят алчностью.
Гудрун нашарила под скамьей бурдюк с пресной водой и подмылась. Трудно женщине на корабле. Хорошо хоть она здесь – не единственная. Когда сконцы продавали пленников, то женщин-англичанок они продавать не стали. По совету Лейфа. И теперь у них есть женщины для плотской потехи. Они бы наверняка продали англичанок, если бы знали, что те – мастерицы-ткачихи. Но об этом знали только Гудрун, Лейф и сами рабыни. Лейф знал, но не хотел, чтобы Гудрун была единственной женщиной на драккаре. Гудрун промолчала потому, что не хотела, чтобы сконцы нажились, а Бетти, единственная из англичанок, говорившая на языке севера, смолчала, потому что так решила Гудрун. Впрочем, Бетти и слушать бы не стали: рабыня открывает рот, только когда ей велят.
В общем, сконцы так и не узнали, что потеряли добрых два десятка марок серебром… Из которых Лейфу причиталось бы никак не меньше трех плавленых эйриров[12], но он предпочел безопасность.
Он очень хитер, Лейф Весельчак, и у него был план, которому он следовал. Гудрун не знала, что это за план, но чувствовала: каждое действие норега – не просто так. Он движется к своей цели. А Гудрун – к своей. К которой сейчас станет на один шаг ближе.
Море успокоилось. Драккар медленно дрейфовал по течению. Тут хорошее течение. Оно несло корабль точно на восток, и не было опасности, что их прижмет к берегу или посадит на мель. Босиком, ступая совершенно бесшумно, аккуратно перешагивая через спящих, Гудрун добралась до скамьи, на которой спал Виги Грибок. Она еще с вечера запомнила, где он спит.
Присев у нужного рума, Гудрун разбудила спавшую между скамей Бетти, которую Грибок теперь старался не отпускать от себя. Многим это не нравилось, но Виги побаивались. Он был опасным человеком. Говорили, что он однажды зарезал своего врага спящим прямо в доме ярла Торкеля. Все знали, что это он, даже ярл, но доказать не могли. А ярл Грибку так ничего и не сделал, потому что ценил. Хитрость Виги была Торкелю так же полезна, как мощь берсерка Хавгрима Палицы. Именно Грибок должен был присматривать за Эйнаром, когда тот уходил куда-нибудь без отца.
Бетти проснулась, когда Гудрун коснулась пальцами ее рта.
– Это я, – шепнула Гудрун. – Молчи. И пусти меня на свое место.
Бетти послушно скользнула в проход.
Гудрун проползла между румами и легонько коснулась бороды Виги. Тот дернул щекой и всхрапнул. Гудрун подумала: дотронься она так до Ульфа или до брата – они проснулись бы мгновенно. Да что там… Они проснулись бы, едва она остановилась бы рядом со гребной скамьей. И эти люди считают себя настоящими викингами!..
Гудрун легонько щелкнула сконца по носу. Ну наконец! Виги разлепил мутные спросонья глаза и сразу раскрыл пасть, чтобы заорать, но Гудрун шепнула:
– Тише, это я, – и Грибок орать не стал. Потянулся было: схватить, но вспомнил об осторожности. Приподнялся, осмотрелся: нет ли рядом свирепого норега. Убедился, удачливого соперника поблизости нет. Ночь темна. Все спят. Значит, самое время получить то, о чем мечтаешь.
А раз так, то он тут же облапил женщину, притиснул, прохрипел:
– Чувствуешь моего грибка? Нравится, какой он твердый?
– Да, – шепнула Гудрун, подбавив в голос хрипотцу, как это делала мать, когда хотела заинтересовать мужчину.
Ей без труда удалось продемонстрировать возбуждение, хоть интереса к Грибку-мужчине Гудрун не испытывала. Зато она хотела его убить. И вот это возбуждало. До дрожи. Но сконец не понял, думал, она дрожит потому, что хочет его.
Пока он ее лапал, Гудрун нащупала рукоять ножа, который висел у Виги на поясе. Сконец спал, не снимая пояса. Впрочем, многие так спали, не только он.
Пока ручищи Грибка мяли ее ягодицы, Гудрун искала нужное место у него под мышкой. Гудрун знала, куда нужно нанести смертельный удар. И знала, как нужно держать нож, чтобы он без помех прошел между ребрами и достал до сердца. И она точно знала, что будет потом. Из горла убитого таким ударом спустя несколько мгновений хлынет кровь. Прямо на нее. А так не годится. Как объяснить, почему Грибка нигде нет, а твоя одежда – в крови?
Грибок тискал ее уже одной рукой, потому что второй пытался распустить завязки штанов. Он ее не боялся. С чего бы? Зачем чужая женщина может прийти к мужчине, если только не за тем, чтобы он ей вставил? Ему невдомек, что бывает и наоборот.
Гудрун нацелила острие на нужное место и надавила.
Нож вошел на удивление легко. Хороший нож. Виги хорошо его наточил. Гудрун чувствовала, как разрывается плоть и холодное железо погружается в тело. И еще Гудрун почувствовала, как жар наполняет нижнюю часть живота. Похожее возбуждение она чувствовала, когда пальцы Ульфа касались ее лона перед соитием…
В этот миг она поняла, почему месть называют сладкой.
Но времени прислушиваться к ощущениям не было.
– Если железо пробьет сердце, – говорил брат, – мужественный воин может успеть нанести один удар. Берсерк – несколько, а обычный мужчина – ни одного. Боль лишит его силы.
Виги Грибок, несмотря на грозное имя[13], оказался обычным. Задохнулся от боли и будто окоченел.
Гудрун ухватила его за пояс, поднатужилась и перекинула через борт. Раздался громкий плеск…
И тишина. Ни один из сконцев не проснулся.
– Не говори никому, – на всякий случай шепнула Гудрун англичанке. Она тихонечко вернулась на корму, юркнула под парусиновый навес, устроилась у норега под боком и мгновенно уснула.
Глава десятая
Сон пришел ко мне под утро. Сначала в нем был лес. Самый обычный, со зверями и птицами. Я бежал через него уверенно, будто по компасу. И я был тут главным. Никто из здешних обитателей не посмел бы бросить мне вызов. Даже птицы смолкали при моем приближении… И мне это нравилось, потому что я не охотился. Если бы я охотился, никто не увидел и не услышал бы меня.
Я спешил к цели и достиг ее, когда стены леса раздвинулись, и мне открылся край земли и лежащая под ним бесконечность.
Я подошел к краю и увидел протянувшуся над бездной радугу. Не знаменитый мост Биврёст, соединяющий Срединный мир Мидгард с Асгардом, миром богов. Обычную радугу, родившуюся из солнца и водяной пыли низвергавшегося со скал потока.
Я встал у края, борясь с искушением – прыгнуть… Но тут меня толкнули в бок. Волчица с шерстью белой, как первый ноябрьский снег. Мне показалось, я узнаю ее, подругу моего Волка…
Я понял ошибку, когда увидел ее глаза. Человеческие. Глаза Гудрун. И это было так страшно и чудовищно, что я закричал, толкнулся от края и полетел сквозь радугу туда, где серебро падающей воды обращалось в черные каменные зубья…
Смерть Грибка огорчила немногих. Никто не заподозрил Лейфа, потому что у того не было оснований убивать Виги. Норег его наказал, и делу конец. Скорее Виги мог попытаться подло убить Лейфа, а уж никак не наоборот. Об этом говорили сконцы, обсуждая пропажу земляка. Никто не заподозрил и Гудрун, что неудивительно. А о Бетти и говорить нечего. Представить, что запуганная рабыня способна поднять руку на воина? Скорее небо с землей местами поменяются.
В общем, Виги не стало, и никто не хотел особо выяснять, куда он делся. Сошлись на том, что после молодецкой оплеухи норега у Грибка что-то повредилось в голове, и он просто выпал за борт.
– Пропал Грибок и его вонь – вместе с ним, – напутствовал земляка Хеги Косолапый…
Гудрун решила: он станет второй жертвой.
И немедленно пустила в ход женскую магую. Нет, не ту, которая – от тайных рун, мудрых слов и ведьминского варева. Самую простую, идущую от жестов и взглядов.
Косолапый попался легко. Умом он не блистал, зато силенку имел недюжинную, воином слыл славным, привык, что девки к нему льнут.
Несколько брошенных искоса взглядов, ласковая улыбка, язычок, вовремя облизнувший губки, случайное прикосновение рукава…
Гудрун следила за тем, чтобы никто, особенно Лейф, не заметил ее стараний. И у нее получилось. Суток не прошло со смерти Грибка, как Хеги Косолапый обрел уверенность в том, что жена Лейфа Весельчака к нему неравнодушна. Более того, он думал, что это видят все. В том числе и сам Лейф. Видят и ничего не предпринимают. Значит, нет никаких препятствий, чтобы ответить на женский зов.
И, выбрав момент, когда Лейф отвернулся, Хеги игриво похлопал Гудрун по заду. Гудрун скромно потупилась, проскользнула мимо здоровенного сконца… и мимоходом игриво цапнула его за причинное место.
Страсть Хеги немедленно взыграла, и он попытался сгрести Гудрун саженной ручищей, уверенный, что та не станет уклоняться. Однако Гудрун увернулась, чуть слышно пискнув:
– Не трогай меня…
Как раз в тот момент, когда Лейф обернулся.
Норег действовал по обыкновению стремительно. Мгновенно оказавшись между Гудрун и Косолапым, он ухватил сконца за косицу, упер ему чуть пониже уха острие ножа и поинтересовался ласково:
– Ты куда руки тянешь, свиной помет? Хочешь, чтобы я их укоротил?
Косолапый, однако, не испугался. Перехватил запястье норега и без особого усилия отжал нож от своей шеи…
И после этого еще раз убедился, что силенок у него побольше, чем у соперника. И можно двигаться дальше. Физическая сила много значит в Скандинавии. Кто сильней, тот и прав. А кто прав, тому самое лучшее. В том числе и лучшие женщины.
Чтобы убедиться в верности этой нехитрой мысли, Косолапый поглядел на укрывшуюся за спиной Весельчака Гудрун. Та прищурилась и еле заметно кивнула. Дерзай – и я твоя.
Этого обмена взглядами опять-таки не видел никто, кроме них двоих. Все глазели на сцепившихся викингов.
– Руки убрал, норег! – с угрозой прорычал Хеги Косолапый. – Отрублю и к щиту прибью!
– Ого! – развеселился Лейф. – Кудлатая шавка вообразила себя волком! Это славно! – Он отпустил сконца. – Я выбираю меч и щит!
– Я не допущу хольмганга! – завопил Эйнар, побагровев. – Это вам не тинг! Я – ваш хёвдинг!
Вопль проигнорировали.
– Оружие – без замены! – потребовал Хеги. Плечистый, кривоногий, могучий как кузнец-цверг из нижнего мира[14], он славился сокрушительным ударом. – Секира и щит!
– Вы не будете драться! – Эйнар Торкельсон втиснулся между воинами: – Хеги дотронулся до твоей жены… Что ж, он заплатит виру, и делу конец!
– С чего это я буду платить? – возмутился Косолапый. – Сам сказал: мы не на тинге, а ты – не лагман! Да она сама хотела! Все видели…
Бац!
Губа Косолапого лопнула, кровь смочила бороду.
Кровь пролилась. Вот теперь ни о каком примирении и речи быть не могло.
Эйнар, мрачный, подошел к оружейному ящику и отпер замок.
Вскоре Северный Змей, сойдя с курса, неторопливо двинулся вдоль берега, высматривая подходящую мель.
Нашли. Осадка не позволила драккару подойти близко, так что спустили за борт лодку.
Противники разом взялись за весла и вскоре уже стояли лицом к лицу на полоске песка шириной шага в четыре и длиной примерно в десять. Поединок решили считать «чистым». То есть свободным от кровной мести и верегельдов. Если Косолапый убьет Лейфа, то – верегельд все равно брать не с кого. А если Лейф убьет Косолапого и откажется платить верегельд, то родичам убитого придется вызвать Лейфа на поединок. С очевидным результатом, потому что среди сконцев здесь не было никого сильнее Хеги.
Гудрун смотрела на хольмганг, стоя на одном из средних румов. Вокруг толпились сконцы. Дочь Сваре Медведя впервые оказалась в окружении сконцев одна, без Лейфа. Но ей не было страшно. Она всю жизнь прожила среди викингов, таких же свирепых убийц, как эти. Гудрун интуитивно понимала: чтобы тебя не считали призом, куском лакомой женской плоти, надо выглядеть твердой. И бесстрашной. Тогда в тебе увидят не пленницу, а женщину Севера. Если не сестру, то – подругу. Ту, чьи права защищены обычаями, законами и богами.
Люди Севера ценят своих женщин. Но только своих.
Гудрун положила руку на плечо сконца, оказавшегося рядом: Тьёдара Певца. Тот даже не заметил. Глядел на медленно сходящихся поединщиков и бормотал что-то… Может, вису слагал?
…Косолапый не выдержал первым. Заревел по-бычьи, по-бычьи же наклонил голову и налетел. Щит Лейфа треснул от могучего удара…
…А от удара норега треснул позвоночник Косолапого, когда тот по-журавлиному изящным движением ушел в сторону, одновременно подставляя противнику щит и перекрывая обзор. Так что, когда секира сконца развалила щит, Лейфа за ним уже не было. Обойдя сконца, Лейф выпустил щит, который упал, увлекая за собой увязшую секиру, а затем рубанул с двух рук, со всей возможной силой. Такой удар не остановила бы самая лучшая бронь, даже металлическая «доска», а уж обшитая железными бляшками куртка Хеги годилась для защиты от Лейфова клинка не больше, чем льняная рубаха.
Косолапый даже не успел понять, что произошло. Взблеск стали – и он рухнул, как срезанный колос.
Лейф небрежно подцепил упавшего ногой, перевернул навзничь и добил.
Сила – это всегда неплохо. Но даже плохонький топор крушит ребра лучше, чем самый тяжелый кулак.
Потом был пир. Лейф отдал Эйнару почти все серебро, которое у него было, чтобы тот закупил провизию и пиво взамен того, что будет выпито и съедено на этом пиру в честь славно ушедшего в Валхаллу Хеги Косолапого. Никто не возражал.
Пир устроили прямо на палубе. Пили, ели, возносили хвалу Косолапому… И Лейфу, который его победил. Почему бы и нет? Это был славный хольмганг, а если Один решил, что Хеги в Асгарде нужнее, так кто станет оспаривать волю бога? Тьёдар даже сочинил вису… Так себе вису, потому что выпитое пиво смыло с языка скальда большую часть меда поэзии.
Гудрун видела: не все сконцы согласны с тем, что хорошего пира довольно, чтобы забыть о Хеги Косолапом. Косолапого мало кто любил, но у него здесь были кровные родичи. Пусть хольмганг был «чистым», но оставить без последствий убийство родича – это очень нехорошо.
Но Лейф собственноручно (никто не осмелился ему помешать) обмыл тело, обрядил, перенес в лодку, вложил в руки покойника меч и сам же поджег погребальное судно… Никто не обвинил Лейфа. Не посмел.
А что еще удачно: никто не обвинил и Гудрун в том, что из-за нее был убит Косолапый. Наоборот, многие, выпив, говорили ей добрые слова. И намекали, что ей, датчанке хорошего рода, да еще дочери Сваре Медведя, о геройстве которого слыхали многие, невместно жить с непонятного происхождения норегом. Не лучше было бы ей выбрать кого-то из…
Впрочем, велись эти разговоры, когда Лейф не мог их услышать. Да он и не прислушивался особо. У него были свои беседы. И своя цель. Доказать сконцам, что смерть Косолапого – дело рук богов, а не Лейфова меча. Очень не хотелось норегу, чтобы сконцы, объединившись, скопом набросились на чужака. Как бы он ни был силен, против двух десятков ему не устоять. Может, еще и поэтому он не мешал сконцам говорить Гудрун ласковые слова? Пока каждый из них хочет заполучить его жену для себя, им никогда не объединиться…
Впрочем, в последнем Гудрун не была уверена. Лейф слишком ревнив, чтобы терпеть подобное. Скорее всего, он попросту ничего не видел и не слышал.
Глава одиннадцатая
Поделиться книгой: