Помоги проекту - поделись книгой:
— Ничего подобного! Оставьте меня!.. — протестующе завопил Лабро.— Вам не понять... Это был другой Жюль... Другой Жюль, который...
— Лежи спокойно. Не волнуйся. Ты бредишь, мой бедняга Оскар!
— Что я сказал?
— Ты говорил глупости... Но ты все-таки нас напугал... Опасались, что у тебя начинается кровоизлияние в мозг.
— Что я сказал?
— Болтал о Жюлях, о двух Жюлях. В своем кошмаре ты видел двоих...
Чуть заметная горькая улыбка.
— Что еще?
— Нет, лежи спокойно!.. Прими микстуру. Она совсем не противная.
Он предпочел выпить микстуру и уснуть, чтобы уйти от резавшей его мысли. Он убил Жюля, который вовсе не был настоящим Жюлем, жалкого малого, который, без сомнения, не хотел причинить ему никакого зла, обыкновенного мошенника, который, время от времени повторяя свои угрозы, просто хотел пожить на его счет и приятно проводил дни в Поркероле.
В ушах у Лабро все еще стоял голос человека с деревянной ногой, когда тот в беспредельном ужасе кричал: «Не надо, мосье Лабро!»
Не на «ты»! Без грубости! Почти смиренно! Все прочее было напускное. Он, Лабро, испугался из-за чепухи, убил из-за чепухи.
* * *
— Итак, мосье Лабро, счастливое избавление, а? Теперь можно будет спокойно сыграть в шары.
Мир царил также у Мориса в «Ноевом ковчеге», где больше не было слышно грозного стука деревяшки в верхнем этаже и на лестницах.
— А вы еще рекомендовали нам быть с ним терпеливыми, потому что он много тяжелого перенес там, в Габоне, куда он никогда не ступал ногой! Глоток вина, мосье Лабро?
— Спасибо.
— Вам нехорошо?
— Пройдет!
Ему надо привыкнуть к тому, что он убийца. Но какой смысл кричать об этом на всех перекрестках?
И все из-за того, что какой-то жулик, без роду и племени, которому надоело шататься по свету и скрываться от полиции, как-то вечером, бог знает где, услыхал в баре от жителей колонии историю про пирогу, подлинную историю Жюля Шапю, каковой Шапю умер, можно сказать, доблестной смертью через пятнадцать лет после Мболе, на служебном посту в Индокитае, куда его послала фирма.
И все еще из-за того, что этот жулик однажды в Аддис-Абебе случайно увидел номер «Ле пти Вар» и там прочел имя Оскара Лабро.
А это навело его на мысль окончить дни в мире, на острове Поркероль.
Перевод
Преступление нелюдима
Да разве эти люди могли понять, что вопрос стоял о жизни или смерти? Ну, может быть, и не совсем о смерти, но почти. А в общем-то... Нет, именно о смерти!
Но они ничего не подозревали. Просто млели от восторга и сновали взад и вперед, как две большие мухи, опьяневшие от солнца и цветочной пыльцы. Конечно, они впервые попали на Лазурный берег и теперь не могли опомниться, увидев в феврале целый лес цветущих мимоз, синее море и синее небо, разноцветные лодочки, будто наклеенные на морскую гладь, рыбаков на корме, разглядывавших дно через самодельный жестяной перископ и вылавливающих длинной удочкой какие-то лиловые колючие штуки.
— Что они делают? — спросил мужчина, заметивший рыбаков с террасы.
— Ловят морских ежей.
Он перевел это своей жене. Та не поняла. Она даже не знала о существовании таких зверюшек. Однако пришла в восхищение и повторила, как некое магическое словечко:
— Морскиежей...
И так с самого раннего утра... Точнее, с того момента, когда бог весть каким чудом их шикарная машина остановилась перед конторой г-на Шеншоля, втиснутой между бистро и киоском с открытками, в самом дальнем конце Каннского порта. На автомобильном номере г-н Шеншоль увидел буквы: «HL». Значит, голландцы. Он внимательно оглядел шофера и супругов. Они показались ему очень молодыми — оба розовощекие, точно младенцы. И все же, как ни старался г-н Шеншоль, ему не удавалось быть любезным. Не зря ведь его прозвали Нелюдимом. Да... Жена... Печень... Потом — история с сыном... И еще...
«Молодожены»,— подумал он.
И очень удивился, что они потребовали большую виллу, по крайней мере в шесть комнат. А когда добавили, что хотят ее снять на все лето, у Шеншоля от волнения сдавило горло. Неужели же наконец?..
— Могу предложить прекрасную виллу на Антибском мысу — «Пурпурные скалы». Как раз месяц назад освободилась... Другие клиенты собирались посмотреть ее завтра утром. Если угодно, условимся о встрече и...
Но эти люди, только что сошедшие на берег, очень спешили. Они уже впитывали юг всеми порами и не желали терять ни капли, ни секунды солнца.
— Поедем сейчас.
Они не знали, что г-жа Шеншоль, которую недавно прооперировали— третий раз за два года,— лежала на старом диване в темной комнате за конторой. Они заговорили на своем языке о Шен-шоле; их, вероятно, удивляло, как это человек, живущий в таком чудесном климате и перед которым целый день сверкают Каннский порт и сотни белоснежных яхт, ходит в черном костюме и выглядит таким болезненным
«Пурпурные скалы»... Огромная вилла, выстроенная лет пятьдесят назад в стиле рококо, с витражами в окнах, пыльными драпировками и бездействующим центральным отоплением. И стояла она в таком месте, что сырость в комнатах держалась до середины лета.
Однако эти люди видели все в розовом свете. Они, жившие, по всей вероятности, в Гааге или в Амстердаме, в современном, безукоризненно опрятном доме, восхищались замшелыми старыми камнями и поддельными восточными коврами, покрытыми плесенью.
Сколько же запросить с иностранцев, чтобы не спугнуть их? Но и не продешевить. Двадцать тысяч франков? Двадцать пять?
В общем-то нечего изводиться — ведь еще до конца осмотра виллы им все покажется отвратительным. Да, двадцать тысяч франков будет в самый раз.
Само собой разумеется, г-н Шеншоль начал с помещений, выходивших на море, в них иногда заглядывало солнце.
Страшно было открывать окна. Последний раз одна створка осталась у Шеншоля в руках, вернее, свалилась ему на голову Теперь он старался не ошибиться и открыть только те, что казались еще крепкими.
А супруги все болтали и болтали по-своему Что они — восхищаются? Или смеются над ним?
Шеншоль выдвинул ящик буфета.
— Обратите внимание — полный набор столового серебра. Впрочем, я оставлю копию инвентарной описи, так что вы сможете проверить... Парадная гостиная... Здесь можно устраивать приемы на пятьдесят персон и даже больше...
Женщина спросила что-то у мужа. Тот перевел:
— Есть ли центральное отопление?
Обернувшись к ней, Нелюдим ответил, стараясь вопреки всему изобразить улыбку:
— Калорифер? Yes!
Потому что он имел привычку говорить «yes» всем иностранцам. Конечно, не пройдет и недели, как они примчатся по поводу отопления. Шеншоль поклянется, что все будет исправлено. А к тому времени авось наступит настоящая весна. Да что там, он-то ведь уже получит свои денежки!
Двадцать тысяч? Двадцать пять?
— Если угодно, можно осмотреть спальни... Кровать под балдахином в стиле Людовика XIII, подлинная, слегка реставрированная. Гарнитур мебели с гобеленовой обивкой...
Но их больше тянуло к окнам, выходившим прямо на далекую бухту Ангелов. Там виднелся большой белый корабль, приближавшийся к Ницце... Заснеженные Альпы... И остроносые рыбачьи лодки...
— А кухня?—осведомился голландец по подсказке жены.
Ну что ж, кухня была не слишком хороша, однако пришлось
пройти и через это испытание. Конечно, места там хватало, но стены были выкрашены какой-то ужасной коричневой краской. А у голландцев, наверное...
— Как видите, тут очень просторно. Горячая и холодная вода. Большие стенные шкафы. Полный набор кухонной утвари. Часть посуды медная, часть...
— Алюминиевая.
— А здесь...
Шеншоль хотел показать им буфет. По-своему, он был добросовестным человеком, к тому же он так привык к невезению...
Он сделал только один шаг, и у него перехватило дыхание от тошнотворного запаха. Он мгновенно захлопнул шкаф. Голландцы, стоя в дверях, что-то обсуждали.
Они ничего не заметили. Ни того, что Шеншоль стал еще бледнее, ни того, что он закашлялся и поспешно оттеснил их назад.
— Я распоряжусь, чтобы завтра же утром здесь привели все в порядок.
— Но мы хотим переехать завтра утром...
И опять заговорили по-своему.
— Жена хочет, чтобы уборку произвели наши слуги. Она сама приедет с ними завтра утром. Вы оставите ключи?
Если б Шеншоль не стоял к ним спиной, тщетно пытаясь справиться с замком из кованого железа в старинном буфете, они бы увидели, что он плачет. Может быть, у него мелькнуло желание упасть перед ними на колени и признаться: «Дело в том, что в буфете — труп. Не знаю чей, но мне кажется, что у него борода, как у последнего съемщика. Это был венгр... Он приехал с красавицей женой и снял виллу на три месяца. А через шесть недель пришло письмо из Рима с извещением о том, что они расторгают договор о найме».
Что теперь будет? Полиция... Во всех газетах — сообщение о трупе, найденном в буфете. И никто уже не снимет виллу, где произошло убийство.
«Я бы еще смог как-нибудь выкрутиться, господин голландец, потому что привык ко всему, даже к болезням жены, если б не этот болван, мой сын...»
Шеншолю приходилось буквально лезть из кожи, чтобы платить в лицей за своего шестнадцатилетного мальчишку. А тот, желая пофорсить и подражая богатым товарищам, угнал с набережной Круазет чужой автомобиль и отправился с девочкой в Ниццу.
Машина была разбита вдребезги. Сын получил тяжелый перелом бедра. «Угодил в больницу», как лаконично напечатали газеты. Девушка обезображена. О, господи! А когда ее отец явился в контору Шеншоля!..
Владелец машины, виноторговец из Безье, заявился тоже:
— В исправительный дом!.. Да, сударь!.. Такого сына!..
Он потребовал двадцать восемь тысяч франков. Сошлись на двадцати тысячах. Нелюдим выплатил половину — из денег, полученных за сдачу помещения по доверенности одного парижского клиента.
«Как только заплатят за квартиру...» — написал он домовладельцу.
Тот в ответ телеграфировал:
«Если приезжие не заплатят — выселяйте...»
А теперь Шеншоль стоит с голландцами на террасе, залитой солнцем, над знаменитыми скалами, которые в действительности не были ни пурпурными, ни даже розовыми, как Эстерельские скалы, а только чуть-чуть красноватыми.
Но вилла выглядела почти привлекательно. Было тепло. В полдень сюда донесся перезвон антибских колоколов. Ловцы морских ежей сели за весла.
— Если можно завтра утром заехать за ключами, я завез бы вам чек. Кстати, сколько это стоит?
— Тридцать тысяч.
Стоило ли убеждать их? Шеншоль пробормотал еле слышно, словно заклиная судьбу:
— Тридцать тысяч — крайняя цена... Мой клиент дал мне строгий наказ. Один американский миллиардер, которому в настоящий момент...
Голландцы переглянулись. Неужели женщине не..? Муж назвал ей цифру. К счастью, она в это время любовалась ярко-голубой, с красной полосой лодкой, над которой поднимали золотисто-желтый парус. Жена опустила глаза и, думая, вероятно, о чем-то другом, кивнула головой в знак согласия.
В этот день Шеншоль не навестил сына в больнице. Однако он выполнил все обычные дела: разжег древесный уголь в плите, вскипятил воду, смолол кофе, а когда пробило два часа и солнце подошло к его конторе, опустил выцветшую штору в красно-желтых полосах.
Затем сделал массаж жене, которая из-за мух жила в полутьме, и отправился в книжную лавку, находившуюся за бистро, чтобы поменять ей книгу, бедняга проглатывала ежедневно по роману. Приходилось только удивляться: что она могла видеть в такой темноте?
Потом он занялся писаниной. Чем меньше было у него дел, тем с большим усердием отдавался Шеншоль этому занятию. Стоя за высокой конторкой, он выводил каллиграфическим почерком объявления для своей витрины.
В девять часов вечера он закрыл ставни. Жена спросила еле слышным голосом тяжелобольного человека:
— Что ты собираешься сделать?
— Мне надо уйти. Деловое свидание.
— Ты берешь велосипед? — удивилась она.
— Это за городом. Вернусь поздно. Предстоит крупная сделка. «Пурпурные скалы»...
Тридцать тысяч! Так запросто, не моргнув глазом! Ну и богачи! Последние съемщики дали всего десять тысяч за три месяца, да еще пришлось установить им электрические обогреватели, что влетело Шеншолю в три тысячи франков.
Впрочем, и им это не принесло счастья. Неужели действительно г-н Сариш... Такой достойный человек. Такой представительный, с великолепной бородой. Тип балканского дипломата 1900 года. И жена, может быть, слишком красивая и слишком молодая для него... Не говоря уж о секретаре...
Шеншоль катил на своем старомодном велосипеде по шоссе, заполоненном шикарными машинами и туристскими автобусами.
Поделиться книгой: