Под страхом смерти
Глава I
Первое послание, цветная открытка с изображением дворца негуса в Аддис-Абебе и эфиопской маркой, гласило:
Это было семь месяцев назад. Оскар Лабро получил цветную открытку через несколько недель после свадьбы дочери. В то время у него была привычка вставать в пять часов утра и выходить в своей лодке на рыбную ловлю. Возвращался он обычно около одиннадцати, и почтальон почти всегда успевал пройти раньше, оставив корреспонденцию на полке вешалки в коридоре.
В этот же час мадам Лабро делала уборку в комнатах второго этажа. Спустилась ли она уже после прихода открытки, которая, сверкая яркими красками, лежала на полке, на самом виду? Во всяком случае мужу она ничего не сказала. Он тщетно приглядывался к ней. А почтальон (он же после полудня — столяр) не прочел ли он открытку? А мадемуазель Марта, заведующая почтой?
Мосье Лабро еще выходил иногда на рыбную ловлю, но возвращался раньше, и с десяти часов, еще до того как почтальон отправлялся в свой обход, он уже торчал на почте и ждал, чтобы мадемуазель Марта кончила сортировать письма. Сквозь решетку он наблюдал за ее работой.
— Мне ничего?
— Газеты и проспекты, мосье Лабро. Письмо от вашей дочери.
Значит, у нее хватало времени, чтобы рассмотреть конверты,
прочесть, что на них написано, узнать почерк.
Наконец две недели спустя пришла вторая открытка, и заведующая почтой, протягивая ее, самым натуральным тоном изрекла:
— Подумайте! Как глупо!
Итак, она прочла первую. Эта была уже не из Эфиопии, а из Джибути, и на ней можно было видеть залитый солнцем белый вокзал.
— Какой-то приятель подшучивает над вами, не так ли?
— Шутки не из остроумных,— ответил он.
Так или иначе Жюль приближался. Через месяц он еще более приблизился, так как его третья открытка — на этот раз с видом порта — имела штемпель Порт-Саида.
С этого дня мосье Лабро перестал выходить на рыбную ловлю. От Порт-Саида до Марселя не больше четырех или пяти дней плавания, смотря по тому, какой попадется пароход. А от Марселя до Поркероля поездом или автобусом можно добраться за несколько часов.
На островке, насчитывающем каких-нибудь четыреста жителей, все знают друг друга и окликают по фамилии или по имени. Лабро был единственным, кого называли «мосье», потому что он ничего не делал, потому что у него водились деньги, а также потому, что он когда-то четыре года был мэром островка — Все еще не ловите, мосье Лабро?
И он отвечал сквозь зубы что придется. В это время «Баклан», покинувший Поркероль полчаса назад, уже причаливал к косе Жиана — на той стороне сверкающего пролива: на материке, «во Франции», как говорили островитяне Белым пятнышком он виднелся вдали. По тому, как долго он оставался у пристани, можно было угадать, много ли пассажиров и товаров он принял на борт или же явится почти пустым
Сто шестьдесят восемь раз, изо дня в день, мосье Лабро приходил сюда в ожидании загадочной встречи Каждое утро он видел, как «Баклан», залитый солнцем, отходил от косы Жиана и брал курс на остров. Он становился все больше и больше, вот уже обрисовывались фигуры на палубе, и наконец можно было разглядеть все лица. Пока пароходик маневрировал, подходя к причалу, люди на борту и люди на берегу начинали окликать друг друга.
Приказчик кооператива поднимался на палубу, чтобы выгрузить свои ящики и бочки, почтальон сваливал на тачку корреспонденцию, туристские семьи делали фотоснимки и уходили вслед за слугой в гостиницу
Сто шестьдесят восемь раз! «Под страхом смерти», как говорил Жюль!
Рядом с местом,отведенным для стоянки «Баклана», закрепленная тросом, который то удлинялся, то сокращался в такт с дыханием моря, стояла лодка мосье Лабро, лодка, которую по его заказу построили на материке, прелестная рыбачья лодка, так безукоризненно отлакированная, так хорошо навощенная, так изящно отделанная стеклом и медью, что ее прозвали «Зеркальным шкафом»
Целые годы, месяц за месяцем, мосье Лабро вносил в ее устройство усовершенствования, чтобы сделать ее еще более приятной для глаза и более комфортабельной Несмотря на то что лодка имела всего лишь пять метров в длину, на ней возвышалась каюта, где можно было стоять не нагибаясь, каюта с гранеными стеклами, поистине, скорее, буфет
Сто шестьдесят восемь дней эта лодка оставалась без дела, а ее хозяин приходил сюда в пижаме и шлепанцах и потом брел за тачкой почтальона, чтобы первым прийти па почту.
Около полугода пришлось ему ждать четвертом открытки. Она была отправлена из Египта, из Александрии.
Чем он может заниматься в пути? И прежде всего — чем он занимается в жизни? Каков он собой? Какого возраста? Ему не меньше полусотни, так как самому мосье Лабро пятьдесят
Неаполь. Потом Генуя. Вероятно, он передвигается, принимая в дороге грузы. Но почему он останавливается на несколько недель в каждом порту?
И вдруг— португальская марка! Итак, Жюль не остановился в Марселе. Он дал крюку. Он удалялся.
Ой-ой! Бордо... Он вновь приближался. Одна ночь по железной дороге. Но нет, ибо пришла открытка из Булони, а потом из Антверпена.
— Смешной ваш приятель,— сказала заведующая почтой, которая начала выслеживать открытки.
Рассказывала ли она другим?
И вот в среду, чудесным утром, при море, гладком, словно маслом политом, без морщинки на восхитительно лазурной воде, свершилось.
Жюль прибыл! Лабро почувствовал это, когда «Баклан» был еще более чем в миле от мола и казался игрушечным корабликом На палубе можно было различить мрачную фигуру, подобную тем, что укрепляют на носу корабля. На таком расстоянии она казалась огромной.
Сам Лабро был рослый и плечистый, тоже сильный мужчина, но отяжелел. Человек на носу «Баклана» был выше ростом и толще Большая соломенная шляпа, коричневые парусиновые штаны Его костюм дополняла черная люстриновая куртка. Эта одежда, очень просторная и мягкая, делала его еще более массивным. К тому же,
его неподвижность, чем-то не похожая на неподвижность других людей.
Когда пароход подошел уже настолько близко, что можно было яснее разглядеть друг друга, он наконец зашевелился, словно отделился от пьедестала. Прошел по палубе и при этом очень высоко поднимал правое плечо. Вся правая сторона его фигуры поднималась как нечто целое и затем падала.
Он подошел к Батисту, капитану «Баклана», которого увидел в стеклянной рубке, заговорил с ним. И Лабро сразу показалось, что он уже слышит голос прибывшего. Движением головы тот показал на собравшихся у причала, и Батист, протянув руку, ткнул пальцем в него, Лабро, несомненно сказав:
— Вот он там!
Затем Батист тем же пальцем указал на «Зеркальный шкаф», должно быть пояснив:
— А вот его лодка!
С «Баклана» бросили швартов. Один из рыбаков поймал его и закрепил на кнехте. «Баклан», дав задний ход, наконец причалил. Человек спокойно ждал, не трогаясь с места, и казалось, он ни на кого особенно не смотрит.
Чтобы сойти на берег, он был вынужден высоко поднять правую ногу, и тогда все поняли, что это деревяшка. Он замолотил ею по поверхности мола. Затем обернулся и стал смотреть, как матрос спускает по сходням старый сундук, по-видимому настолько тяжелый и так пообтрепавшийся за долгие годы своего существования, что его пришлось перетянуть веревками.
Мосье Лабро замер на месте, как кролик, загипнотизированный змеей. Всего несколько шагов отделяло их — человека с одной ногой и человека с одним глазом. В их внешнем облике замечалось некоторое сходство. Это были два человека равного возраста, равно плечистые и равной силы.
Своей походкой, такой характерной из-за деревянной ноги, Жюль прошел еще несколько шагов. Вокруг находилось человек сорок: рыбаки в лодках, приказчик кооператива, несколько зевак, Морис из «Ноева ковчега», ожидавший выгрузки съестных припасов для своего ресторана. Тут же вертелась маленькая девочка в красном платье, дочка отставного легионера, сосавшая зеленый леденец.
Жюль остановился, пошарил в кармане и вытащил большущий нож со стопорным вырезом. Он ласкал этот нож взглядом. Потом наклонился. Очевидно, он лишился ноги до бедра, так как согнулся как паяц. Лабро смотрел на него сквозь черные очки, ошарашенный, ничего не понимая. И в это удивительно ясное утро, полное привычных шумов, он подумал: «Под страхом смерти».
Швартов «Зеркального шкафа» был свернут на берегу бухты. Одним ударом своего ножа с широким лезвием Жюль перерубил его, и лодка сперва слегка подпрыгнула, а затем начала медленно дрейфовать по тихой воде.
Тогда люди уставились на этих двух: на человека с одним глазом и на человека с деревянной ногой. Люди смотрели на них и смутно догадывались, что им нужно свести между собой какие-то счеты.
Выходка была нелепа. Но может быть, именно из-за своей нелепости, неожиданности и смехотворности она произвела на зрителей большое впечатление, и только девочка в красном платье залилась смехом, но и она тут же умолкла.
Колченогий выпрямился, по-видимому удовлетворенный. Он с довольным видом оглядел стоявших вокруг, и когда один из рыбаков захотел багром поймать удалявшуюся лодку, бросил ему:
— Оставь это, милейший!
Не злобно. Не грубо. И все же так властно, что рыбак не настаивал и никто больше не пытался оставить уплывавший «Зеркальный шкаф».
А мосье Лабро сейчас же поддержал приезжего:
— Оставь, Виаль! — сказал он.
Люди смутно сознавали, что происходит нечто не совсем обычное. Эти двое что-то сказали. «Потерял глаз!», «Потерял ногу!» — произнесли они одинаковым тоном, почти одинаковым голосом, и у обоих был одинаковый, южный акцепт.
Лабро, чей лоб был покрыт каплями пота, тоже отметил этот акцент, который глубоко растрогал его.
Три шага... Четыре шага... Движение плеча и бедра, рывок деревяшки, и снова голос, который можно было счесть приветливым, который можно было счесть радостным:
— Привет, Оскар!
Зубы Лабро не выпускали трубки, а он сам на несколько мгновений превратился в статую.
— Как видишь, я приехал!
Неужели люди вокруг на самом деле застыли в неподвижности?
— Прошу вас, пойдем ко мне! — раздался из глубины горла голос человека в черных очках.
— Ты не говоришь мне «ты»?
Молчание. Адамово яблоко прыгает вверх и вниз. Трубка дрожит
— Прошу тебя, пойдем ко мне!
— Вот это да! Так-то оно любезнее!..
Приезжий осмотрел Лабро с головы до ног, протянул руку, чтобы пощупать ткань пижамы, указал на шлепанцы.
— Послушай, поздно ты встаешь! Еще не оделся как следует...
Казалось, Лабро сейчас принесет извинения.
— Ничего! Ничего!.. Эй вы, коротышка! Да, повар! — Он обращался к Морису, хозяину «Ковчега», который действительно не вышел ростом и носил белый костюм повара.— Скажите, чтобы мой сундук отнесли к вам, вы отведете мне вашу лучшую комнату
Морис взглянул на Лабро. Лабро сделал утвердительный знак
— Слушаюсь, мосье-.
— Жюль.
— Простите?
— Я сказал, что меня зовут Жюль... Скажи ему, Оскар, что меня зовут Жюль.
— Его зовут Жюль,— послушно повторил бывший мэр.
— Идешь, Оскар?
— Иду.
— Скажи пожалуйста, у тебя с глазами неладно! А ну, сними на минуту очки, чтобы я мог посмотреть!
Лабро помедлил, снял очки, показал выбитый глаз. Жюль присвистнул как бы от восхищения.
— Забавно! Ты не находишь? У тебя один глаз, а у меня одна нога. Ты можешь, знаешь ли, сказать, чтобы привели твою лодку. Она пригодится нам обоим. Потому как я тоже люблю рыбу ловить.. Скажи же им! Чего ты ждешь?