Жестокое сердце

Джон не мог найти свой пятый угол в маленькой каморке, называемой гостиничным номером… Но эти поиски прошли небезуспешно выводом, что этот угол равен 180 градусам, и что больше не нужно убиваться что-либо искать. Дело Джеффри Норриса лежало на столе рядом со старой фотографией, с документом, откуда-то вывалившемся с надписью «Карибское соглашение, октябрь 1962 года», и книгой «Преступление и наказание». Джон был больше чем когда либо не в духе, он сидел на диване, дергал руками и ничего земное его теперь не интересовало.

Этот Джон, казавшийся Кассандре эталоном спокойствия и жесткости теперь нервно сидел на диване. Мысли Джона, как всегда были об одном и том же: о Жаклин и детях, об потерянной карьере и будущем в Чикаго. Но сегодня они все стали какими-то острыми и раздирали душу Джона на мелкие кусочки, стараясь уйти из головы его навеки.

Джону не впервые за две последние недели представилось, как жена входит в пустой Белый Дом 23 ноября 1963 года. Она, ее дети и Линдон, его заместитель, и больше никого нет. Дом пуст и каждый шаг слышится глухо по всему дому. Одиночество и смерть теперь живут для Жаклин в этом доме. А его, Джона, там больше нет, он почему-то тут, в 2000 году, и поделать с этим ничего не может.

Но тут совершенно другие мысли переполнили его голову: «Восходит солнце из-за горизонта, а звезды по одной исчезают с утреннего неба. Солнце радуется своему отражению в океане и его лучи падают на все вокруг, даря всему жизнь. Медленно-медленно распускаются цветы. Пчелки и другие насекомые летят и садятся на них. Где-то раздается голос птички, а в небе, высоковысоко, летит орел. Это был тот же день, когда Жаклин вошла в пустой мертвый дом. Ей было горестно, а всем этим пичужкам, цветкам, облакам и даже солнцу все равно, кто живет, а кто умер. Им все равно, что не стало на земле президента Америки! Они такие же, как и всегда. Непосредственные, живые. Почему люди не научатся у природы этому? Я ничего не значу для них, я для них просто человек. Вот она, правда жизни! Человек остается человеком!»

И теперь все мысли о Жаклин сменились в нем мыслями о природе, все его прошлое казалось таким низким и бессмысленным на фоне этих распускающихся цветов, поющих птиц и восходящего солнца нового дня. Джон никогда не думал, что он посмотрит на свою жизнь как бы изнутри и будет в одно и то же время сидеть в гостиничном номере и зарыт на каком-то кладбище.

«Жаклин, моя дорогая Жаклин, прости меня, пожалуйста, прости все мои чувства, все мои мысли, пойми, я уже не тот великий Кеннеди, гордый и самолюбивый, я стал другим и не нахожу во всей этой кутерьме самого себя. Я смог полюбить другую женщину через две недели после разлуки с тобой. Ты уж прости меня…»

Джон уже не соображал, что происходило вокруг него и все ему казалось мистикой. И тут он увидел в углу номера Жаклин. Она была такой же молодой, как и 37 лет назад, ее черные волосы развевались словно по ветру, и глаза ее, как и всегда сверкали черным огненным блеском, только лицо было мертвенно-белым.

— Жаклин, я… — было крикнул Джон, но видение прервало его.

— Я знаю все, что ты чувствуешь, все, что хочешь, кого ты любишь, я пришла к тебе, чтобы навсегда освободить тебя от прошлого, тяготящего твою душу. Тебе, Джонни, нужна новая жизнь!

— Но я тебя люблю, Жаклин!

— Нельзя любить трупа, Джонни, нельзя, — сказало видение и начало медленно исчезать, успев еще сказать ему, — женись на Касси, ты с ней будешь счастлив, у тебя есть возможности. Прощай… Джонни… Навсегда…

И видение исчезло. Джон оглянулся, но ее нигде не было, он был один. Он на мгновение закрыл глаза, но открыв их, он обнаружил, что Жаклин не было и быть не могло. Это был его внутренний голос.

Одна лишь ночь осталась до начала слушания, но ни прокурор, ни адвокат душевно не были готовы. Но с законом спорить сложно очень, и наутро все собрались в здании суда.

Все было совсем не так, как хотела Кассандра. Прозвучали как-то обыденно и жесткие слова судьи:

— Встать всем, суд идет!

Механически выпрямились колени Кассандры и приподнявшись со своего места на мгновение она вновь села. Она старалась не обращать внимания на Джона. После обыденных забитых фраз судьи она вышла вперед и начала свою речь:

— Итак, для начала и для определенности хочу заметить, что нужно обвинение, вокруг которого я и буду вести дискуссию с мистером Кеннеди. Итак, тема нашего заседания — Джеффри Норрис и его деяния, которые караются законом. Джеффри Норрис, двадцатилетний преступник, опасный для общества, сын недавно осужденного нами на 25 лет Майкла Норриса и его пособник. Кроме пособничества преступнику, Джеффри обвиняется в покушении на мистера Ра-Хорахте и в хищении его жены.

— Простите, мисс Армонти, — вмешался в ее монолог Джон, — но Джеффри не похитил миссис Ра-Хорахте, а увез ее в Даллас с ее же согласия.

— Замечание адвоката будет рассмотрено! — объявил судья, — Я бы вызвал свидетеля, миссис Кэтрин Ра-Хорахте.

Кейти медленно вышла к судье и поклялась на конституции говорить одну лишь правду. Ее взгляд упал на Джеффри, сидящего рядом с Джоном в первом ряду. Джеффри сидел словно забитая птичка и смотрел на нее, как на властителя судеб.

— Вы были при покушении на вашего мужа на месте преступления? услышала Кейти железный вопрос Кассандры.

— Была, — твердо ответила Кейти, — но я была без сознания. Мы втроем плыли на катере и начался шторм. Меня сильно ударило по голове и я потеряла сознание. Потом, по словам Джеффри, катер разбился, а моего мужа унесло в море.

— Затем он вас похитил.

— Не искажайте фактов, мисс Армонти. Я была забита, в шоке, я не знала, что делать, я ждала ребенка, а Джеффри предложил мне уехать куда-нибудь подальше от воспоминаний, чтобы заживить эту рану. Мы были в нескольких городах, а Даллас понравился Джеффри, и мы там остались. Я была тогда в его власти добровольно и подчинялась каждому его слову.

Тут Джон подошел к ней и спросил:

— Кейти, раз все было так, как ты описываешь, почему ты тогда предала его?

— Мистер Кеннеди, я решила вернуться в семью, я решила, что нечего бояться прошлого, хотя и жизнь в Джеффри была терпимой. Зов сердца, понимаете?

— Кейти, насколько я помню твои воспоминания о Джеффри, ты хотела его смерти, — безжалостно вертел Джон.

— Он не совершал ничего противозаконного против меня, это были лишь моральные вспышки ненависти, которые совсем не связаны с тем, о чем здесь идет речь.

Дискуссия с Кейти была окончена. Кассандра же оказалась накауте, но она не сдавалась, а подошла к Джону и заявила:

— Похищение отбрасывается, но осталось у Джеффри еще два смертных греха: покушение и пособничество. Посмотрим, кто эти туры выиграет. Вызываю мистера Ра-Хорахте.

После стандартной клятвы на конституции Тутанхамону был задан естественный вопрос об Александрии, когда Джеффри столкнул его со скалы.

— Ну что, в ту ночь нас в море застал шторм, наше маленькое суденышко раскололось. Кейти сильно ударилась и я бросил все силы, чтобы спасти ее. О Джеффри я ничего не знал, куда он делся. Я подвернул ногу, но все тащил ее к городу. И тут передо мной встал Джеффри и сказал: «Дай ее мне!» я не понял, что он хотел, я посчитал, что он хочет забрать ее… Я оскорбил его очень гадким словом. И его реакция была естественной. Я был тогда лостоин только смерти. Джеффри поступил правильно, иначе забитой пташке нельзя было крылья расправить.

— Хватит! — вдруг крикнула Кассандра. — Я хочу услышать хоть одно нормальное мнение по этому вопросу. Я хочу выслушать мистера Уиндеграунда, который не приверженец этой дурацкой демократии, распыляемой этим Джоном.

— Кассандра, вот где твое больное место. Для тебя есть старость, вчерашний день, а в молодость ты не веришь, — сказал ей Джон.

Кассандра никогда никого не слушала и не обращала ни на чьи слова внимания, но теперь слова Джона задели ее, но она всеми силами старалась не выдавать своего смущения. Она влюбилась в Джона с первого взгляда, и он стал для нее Богом.

— Застрелиться и не жить! — сказала Кассандра такую модную сегодня фразу.

— Ты склонна к самоубийству, — заключил Джон, — а прокурор, склонный к страшному греху не может быть безупречен. Самоубийство, Касси, никого не красит. Терпеть не могу Ромео и Джульетту, которых все воспевают, потому что они самоубийцы. Шекспир воспевал самоубийство. Он грешник, а ты следуешь этим законам. Не стреляйся, я же дело выиграю.

Кассандра молча выслушала красноречивую философию Джона, пожалуй, даже не по теме. Кивнув головой, она вызвала своих следующих свидетелей. А Джон теперь старался не давить на этих людей и решил пустить дело на самотек, тем самым дать кассандре понять, что он якобы сдался, а после всех этих второстепенных свидетельствований нанести Кассандре последний удар и стать победителем.

Это была его проверенная, хорошо выверенная стратегия, после применения которой, Джон всегда выходил из огня победителем. Сначала он строил из себя непобедимого гиганта и некоторые очень слабые противники сразу же бросали с ним всякое дело, затем он притворялся очень слабым перед сильным противником, решившимся все же схлестнуться с ним, что расхолаживало в конце концов противника Джона, а под конец битвы Джон наносил свой последний удар, довольно сильный и свойственный только ему, и побеждал. Конечно, были и поражения, но это из-за непредусмотрительности Джона во второй части его игры.

Кассандра же всегда действовала прямо и раскрывала свои карты, не вихляя и не притворяясь как это делал Джон уже 46 лет его сознательной жизни.

И вот свидетели Кассандры кончились. Чувствуя себя победителем она вышла вперед и гордо, подражая Джону, заявила:

— И что есть по этому поводу у мистера Кеннеди?

— Неопровержимый и самый главный свидетель! — ответил с достоинством Джон. — Я прошу ввести в зал заседаний Майкла Норриса, отца и свидетеля.

У Кассандры не было слов, она не могла и не ожидала такого хода событий. Посчитав, что Джон признал дело безнадежным, она расхолодилась и выложила все, что у нее было. Теперь все обернулось явно не в ее пользу, ведь Майкл специально выдал невиновного сына под суд.

И вот полицейские ввели его, угрюмого преступника, знающего толк в зле. Он смотрел на всех изподлобья, бросая на каждого вражеский взгляд. Когда его подвели к Джону он спросил:

— И что мне за правду дадут?

— За чистосердечное признание я добьюсь скощения срока до 10 лет. Так что, судьба ваша в ваших же руках. Поклянитесь на конституции.

— Эх, мистер Кеннеди, конституция для заключенного, как Библия для атеиста. Просто фигня. Будучи свободным, я бы поклялся, а сейчас не могу, не для меня эта книга, а для вас, свободных.

— Ну если так, я знаю правду все равно, я подтвержу ваши слова, начинайте исповедь.

Майкл перевел дыхание, посмотрел наверх и, почувствовав в душе облегчение, начал рассказ:

— Ну, с чего начать… Все показания Джеффри — голая правда. Да, я хотел только лучшего для него, но я был идиотом, я просто невежда, прочитавший в своей жизни одну лишь бульварную книжицу и посчитал ее Библией, а это была просто пошлятина. Я хотел лучшего для Джеффри, понимаете, я украл его у матери, посчитав, что сделаю его настоящим мужиком. А он, оказывается, сопротивлялся. Этого я сначала и не простил и выдал его. Я знал о его любви к Кейти. Я делал все, чтобы их разлучить, но я увидел, что Джеффри страдает и прекратил. Потом он исчез куда-то, а потом появился дома тощий и слабый. Я ополчился против Уиндеграундов, моих давнишних врагов, Мэри была моей, а Том перехватил ее. Не вините гео, он маленький еще, а вы навалились на него, как на дьявола.

Тут Кассандра не выдержала и спросила:

— Майкл, никак не могу поверить, что в тебе проснулась человечность и ты обвинил во всем себя. Насколько я помню, ты эгоист. Ты сначала предал сына, а теперь выручаешь его? Что-то странно. Это не твой почерк. Объясни, что с тобой сделал этот Кеннеди?

— Душу не объяснишь, дура. Она хочет сначала одного, а потом другого. Был бы шанс, я бы высказал все раньше, да никто не предлагал. Да, я трус, признаю. Я жалкий трус, который, что велят, то и делает. Да и что мне, заключенному терять?

— И что тебе сказал этот Кеннеди, что ты согласился? — наезжала на Майкла Кассандра.

— Он обещал то, что ты только что от него и слышала.

Теперь Кассандра не могла ничего сделать, конституция не была нарушена и она не могла противостоять всему сказанному. Она теперь висела на волоске, и поняла, что она почти проиграла дело. Она это осознала. Но нужен был еще маленький толчок, чтобы сбить ее с пьедестала и этот толчок сделал Джон:

— Мистер Нлоррис, а теперь ваш секрет двадцатилетней давности. Теперь нечего скрывать, скажите, кто мать Джеффри…

— Это совсем не относится к делу, — попыталась сопротивляться Кассандра.

— Это относится к тебе, Касси, — грубым голосом сказал Майкл, — потому что ты судишь своего сына! Так что если ты опустилась до того, чтобы мстить мне, то Джеффри это не должно касаться.

Кассандра не чувствовала и не понимала, что происходило с ней в эти мгновения. Она плыла в тумане и, словно ватная, тяжело свалилась на свое место. Она не могла двигаться, она смотрела то на судью, то на Джона, стоящего в его любимой позе, то на Джеффри, сидящего в таком же, как и она, шоке, то провожала взглядом уводимого Майкла.

Она подозревала такой исход, но не хотела верить в него, она не хотела работать, а только мстить, а теперь она и мстить не могла. Что только она хотела, так это достойно завершить процесс. И вот через минуту шума и смятения в зале, она вновь нашла силы одеть железную маску.

Но никто ее не слушал, она с ее канцелярской болтовней не была никому нужна. Ее вера в конституцию Штатов, ее почитания Рейгана и Буша, последних республиканцев — все это не было нужно, как и она сама. Судья оглушительно стукнул молотком и она замолкла.

— Объявляю амнистию! — железным голосом сказал судья.

Это слово, амнистия, было для Кассандры, как и для Джона, победой. Никто не победил, но никто и не провалился. Они были достойными соперниками и победа одного из них могла закончиться лишь смертью второго. Кассандра подошла к Джеффри, с которого сняли наручники и сказала ему:

— Ты можешь жить у меня, сынок.

— Не надо, мисс Армонти. Я ненавижу двуликих людей. Если бы мне предложили, я бы жил лишь с мистером Кеннеди, да он сам в отеле живет. Я никогда не буду жить у вас, я поступлю в иллинойский университет и поселюсь в общежитии, мне не нужны услуги двуликих людей. Так что, прощай, ма-ма.

Никто не смог остановить Джеффри, выходящего из здания суда. А когда все разошлись, Джон подошел к Кассандре:

— Ничего, Касси, ничего, он все обдумает и к тебе же вернется.

— Тебе все ничего, все, Джон, все пройдет, ты считаешь, но это не так!

Она не могла смириться теперь ни с чем, ей было все равно, что ей скажет Джон, она просто повернулась и пошла к выходу. Но вдруг прямо из-за угла у входа кто-то схватил ее, посадил в машину и увез в неизвестном направлении. Джон успел записать лишь номер машины и сам отправился на поиски Кассандры.

15. Долой всяческие стены!

Несколько дней Джон работал в кабинете Кассандры с переменным успехом и наконец-таки нашел то, что искал: Кассандру похитил мистер Тайлер, изобретатель, как ни странно, а потом Джон добыл еще много интересного и про самого Тайлера. Конечно, Джон мог и забросить все это дело, но отсутствие Кассандры тревожило его и он осознавал, что чем быстрее он покончит со всем этим, тем лучше, ведь могли вмешаться в дело и свыше… Все, открытое Джоном о мистере Тайлере, было довольно внушающим и дело против ученого можно было бы заводить немедленно, но Джон боялся страшного открытия о его и Тутанхамона прошлом и сам решил разобраться во всем.

Дело было 18 декабря. Джон медленно ехал по улицам зимнего Чикаго прямо к дому ничего не подозревающего мистера Тайлера. Это дело мог вести только он, лично, и постороннее вмешательство даже самых близких людей могло вызвать для него нежелательные последствия.

Дом мистера Тайлера был не из бедняцких: это была роскошная вилла, огороженная высоким забором в готическом стиле.

Джон надел темные очки, потому что знал, что мистер Тайлер непременно узнает его с первого же взгляда и позвонил в калитку. Ему открыл невысокий человек довольно приятной наружности в очках, с лысиной на затылке и маленькими шустренькими глазками.

— Мистер Тайлер к вашим услугам, — представился он.

Тайлер вел себя подозрительно открыто с Джоном и довольно приветливо пригласил его войти.

— А я Джон, — представился гость Тайлеру.

— Ну, Джон так Джон, очки можете снять.

— Не могу. Это мой стиль., как у Яузельского, — объяснил Тайлеру Джон.

— Ну стиль так стиль…

Он говорил одну и ту же фразу, подбирая ее к разным ситуациям, чем производил о себе нелестное представление просточка и дурачка.

Дом Тайлера внутри выглядел так же богато, как и снаружи, а лабораторий и следов опытов вовсе не было видно, как не слышно было угарного запаха.

— Вот моя жена, Жанна, — представил Тайлер Джону Жанну Д'Арк, — она француженка и говорит, к сожалению только по-французски.

— Mercy, Je ne pas parle Frances, — еле-еле сказал Джон, чтобы скрыть свои возможности в иностранных языках, чтобы не расходовать силы на болтовню с дамой, будь она даже Жанной Д'Арк.

— Печально, но не знаете, так не знаете, — сказал Тайлер.

— Я к вам, вообще-то по делу, — начал Джон, — я узнал тут из газет, что вы изобрели машину времени и…

— Вы зря тратите время, Джон. Ее у меня украли очень давно, а вам информация запоздала.

— Но я же из Чикаго. Я просто…

— Просто, не просто, а вам тут делать нечего, совсем нечего!

Теперь Джон начал выкладывать свои карты довольно неосторожно:

— А Кассандра Армонти к вам не заходила?

Тайлер понял, к чему идет дело, он взял Джона за больную руку, с которой Джон недавно снял гипс, провел его к выходу и закрыл за ним дверь.

Джон, конечно, не ожидал такого хамоватого поведения от профессора, но делать было нечего. Он знал лишь, что Кассандра была в этом доме наверняка.

Джон прислонился легко рукой к стене дома и перевел дыхание. Теперь он никак не мог попасть к Тайлеру в дом и только чудо могло спасти его репутацию и жизнь Кассандры.

И чудо свершилось! Совершенно неожиданное чудо. Джон вдруг обнаружил, что рука, которой он прислонился к стене, провалилась в стену по локоть. Он с ужасом выдернул руку и некоторое время стоял в шоке, но потом ему в голову пришла гениальная идея. Джон засунул в стену обе руки, ногу и голову. О, это было грандиозно! Он мог ходить сквозь стены, это были его козырные карты, с помощью которых он мог победить не только Тайлера, он, пришелец из прошлого, виртуальная реальность.

Джону удалось в темноте проникнуть в комнату, где Тайлер допрашивал Кассандру:

— Я никогда, ничего не слышала, я не могу вам помочь, я не видела вашего заявления, — говорила Кассандра Тайлеру.