Видя, что Рипарфон заколебался, Эктор, улыбаясь, закончил:

— И в подобном наряде?

— Ну, не отпираюсь, — продолжил герцог. — Знаете, я имею привычку говорить, что думаю. Так вот, не скрою, что прежде чем публично признать в вас одного из моих родственников, хотел бы получить соответствующие доказательства.

— Стало быть, вы мне не доверяете?

— Милостивый государь, я всегда смотрел на все, что относится к достоинству нашего рода, очень серьезно. Я горжусь своим именем и не желаю его компрометировать. Вы, правда, кажетесь честным человеком, но я вас, по-моему, не оскорбляю. Ведь моя вполне понятная осмотрительность должна бы послужить вам доказательством, насколько я дорожу теми, кто состоит со мной в родстве.

— Да к тому же, — вскричал его друг с хлыстиком, — мы живем в такое время и в такой стране, где всякие шатаются по полям, охотно выдавая себя не за тех, кто они есть, и пользуясь тем, что им не принадлежит. Совсем недавно я встретил в Шамбери одного мошенника, выдававшего себя за принца, уж не помню для какой надобности. Так мне пришлось его отстегать, чтобы заставить признаться, что он просто лакей и что весь род его был таким же в течение, по крайней мере, десятка поколений.

Солдат взглянул на него, улыбнулся и снова обратился к герцогу.

— Я сам достаточно горд, — ответил он, — чтобы не понять и не извинить за проявление истинной гордости. А теперь, раз уж вы, герцог, хотите иметь доказательства, вы их получите. Первое. Вспомните, что одна урожденная Рипарфон вышла замуж за моего деда, а одна урожденная Шавайе стала супругой одного из Рипарфонов. Вы являетесь, как я предполагаю, внуком первой из них, я — внуком второй, и мы дети двоюродных братьев. Второе. Однажды наши отцы встретились друг с другом. Было это во Вьенне, в провинции Дофине, лет двенадцать назад. Вы, возможно, помните маленького шалуна, скакавшего, как бешеный, на жеребенке, да так, что он чуть не разбил себе голову о стену.

— Ну как же, помню, — перебил его герцог, — хорошо помню. До сих пор вижу глубокую рану, которую он сделал себе на лбу. Еще бы чуть — и он не вынес бы удара…

— Так взгляните, сударь, — в свою очередь прервал солдат, отбрасывая прядь волос, скрывавшую глубокий шрам.

— Довольно, маркиз, — ответил герцог, — как только я стал слушать ваш рассказ, воспоминания нахлынули на меня. Ваша мимика, ваш голос, взгляд, — все напоминает мне прошлое, которое я слишком скоро забыл. Простите ли вы мне это?

Герцог раскрыл объятия, и двое молодых людей обнялись по обычаю того времени.

— Теперь, кузен, позвольте мне представить вам моего друга, графа Поля-Эмиля де Фуркево.

Молодые люди вежливо раскланялись. Но тут де Фуркево взглянул на Эктора и произнес:

— Мне кажется, я проявил невежливость минуту назад, обойдясь с вами чересчур грубо.

— Признаться, я тоже так думаю, — ответил тот.

— Так докажите же, маркиз, что вы и в самом деле забыли мою опрометчивость. Извлеките-ка, пожалуй, на пару минут ту огромную шпагу, за которую по-прежнему держитесь.

— Именно это я и хотел вам предложить.

— Да вы что, господа!.. Одумайтесь! — вскричал герцог.

— Но почему же, — возразил Эктор, — ведь граф говорил несколько…ну скажем, свободно, и я отвечал ему тем же. Знакомство состоялось лишь наполовину, и надо его довершить.

— И я очень этого желаю, — добавил Фуркево. — Я чувствую к вашему братцу, дорогой герцог, удивительную симпатию. Удар шпаги её запечатлеет.

Видя, что герцог колеблется, Эктор и Фуркево продолжили уговоры:

— Чего вы боитесь? — вопрошал первый. — Указов? Судилища маршалов? Бастилий? Но ведь мы в двух сотнях лье от Марли и никто ничего не узнает, а дела идут слишком хорошо, чтобы их затормозить.

— Ей-Богу, дорогой герцог, вы сделались бы свирепее африканского тигра, если бы лишили меня единственного удовольствия, которое может положить конец однообразию моего существования здесь. Вот уже два дня, как я в армии, и все эти сорок восемь часов я ужасно скучал. Теперь же, когда мне представляется случай повеселиться, вы хотите отнять его у меня. Да я лучше соглашусь быть убитым десять раз, чем не драться ни одного. — Так увещевал герцога второй.

— Ну, дорогой кузен, будьте же хоть немного снисходительнее и позвольте нам чуточку подраться. — Понятно, это был Эктор.

Что же вы думаете? Хладнокровие де Шавайе и комическое негодование де Фуркево заставили-таки герцога улыбнуться.

Тот самый холм с липами и осинами, о котором говорилось выше, был быстро занят. Кустарники удачно огораживали от прохожих.

— Вот место, очень подходящее для такого рода развлечений, — заметил Поль, не скрывавший своего восторга.

И выдернув шпагу из ножен, он яростно набросился на дерево, нанося удары. Зато Эктор просто бросил свой огромный плащ на траву и обнажил шпагу.

— Прошу вас, — обратился он к Полю. И подойдя к графу, попросил у него на минуту его шпагу.

— Эге, — произнес он, примерив её со своею, — да ведь ваша шпага короче моей на четыре-пять дюймов. Нет, это просто игрушка!

— Ну и что же? — вопросил его соперник.

— Предлагаю поменяться.

— Вы что же, маркиз, хотите взяться за старое? Есть предложения хуже обиды.

— Думаю, вы поступили бы так же, будь вы на моем месте. Но можно примирить нас обоих. Пусть герцог даст мне свою шпагу, и мы уравняемся в шансах.

— А не покажется ли вам она слишком короткой после вашей привычки к оружию немецкого рейтара? — спросил граф.

— Чепуха! Любая шпага будет достаточно длинной, чтобы я мог с вами расплатиться.

Рипарфон передал свою шпагу Эктору, и тот, раскланявшись с Полем, скрестил с ним оружие.

— Наконец-то! — вскричал Поль. — Теперь можно будет говорить, что не всем приходится скучать на земле герцога Савойского.

На его губах играла самая веселая улыбка, а глаза светились ярким блеском.

Через десять секунд схватки Рипарфону уже казалось, что его троюродный брат солдат работал шпагой, как лучший учитель-фехтовальщик Версаля. Он не отводил эфеса от тела, а его кисть казалась железной.

»— За обретение родственника, — думал герцог, — я поплачусь другом».

Граф же, казалось, не подозревал этого и нападал на де Шавайе с отчаянным безрассудством.

При пятой или шестой его атаке, когда он совсем вошел в азарт, маркиз стал в первую позицию и ответил таким быстрым ударом, что шпага пронзила плечо графа прежде, чем тот успел отскочить. Несколько капель крови выступили на его одежде. Маркиз бросил оружие.

Фуркево подбежал к нему.

— Вашу руку, сударь, прошу вас, удостойте меня вашей дружбы, — вскричал он.

— От всего сердца, — ответил Эктор.

— Дорогой маркиз, позвольте мне обнять вас. Но какой превосходный удар! Всего лишь царапина, но вы вполне могли пронзить меня насквозь! Да не отпирайтесь! Разве я не видел, какой был удар? Пуля не летит быстрее!

— Чего же вы хотели, граф, все делают, как могут.

— Черт возьми! Да вы многое можете! Вы мне покажете этот удар?

— О, он очень прост.

— В его простоте я не сомневаюсь, как и в его превосходных качествах… Вы заметили, дорогой Ги, — продолжал Поль, обращаясь к Рипарфону, — что нападение шло в кварту: маркиз едва повернул руку, и я почувствовал острие шпаги прежде, чем увидел ее…Взгляните сюда, ведь бант, подаренный мне Сидализой при отъезде из Парижа, проколот насквозь.

— Несомненно, кузен, рука у вас быстрая и верная, — признал Рипарфон.

— Господа, тут нет больших достоинств с моей стороны, — возразил Эктор. — Ведь зная немногое, надобно же, по крайней мере, знать его хорошо.

— Поэтому я всего лишь ученик! — вскричал вызывающе Фуркево. Глаза его решительно остановились на Экторе, в то время как правая рука лежала на банте из лент желтого цвета, окропленных кровью.

— Ученик, для которого мало кто сможет быть учителем…

— Ага! — воскликнул де Рипарфон, услышав этот ответ, вежливость которого не скрывала некоторого тщеславия.

Между тем де Шавайе, улыбаясь, продолжал:

— Но нападаете вы чересчур быстро и часто для того, чтобы успеть защититься.

Произнеся эти слова, он поднял свою длинную шпагу с земли и вложил её в ножны; оба новых знакомца последовали его примеру и отправились к войсковому стану.

Когда они сошли с холма, Эктор спросил:

— Не придала ли вам аппетита наша шалость, господа?

— О, если бы мы были в Версале, думаю, что самый лучший обед не имел бы лучших собеседников, чем мы. Но в этой стране сурков какое же удовольствие могут порядочные люди испытывать за столом?

— Тогда позвольте мне, господа, предложить вам скромную трапезу — трапезу солдата, предупреждаю вас.

— Ммм…да? — произнес Рипарфон, бросая на кузена косой взгляд, значение которого тот не мог не понять.

— Что ж, вы судите о кухне по моему платью, — заметил Эктор, — а оно, признайтесь, не сулит блестящих впечатлений.

— Да ничего, — перебил Фуркево, — не мешает все же попробовать. Глядя на то, как идут дела в Турине, я не думаю, чтобы между обедом герцога и пэра и обедом простого солдата была большая разница…

— Я вижу, вы не забыли моего вчерашнего ужина, — с улыбкой произнес де Рипарфон.

— Может быть, может быть…

— Боюсь, вы будете так же долго помнить и мой обед, — подхватил де Шавайе.

— Да будет на то воля Божья, — глубокомысленно заключил Поль.

Эктор свернул на тропинку, ведшую в прибрежную часть лагеря. Здесь располагались войска бригады мсье де Гершуа, и также царили скука, уныние и тишина. Отличие состояло лишь в том, что можно было заметить солдат на берегу По, вооруженных длинными жердями и явно что-то карауливших, точь-в-точь как рыбаки с удочками в руках. Иногда кто-нибудь из них по выступающим из воды камням входил в русло руки, стараясь жердью подтянуть к берегу плывущий в воде предмет.

— Что делают эти часовые? — спросил Фуркево.

— Удят порох, — отвечал де Шавайе.

Граф уставился на него с изумлением.

— Да это очень просто, — отвечал солдат. — Неприятель, расположившись выше по течению, сплавляет вниз порох, пользуясь при этом мехами. Вода же их доставляет мсье де Тону. Сей господин полагает, что пороху у него недостаточно, мы же считаем, что он нам нужнее. Впрочем, что из этого получается, вы увидите сами.

Они приблизились к берегу. Как раз один солдат шел по камням, между которыми струилась вода. Гибким шестом он пытался подогнать к себе тяжелый мех, вздувшийся бок которого высовывался из воды. Но едва шест касался мохнатой шкуры, мех погружался в воду, которая увлекала его все дальше.

Трижды солдат тыкал в мех и трижды тот погружался в воду. В четвертый раз, столь же неудачный, как и первые три, выведенный из терпения рыбак швырнул шест прямо в мех. Оба — шест и мех — дружно поплыли дальше по течению. Тогда солдат сделал было шаг вперед, как человек, решившийся на отважный поступок. Он готов был уже войти в воду, но тут ему в голову пришла мысль окунуть в неё руку.

— Ну уж нет, — сказал он, стряхивая воду с руки, — чересчур холодна. — И он с достоинством возвратился на берег, стараясь не замочить ноги.

— Теперь вы убедились, каков при этом результат? — спросил де Шавайе графа.

— Да, я вижу, что этим негодяям удобней вместо насморка получать пушечные ядра.

Вся троица прошла ещё шагов сто и остановилась на опушке виноградника, где были возведены ряды палаток.

— В этом королевском полку служу я, господа, — произнес Эктор и, указывая на палатку возле миндального дерева, добавил: — А это мое жилище. Итак, место найдено, теперь поищем повара.

Они прошли ещё несколько шагов по направлению к миндальному дереву. Эктор сложил руки рупором и прокричал:

— Эй, Кок-Эрон, Кок-Эро-о-он!

На повторный зов из соседней палатки высунулась чья-то голова, за ней показалось худое и костлявое тело, далее потянулись длинные, подобные ходулям, ноги, и наконец показался долговязый солдат. Даже если он стоял перед вами прямо, казалось, будто смотришь на него всегда только с боку. Выпрямив свои ходули, он важно произнес:

— Ну, маркиз, не стоит кричать так громко, когда человек уже рядом.

— Ладно-ладно, братец, — сказал Эктор, подойдя к Кок-Эрону, ударил его по плечу и сказал:

— Вот, рекомендую тебе двух господ. И хоть я не так давно с ними знаком, но почитаю как старинных друзей. Господин де Рипарфон — мой родственник, а с господином де Фуркево я успел подраться на дуэли.

Кок-Эрон важно отвесил поклоны гостям.

— Ну-с, поскольку ты теперь знаешь, с кем имеешь дело, — продолжил Эктор, — я заранее предупреждаю тебя, мой старый товарищ, что я пригласил этих господ на обед. Голодны же мы очень.

— А, так вы голодны?

— Вот именно. Аппетит, знаешь, чертовский… Ты же понимаешь: свежий воздух, много движений, время обеда…

— Прекрасно. И чем же вы думаете угощать ваших приятелей?

— Да тем, что ты дашь.

— То есть ничем?

— Разве у тебя ничего нет?

— Ничего.

— Маловато…

— Черт побери, — прошептал де Фуркево, — даже и того меньше.