— Я думаю, тебе нужно расслабиться. Хотя, конечно, я могу тебя понять. Первая операция — это всегда волнительно. Может, выпьем?
— Было бы неплохо, — кивнул Боаз, протягивая руку к пепельнице. — Мне, пожалуйста, виски. А лейтенанту надо чего-нибудь покрепче. Для успокоения нервов.
Гилад удивленно ахнул.
— Выпить? Да вы что! Когда на нашей ответственности десять человеческих жизней?!
— Если после стакана виски ты будешь пьян настолько, что не сможешь следить за экраном, тебе мы наливать не будем.
— Полно, капитан, — сказал Боаз и поднялся. — Вам я тоже наливаю виски?
— Да. Итак, подытожим. Три стакана. И побыстрее, майор, а то ваши чаевые останутся у меня в кармане.
Гилад проводил Боаза взглядом и вздохнул.
— Это нормально — когда начальник штаба и главный стратег пьют… вот так? — спросил он.
— Нет, — ответил тот коротко. — И нервничать — это тоже ненормально. Но ты нервничаешь. И мы с Боазом нервничаем. Только мы нервничаем немного иначе. Пьем и отпускаем дурацкие шутки. На данный момент от нас ничего не зависит, а поэтому ты просто смотришь на экран. У тебя есть выбор — либо рвать на себе волосы и думать о том, что могло случиться самое плохое, либо выпить и расслабиться. Женщинам сюда нельзя, так что в полной мере мы расслабиться не сможем. Хотя можно пригласить Габриэль. У тебя, наверное, уже устали глаза. Что ты думаешь по этому поводу?
Гилад потушил сигарету в пепельнице и отогнал от лица струйки дыма.
— Я думаю, что у тебя идиотские шутки, — заявил он. — И они убивают меня каждый раз, хотя я уже давно должен был к ним привыкнуть. Такое впечатление, будто у тебя железные нервы.
— Тебе предстоит многое понять. Всему свой срок.
Консультант закивал, соглашаясь. Он знал, что в некоторых ситуациях спорить с руководителем бессмысленно.
С того момента, как нога лейтенанта Гилада Гордона впервые переступила порог офиса главного аналитика, прошло чуть больше года, но этот день он помнил хорошо. Холодный зимний день — с самого утра он не мог согреться и продолжал дрожать даже тогда, когда оказался в теплой приемной.
Гилад чувствовал себя неуверенно, но старался держаться как можно достойнее. Рыжеволосая Габриэль (тогда она еще была рыжеволосой — оттенок ее волос менялся раз в три месяца) попросила гостя подождать и пригласила его сесть рядом. Некоторое время гость не мог решить, куда ему смотреть: на декольте секретаря, которое противоречило всем правилам дресс-кода, на практически не прикрытые юбкой делового костюма ноги или же в глаза, выражение которых вполне соответствовало внешнему виду Габриэль. После мучительных раздумий он решил сосредоточить внимание на фотографии, которая висела на стене под дипломом (степень бакалавра по психологии и руководству, Иерусалимский еврейский университет). На фотографии были запечатлены двое — мужчина в военной форме и Габриэль. Мужчина держал ее под руку и смотрел в камеру, а Габриэль смотрела на него. Улыбалась она так лучезарно, что Гилад решил, что это ее муж.
— Это капитан, — развеяла его сомнения Габриэль.
За пять минут, которые Гилад провел в приемной, он успел выслушать целую лекцию о своем будущем руководителе. Если хотя бы малая часть из этого была правдой, иметь такого начальника он не пожелал бы никому. Гилад осведомился, откуда у Габриэль такая информация. В ответ на это она тряхнула головой и спросила:
— Мальчик мой, ты знаешь, сколько я тут работаю?
Глянув на часы, она подняла трубку служебного телефона и нажала одну из кнопок.
— Да, сэр, — сказала она. — Хорошо, я скажу ему, что он может войти.
Кабинет капитана Землянских был просторным и светлым, а воздух в нем — хоть и теплым (работавший кондиционер старался, как мог), но свежим. Все условия для плодотворной интеллектуальной работы были соблюдены.
Гилад ожидал увидеть хозяина кабинета за столом, но кресло пустовало. Главный аналитик стоял у окна, сложив руки за спиной. Позже Гилад узнал, что он любит кабинеты с большими окнами: изучение «пейзажа» помогало ему упорядочить мысли, восстановить энергию или принять какое-то решение. Не решаясь войти и помешать, Гилад замер на пороге.
На главном аналитике был деловой костюм, который не только не скрывал, но и подчеркивал осанку офицера — в период армейской службы Гилад не раз замечал, что так преподносит себя именно офицерский состав. Капитан Землянских стоял без движения, не считая нужным повернуться к гостю. Гилад подумал, что он напоминает ему статую древнегреческого бога.
Наконец хозяин кабинета повернулся к нему и окинул практически не заинтересованным взглядом. Только спустя несколько месяцев Гилад заметил, что такой взгляд позволяет главному аналитику сделать много выводов о новых знакомых. Он изучал гостя спокойно и уверенно, но не высокомерно и не свысока. Взгляд этот напоминал взгляд ученого, который узнал что-то новое, но еще не понял, научный феномен ли это или пустая трата времени. После этого капитан Землянских кивнул — скорее, самому себе, чем Гиладу — и жестом указал ему на свободный стул. Гилад так же молчаливо поблагодарил его и присел.
Главный аналитик сел в свое кресло.
— Доброе утро, Гилад, — сказал он. — Надеюсь, вы не простудились? Меня знобит уже второй день.
Оказалось, что у капитана Землянских низкий и немного хрипловатый голос — голос человека, который любит говорить на повышенных тонах.
— Не простудился, но промок, сэр, — честно ответил Гилад.
— «Капитан Землянских», «главный аналитик», «господин Землянских», «Константин» — но только не «сэр». Давайте сойдемся на «капитане Землянских». Или же говорите просто «капитан». Я знаю, чт мою фамилию сложно произнести с первого раза. — Он достал из кармана очки, но не надел их, а бегло просмотрел через них лежавшее на столе резюме Гилада — так, будто очки были увеличительным стеклом. — Итак, лейтенант Гилад Гордон. С отличием окончили университет, факультет стратегии и аналитики. Боевой офицер, принимали участие во второй ливанской войне. По причине того, что армия не дала вам возможность в полной мере раскрыть свой потенциал, вы решили оставить службу. Женаты. Как давно произошло это душераздирающее… прошу прощения, знаменательное событие?
Гилад посмотрел на руки капитана Землянских, но обручального кольца не заметил.
— Три с половиной года назад, — ответил он поспешно, решив, что пауза затянулась.
— Вы счастливы в браке?
— Очень счастлив.
— Это хорошо, — глубокомысленно произнес главный аналитик, взял со стола карандаш и повертел его в пальцах. — Не хочу вас расстраивать, Гилад, но я приношу своим консультантам несчастья. Они разводятся один за другим. Все началось с меня.
— Я… даже не знаю, что и сказать, капитан, — натянуто улыбнулся Гилад. — Думаю, это суеверие…
— Женатый человек может позволить себе так рассуждать, вы не находите?
Капитан Землянских сделал паузу и рассмеялся.
— У меня своеобразное чувство юмора. На самом деле, я просто не хотел, чтобы наше общение начиналось с серьезных вопросов и ответов. Тем более что Габриэль, разумеется, уже рассказала вам о том, что я за человек. Она сидит там не только для того, чтобы отвечать на звонки и готовить мне кофе, но и для того, чтобы развлекать гостей. А что может быть лучше, чем рассказ о злом начальнике? Простите за неудачную шутку. В будущем я постараюсь шутить более достойно. Хотя, зная себя, могу сказать, что мне лучше вообще воздерживаться от шуток. Итак, лейтенант Гилад Гордон, вы пришли ко мне в офис в девять утра. Вы отвлекаете меня от работы, которой у меня предостаточно. Я могу оказать вам какую-нибудь особую услугу?
Гилад поднял брови, заподозрив, что этот вопрос является очередной шуткой.
— Я… был бы рад получить место вашего консультанта, — ответил он.
— Вы были бы рады получить место моего консультанта, — повторил капитан Землянских. — Да, я изучил ваше резюме. К слову сказать, оно отлично составлено. Грамотно, информативно, лаконично. — Хозяин кабинета достал сигареты и предложил их собеседнику. — Угощайтесь.
Гилад благодарно кивнул, но от предложенных сигарет отказался, выложив на стол свои.
— Вы курите довольно давно, — снова заговорил главный аналитик. — Ваша жена ничего не говорит по этому поводу?
— Разве что просит курить вне дома, — улыбнулся Гилад.
— Женщины любят фразу «кури вне дома». Популярнее этой только фраза «мне нечего надеть». — Капитан Землянских взял со стола лист для заметок и принялся на нем что-то набрасывать. — Знаете, Гилад, я ненавижу собеседования. Не понимаю, зачем их придумали. Я уже сейчас вижу, что вы — тот человек, которого я давно ищу. Но кто-то решил, что я должен тратить свое и ваше время и задавать глупые вопросы. Вы ответственны, не боитесь работы, вы профессионал. Кроме того, вы скромны и сдержанны, что тоже можно отнести к вашим плюсам. А вот легкую форму социофобии я к вашим плюсам не отношу. Кроме того, вы боитесь красивых женщин. Да?
Гилад некоторое время молчал, вспоминая, что из вышесказанного написано в резюме, а что — нет. Теперь он начал понимать, почему при упоминании о капитане Землянских сотрудники его отдела меняются в лице и начинают говорить тише, даже если его нет рядом.
— У меня действительно социофобия, — наконец, заговорил он, — а… красивых женщин я на самом деле побаиваюсь.
— Я могу позволить себе рассказать о вас что-нибудь еще?
Гилад развел руками. Главный аналитик воспринял это как согласие.
— Вы эстет, вы вегетарианец, пьете слишком много кофе и курите как минимум пачку сигарет в день. Иногда больше. У вас врожденные актерские способности, которыми вы так и не воспользовались. Вы любите спокойную и размеренную жизнь, вы нерешительны, иногда даже застенчивы… Чем вы занимаетесь в свободное время, Гилад?
— Я фотограф.
— Это был ваш сознательный выбор — отказаться от мяса?
— Не думал, что собеседование окажется сеансом чтения мыслей, — рассмеялся Гилад.
— Ну что вы, друг мой. Я не умею читать мысли, хотя не отказался бы от такого дара. Или, если выразиться точнее, навыка. Просто физиогномика — одно из моих многочисленных хобби. Может быть, вам рассказать что-нибудь обо мне? Мне кажется, что это невежливо — говорить только о вас. Правда, я даже не знаю, что могу рассказать. По происхождению я иранец, исповедую, если так можно выразиться, зороастризм… Что там еще нужно для того, чтобы охарактеризовать себя? Давайте поговорим о вас. У меня это лучше получается.
После этой фразы Гилад окончательно убедился в том, что ему достался исключительный начальник во всех смыслах этого слова.
Потом его ожидали другие сюрпризы. Он узнал, что определение «многочисленные» для количества хобби капитана Землянских не подходит — оно не охватывает и десятой доли этих хобби. Гиладу казалось, что главного аналитика интересует все. То, как его начальник успевал работать по двенадцать часов в сутки (а иногда и больше), рисовать, заниматься музыкой, самостоятельно изучать психиатрию, серьезно заниматься биржевыми расчетами, читать по три книги на разных языках в неделю и изучать еще один язык, оставалось загадкой.
Окружение главного аналитика делилось на три группы. В первой группе были влюбленные в него женщины. Во второй группе были те сотрудники, которых капитан Землянских подавлял одним только фактом своего присутствия. А в третьей группе, состоявшей из особо приближенных к нему людей, находились те, кого его пример вдохновлял. За время работы Гилад незаметно для себя переместился из второй группы в третью.
Когда Боаз принес «заказ», капитан Землянских посмотрел на часы и зевнул.
— Еще шесть часов, — сказал он.
— Ты опять не спал всю ночь? — спросил майор Толедано, вглядевшись в лицо коллеги. — Что за глупая привычка — не спать в ночь перед операцией?
— Этотрадиция.
— А если тебе станет плохо, как прикажешь себя вести? Делать тебе искусственное дыхание?
— Приказываю делать все, что в ваших силах, кроме искусственного дыхания изо рта в рот, майор. К этому я не готов психологически.
Боаз поднял стакан.
— Ладно. Читать тебе нотации — это дурное дело. Ваше здоровье, джентльмены.
Гилад пару секунд разглядывал содержимое стакана, сделал пару глотков и поморщился.
— Я не могу поверить в то, что пью на работе.
— Но ведь я уже все тебе объяснил, — произнес Константин, возвращая стакан на стол. — И если уж на то пошло, нервничать должен я, а не ты. Потому что если в очередной раз что-то пойдет не так, мне придется плохо.
— В очередной раз? — переспросил Гилад. — Но я думал, что… мы почти год собирали информацию об этой группировке, и я решил что мы ничего о ней не знаем.
— Я завидую людям, которые мало знают. Они спят глубоко и без кошмаров. Что скажете, майор?
Боаз глубокомысленно кивнул, подумывая, не закурить ли еще.
— Мы долго наблюдаем за ними, — сказал он, обращаясь к Гиладу. — Это началось еще до смерти Ицхака.
— Кто такой Ицхак? — задал очередной вопрос Гилад.
— Об этом тебе расскажет твой начальник, — проговорил Боаз с улыбкой человека, который счастливо избежал неприятных объяснений. — Он отличился в этой истории так, что долго этого не забудет.
Константин, судя по всему, не был в восторге от предоставленной ему роли рассказчика, но отступать было некуда.
— Майор Ицхак Бен Шаббат руководил отделом по ведению допросов. Или, как любят говорить у нас, был «комиссаром».
— Хорошо, — кивнул Гилад. — Но при чем тут террористическая группировка? С каких пор этим занимается отдел допросов?
— Когда я получил пост главного аналитика, отдел собирал информацию о группировке. А Ицхак, который, как известно, не мог пройти мимо…
Боаз недовольно постучал ладонью по столу.
— Капитан, я не думаю, что следует добавлять подробности. Может, мы оставим ваши с «комиссаром» конфликты за кадром? Это не имеет отношения к истории.
— Еще как имеет, — упрямо заявил Константин, и Боаз сник, тяжело вздохнув. — Ицхак на правах бывшего аналитика помогал нам, как мог. В конце концов, он нашел какой-то сверхсекретный материал, о котором не хотел говорить, но был уверен в том, что держит в руках нечто очень важное. Майор Толедано решил, что представился хороший момент добраться до руководства группировки. «Комиссар» вызвался участвовать в операции. Он должен был встретиться с одним из руководителей группировки и получить от него информацию, о которой никто толком ничего не знал.
Гилад снова взял свой стакан и задумчиво покрутил его в руках.
— Вы просто взяли и поверили ему на слово? — спросил он.
— Доступ к этим данным имел ограниченный круг людей, и майор Толедано в этот круг не входил, так что пришлось поверить. Мы отговаривали Ицхака от этой затеи, но он стоял на своем, так как был упрямым ослом. В конце концов, майор Толедано на свой страх и риск согласился и занялся планированием операции. Шансы на успех мы оценивали как пятьдесят на пятьдесят, но «комиссар» упрямился до сих пор. В назначенный день он полетел в Дамаск, а мы принялись ждать утра следующего дня для того, чтобы начать операцию. Вечером того же дня мне позвонил человек, назвавшийся Мустафой. Он представился как независимое, но заинтересованное лицо, и сообщил мне об имеющейся у «комиссара» информации. После чего сказал, что Ицхаку следует вернуться обратно, потому что, находясь в Дамаске, он подвергает опасности человеческие жизни. Разумеется, я не поверил «независимому, но заинтересованному лицу». Но Мустафа назвал мне несколько имен, которые заставили меня засомневаться. Я попросил четверть часа и сказал, что должен проверить информацию. Добытый «комиссаром» материал оказался бомбой, которая могла взорваться от любого неверного движения. Но поделиться информацией с майором Толедано я не мог, так как это повлекло бы за собой неприятные последствия — в лучшем случае я распрощался бы со своим допуском и, соответственно, с должностью. Наладить связь с «комиссаром» я не смог. А поэтому единственное, что я мог сделать — это отправиться в Дамаск и предупредить его лично.
— И ты полетел в Дамаск? Просто сорвался — и полетел? На ночь глядя?!
Константин кивнул.
— Ицхак, разумеется, не принял меня с распростертыми объятиями. Он посоветовал мне возвращаться и еще раз уверил в том, что все будет хорошо. Никакие уговоры на него не действовали. Я говорил, что знаю, какой информацией он располагает, предупреждал, что любое действие повлечет за собой катастрофу. Но все было напрасно. Я злился, угрожал, говорил, что если он сейчас же не соберет вещи и не поедет со мной, то ему придется расстаться с жизнью. Но «комиссар» только качал головой. По возвращении я узнал, что Ицхака застрелили в номере отеля. Застрелили из пистолета, модель которого совпадает с моделью моего табельного оружия. И, что еще хуже — застрелили через час после того, как мы расстались. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев — все было сработано очень чисто. Командование решило не отменять операцию, но противник уже был настороже. Думаю, о том, что было дальше, говорить не стоит.
— Да, невесело, — резюмировал Гилад. — Тебе повезло, что ты остался при погонах и на свободе…
— Это еще не конец, — продолжил Константин. — После того, как я стал главным подозреваемым, проходящим по этому делу, к нам попала кассета с записью нашего с «комиссаром» разговора. Никто до сих пор и понятия не имеет, откуда взялась эта кассета, но важен сам факт — на ней были доказательства моей вины. Можно было сказать, что такое оружие есть не только у меня, а то, что я был у «комиссара» тем вечером — это совпадение. Но вряд ли можно было отрицать тот факт, что один из собеседников угрожал другому. Контекст происходящего был известен только мне и Ицхаку, а вне контекста все выглядело как угроза. Что ни говори, а фраза вроде «собирай вещи, или живым ты отсюда не уедешь» звучит не двусмысленно. Узнай я, кто принес эту кассету, я бы перерезал ему горло, но «доброжелатель» решил остаться неизвестным. Я провел семь незабываемых суток в тюремной камере и отправился под трибунал. Трибунал решил освободить меня и передать мне работу с группировкой. Мне предстояло выяснить и то, как с ней связано убийство «комиссара», и кто это сделал, и зачем. Вот поэтому-то мы и собирали информацию почти год, лейтенант. Для того чтобы не ошибиться во второй раз.
Гилад потрепал волосы, еще раз глянув на экран компьютера, и посмотрел сначала на Константина, а потом на майора Толедано.
— Интересно, кто же этот «доброжелатель», — сказал он. — Держу пари, главного аналитика он не любил.
— Я долго думал над этим вопросом, но к конкретным выводам не пришел, — ответил Константин. — Если честно, не представляю, откуда в комнате могло взяться подслушивающее устройство. «Комиссар» всегда тщательно проверял номера отелей. У него была паранойя на этой почве.
Молчавший до этого Боаз сделал предостерегающий жест и приложил палец к уху, поправляя наушник.
— Слушаю, — сказал он. — Что? Как?! Ведь мы знали, где будет охрана! — Он опустил голову. — Я включаю громкую связь. Капитан здесь. Опишите ситуацию.
Константин подсел к телефонному аппарату, выкладывая на стол уже ненужный наушник.
— Докладывайте, сержант.
— У меня плохие новости, сэр, — отозвался на том конце провода женский голос. — Я бы даже сказала, очень плохие. Мы потеряли Мустафу. Он ушел с охраной. Вероятно, вышел через одну из дверей, о которой нам не было известно.
— Вы представляете, куда он мог направиться?
— Нет, сэр. Он пересел в другую машину, его личный автомобиль на стоянке отеля. Охранники клянутся, что никого не видели. Какие будут указания?
