Друзья и возлюбленные (сборник)

Но совсем не высоко. Плащ стоял спиной к мужчинам, его воротник выделялся на фоне неба, но головы над воротником не наблюдалось. Выпрямившись, плащ обернулся, и кузен Кристофер увидел детское личико. А потом пригляделся и понял, что перед ним вовсе не дитя. Так и не выяснив, что именно он видит, кузен Кристофер застыл как вкопанный и перевел взгляд вытаращенных глаз с существа в плаще на коммандера авиазвена Раффлтона.

Раффлтон обратился к Мальвине:

– Это профессор Литлчерри, мой кузен Кристофер, о котором я вам говорил.

Видимо, Мальвина приняла профессора за важную персону, потому и попыталась присесть в реверансе, однако в плотном плаще с волочащимися полами это оказалось не только трудноосуществимым, но и опасным делом, о чем профессор сразу догадался.

– С вашего позволения… – произнес он, намереваясь избавить ее от коммандерского плаща, и Мальвина охотно согласилась принять помощь.

Коммандер Раффлтон едва успел вмешаться:

– Пожалуй, не стоит. Если не возражаешь, лучше поручим это миссис Малдун.

Профессор оставил плащ в покое, к некоторому разочарованию Мальвины: вероятно, она не без оснований полагала, что без плаща произведет более выгодное впечатление, – но, судя по всему, одним из секретов ее обаяния было умение с улыбкой принимать все, что ни делалось ради ее блага.

– Пожалуй, – обратился коммандер Раффлтон к Мальвине, вновь застегивая на плаще самые существенные пуговицы, – я попрошу вас представиться моему кузену Кристоферу и объяснить, кто вы, – у вас это получится лучше, чем у меня.

(Мысленно коммандер Раффлтон добавил: «Если старик услышит такое от меня, то решит, что я морочу ему голову. А из ее уст рассказ прозвучит совсем иначе».)

– Вы не против?

Мальвина ничуть не возражала. Она наконец исполнила реверанс; точнее – все выглядело так, словно в реверансе присел плащ, вдобавок с неожиданными для него грацией и достоинством.

– Я фея Мальвина, – объяснила она профессору. – Вы, наверное, слышали обо мне. Я была фавориткой Гарбундии, королевы бретонских дам в белом, только давным-давно.

Друг-волшебник устремил на нее взгляд вытаращенных глаз, несмотря на изумление, добрый и понимающий. Потому Мальвина и продолжила свою краткую и печальную исповедь:

– Это случилось в те времена, когда Ирландией правил король Эремон. За один дурацкий и злой поступок меня наказали, лишив привычного общества. С тех пор… – плащ попытался трогательно развести руками, – я странствую одна.

Ее объяснение просто не могло не показаться абсурдным на английской земле, в 1914 году, изложенное в присутствии умного и образованного молодого офицера из инженеров и пожилого профессора Оксфорда. Через дорогу работник доктора отпирал гараж, через всю деревню с грохотом прокатилась тележка молочника, припозднившегося к лондонскому поезду, в саду витал слабый аромат яичницы с беконом, смешиваясь с благоуханием лаванды и гвоздики. Коммандеру Раффлтону еще можно найти оправдание, свидетельство чему – весь предыдущий рассказ. Но профессор! Ему следовало взорваться гомерическим хохотом или хотя бы покачать головой и объяснить, что такое поведение не сулит девочкам ничего хорошего.

Однако он лишь перевел взгляд с коммандера Раффлтона на Мальвину, потом обратно, и глаза у него при этом были выпученными и круглыми как по циркулю.

– Господи помилуй! – выдохнул профессор. – Уму непостижимо!

– А разве в Ирландии был король Эремон? – спросил коммандер Раффлтон. Авторитет профессора в подобных вопросах был общеизвестен.

– Ну разумеется, был, – отозвался профессор с таким негодованием, словно коммандер пожелал узнать, действительно ли существовал Юлий Цезарь или Наполеон. – Как и королева Гарбундия. О Мальвине всегда упоминают в связи с ней.

– Что же она натворила? – допытывался коммандер Раффлтон. Оба словно забыли о присутствии Мальвины.

– Запамятовал, – сознался профессор, – надо уточнить. Насколько мне помнится, там было что-то насчет дочери короля Данкрата. Он еще основал нормандскую династию. С Вильгельмом Завоевателем и прочей компанией. Господи Боже!

– Ты не против, если она побудет у тебя, пока я не разберусь с делами? – спросил коммандер Раффлтон. – Если бы ты согласился, я был бы тебе чрезвычайно признателен.

Неизвестно, каким бы стал ответ, будь у профессора возможность призвать на помощь свой недюжинный ум. Безусловно, он был заинтересован, даже, если угодно, взбудоражен. Он всю жизнь увлекался фольклором, легендами, традициями. И вот теперь перед ним единомышленница, чтобы не сказать большего. Похоже, кое-какие знания у нее имеются. Но откуда они взялись? Неужели ему, профессору, известны не все источники?

Но поселить ее у себя! Предоставить ей единственную свободную спальню! Ввести в местное общество – в каком качестве? Представить новым жильцам Мэнор-Хауса. Члену парламента и его наивной молодой жене, которые этим летом поселились в доме викария, академику Доусону и Карлторпам!

Если бы он решил, что игра стоит свеч, то мог бы подыскать ей жилье в какой-нибудь приличной французской семье: был у него знакомый еще по Оксфорду, столяр; жена его в высшей степени достойная женщина, – а он, профессор, мог бы навещать их время от времени с блокнотом в кармане и расспрашивать Мальвину.

Предоставленный себе, он был способен действовать как здравомыслящий и разумный гражданин, но не всегда. Существуют свидетельства, подтверждающие второе. Так что полной определенности тут нет. Но что касается данного конкретного случая, профессор заслуживает прощения: решение приняли за него.

Во время первой посадки в Англии коммандер Раффлтон сообщил Мальвине о своем намерении оставить ее временно на попечение мудрого ученого Кристофера. С точки зрения Мальвины, считавшей коммандера даром богов, вопрос был решен. Разумеется, мудрый ученый Кристофер знал, что его ждет. По всей вероятности, он по велению и под руководством богов и выстроил эту цепь событий. От Мальвины требовалось лишь выразить ему признательность. Ждать, когда профессор ответит, она не стала. Плащ, который немного сковывал ее движения, внушал умиление. Взяв руку мудрого ученого Кристофера, Мальвина преклонила колено и поцеловала ее.

И добавила на своем затейливом и старомодном французском, который профессор понял благодаря многолетнему изучению хроник Фруассара:

– Благодарю вас за великодушие и гостеприимство.

Происходящее каким-то загадочным образом вдруг приобрело значимость исторического события. Профессор вдруг возомнил себя – и продолжал мнить в присутствии Мальвины – высокопоставленной и могущественной особой. Его владетельная сестра – между прочим (хотя, разумеется, для высокой политики это несущественно), самое изумительно прекрасное создание, какое он когда-либо видел – милостиво согласилась стать его гостьей. Поклоном, которому он мог бы научиться при дворе короля Рене, профессор продемонстрировал, что понимает оказанную ему честь. А что еще оставалось уважающему себя суверену? Инцидент был исчерпан.

Коммандер авиазвена Раффлтон ничего не предпринял, чтобы вновь создать его. Наоборот, именно в этот момент он объяснил профессору, насколько необходимо ему, Раффлтону, незамедлительно отбыть в Фарнборо. Коммандер Раффлтон добавил, что «наведается к ним обоим» сразу же, как только получит отпуск, и посоветовал профессору убедить Мальвину говорить помедленнее, чтобы ее французский стал понятным.

Профессор сообразил спросить у коммандера Раффлтона, где тот нашел Мальвину, – если, конечно, помнит. А еще – как он намерен поступить с ней в дальнейшем, если, конечно, ему это известно. С сожалением напомнив, что он страшно спешит, коммандер Раффлтон наскоро объяснил, что нашел Мальвину спящей под менгиром неподалеку от Уэльгоа в Бретани и, увы, разбудил. Не затруднит ли профессора выяснить детали у самой Мальвины? А лично он, Раффлтон, вряд ли когда-либо сумеет должным образом отблагодарить профессора.

Решительно пресекая любые попытки продолжить беседу, коммандер с воодушевлением пожал кузену Кристоферу руку, а потом повернулся к Мальвине. Она стояла не шелохнувшись и не сводя с него глаз. Коммандер медленно шагнул к ней и, не сказав ни слова, поцеловал в губы.

– Ты поцеловал меня уже во второй раз, – произнесла Мальвина, и на ее губах заиграла загадочная улыбка. – В третий раз я стану женщиной.

IV. Как скрывали тайну от миссис Арлингтон

Профессор и сам не понимал, почему наедине с Мальвиной, вопреки всем обстоятельствам, не чувствует ни замешательства, ни смущения. Когда речь шла только о них двоих, все было просто и почти забавно. Забеспокоиться могли окружающие.

В саду вертелась молоденькая служанка. Охваченная любопытством, она надеялась украдкой подсмотреть хоть что-нибудь. Миссис Малдун настойчиво и безуспешно звала ее в кухню. Вопрос с одеждой оставался открытым.

– У вас с собой ничего нет? – спросил профессор. – Я имею в виду, какого-нибудь платья?

Мальвина сопроводила ответную улыбку легким жестом, означавшим, что профессор уже видит все, что ей принадлежит.

– Мы вам что-нибудь подыщем. То, в чем можно показаться…

Он хотел сказать «в нашем мире», но на миг вдруг смешался, не зная точно, к какому миру принадлежит сам: ее или миссис Малдун – поэтому закончил фразу словами «на людях». Еще одним жестом Мальвина сообщила ему, что ничуть не возражает.

– Кстати, в чем вы сейчас? – спросил профессор. – Под плащом? Может, сойдет и эта одежда – на день-другой?

По каким-то не вполне понятным Мальвине причинам коммандер Раффлтон запретил ей снимать плащ, а расстегивать – нет. И Мальвина расстегнула.

После этого профессор, к изумлению Мальвины, поступил точно так же, как капитан Раффлтон, то есть поспешно застегнул плащ сам, протолкнув пуговицы в петли.

Мальвина забеспокоилась, что отныне обречена вечно носить на себе плащ коммандера Раффлтона.

– Интересно, – размышлял вслух профессор, – найдется ли в деревне…

Вдруг он заметил молоденькую служанку: делая вид, будто собирает крыжовник, она вертелась у ближайших кустов.

– Посоветуемся с моей домоправительницей, миссис Малдун, – решил профессор. – Что-нибудь да придумаем.

Профессор предложил Мальвине руку. Другой рукой она подобрала подол коммандерского плаща.

– Пожалуй, – заговорил профессор, которого внезапно осенило, пока они шли через сад, – пожалуй, я скажу миссис Малдун, что вы прибыли прямо с маскарада.

Миссис Малдун они нашли в кухне. Невозможно вообразить историю появления Мальвины, которая была бы менее правдоподобна, чем та, которую профессор намеревался изложить миссис Малдун. Из чистого человеколюбия миссис Малдун прервала его.

– Я и не собиралась устраивать допрос, так что не губите свою бессмертную душу. Приведите-ка лучше в порядок себя, а девицу предоставьте нам с Друзиллой: авось мы придадим ей пристойный вид.

Упоминание о том, что и его внешность далеко не благопристойна, встревожило профессора. Набрасывая халат и шлепанцы на босу ногу, он не предвидел, что познакомится со старшей фрейлиной самой королевы Гарбундии. Потребовав немедленно прислать ему воды для бритья, профессор удалился в ванную.

Он как раз брился, когда миссис Малдун, настойчиво заколотив в дверь, потребовала впустить ее. Судя по ее голосу, в доме случился пожар. Профессор отпер дверь, миссис Малдун убедилась, что он одет, проскользнула в ванную и прикрыла дверь за собой.

– Где вы ее нашли? Как она здесь очутилась?

До сих пор он видел свою домоправительницу всегда спокойной, в добром расположении духа. Теперь же ее буквально трясло.

– Я ведь говорил, что молодой Артур…

– Все, что вы мне наговорили, я слышала, – перебила миссис Малдун. – А теперь хочу услышать правду, если она вам известна.

Профессор предложил миссис Малдун присесть, и она рухнула на придвинутый стул.

– В чем дело? – спросил хозяин. – Что стряслось?

Диковато оглядевшись по сторонам, домоправительница истерически прошептала:

– Вы привели в дом не женщину, а фею!

Сейчас он и сам не знает, верил ли до того момента в историю Мальвины или же в глубине души был убежден в ее абсурдности. Перед профессором открывался Оксфорд: политическая экономия, историческая критика, взлет и развитие рационализма. За его спиной, теряясь во мраке далеких времен зарождения человечества, простиралась неизведанная территория, по которой он с наслаждением странствовал сорок лет, – населенная духами земля погребенных тайн и затерянных троп, ведущих к секретным вратам знаний.

И вот теперь это шаткое равновесие со всего маху разрушила миссис Малдун.

– Как вы догадались? – спросил профессор.

– Чтоб я да не узнала метку? – чуть ли не с презрением отозвалась миссис Малдун. – Разве не похитили у моей сестры ребенка в тот самый день, когда он родился, а вместо него…

В дверь постучала молоденькая служанка.

Оказалось, мадемуазель уже «готова». Как с ней быть теперь?

– Меня лучше не спрашивайте, – прежним напуганным шепотом предупредила миссис Малдун. – Не могу я, и все тут. Даже если все святые будут умолять меня, стоя на коленях.

Взывать к здравому смыслу миссис Малдун было бесполезно – профессор знал это; вдобавок вразумлять домоправительницу ему было нечем – никаких доводов у него не имелось. Не открывая дверь, он велел отвести «мадемуазель» в столовую. А потом, дождавшись, когда шаги Друзиллы затихнут вдалеке, шепотом спросил миссис Малдун:

– Вы слышали про дам в белом?

Следовало признать, что мало нашлось бы подробностей из жизни фей, о которых миссис Малдун не слышала и в которые не верила. Но уверен ли профессор?..

Профессор дал слово чести джентльмена. Дам в белом причисляли к добрым, о чем, разумеется, знала миссис Малдун. Опасаться Мальвину не стоило – при условии, что ее никто не оскорбит.

– Если кто и осмелится ей слово поперек сказать, то не я, – заявила миссис Малдун.

– Она к нам ненадолго, – подхватил профессор. – Просто будем любезны с ней, вот и все.

– Лицо у нее доброе, – признала миссис Малдун, – и обхождение приятное.

В ее крепкое тело явно возвращался бодрый дух. Благосклонность дамы в белом стоило завоевать.

– Имейте в виду, – прошептал профессор, открывая дверь, чтобы выпустить миссис Малдун, – никому ни слова. Она не хочет огласки.

Безусловно, миссис Малдун покинула ванную, твердо решив, что по ее вине никто в деревне даже не заподозрит, кто на самом деле Мальвина, наряженная в праздничное платье Друзиллы. Платьице было милое, летнее, открывающее руки и шею, и во всех отношениях подходило Мальвине лучше, чем большинство элегантных туалетов. С обувью, увы, не сложилось. Мальвина решила эту проблему, оставляя ботинки вместе с чулками повсюду, где бывала. Она понимала, что поступает нехорошо: об этом свидетельствовали ее неизменные попытки спрятать ботинки. Они обнаруживались в самых неожиданных местах – за книгами в кабинете профессора, в пустых банках из-под чая в кладовой миссис Малдун. Последняя наотрез отказывалась даже вынимать ботинки из банок, и банки с их содержимым молча водружали на стол профессора. По возвращении Мальвину вновь ждала пара неумолимых и суровых ботинок. Уголки губ феи покаянно опускались.

Если бы профессор настаивал, она бы уступила. Но профессор не мог не переводить взгляд с черных укоризненных ботинок на виновные белые ступни, и его сердце сразу «переходило на сторону обвиняемого». В следующий раз в Оксфорде надо будет купить сандалии. Или другую обувь, поизящнее этих унылых, непреклонных ботинок.

Вдобавок сад Мальвина покидала не часто – по крайней мере днем, а точнее, когда в деревне кипела жизнь. Оказалось, Мальвина ранняя пташка. Посреди ночи, как сказал бы любой христианин, миссис Малдун, которая все это время пребывала во взвинченном состоянии, часто слышала негромкий скрип открывшейся двери, приподнимала жалюзи и замечала промелькнувший край одежды, словно тающий в предрассветных сумерках, а потом слышала на холмах слабеющий голос, вплетающий в щебет птиц неизвестную песню.

Там, на холмах, между рассветом и восходом, Мальвина познакомилась с близнецами Арлингтон.

Конечно, им следовало бы лежать в постелях – всем троим, если уж на то пошло, – но близнецов оправдывает влияние дяди Джорджа. Это он рассказал им про Уффингтонское привидение и пещеру кузнеца Вёлунда, он дарил им на день рождения журнал «Пак» [3] . Близнецам всегда дарили общие подарки, на другие они и не глядели. В десять вечера они разошлись по спальням, но и спали по очереди, чтобы не пропустить момент. Как только начало светать, Виктория, караулившая у окна, разбудила Виктора, как и было условлено. Виктор уже был готов отказаться от их плана и снова уснуть, но Виктория напомнила ему, что он «поклялся». Близнецы сами оделись во что попроще и спустились из окон по плющу.

У самого хвоста Аффингтонской Белой лошади [4] близнецы столкнулись с Мальвиной и, едва увидев ее, поняли, что она фея. Но они не испугались, разве что самую малость. Первым заговорил Виктор. Сдернув шляпу, он встал на одно колено, пожелал Мальвине доброго утра и выразил надежду, что она в добром здравии. Мальвина, явно довольная встречей, ответила, и тут в разговор вступила Виктория. Пока близнецам не исполнилось девять, за ними присматривала няня-француженка. Начав ходить в школу, Виктор забыл французский, а Виктория, сидевшая дома, по-прежнему болтала с madame.

– О, вы, должно быть, французская фея! – воскликнула Виктория.

Профессор убедил Мальвину: по причинам, объяснять которые незачем (он так и не объяснил почему), стоит избегать упоминаний о том, что она фея, – но отрицать правду не просил. И действительно, как она могла ее отрицать? От Мальвины следовало ожидать разве что молчания. Поэтому Виктории она объяснила, что ее зовут Мальвина, что она прилетела из Бретани в обществе «сэра Артура», так как наслышана об Англии и давно мечтала ее увидеть.

– И как она вам? – спросила Виктория.

Мальвина призналась, что Англия ее пленила. Еще нигде она не слышала столько птиц. Мальвина вскинула руку, и все трое застыли, прислушиваясь. На небе разгоралась заря, воздух наполнялся пением. Близнецам казалось, что птиц здесь миллионы. Они как будто слетелись отовсюду, преодолели много миль пути, чтобы спеть Мальвине.

А люди! Такие славные, добрые, искренние! Мальвина сказала, что сейчас гостит – «пользуется покровительством», как она выразилась, – у мудрого ученого Кристофера. Его «обиталище» видно отсюда, вон его трубы торчат над деревьями. Близнецы понимающе переглянулись. Не зря профессор с самого начала вызвал у них подозрения! Черная ермолка, крючковатый нос, изъеденные червями книги с пожелтевшими страницами – вне всякого сомнения, колдовские, – которые он часами изучал сквозь круглые, как глаза совы, очки в золотой оправе!

Виктор вспомнил подзабытый французский и поспешил узнать, не встречалась ли Мальвина с сэром Ланселотом «для разговоров».

Лицо Мальвины слегка омрачилось. Да, она со всеми знакома – с королем Утером, Игрейной, сэром Ульфиасом с островов. Она и беседовала с ними, и гуляла по прекрасной Франции. (Наверное, по Англии? Но Мальвина покачала головой. Видимо, они путешествовали повсюду.) Это она спасла сэра Тристана от козней феи Морганы.

– Только об этом, конечно же, – добавила Мальвина, – никто не узнал.

Близнецам было любопытно узнать, почему «конечно же», но перебивать они не решились. У Мальвины оказалось немало знакомых – и до знакомства с перечисленными, и после. О большинстве близнецы слышали впервые, а после времен Карла Великого в воспоминаниях Мальвины обнаружился пробел.

Все они были на редкость учтивы с ней, а кое-кто вообще очаровал ее, но…

Похоже, все они остались для Мальвины знакомыми, из тех, с которыми приятно коротать время в ожидании… и спасаться от тоски.

– Но вам же нравился сэр Ланселот, – убеждал Виктор. Он надеялся, что Мальвина, восхищаясь сэром Ланселотом, поймет, как много общего между рано почившим рыцарем и им самим. Взять хотя бы ту историю с сэром Бедивером. Он, Виктор, поступил бы точно так же.

О да, признала Мальвина, он ей «нравился». Он всегда был таким… достойным.

– Но никто из них не принадлежал к моему народу, к моим дорогим спутникам… – И на лицо Мальвины вновь набежала тень.

В настоящее всех троих вернул Бруно.

По утрам пастух Полли первым делом выпускал Бруно побегать. Он примчался, вывалив язык и отдуваясь, явно обиженный, что его не взяли с собой. Бруно мог бы выдать обоих друзей, если бы не был самым миролюбивым черно-подпалым колли на свете. И за последние полчаса совсем извелся, уверенный, что его товарищи потеряли счет времени. «Вы что, не знаете, что уже скоро шесть? И что меньше чем через полчаса Джейн постучит к вам в спальни со стаканами горячего молока и наверняка уронит их и завизжит, увидев, что постели пусты, а окна распахнуты?» Все это Бруно собирался выпалить сразу же, но растерял все слава, едва учуял Мальвину. А когда взглянул на нее, то припал к земле и пополз на брюхе, скуля и поднимая пыль хвостом. Увидев, как пес свидетельствует ей почтение, Мальвина засмеялась и потрепала его по голове босой ступней, и Бруно был на седьмом небе от восторга. Вчетвером они спустились с холма и у садовой калитки расстались. Близнецы выразили вежливую и вместе с тем искреннюю надежду вновь увидеться с Мальвиной, но Мальвина, видимо, вдруг усомнившись в уместности своего поведения, ответила уклончиво. Через десять минут она уже спала, уронив золотистую головку на белую округлую руку, что и увидела миссис Малдун, направляясь на кухню. А близнецы, которым повезло найти боковую дверь незапертой, проскользнули в дом незамеченными и забрались в постели.

В четверть десятого будить их явилась сама миссис Арлингтон. Она была чем-то раздосадована и, судя по всему, недавно плакала. Завтракали в кухне.

Обед прошел и без разговоров, и без пудинга. Мистеру Арлингтону, коренастому джентльмену с багровым лицом, было не до сладостей. Это у остальных есть время сидеть и наслаждаться едой, но только не у мистера Арлингтона. Кто-то же должен присматривать за хозяйством, чтобы не допустить полного разорения. Если нельзя рассчитывать, что все будут исправно выполнять свои обязанности, если все дела в доме ложатся на плечи одного-единственного человека, само собой, у этого человека просто не найдется времени, чтобы спокойно завершить обед. Вот в чем первопричина упадка английского фермерства. Если бы фермерские жены – не говоря уже о сыновьях и дочерях в том возрасте, когда уже можно додуматься хоть чем-нибудь отплатить за потраченные на них деньги и силы, – если бы все они приложили старания, взялись за общее дело, тогда бы английское фермерство процветало. Но если все отлынивают от работы, пренебрегают своими обязанностями, перекладывая их на единственную пару рук…

Нить рассуждений мистер Арлингтон потерял из-за отчетливо прозвучавшего замечания старшей дочери: мол, папа успел бы и съесть пудинг, и попросить добавки, если бы не тратил время на болтовню. Если уж говорить начистоту, смысл слов мистера Арлингтона был следующим: в фермеры он никогда не метил – по крайней мере с детства об этом не мечтал. Другие мужчины в его положении, накопив опыт за годы самоотверженного труда, удалились бы от дел на заслуженный отдых. Но раз уж он поддался на уговоры и взялся за эту работу, то выполнит ее как полагается и всем в доме придется помогать ему в этом, иначе им несдобровать.