Помоги проекту - поделись книгой:
— Да уж, твою Пасху там сейчас вряд ли кто-то празднует, — объяснил матери Борис. — Нацисты считают евреев людьми второго сорта, грозят уничтожить, устраивают облавы и погромы. Бросают их вместе с коммунистами и прочими противниками режима в концентрационные лагеря!
— Им надо дать по рукам, пока силы не набрали и не сломили дух немецких антифашистов! — горячо произнес Илья, активный комсомолец, мечтающий о вступлении в партию. — Надо объявить Гитлеру войну и оказать интернациональную помощь коммунистам, пока их там всех не перебили. Я первый пойду добровольцем!
— Не готовы мы воевать, — возразил ему Борис. — Ведь только начали строить современную систему укреплений. Я как раз этим сейчас занимаюсь. И армию надо перевооружать. Нашей славной конницей немецкие танки не одолеть!
— А как же в кино мы всех побеждаем? — скромно подал голос младший из братьев, студент Дима. — Разве наша авиация, наши летчики не самые лучшие в мире?
— Летчики-то хорошие, но Боря прав, — сказал свое веское слово Сергей Ильич. — Наша промышленность только начинает набирать обороты, страна еще не оправилась от голода, да и братским компартиям приходится помогать. Не готовы мы еще к новой войне! — Он поднял свой бокал и провозгласил тост.
— Давайте лучше сначала укрепим
Все дружно выпили, хорошо закусили и молчавшая во время разговора о политике баба Ада с нескрываемым скепсисом произнесла:
— А вы что, дети, и правда верите в победу этого, — она запнулась, произнося трудное слово, — коммунизьма? Сколько лет об этом все талдычут, а чтобы это все сготовить, — указала рукой на стол, — я на базаре за один раз истратила столько, сколько мой дед за месяц зарабатывает. — И не без ехидства добавила: — Вот вы у меня все такие партейные, а мою Пасху уважили. И молодцы. А ваши вожди — непутевые, раз веру преследуют. Бог не даст им удачи!
Ее слова вызвали легкий шок, и Сергей Ильич, как старший, счел нужным внести ясность.
— Мы здесь собрались не Пасху праздновать, тем более еврейскую, а чтобы повидаться и поесть твоей вкусной стряпни. А раз ты сама об этом заговорила, то и я скажу прямо, — нахмурив брови, посмотрел он на мать. — Не делом ты занялась, что собираешь у себя верующих старух. На всех нас бросаешь тень! Вот отец ведет себя умно — за что ему большое спасибо.
Но маленькая баба Ада обладала сильным характером.
— Господь накажет вас, безбожников. Совсем загнали народ! Разве так люди жили при прежней власти? Вот ты, Сергей, вроде большой начальник, а ведь еле с семьей перебиваешься! Ты дай людям хорошую жизнь, а не энтот… тьфу, — опять запнулась старуха, — коммунизьм.
Братья, как по команде, переглянулись, и в их испуганных глазах можно было прочесть: «Не дай Бог кто-нибудь услышит!». Первым опомнился Борис.
— Ну, мама, ты и даешь, — строго произнес он. — Не смей нигде высказывать такое! Даже своим старухам! Ты же не хочешь закончить жизнь в тюрьме и всех нас потащить за собой?
Наступило тяжелое молчание, но по виноватым глазам бабы Ады было видно, что она сожалеет о своей вспышке. Поэтому на политические темы больше не говорили.
Всю ночь валил снег, но наутро выглянуло солнце, и Анна Михеевна предложила детям пойти на прогулку. Тёма охотно согласился, а Леля отказалась наотрез. Очевидно, ей хотелось еще немного поспать.
Тепло одевшись, не спеша отправились по протоптанной тропинке в сторону железнодорожной станции. Стоял легкий морозец, и долгое время шли молча, с наслаждением вдыхая чистый сельский воздух. Но когда повернули обратно, Тёма не выдержал и спросил то, что давно вертелось у него на языке:
— Мам, а это правда, что баба Ада жидовка и против советской власти?
— Это кто же тебе сказал такое? — поразилась Анна Михеевна.
— Сам слышал, что она у себя старых жидовок собирает, а вчера против вождей говорила. — Тёма решил не выдавать своего друга Николку. — Я же, мам, не маленький!
— Не смей так говорить! — сердито одернула его Анна Михеевна. — Только плохие люди и фашисты обзывают евреев жидами. Тебя же учат, что все нации равны. Ты — октябренок и должен быть интернационалистом. Не надо стесняться того, что баба Ада еврейка! И великий вождь всех трудящихся Карл Маркс был евреем.
— Выходит, и он тоже жид? — вытаращил глаза Тёма.
— Да потому, что евреи ничуть не хуже других людей, и среди них есть те, каких почитают миллионы, — уже спокойно объяснила ему мать.
Ее доводы обескуражили Тёму, но оставалось главное сомнение, которое не давало ему покоя.
— Но ведь правда, что бабушка против советской власти? Ты ведь слышала, что она вчера говорила, — снова пристал он к матери. — Они с дедом ненавидят революцию, потому что раньше были богачами и у них все отняли. Баба Ада сама мне рассказывала. Выходит, они — скрытые враги?
Анна Михеевна так растерялась, что не нашла слов для ответа и лишь смотрела на сына, словно увидела впервые. А Тёма продолжал излагать то, что тяготило его детскую душу.
— Разве честно выдавать себя за рабочего? Какой же дедушка рабочий, если раньше был купцом? — забросал он мать вопросами. — Выходит, и папа, и дяди всем врут, что они из рабочих, а на самом деле — из класса угнетателей, но это скрывают?
— Да что с тобой, сынок? Почему тебя это беспокоит? — не на шутку обеспокоилась Анна Михеевна. — Никто ничего не скрывает! Дедушка Илья, как ты знаешь, простой рабочий-столяр. Какая тебе разница, кем он был раньше?
— Ну как ты, мамочка, не понимаешь? Вот нам в школе все это объяснили, — назидательным тоном ответил Тёма. — Как оказалось, дедушка Илья и баба Ада — представители класса эксплуататоров, скрытые враги советской власти. Их надо разоблачать и не давать никому пощады!
— Даже если это твои родные? — не веря своим ушам, переспросила его Анна Михеевна. — Ты можешь такое сделать по отношению к своим близким? К деду и бабушке, которые тебя так любят?
Ее взволнованные слова смутили Тёму, и он ответил уже не так уверенно:
— А почему же нет, мама? Вот Павлик Морозов так и сделал! Нам всем его приводят в пример, как настоящего героя.
— Ну, что же, сыночек. Вопрос этот очень серьезный. — Анна Михеевна справедливо решив, что к продолжению разговора нужно привлечь мужа: — Мы его хорошенько обсудим дома, в Москве. Надеюсь, что папа все тебе объяснит лучше, чем я.
При упоминании об отце, Тёме стало не по себе, у него сразу зачесалось то место, которое обычно подвергалось наказанию ремнем. Он быстро сообразил, что, если отец узнает о его намерении разоблачить бабушку и деда, наверняка учинит жестокую порку. Утешала лишь мысль, что скорее всего не до смерти и его не постигнет судьба Павлика Морозова.
Еще до отъезда домой по мрачным взглядам отца Тёма понял, что мама ему обо всем рассказала. Поэтому, прощаясь с родными в Лосинке, и в дороге ни о чем не мог думать, кроме грозящей ему экзекуции. Он был уверен, что как только за ними закроются двери квартиры, папа, как обычно безо всяких разговоров, возьмется за ремень. Но на деле все произошло совершенно иначе. Они сначала пообедали, потом родители прилегли отдохнуть в своей комнате, а детей отправили в их чулан. И лишь когда сестра ушла к подружке, у них с отцом состоялся мужской разговор.
— Значит, если я правильно понял маму, ты решил последовать примеру Павлика Морозова и донести на своих родных, — присев к нему на постель, без всякой угрозы в голосе спросил он сына. — А ты уверен, что этот мальчик поступил правильно?
Поскольку Тёма не осмелился ответить и лишь утвердительно кивнул, отец задал новый вопрос:
— А как у вас в школе, да и во дворе, ребята относятся к тем, кто ябедничает, доносит учителям и родителям на своих товарищей? Одобряют таких?
Тёма снова промолчал, начиная догадываться, куда клонит отец, а Сергей Ильич тем же ровным голосом продолжал:
— Думаю, как и мы в детстве, вы презираете ябед и доносчиков. Так чем же, по-твоему, от них отличается этот Павлик? — он пристально посмотрел на сына, с интересом ожидая ответа.
— Но… при чем же… они, папа? — промямлил Тёма. — Ведь Павлик Морозов — герой!
— Это ты сам так думаешь или, как попугай, повторяешь то, что говорят другие? — строго посмотрел на него отец. — Объясни: чем же тебе так понравился его поступок?
— Он поступил… смело. Разоблачил… врагов, — запинаясь, но все же упрямо высказал свое мнение Тёма. — Погиб… за общее дело.
— А кто же эти враги? И что они сделали?
— Его… родители. Они выступали… против… нашей власти, — начиная терять уверенность в своей правоте, опустив глаза, пролепетал Тёма.
— Выходит, если услышишь, что мы с мамой не одобряем тех, кто сейчас нами правит, и решим бороться с властью, ты напишешь на нас донос? Смотри мне в глаза! — повысил голос Сергей Ильич. — Сделаешь так, чтобы нас посадили в тюрьму? И будешь считать себя героем?
Эти вопросы сразили Тёму, у него снова заныл зад в предчувствии порки.
— Ну что ты, папочка, — заканючил он. — Вы же… не против… советской власти, как дед и бабушка.
— А если бы были против, как бабушка? — не дал ему уйти от ответа Сергей Ильич. — Неужели ты сам додумался, что таких старых людей нужно сажать и расстреливать только за то, что они с чем-то не согласны и критикуют власть? Или не думая, как баран, делаешь то, что тебе говорят и велят?
Тёма виновато молчал.
— Ну, что молчишь? — уже мягче спросил отец. — Вижу: ты и сам теперь понимаешь, что был не прав. Предательство — отвратительно, какими бы высокими идеями и словами оно бы ни прикрывалось.
…Сергей Ильич вышел, а Тёма еще долго сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Преподнесенный ему словесный урок был куда убедительнее любой, самой сильной порки.
Глава 3
Дворец Советов
В летние месяцы семья Наумовых перебиралась из душного города на дачу. Анна Михеевна к тому времени уже преподавала английский и на каникулах была свободна. Но у Сергея Ильича был только один месяц отпуска, и дачу снимали в ближнем Подмосковье, откуда ему было недалеко до работы. В тот год члену коллегии дали путевку в санаторий Академии наук, находившийся на Калужском шоссе, в часе езды до центра, и жена с детьми переехали в деревню Узкое, недалеко от санатория.
Место было не только живописное, но и примечательное, поскольку Узкое представляло собой бывшее ближнее поместье графа Трубецкого, в господском доме которого теперь отдыхали и лечились академики. Деревня была за территорией усадьбы; роскошный парк тремя каскадами тянулся почти до самого Калужского шоссе. В каждом из них был вырыт пруд, причем в самом нижнем (и самом большом) можно было не только ловить рыбу и купаться, но даже кататься на лодках.
За деревней, отделенные полем ржи, на несколько километров раскинулись березовые и дубовые рощи, богатые грибами и ягодами. В каждом доме хозяева держали корову и продавали своим постояльцам молоко. В общем, Узкое идеально подходило для дачного отдыха и многие москвичи, особенно семьи академиков, выезжали сюда на лето постоянно.
Тем летом Тёме на даче было особенно хорошо, потому что к ним присоединилась старшая сестра мамы тетя Римма с дочкой Леночкой. Со своей кузиной он был дружнее, чем с Лелей, поскольку она всегда за него заступалась. Только благодаря ей старшие ребята брали Тёму с собой в лес, тогда как Леля, боясь ответственности, всегда была против. Кроме того, им повезло на соседей.
— Боюсь, как бы соседи по даче не оказались спесивыми. Ведь нам все лето придется там жить, — сказала мужу Анна Михеевна перед отъездом и пояснила: — Будет скучно, если они станут перед нами нос задирать. Не смогу я с такими общаться.
Однако опасения эти оказались напрасными.
И академик Видов, их сосед по даче справа, и академик Газарян, большая семья которого поселилась напротив, сами пришли к ним знакомиться сразу же в день переезда. Особенно экзотичным было знакомство с армянами, которые отмечали день рождения дочери.
Наумовы только стали распаковывать вещи, когда их переполошил дикий визг, донесшийся с улицы. Выскочив из дома, они увидели, что во дворе напротив два черноволосых мужика, явно кавказского облика, режут молодого барашка. Его-то предсмертный крик они и слышали. Но совсем их доконало то, что под струю свежей крови убиенного агнца подставили кружки и охотно стали ее пить.
Не выдержав такого зрелища, Наумовы вернулись в дом и продолжили свое обустройство. Но через какое-то время сквозь открытые окна стал проникать дразнящий запах готовящегося шашлыка, и все, почувствовав голод, позавидовали соседям, которые будут есть такую вкуснятину.
Их ожидал приятный сюрприз.
Раздался легкий стук в дверь, и, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, в горницу вошел высокий осанистый армянин. Широко улыбаясь, с кавказской простотой он предложил:
— Давайте, дарагие сасэди, познакомымся! Меня зовут Арам, а фамилия Газарян. Наверное, слыхали?
— Ну как же, Арам Суренович, вы — человек известный, — приветливо ответила Анна Михеевна, регулярно читавшая газеты. — На вас держится вся наша архитектура!
— Это хорошо, что меня знаешь. А твой муж? Где он? — добродушно произнес академик. — Хочу пригласить вас на наш семейный праздник.
— Муж еще на работе. Будет вместе с вами отдыхать в санатории, — любезно улыбнулась ему Анна Михеевна. — Наумов Сергей Ильич. Может, слышали?
— Нэ знаю такого. Академия большая, — мотнул головой Газарян.
— Он не академик. Мой муж — начальник Главсанупра Минздрава, — сообщила ему Анна Михеевна и сочла нужным добавить: — Дипломированный врач, окончивший Казанский университет.
— Нужный нам человек, — еще шире улыбнулся академик. — Будэм ждать! Через полчаса садимся за стол.
— Но нас много, Арам Суренович! — смутилась Анна Михеевна. — Я, моя сестра и еще трое детей.
— Это нэ много. Нас побольше будет, — весело рассмеялся Газарян. — Ждем вас, и мужа позовем, как приедет.
Вот так они попали сразу «с корабля на бал».
Вечером того же дня, когда вся семья во главе с Сергеем Ильичей пила чай из большого пузатого самовара, к ним пожаловал еще один гость. Валентин Мефодьевич Видов был сухощав и подвижен, его серьезное интеллигентное лицо совершенно преображалось, когда он широко улыбался своим большим ртом, обнажая крепкие и ровные зубы. Наумовы знали академика по портретам в газетах, которые в последнее время много о нем писали. Крупный специалист по железобетонным конструкциям, Видов возглавлял строительство Дворца Советов.
— Прошу извинить за вторжение, — с порога заявил Валентин Мефодьевич, — решил вот, по-соседски, зайти. Сразу должен признаться, что у меня к вам, Сергей Ильич, деловой интерес.
— Очень рад познакомиться! Если не секрет: как вы узнали, что я здесь? — живо откликнулся хозяин. — Может, выпьете с нами чашечку чаю?
— С превеликим удовольствием! — охотно согласился академик, подсаживаясь к столу. — Люблю чай из самовара, но редко это получается. Никто из моих домашних не любит с ним возиться, — добродушно пожаловался он и добавил: — А о том, что вы свой отпуск проведете в нашем санатории, мне сказали в Наркомздраве.
За чаем, к которому по случаю знакомства добавилось распитие графинчика водки, академик очень интересно рассказывал о своей недавней командировке в США. Он туда ездил для консультаций по строительству высотных зданий и был полон впечатлений.
— Чего греха таить, у них там — совсем другая жизнь! И технический уровень неизмеримо выше. Подкосили нас Гражданская война и разруха. Отстали мы от Америки лет на сто, — с сожалением констатировал Валентин Мефодьевич. — Мой папаша царствие ему небесное, сказал бы, что это — кара Господня. Я ведь, знаете ли, происхожу из «жеребячьего сословия». Он у меня был архиереем.
Тёма была скользкой, и Анна Михеевна постаралась перевести разговор на предметы, не связанные с политикой.
— А что вы оттуда привезли, кроме строительного опыта? — она лукаво улыбнулась. — Расскажите подробней: чем порадовали жену и детей? У нас ведь такой товарный голод! А в «Торгсине» есть хорошие вещи, но их продают только за валюту.
— Да уж, накупил всякой всячины. Всего и не перечесть. Ведь у нас, считайте, ничего не было, — как бы оправдываясь, ответил Валентин Мефодьевич. — Вы заходите, моя супруга все это покажет, — нашелся академик. — А моим двойняшкам, Борису и Глебу, привез все, что просили: от педального автомобиля до карандашей с ластиками.
— Вы сказали, что у вас ко мне деловой вопрос, — напомнил Видову Сергей Ильич.
— У меня на стройке свирепствует санинспекция. Мне и без нее забот хватает, — нахмурившись, объяснил Видов, — а тут приходится еще тратить время и нервы, чтобы преодолеть их запреты.
— Неужели они выставляют столь непреодолимые требования? — удивился Сергей Ильич.
— Дело не только в этом, хотя в наших условиях выполнить их нелегко. Вся беда заключается в гнилом, зыбком грунте, на котором мы возводим высотное здание. Это — болото, полное сточных вод, которые дают зловонные испарения. Санинспекция не только запрещает кормить рабочих в таких условиях. Она, — а это сейчас стало модой, — возмущенно повысил он голос, — обвиняет администрацию во вредительстве!
— Но не лучше ли будет выполнить их требования и организовать питание в другом месте? И потом, эти обвинения, — пожал плечами Сергей Ильич, — слишком несолидные, чтобы их принимать близко к сердцу.
— Это на первый взгляд, поскольку дело обстоит серьезнее, — хмуро пояснил академик. — Из-за никудышного грунта у нас треснул фундамент, почему меня и командировали срочно в Америку. Уже тогда пошли разговоры о вредительстве.
Он сделал паузу и добавил:
— Если возить рабочих на обед, надо увеличить время перерывов, а это грозит срывом сроков строительства. Но требования санинспекции не обоснованы, и жалоб от рабочих нет. В этом убедится любая объективная комиссия!
— Хорошо, Валентин Мефодьевич, я об этом позабочусь, — обещал именитому соседу Наумов и, усмехаясь, спросил: — А что, может, и правда — это проклятое Богом место, на котором так и не удастся больше ничего построить?
— Досужие домыслы! Ведь стоял же там храм Христа Спасителя, и мы тоже сумеем построить Дворец Советов, — решительно отверг мрачные прогнозы академик. — Современные наука и техника дают такую возможность. Хотя, — на его лицо набежала тень, — если у нас снова лопнет фундамент, тогда и я поверю, что этого не желает сам Господь!
Больше о делах не говорили; все дружно расспрашивали соседа о том, куда надо ходить за грибами и ягодами и где лучше удить рыбку.
— Неужто, Анечка, снова будет война? Ведь из-за нее, проклятой, я мужа потеряла, — посетовала Римма Михеевна, когда они стряпали на даче обед. — Болезнь Саши развилась как последствие полученных им тяжелых ранений. — Ее муж Александр Сальников был героем Гражданской войны, соратником легендарного Щорса, установившего советскую власть на Украине. В мирное время он стал большим начальником, но скоропостижно скончался от болезни, оставив молодую вдову с ребенком на руках. — Если бы Саша был жив, то сражался бы на стороне испанских коммунистов, как это делают сейчас многие герои Гражданской.
— Верно, так бы оно и было, — согласилась Анна и с сомнением в голосе добавила: — И все же напрасно, мне кажется, столько средств и сил мы тратим на помощь зарубежным коммунистам. Нам ведь никто не помогал делать революцию. По-моему, это нас разоряет. Ходим раздетые и разутые, завидуем тому, как живут за границей. Лучше бы сделали богаче и сильнее свою страну! Тогда бы, может, и фашисты поостереглись на нас нападать.
Поделиться книгой: