Помоги проекту - поделись книгой:
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60217)
Миноносец, такой как «Разящий», – небольшой корабль. Офицеры и матросы служат на нем рядом, бок о бок. Все на виду. Совместная боевая работа сближает людей, независимо от их звания и происхождения, особенно в плавании. Море, во все времена, требовало сильнейшего напряжения человеческих сил, шлифовало людские характеры, делало их покладистей и терпимее друг к другу.
Мичман Садовинский, обладая внутренней твердостью характера, высокой требовательностью, как к себе, так и к подчиненным ему матросам, постепенно смог выстроить с командой ровные, не беспокоящие лишней нервотрепкой отношения, но вместе с тем без малейшей тени панибратства.
Бруно Садовинский, в свои двадцать два года, уже имел серьезный практический опыт работы с подчиненными и управления ими. Он никогда не боялся подчиненных и всегда был к ним требователен. И в Сумском кадетском корпусе, когда исполнял вице-унтер-офицерские обязанности в своем взводе, и в Морском корпусе, когда был старшим унтер-офицером в своей 3-й роте, и будучи офицером-воспитателем Морского корпуса. Он знал старинную флотскую истину: боязнь подчиненных – это такая болезнь, которую лечат только отстранением от службы.
Такой болезнью он не болел.
В Российском государственном архиве Военно-морского флота я получил документ, который никогда и не надеялся увидеть. С волнением я перелистывал аттестационную тетрадь кадета Бруно-Станислава Садовинского, заведенную отделенным офицером-воспитателем Сумского кадетского корпуса штабс-капитаном Д. Н. Пограничным в 1907 году.
Дмитрий Николаевич Пограничный – человек высокой культуры, тонкий психолог и прекрасный педагог-воспитатель – был для мальчишек-кадет тем человеком, который воспитал в них на всю жизнь чувства собственного достоинства, ответственности, требовательности к себе и другим, чувство гордости воинской службой и любовь к Родине.
Год за годом он прослеживал взросление и мужание своих воспитанников. Его ежегодные характеристики, данные воспитанникам, полны заботы, внимания, участия и понимания юношеской психологии. Вот какая характеристика дана Д. Н. Пограничным 1 марта 1912 года кадету Бруно Садовинскому:
Отмеченные Д. Н. Пограничным черты характера Бруно Садовинского получили дальнейшее развитие и укрепление в Морском корпусе. Они были замечены педагогами Корпуса, и именно поэтому фамилия Садовинского попала в список мичманов, оставленных командованием в Корпусе в качестве офицеров-воспитателей.
Мичман Садовинский нес самостоятельные вахты на ходу, осваивал все то множество новых, дополнительных обязанностей, которые и формируют из вчерашнего гардемарина корабельного офицера миноносника.
Вечерами, в кают-компании «Разящего» за крепчайшим чаем, именуемым на флоте «адвокатом», разгорались разговоры о войне, живо обсуждались события, случившиеся на Минной дивизии, – боевые выходы, происшествия с кораблями дивизии, предстоящие продвижения по службе. В кают-компании «Разящего» политики старались не касаться, о барышнях – пожалуйста.
Обсуждались слухи о предстоящем скором уходе с миноносца командира – капитана 2-го ранга Н. А. Костенского. На повышение. Николай Алексеевич, за боевые действия в кампании прошлого, 1915 года, 6 декабря, Высочайшим приказом по Морскому ведомству был произведен из старших лейтенантов в капитаны 2-го ранга. Одни пророчили ему должность флагманского специалиста в Минной дивизии Балтийского моря, другие – должность на крейсере «Россия».
Мичман Садовинский, расположившись на диване, в углу кают-компании, напротив инженер-механика лейтенанта Неймана, и пользуясь его хорошим расположением духа, расспрашивал Владимира Ивановича о походах «Разящего» в кампании 1915 года. Ему интересно было знать недавнюю историю корабля, на котором он служил, из первых уст.
Эсминец качнуло на волне, разведенной близко прошедшим судном, Нейман придержал ерзнувший по столу стакан с чаем и продолжал:
– Вы, Бруно, спрашиваете, как случилось, что мы оказались в ремонте на заводе «Сандвик» почти на пять месяцев? Слушайте. В конце октября прошлого года, мы вышли из Куйвасто с приказанием отконвоировать буксир «Диана», шедший с провизией на остров Руно. Погода была чертовски плохой! Снежные заряды чередовались с порывами резкого юго-западного ветра, временами переходящего в настоящий шторм. Осенние шторма на Балтике, как вам известно, бывают очень жестокими.
«Диана» вышла в море на несколько часов ранее нас, и мы шли, не снижая скорости, чтобы нагнать ее. Волна была настолько велика, что миноносец сильно зарывался носом, и бак заливало водой. Верхняя вахта была мокрой с головы до ног. Во время очередного удара волны у меня в машине произошла поломка, приведшая к потере хода. Пришлось стать на якорь.
Можете себе представить, в шторм и без хода! Ситуация – врагу не пожелаешь. Командир, Николай Алексеевич, приказал дать радио о том, что «Разящий» потерпел аварию и стоит на чистой воде на якоре. Повреждения небольшие.
Вы понимаете, что значит стать на якорь в сильный шторм? Боцманская команда выбивалась из сил. А шторм все набирал обороты! Стемнело. В темноте ураганные порывы ветра и бешеные волны бились о наши борта, швыряя миноносец то вверх, то вниз. Якорь-цепь не выдержала и во время очередного удара волны лопнула с пушечным выстрелом. «Разящий» понесло на рифы. 400-тонный миноносец бросало как щепку.
Лейтенант Нейман отхлебнул остывший чай и продолжал:
– Мы начали молиться, и, скажу честно, мало кто рассчитывал остаться в живых. Хаос волн, порывы ветра, перемешанные со снежными зарядами, не давали осмотреться, и только мощный удар корпуса миноносца о скалы, казалось, сокрушивший все и вся, заставил нас понять, что миноносец выбросило на рифы. С «низов» стали докладывать о течи и пробоинах. Мы с машинным унтер-офицером осмотрели машины и механизмы. Часть из них были смещены с фундаментов. В общем, в машинном отделении, вы понимаете, полный аминь.
Командир по радио запросил немедленной помощи. Но в такой шторм, мы понимали, это было невозможно.
Мои машинные «чертяки» сделали почти чудо: устранили течи, откачали воду, подали аварийное освещение. Без горячей пищи, предельно вымотанными нам предстояло продержаться до утра.
Короче говоря, на следующий день, когда шторм несколько стих, пришедшие на помощь миноносцы сняли нас с рифа и отбуксировали в Гельсингфорс, на завод. Слава богу, обошлось без потерь. Несколько человек из экипажа отправили в госпиталь с серьезными травмами, остальные отделались ушибами и ссадинами. Вот такая история.
Бруно вздохнул и спросил:
– Владимир Иванович, а что стало с «Дианой»?
– Они успели укрыться и переждали шторм.
Начальник 9-го дивизиона эскадренных миноносцев действующего флота капитан 1-го ранга А. В. Развозов докладывал об этом тяжелом происшествии начальнику Минной дивизии капитану 1-го ранга А. В. Колчаку в донесении № 43 от 15 января 1916 года. Это донесение сохранилось в Журнале боевых походов Минной дивизии Балтийского моря за 1915 год. В нем сообщалось следующее:
28 мая 1916 года кают-компания эскадренного миноносца «Разящий» пополнилась новым членом.
С миноносца «Сторожевой» прибыл врач 9-го дивизиона коллежский асессор Николай Михайлович Смирнов. И снова выходы в море. Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:
Повседневная жизнь экипажа миноносца «Разящий», как в море, так и в базе, складывалась из очень простых и обыденных вещей. В вахтенном журнале эсминца эта часть жизни корабля была сведена в небольшую табличку с названием «Повседневная жизнь» в правом верхнем углу листа. Она включала перечень событий в жизни экипажа, которые должны происходить в любом случае, и время этих событий: побудка, завтрак, утренняя приборка, обед, чай, ужин и раздача коек. Сухие цифры, но за ними ежедневная жизнь матросов и офицеров миноносца, длящаяся для нижних чинов несколько лет и всю жизнь для офицеров.
Если миноносец находился на стоянке в базе, побудка команды происходила в шесть часов, утренний туалет, и в шесть тридцать команда завтракала. На завтрак отводилось 25 минут. Затем, в 6 часов 55 минут, утренняя приборка, и в 8 часов подъем флага.
Офицеры вставали с таким расчетом, чтобы быть готовыми за 10 минут до подъема флага. После подъема флага с 8 часов до 8 часов 30 минут в кают-компании офицеры завтракали. О чем говорили офицеры между собой, можно только предполагать, но оставивший воспоминания о службе на миноносцах в те годы капитан 2-го ранга Граф вспоминал: «Офицеры пили кофе, обсуждая события за истекшую ночь, о которых узнавали по принятым ночью телеграммам. Если же новостей не было, тогда разговор как-то не клеился: все грустно предвкушали скучный монотонный день».
С 9 часов до 11 часов 30 минут шли корабельные работы или учения. В это время чистились орудия, торпедные аппараты, чинилось, ремонтировалось и отлаживалось многочисленное хозяйство боцмана на верхней палубе, и главным образом сложные машины и механизмы машинной команды. Техника миноносца требовала постоянного ухода, смазки, чистки, одним словом, неустанной ежедневной заботы. Необходимость быть в постоянной боевой готовности заставляла экипаж миноносца тщательно следить за состоянием его механизмов и вооружения.
В 11 часов 30 минут работы заканчивались. Команда приводила в порядок свои заведования и мыла руки. В 12 часов экипаж обедал.
На крупных кораблях командир обедал отдельно от офицеров в своем салоне, периодически приглашая кого-либо из офицеров разделить с ним трапезу.
На миноносцах офицеры и командир обедали в кают-компании вместе. Г. К. Граф писал: «Все офицеры, включая и командира, обедали вместе. Велись оживленные, хотя и порядком уже всем приевшиеся разговоры. Темами обыкновенно служили, прежде всего, текущие события; если ничего интересного не было, то начинались воспоминания о старых плаваниях, встречах, посещении заграничных портов и так далее». Конечно, меню офицерского обеда на миноносце отличалось от меню адмиральского салона на линейном корабле, но сервировка стола в кают-компании миноносца и любого другого боевого корабля Российского флота была практически одинаковой. В свое время Главное управление кораблестроения и снабжения Российского Императорского флота создало Комиссию по установлению образцов посуды, столовых приборов офицерской кают-компании и посуды для экипажа. Комиссия составила «Описание предметов, вошедших в положение о снабжении судов», включавшее приложение № 2 «Снабжение судов сервизами, столовой и кухонной принадлежностью» для офицеров и приложение № 3 «Посуда артельная для команды».Стандартный перечень столовых приборов, изделий из стекла (хрусталя), фарфора и металла (серебра, мельхиора) для кают-компании включал: столовое серебро 84-й пробы с вырезанным якорем: ложки – столовые, соусные, рыбные, десертные, чайные, кофейные; ножи – с серебряным черенком, десертные, для рыбы; вилки – с 4-мя зубьями серебряные, десертные, для рыбы; чайное ситечко с позолотой внутри, щипцы для сахара, пилки для лимона, ложки для соли.
Фарфор: чаши суповые, с золотым ободком для адмиралов и синим – для офицеров, блюда овальные, салатники, соусники, блюда круглые, тарелки глубокие, мелкие, десертные, для закусок, молочники, чашки чайные и кофейные с блюдцами. Изделия из стекла (хрусталя): вазы для фруктов, бокалы – для шампанского плоские, высокие, для красного вина, для белого вина, для хереса, для водки, для пива, кувшины для крюшона, графинчики для масла и уксуса.
Внешний вид посуды для офицерской кают-компании специально разрабатывался ведущими российскими художниками и утверждался Комиссией по установлению образцов Главного управления кораблестроения и снабжения.
После обеда до 13 часов 30 минут команде и офицерам полагался отдых. Капитан 2-го ранга Г. К. Граф вспоминал: «После обеда до двух часов можно было отдыхать, и многие офицеры, в особенности постарше, были не прочь часик вздремнуть; другие же, если была хорошая погода, садились где-нибудь на палубе, грелись на солнышке, курили или сидели в кают-компании, играя в трик-трак, шашки, шахматы».
Именно по поводу послеобеденного сна старая флотская пословица, которая была справедлива и во время моей офицерской службы в советском флоте в 1970—1990-е годы прошлого века. Она гласила: «Если хочешь спать в уюте – спи всегда в чужой каюте».
В 13 часов 30 минут команду будили, матросы пили чай, и в 14 часов команда строилась на верхней палубе миноносца для разводки по работам. После обеденного отдыха пили чай и офицеры.
После выполнения запланированных на вторую половину дня работ команда ужинала. Ужин подавался в 18 часов. К офицерам в кают-компанию на ужин иногда приглашались гости – офицеры с соседних кораблей.
В 18 часов 45 минут очередная смена команды увольнялась на берег. Для оставшихся на корабле в 20 часов раздавались койки, и матросы могли отдыхать. В 23 часа 30 минут уволенные нижние чины возвращалась с берега и ложились спать.
После ужина для офицеров, свободных от дежурства, наступало личное время. Как пишет Г. К. Граф: «А потом – опять сидение по каютам или в кают-компании, чтение книг, чай, игра в различные игры, иногда – на рояле и пение, а около 11 часов – спать, чтобы следующий день провести, как предыдущий».
Для матросов, да и для части офицеров, самым интересным моментом в течение дня было получение почты. Г. К. Граф так описывает это событие: «Почта вообще есть святая святых на кораблях, и о ней очень тщательно заботятся. Она передается непосредственно в руки старшему офицеру, который сам ее разбирает и раздает письма офицерам, а команде передает через фельдфебелей. С почтой получались газеты, то есть то единственное, что связывало нас с остальным миром и из чего мы узнавали все новости внешней жизни».
Мичман Бруно Садовинский письма получал редко. От матери и младших братьев из Волынской губернии письма приходили с большим опозданием и не часто.
Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60218)
Слухи об уходе с «Разящего» командира, капитана 2-го ранга Н. А. Костенского подтвердились 2 июня 1916 года. В этот день в вахтенном журнале эскадренного миноносца «Разящий» рукой мичмана Садовинского сделана следующая запись:
И далее:
«
Экипаж «Разящего» уже выстроился по правому борту. Раздалась команда: «Смирно»!
Командир миноносца капитан 2-го ранга Костенский появился перед строем вместе с офицером в звании старшего лейтенанта. Выше среднего роста, с чуть смуглым, энергичным лицом, старший лейтенант развернулся к строю. Костенский представил нового командира: старший лейтенант Андрей Дмитриевич Кира-Динжан – назначен командиром эскадренного миноносца «Разящий». Кира-Динжан поздоровался. В ответ, полными легкими, матросы ответили.
Последовала команда «Вольно!». Строй чуть качнулся.
Капитан 2-го ранга Костенский поблагодарил экипаж за службу. Наиболее уважаемый в команде, машинный кондуктор Герасим Николаевич Гулидов, шагнул вперед:
– Ваше благородие, дозвольте от команды. – В руках он держал серебряный подстаканник. С одной стороны его украшал несущийся на всех парусах корабль, с другой – увитый канатом якорь. – Так что дозвольте на память, – с хрипотцой повторил Гулидов и протянул Костенскому подарок. Капитан 2-го ранга улыбнулся и душевно обнял машинного кондуктора.
Николай Алексеевич Костенский продолжил службу на крейсере «Россия».
Принявший командование «Разящим» старший лейтенант Кира-Динжан дал команду распустить строй и продолжить работы по корабельному распорядку.
Мичману Садовинскому новый командир сразу пришелся по душе – как держался, как говорил, как командовал. В нем чувствовалась внутренняя сила и уверенность.
В РГАВМФ сохранились рапорта о сдаче миноносца «Разящий» старым командиром – капитаном 2-го ранга Костенским и приеме миноносца новым командиром – старшим лейтенантом Кира-Динжаном.
(РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 2. Д. 1120. Л. 323)
(РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 2. Д. 1120. Л. 324)
Фотографии старшего лейтенанта А. Д. Кира-Динжана я пока не обнаружил, а вот фотография сестры Андрея Дмитриевича, Нины Дмитриевны, выполненная в 1936 году, лежит передо мной на столе. И, что удивительно, фотография этой женщины хранилась в фотофонде Центрального военно-морского музея, в картотеке «Офицеры флота». В этом было что-то мистическое.
Я предполагал, пока чисто интуитивно, что Кира-Динжан сыграл в дальнейшей судьбе Бруно Садовинского серьезную роль. И судьба как бы сжалилась и показала мне, пусть и косвенно, по женскому абрису, основные черты лица человека, повлиявшего на судьбу моего героя.
На фотографии красивая женщина с тонкими чертами лица, большими выразительными глазами, высоким лбом и прекрасными длинными волосами. Наверное, Андрей Дмитриевич и Нина Дмитриевна были похожи, поэтому можно предположить, что и Андрей Дмитриевич Кира-Динжан был сухощав, с четко очерченными скулами, чуть вытянутым носом и подбородком, острым взглядом крупных глаз, высоким лбом и чуть смуглой кожей.
Опытный и много плававший, до назначения командиром на эсминец «Разящий», старший лейтенант А. Д. Кира-Динжан происходил из потомственных дворян Бессарабской губернии, уроженец города Черновцы в Австро-Венгрии, провинции Буковина. Родился он 11 сентября 1883 года. В 1901 году поступил и в 1904 году окончил Морской корпус. Произведен в мичманы 28 января 1904 года. Плавал на судах Тихого океана в 1905 году. Войну встретил на Балтике – старшим офицером эскадренного миноносца «Финн». К моменту назначения командиром «Разящего» Кира-Динжан был награжден орденами Станислава III степени, Св. Анны III степени, Станислава II степени с мечами. Андрей Дмитриевич свободно владел английским, французским, испанским и немецким языками.
Старший офицер на корабле Российского Императорского флота, дирижер и полицмейстер команды одновременно. Вся корабельная служба руководилась им, подчинялась ему и замыкалась на нем. От старшего офицера до командира корабля – один шаг. Но сколько труда, упорства и удачи требуется для этого. Старший лейтенант А. Д. Кира-Динжан сумел сделать такой шаг и стал полновластным хозяином корабля. Новый командир «Разящего» не «закручивал гайки». Миноносец – не линкор. Умело, требовательно и настойчиво подчинял он команду своей воле, требуя от офицеров и матросов полной отдачи как в повседневной службе и учебе, так и в боевой обстановке.
Эскадренный миноносец «Разящий» находился на боевом охранении в проливе Моонзунд.
Моонзунд – пролив мелководный. Глубина отдельных участков не более 2–3 метров. Чтобы обеспечить возможность прохода крупных боевых кораблей в Рижский залив, в 1916 году были проведены дноуглубительные работы и прорыт Моонзундский канал глубиной до 9,5 метров. Иногда этот канал называли еще Кумарским, по названию острова и рифа, вблизи которых он проходит. Работы по строительству канала велись практически всю войну. Планировалось довести глубину фарватера до 15 метров, чтобы обеспечить проход в Рижский залив новейших линейных кораблей.
Боевое охранение миноносцем «Разящий» караванов землечерпалок и землечерпательных работ по углублению фарватера пролива Моонзунд – работ стратегических, необходимых для прохода крейсеров и крупных боевых кораблей на оперативный простор Рижского залива – сменялось погрузками угля, кратким отдыхом и снова выходами в море.
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60218)
4 часа 50 минут утра. Рижский залив. Начинался рассвет 12 июня 1916 года. Рассвет – принесший новые атаки германских аэропланов на эскадренный миноносец «Разящий».
По приходе с острова Руно в Куйвасто экипажу был предоставлен отдых, после чего миноносец «Разящий» перешел в Рогекюль, где загрузился углем, боеприпасами, продовольствием, и оттуда – в Ревель.
15 июня миноносец «Разящий» возвратился в Гельсингфорс и ошвартовался в Нора-Хамин. Четверо суток перед постановкой в док для смены, поврежденного ранее винта, команда миноносца занималась приведением корабля в порядок. Надстройки миноносца были окрашены, в соответствие с циркуляром штаба командующего флотом от 7 марта 1912 года, предписывающим окрашивать эскадренные миноносцы в «защитный с зеленоватым оттенком цвет».
20 июня 1916 года эскадренный миноносец «Разящий» вошел в плавучий док.
Силами рабочих ремонтных мастерских Свеаборгского порта под руководством корабельного инженер-механика лейтенанта Владимира Иванович Неймана винт на «Разящем» сменили в течение суток. Демонтировали поврежденный винт, установили новый. Проверили линии валов, второй винт и рулевое устройство. Произвели осмотр и ревизию подводной части корпуса миноносца. И снова в море.
На миноносце «Разящий» продолжался ремонт и профилактические работы в системе паропроводов в котельном отделении № 1.
Следующие четверо суток миноносец «Разящий» находился на стоянке в Гельсингфорсе и готовился к выходу в море.
Июнь в этом году был необычно жарким для широты Балтики. Стираное белье экипажа, развешенное на леерах, высыхало за считанные минуты. Матросы спали на верхней палубе, в кубрике было очень душно. В кают-компании вентиляция, включенная на полную мощность, гоняла теплый воздух и почти не помогала. Легкий ветерок раздувал пузырем шторы над открытым иллюминатором, но облегчения не приносил. Мичман Садовинский вытянулся на диване и почувствовал приятную истому во всем теле, натруженном за день. Кстати всплыла из памяти старая флотская мудрость: «Горизонтальное положение никому не вредно, кроме откупоренной бутылки». Отдыхая, мичман Садовинский вспоминал похожее жаркое лето на учебном судне «Рында», где он проходил свою первую морскую практику воспитанником Морского корпуса.
Да, припоминал Бруно, практика на «Рынде» проходила с 1 июня по 8 августа 1912 года. Жара и безветрие на Балтике неожиданно может сменяться северо-западным ветром и волнением. При сильном волнении молодые кадеты, первый раз выходившие в море, серьезно укачивались. Единственное, что спасало, – постоянная загруженность работой. Кадеты приучались выполнять обязанности матросов, сигнальщиков, рулевых. Именно тогда Бруно впервые понял, что не подвержен укачиванию.Новый командир «Разящего» старший лейтенант Андрей Дмитриевич Кира-Динжан заслуженно пользовался у команды миноносца авторитетом и уважением. Молодые мичмана старались во всем подражать ему, перенимая его манеру держаться на мостике, манеру подачи команд, манеру общения с командой. Чувствовались его большой опыт и уверенность в себе.
Решительность, с какой он командовал кораблем и действовал при атаке германских аэропланов у острова Руно, смелость при прохождении сложных шхерных районов, спокойствие и рассудительность при решении внутрикорабельных вопросов и проблем – все это вызывало у мичмана Садовинского чувство, которое кратко можно было выразить старинной русской поговоркой: «С таким командиром – в огонь и в воду!»
Да, личность командира корабля оказывает подчас очень сильное и многогранное влияние на молодых офицеров, у которых это первый корабль. Командир и первый корабль запоминаются офицеру на всю жизнь. И в последующей службе пример и мнение первого командира очень много значат для офицера, а в сложных ситуациях нередко являются определяющими.
27 июня 1916 года эскадренный миноносец «Разящий» вышел из Гельсингфорса курсом на W, следуя в Рогекюль. При плавании в узкостях требуется хирургически точное определение по приметным местам близкого и опасного берега, поэтому командир лично находился на мостике при проходе сложных шхерных фарватеров.
Старший лейтенант Кира-Динжан привычно толкнул рукоятки машинного телеграфа на малый, затем на средний вперед и, выбив заглушку из трубы в машинное отделение, приникнув к раструбу амбушюра, приказал в машину:
– Дайте сто пятьдесят пять оборотов.
Миноносец увеличил скорость. Справа и слева по курсу пенились буруны в местах подводных камней и скал, небольшие островки и отдельные камни все быстрее проплывали вдоль бортов миноносца. Командир отдавал очередное приказание «К повороту» и спокойно и уверенно командовал рулевому:
– Десять градусов лево руля! Пятнадцать градусов право руля!
Рулевой не торопясь поворачивал штурвал пользуясь рулевым указателем. Командир отлично ориентировался на этом участке шхер и знал точные места поворотов – то на траверзе большого камня одного из островков, то по выступающему мыску, то по другим приметам.
Через 25 минут после выхода, примерно в двух милях от Гельсингфорса, следуя по фарватеру на опушке шхер, после очередной команды «К повороту», когда миноносец плавно катился влево, описывая пологую циркуляцию, раздался скрежет и сильный толчок, опрокинувший всех, кто в этот момент не держался за поручни на мостике и за леера на палубе «Разящего».
Миноносец на среднем ходу задел днищем о камни.
Командир отреагировал мгновенно:
– Стоп машина! Малый назад! Осмотреться в отсеках!
Из машинного отделения доложили:
– Имеем течь в кочегарке № 1 по правому борту.
– Устранить течь, прекратить пары в котле № 1, – последовала четкая команда командира.
После этого происшествия в вахтенном журнале «Разящего » появилась следующая запись, сделанная мичманом Бруно Садовинским:
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60218)
Томительный зной плавил Гельсингфорсский рейд. Металл корабельных палуб обжигал матросам голые пятки. Единственным спасением было купание. Купались много.
Купание было любимым развлечением команды. Спускали шлюпку с подветренного борта. Боцманская команда вывалила, с этого же борта, концы с мусингами. Матросы, свободные от вахты, выстраивались вдоль борта. По свистку дудки старшего боцманмата матросы: кто – ласточкой, кто – бомбочкой, кто – солдатиком, прыгали в воду, плыли до шлюпки и обратно. Раззадоренные купанием, мокрые и улыбающиеся, выбирались они по канатам на борт эсминца, плясали на палубе, вытряхивая воду из ушей, и уступали место новым купальщикам. Облегчение от дневной жары приходило только вечером, с последними солнечными лучами, золотившими кресты Успенского собора, возвышавшегося на скале над рейдом Гельсингфорса.
Не прошло и полутора месяцев с момента присвоения А. В. Колчаку звания контр-адмирала, как на Минной дивизии, среди офицеров пошли разговоры, что второй «черный орел» вот-вот расправит свои крылья на его погонах. Это вскоре и произошло. Александр Васильевич Колчак стал самым молодым вице-адмиралом за всю историю Российского флота, а 28 июня 1916 года начальник Минной дивизии вице-адмирал А. В. Колчак по Высочайшему приказу был назначен командующим Черноморским флотом. На его место был переведен капитан 1-го ранга М. А. Кедров.
По кают-компаниям миноносцев офицеры живо обсуждали эти назначения. Следом за этими назначениями последовали изменения и среди высшего командования флота. Конечно, корабельные офицеры Минной дивизии могли только строить предположения о подоплеке новых назначений в высшем руководстве флота, но безынициативность командования и отсутствие четких задач у флота обсуждались и ими.
Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60218)
Ремонт миноносца «Разящий» на Арнесском мостостроительном заводе продлился 16 суток. Наконец миноносец был готов к спуску с транспортных тележек завода.
18 июля, после выхода в Моонзунд, получив приказание со штабного судна «Кречет», миноносец «Разящий» вернулся в Ревель и ошвартовался к эскадренному миноносцу «Охотник».
20 июля 1916 года, по приходе эсминца «Разящий» в Гельсингфорс, отмечали день рождения мичмана Владимира Ляпидевского.
В 18 часов уволили на берег команду. В 19 часов – сбор офицеров в ресторане парка Эспланады. Столик заранее не резервировали. Никогда не известно, что будет в море. Зато точно известно, что русский флотский офицер в любом случае в ресторан прорвется.
Кроме самого именинника были: лейтенант Нейман 2-й, мичман Садовинский и еще несколько мичманов. Все выпускники Морского корпуса 1914–1915 годов. Старшим по возрасту за столом был инженер-механик лейтенант Владимир Иванович Нейман. Первый тост – его: «За победу! За государя императора! За Россию!». Далее традиционно: «За именинника!», «За тех, кто в море!», «За прекрасных дам!». Друзья подарили имениннику заранее заказанный у ювелира браслет миноносника, традиционно выполненный в виде якорной цепи с пластиной, на которой русской вязью была выгравирована краткая надпись – «Разящий».
Флотская офицерская молодежь веселилась вовсю. Какая жажда жизни обуревала их здесь, на берегу! После похода, после бомбовых атак аэропланов, торпедных атак подлодок, нервы требовали разрядки. Возвращение с моря – это для моряков всегда праздник, несмотря на потери, несмотря на гибель людей и кораблей.
Где-то в середине вечера Бруно остановил взгляд на покидающей ресторан брюнетке, лет двадцати. Красиво очерченное лицо, тонкий нос и выразительные темно-зеленые глаза, с улыбкой наблюдавшие за публикой в ресторане. Одета девушка была модно, со вкусом, но не вызывающе. Волосы чуть вьющиеся. Невысокая и стройная; с прямой спиной и грациозным изгибом талии. Девушка на мгновение задержалась глазами на Бруно и проследовала мимо их столика. Бруно она понравилась – у него возникло необычное теплое чувство с примесью легкого любопытства. Девушка шла в компании капитана второго ранга, лет сорока пяти, и миловидной дамы, с чертами тонкой, но чуть увядшей красоты. Стеклянная входная дверь бесшумно отворилась, компания покинула ресторан и вышла на улицу. Силуэт девушки растворился в полутьме парка. Все! Бруно тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. Но девушка не выходила из головы. Ресторан продолжал веселиться. Звучала музыка, танцевало несколько пар. Поднимались тосты за именинника. За столиком офицеров пошли разговоры о войне, о службе, о море.
В начале парка Эспланада уютно расположился ресторан «Капели» («Kapelli») построенный в 1867 году и существующий на этом месте по настоящее время. Здание ресторана – стеклянный шатер с двумя боковыми стеклянными эркерами.
Этот ресторан благодаря своему местоположению, между портом и центром города пользовался особым расположением русского флотского офицерства в период базирования в Гельсингфорсе Российского военного флота, особенно в 1914–1916 годах, когда в Морском собрании Гельсингфорса было запрещено подавать, в связи с началом войны, крепкие напитки.
Случилось так, что мои партнеры в Финляндии, в один из моих приездов по делам в Хельсинки, пригласили меня поужинать в этот ресторан. Госпожа Сааринен объяснила мне, что ресторан дореволюционный, расположен в красивом месте города, с видом на бухту и корабли, и до настоящего времени пользуется отличной репутацией благодаря своей кухне. Я не мог не согласиться. Мы расположились у окна, заказали блюда из норвежского лосося, приготовленные по особому финскому рецепту, которому уже более ста лет. Нам принесли вино, и я подумал, что мичман Бруно Садовинский в 1916 году, бывая в городе в короткие часы, свободные от службы, вполне мог ужинать и отдыхать в этом близко расположенном к порту приморском ресторане, и мог так же, как мы сейчас, заказывать традиционно популярного и 90 лет назад жареного норвежского лосося с хорошим французским вином. На мгновение время опять пересеклось – прошлое и современность, современность и прошлое, и от этого, или от вина, мне стало жарко.
В 1916 году миноносцы, базировавшиеся на Гельсингфорс, швартовались прямо в центре города, у стенки, кормой к набережной, в пяти минутах ходьбы от Торговой площади, ресторана и Эспланады. Каждое утро на флагштоках российских кораблей взвивались белые флаги, перечеркнутые голубым Андреевским крестом. Блестящая флотская столица Российской империи начинала свой день с подъема флагов. Как гласила статья 1284 Морского устава: «Флаг почитается, как знамя в полку, и все служащие на корабле должны охранять этот флаг до последней капли крови, как хоругвь русского государя».
Подъем флага – это единственная по красоте, гармонии и торжественности церемония на флоте. Для подъема флага команда эскадренного миноносца «Разящий» выстраивалась на палубе повахтенно во фронт. Ровно в 8 часов вахтенный офицер «Разящего» обращался к командиру: «Ваше благородие, время вышло!» На, что командир отвечал: «Поднимайте!» После этого вахтенный офицер командовал: «Флаг поднять!» – и под звуки боцманских дудок поднималось по флагштоку сине-белое полотнище Андреевского флага. При этом все снимали фуражки.
Когда флаг доходил до места, вахтенный офицер командовал: «Накройсь!» После этого командир миноносца спускался вниз, а ротный командир разводил матросов по работам.
Лучше, чем описал церемонию подъема Андреевского флага певец русского флота Б. А. Лавренев в своем романе «Синее и белое», написанном в советское время, в 1933 году, пожалуй, и не скажешь: «Каждый день, утром и вечером, по команде “На флаг и гюйс, смирно”, под певучий стон горна, застигнутые этой командой в любом месте корабля, за любым делом, мгновенно цепенеют моряки российского флота на время священнейшей из тысяч морских церемоний – спуска и подъема флага. Вытянувшись стоят офицеры – руки у фуражек, и на их лицах от полотнища флага отсвет славы, величия и побед, и в глазах огонек гордости и силы».Неожиданно для себя мичман Садовинский встретил так понравившуюся ему в ресторане девушку в зале Гельсингфорсского Морского собрания.
Светлая, уютная обстановка Морского собрания располагала к отдыху. Несмотря на войну, в Морском собрании организовывались танцы и костюмированные балы. На них дамы – жены старших офицеров и их дочери появлялись в духе военного времени, в русских национальных нарядах: сарафанах, цветных полушалках и платках, наброшенных на плечи.
Яркий платок украшал и плечи так запомнившейся и заинтересовавшей Бруно девушки.
Устав Морского собрания требовал обязательного представления молодых людей друг другу через старших знакомых или флотских друзей, членов собрания. Мичман Садовинский обвел взглядом зал собрания – никого из друзей не было видно, лишь в отдалении разговаривали несколько командиров миноносцев, и среди них его командир – старший лейтенант Кира-Динжан. Бруно решительно подошел к своему командиру и попросил Андрея Дмитриевича представить его семье девушки. Кира-Динжан согласился.
Девушку звали Ирина. Ее отец, капитан 2-го ранга, служил в крепости Свеаборг по артиллерийской части. Оркестр в зале собрания, до сего игравший что-то из классики, заиграл модное аргентинское танго. Бруно внутренне подтянулся:
– Разрешите вас ангажировать? – Он поклонился и предложил Ирине руку.
– Вы хорошо танцуете? – спросила девушка.
– Последний раз я танцевал в Корпусе в четырнадцатом году, так что не судите строго. Попытаюсь вспомнить.
Танцуя, Бруно про себя считал такты и старался не ошибиться. Аромат ее духов кружил ему голову, и главное было – не сбиться.
Поделиться книгой: