Помоги проекту - поделись книгой:
В 1755 году Мальцевы основали свой третий по счёту завод, самый известный — в селе Микулино на реке Гусь Владимирской губернии. Ныне там город Гусь-Хрустальный.
Район Басманных улиц благоустраивался, и вот уже и знатные люди не чурались приобретать здесь недвижимость: ведь земля была намного дешевле. Князь А. Б. Куракин поступил очень умно, для начала она выстроил в память о покойном отце в непрестижном районе богадельню для увечных воинов (дома № 4–6 сразу за МПС), а уж затем — обширный дворец, архитектором которого, вероятно, был Родион Казаков (брат Матвея Казакова). Богадельня, выстроенная в 1742 году, дошла до нас изрядно перестроенной, храм при ней разрушили. Она считается первым в России частным благотворительным заведением.
Князь Александр Борисович Куракин — щёголь и дамский угодник — был безмерно богат, его прозвали «бриллиантовым», потому что он появлялся на балах в костюме, усыпанном алмазными украшениями. На его камзоле, а также на нижнем белье все пуговицы были брильянтовые, одеяние дополняли ордена: звёзды — Андреевская и Чёрного Орла, кресты — Александровский и Мальтийский на шее, Анненский в петлице, из крупных солитеров. Кроме этого он обыкновенно надевал сверх кафтана голубую ленту с бриллиантовым крестом, а на правое плечо — эполет, бриллиантовый или жемчужный. Даже пряжки на туфлях и на шляпе князь носил алмазные. Ходил анекдот, что однажды, играя в карты у императрицы, Куракин открыл табакерку и заметил, что перстень на его пальце совсем к ней не подходит, а сама табакерка не соответствует всему костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.
Однако не следует считать князя глупым фанфароном: несмотря на своё чрезмерное щегольство, он был умным политиком и очень мужественным человеком, участвовал в заключении Тильзитского мира, был послом в Париже при дворе Наполеона. Там произошёл трагический случай, на балу во дворце по случаю бракосочетания Наполеона I с эрцгерцогиней Марией-Луизой вспыхнул пожар. Тогда погибло около 20 человек. Куракин оставался до последнего в огромной, объятой пламенем зале, выводя особ прекрасного пола, — дамы в пышных юбках поневоле могли выйти только гуськом. Не столь галантные кавалеры в страхе за собственные жизни сбили князя с ног и даже прошлись по нему. Вытащить бесчувственное тело князя было крайне трудно: украшения на его мундире раскалились так сильно, что обжигали тех, кто пытался оказать ему помощь. Другие под видом оказания помощи сдирали с мундира брильянты — всего уворовав на сумму около 70 тысяч франков. Куракин сильно обгорел, у него совсем не осталось волос, было изуродовано лицо, ноги и руки были раздуты и покрыты ранами, на одной руке кожа слезла как перчатка. От последствий ожогов князь так и не оправился до конца жизни и был вынужден уйти в отставку.
После кончины Куракина дворец, слишком дорогой для содержания, наследники сдавали в наём — для проведения балов. Затем его продали казне и перестроили под Землемерное училище, позднее ставшее Межевым институтом, первым директором института был будущий писатель-славянофил Аксаков, автор «Аленького цветочка». Теперь это Университет инженерной экологии.
Вслед за Куракиным в слободу въехали Головины, Голицыны, Трубецкие, одно время в приходе церкви Николы в Покровском жил А. В. Суворов. Дом № 27 принадлежал графу Николаю Семёновичу Мордвинову, академику, государственному деятелю, известному англоману и масону, кавалеру ордена Андрея Первозванного. Он был в числе тех, кого декабристы в случае победы предполагали ввести в состав нового правительства, и, единственный из членов Верховного уголовного суда, Мордвинов отказался подписать им смертный приговор. В этом его доме долгое время квартировал историк Карамзин и здесь писал некоторые главы знаменитой «Истории государства Российского».
Почти параллельно Новой Басманной проходит Новорязанская улица, выйти на неё можно, пройдя через короткий 1-й Басманный переулок.
На чётной стороне Новой Басманной улицы арка отмечает вход в сад Баумана, созданный в 1920-м на месте сразу нескольких усадебных садов. Через него можно пройти на улицу Старая Басманная. Недалеко от сада — уцелевшие строения владения № 20: главный дом, дом с антресолями, корпуса служб, декоративный грот. В этой усадьбе жил философ П. Я. Чаадаев, объявленный сумасшедшим. Его посещали А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. И. Герцен, И. С. Тургенев и др. В этом доме он и умер, отпевали Чаадаева в Петропавловском храме. В предвоенные годы здесь была устроена Промышленная академия, где учились, в частности, жена Сталина Надежда Аллилуева и Никита Сергеевич Хрущёв.
На Старой Басманной тоже много примечательностей: строения № 15 — уже упоминавшаяся усадьба Голицыных, где под оболочкой XVIII столетия скрывается дворец XVI века. На углу Токмакова переулка стоял дом тётки Пушкина — Анны Львовны, но его снесли в 1930-е годы. Совсем рядом, тоже на углу Токмакова переулка, — дом № 30, где жил и работал художник Фёдор Степанович Рокотов. Дом № 23 принадлежал декабристу Муравьёву-Апостолу. № 11 — дом правления Московско-Курской и Нижегородско-Муромской железных дорог, выстроенный в самом конце XIX века; № 15 к. 1, — доходный дом в стиле модерн, принадлежал персидскому подданному; № 20 к. 1, — дом кооператива «Бауманский строитель», начало 1930-х гг. Ранее на этом месте стояла табачно-гильзовая фабрика Бостанжогло — деда по матери городского головы Николая Алексеева. Во дворах между Старой Басманной, 20, и Гороховским переулком сохранилась деревянная старомосковская застройка. Самым крупным строением на Старой Басманной является пышный храм Никиты Мученика елизаветинских времён (архитектор Д. В. Ухтомский).
Новая и Старая Басманные улицы сходятся на площади Разгуляй. Таинственная площадь: вы не найдёте в справочниках ни одного почтового адреса с ней связанного. Ни один дом из стоящих здесь не пронумерован по «площади Разгуляй» — а лишь по окружающим улицам. Старая застройка здесь по большей части снесена ради возведения здания райсовета — типичной советской архитектуры. Из-за этого Разгуляй совершенно потерял свой вид, и даже площадью не выглядит. Предполагают, что знаменитый кабак, в честь которого назвали площадь, был в доме № 38, на углу Доброслободской улицы. Однако есть и мнение, что кабаков тут было много — почти в каждом доме, и все они — с не самой хорошей репутацией. В этом доме сейчас ресторан «Ёлки-палки» и отличный ирландский паб. Так что традиции соблюдаются!
Рядом с пабом — неказистый деревянный домишко № 36 — в 1820-х годах здесь жил Василий Львович Пушкин, дядя поэта. Ещё ему принадлежал несохранившийся дом на месте нынешнего № 28. В сентябре 1826 г. к дяде на Старую Басманную приезжал Александр Пушкин.
Через улицу, Доброслободскую, высится большая красная усадьба Мусиных-Пушкиных (№ 2/1), печально знаменитая тем, что именно здесь во время пожара 1812 года сгорел рукописный список «Слова о полку Игореве». Усадьба была выстроена Матвеем Казаковым на месте более старой постройки, на её фундаменте. Владельцем того старого, уже несуществующего дома молва упорно называет Якова Вилимовича Брюса — первого русского учёного, а в представлении суеверных людей — чернокнижника и колдуна. Об этом месте ходили страшные байки: что раздаются из подпола чьи-то стоны, мелькает зловещий огонь в выбитых окнах, что призрак покойного хозяина бродит тут по ночам и бормочет заклинания на непонятном наречии… Чтобы выстроить здесь усадьбу, нужно было быть или совсем лишённым суеверий человеком (такие встречались в XVIII веке), либо уповать на то, что дух верного слуги и друга Петра Первого не причинит вреда верноподданным слугам новой императрицы.
Дом имеет своеобразное украшение на фасаде, напоминающее крышку гроба. На самом деле это — солнечные часы, но ось, которая должна была отбрасывать тень-стрелку, давно утрачена.
Когда-то имение Мусиных-Пушкиных занимало почти половину улицы по чётной стороне. Тут было несколько деревянных домов, луга, сад, пруд и даже речка Чечёра, с деревянным Ехаловым мостом. Это забавное словечко было искажением от Елохово — названия окрестного сельца, которое в свою очередь произошло от слова ольха: эти кустарники в изобилии росли в заболоченной местности.
Постепенно пустоши застроили, сначала деревянными, потом каменными домами. Через Разгуляй и далее по современной Бакунинской, а тогда — Немецкой улице ездили в село Рубцово-Покровское цари, улицу должно было содержать в порядке. Елоховская была замощена булыжником, освещалась масляными фонарями, с 1860-х годов — керосиновыми, а потом электрическими. В середине XIX века здесь пустили от Лубянки к Покровскому мосту через Яузу у нынешней Электрозаводской «линейку». «Линейкой» назывался первый вид городского общественного транспорта в Москве: колёсные экипажи — летом, сани — зимой, курсировавшие от центра города к его заставам, а летом и далее. Рассчитаны они были на 6–10 пассажиров, сидели люди лицом к тротуару. В каждой линейке были кучер и кондуктор.
Спартаковская улица переходит в Бакунинскую, перпендикулярно здесь её пересекает Бауманская улица. Та её часть, что идёт налево, — бывший Девкин переулок. Забавное название, не так ли? Есть две версии, как оно возникло, — прозаическая и романтическая. Прозаическая гласит, что тут были мануфактуры, производившие ленты, нитки, тесьму и прочую дребедень, потребную для женских рукоделий. Работали на предприятиях преимущественно женщины — девки. Вот переулок так и назвали. Но есть и другая версия! В Девкин переулок легенда селит полюбовницу Петра Первого — Анну Моне, в дом № 16. Ну а кто же она, как не девка? И, кстати, древняя двухэтажная палата, хоть и с новыми пристройками, но сохранилась. Может, в одно из её окошек и вправду лазил русский царь к своей зазнобе?
Хотя — вряд ли. Постройки более поздние, но, возможно, на старых фундаментах, Они относятся уже к бывшему здесь цинковальному заводу. В XVIII веке тут поселились старообрядцы-предприниматели, и большая часть домов вокруг принадлежала им. Старообрядцы несколько раз обращались в Городскую думу с просьбой изменить неблагозвучное название переулка, но тщетно. Теперь о них напоминает одинокая красавица колокольня храма св. Екатерины (Бауманская, 18), выстроенная по образу колокольни в Рогожском посёлке. Одинокой она стала после слома моленной в доме купца Карасёва и части корпусов его цинковального завода. Приземистые здания красного кирпича в глубине двора — остатки этого завода и бань. Раньше колокольня была намного красивее, но в её стенах остались проломы от снятых большевиками колоколов, золотисто-сиреневую керамику с первого яруса выломали в 1990-е, а теперь стала осыпаться и «лемеховая» черепица с трёх глав.
На нечётной стороне улицы стоит особняком четырёхэтажный доходный дом (№ 23), явный образец стиля модерн, напоминающий старинный замок. Его автор — архитектор Мазырин, владельцем значился «крестьянин Фролов», то есть переселившийся из деревни негильдейский купец. В доме № 28, типичном доходном доме конца XIX века, с 1878 года жил основоположник гидро- и аэромеханики Николай Егорович Жуковский. По правую руку, на углу Бауманской и Бакунинской — дом № 33/2 — жилой дом богатейших купцов Рахмановых. Старинные дома № 36 и 38 приписываются Матвею Казакову. На месте дома № 58 бельмом выпирают новые строения, а раньше здесь находился «Дом Щапова» — первое самостоятельное творение знаменитого архитектора Фёдора Шехтеля. В 1995 году здание было передано некоему ООО «на реконструкцию» и снесено.
Владение № 47/1 — пустая площадка. На этом месте находился Бауманский, или Басманный, рынок с красивым стеклянным куполом, сооружённый в 1970-е годы. В феврале 2006-го купол рухнул, погребя под собой множество людей. 56 погибших, 32 раненых — таков был итог трагедии. Комиссия установила, что крыша здания рынка обрушилась из-за обрыва одного из тросов, на которых она держалась. А сам обрыв стал следствием нескольких причин, среди которых были коррозия и внеплановая перестройка здания, — в нём был возведён внутренний круговой балкон, который затем перегрузили товаром. Проектировал Басманный рынок тот же инженер, который создал проект рухнувшего аквапарка Трансвааль, — Нодар Канчели. Обвинений ему предъявлено не было, причиной трагедии назвали «грубые нарушения правил эксплуатации здания». Впрочем, заслуг у инженера много: он сконструировал купол храма Христа Спасителя и торговый комплекс на Манежной площади. После трагедий Канчели продолжил работать и, в частности, занимался реконструкцией Большого театра.
Жуткую проплешину обрамляют два переулка — Посланников и Старокирочный. Название первого традиция связывает с жившим здесь прусским посланником, приехавшим в Россию в конце царствования Петра Первого, Акселем фон Мардефельдом. Он оставил едкие, ироничные мемуары о нравах при дворе императрицы Елизаветы. Однако некоторые историки спорят, доказывая, что его дом был вовсе не здесь, а на Немецкой ул. в районе дома № 57.
Со Старокирочным — та же путаница. По одним сведениям, здесь была старая лютеранская кирха, сгоревшая в 1812 году, и названием своим переулок обязан ей. По другим, здесь стоял первый в России завод по производству этилового спирта, и название восходит к слову «кирять». Что ж: и кирха, и завод не выдумка, они действительно существовали, так что каждый может выбрать себе версию по вкусу. Заводские строения сохранились — это владение № 5, теперь там одна из контор ОАО «Мосхимфармпрепараты».
Мы свернули в Старокирочный переулок, чуть не дойдя до Денисовского, называющегося так по имени владельца бывших там бань на ручье Кукуй, за ним — Гарднеровский переулок, напоминающий о Френсисе Гарднере, обрусевшем англичанине, владельце первого в России фарфорового завода, существовавшего до Кузнецовского, в XVIII веке. Ныне его изделия — коллекционная редкость!
Но вернёмся к Старокирочному. Мы уже вспоминали красавицу немку Анну Монс; теперь, забыв о полуразвалившихся домишках в Девкином переулке, можно с большей долей вероятности утверждать, что жила она здесь, рядом со старой кирхой, в доме № 6. Впрочем, оба адреса могут быть верными: один — место жительства её родителей, второй — дом, что Пётр подарил ей.
Старокирочный переулок выходит на Лефортовскую площадь, названную так по имени друга Петра Первого Франца Лефорта. Прежде чем рассказать о нём, обратим внимание на строгое и элегантное здание Лефортовской полицейской части (№ 13) XVIII–XIX веков, оно находится на стыке переулка с Лефортовской площадью. Здесь же, на площади, а формально на Второй Бауманской улице стоит Лефортовский дворец, одно из самых загадочных и несчастливых зданий в Москве. Он был возведён по приказу Петра в качестве подарка Лефорту.
Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой, после отправив Аксамитова в один из самых прославленных монастырей — Киево-Печёрский — строить ограду с башнями и церковь. Мастер и там справился с заданием.
Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нём сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест любоваться на это здание — об этом хвастливо писал в письме брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшали дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…
Новоселье справили пышно и весело, с танцами, фейерверком… Разгорячённые и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль — месяц студёный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился — и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни тем более такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился, — ничего не помогло.
С тех пор довольно долгое время во дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов». Председательствовал на них Никита Зотов — «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Ручей Кокуй протекал здесь рядом — помните Денисовские бани в одноимённом переулке? При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Пётр — «хуйгумены». Особыми членами «собора» были женщины-«монахуйни». Высшим женским считался титул «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская (разбитная весёлая старуха, мать одной из любовниц Петра), потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, которую Пётр прозвал «дочка-бочка» из-за огромного количества спиртного, которое она могла выпить, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: её привлекли по делу царевича Алексея, признали виновной и били батогами. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.
Пётр сам сочинил устав всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.
Часто на святочной неделе Пётр собирал огромную компанию — человек двести, обряженных в вывернутые наизнанку полушубки и страшные маски, и ночами напролёт катался на санях по Москве. Во главе процессии стоял шутовской патриарх — с жезлом и в жестяной митре. Он благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи в церкви. Хозяева домов, удостоенных посещением этих гостей, обязаны были угощать их и одаривать деньгами.
Эти пьяные и кощунственные забавы послужили одной из причин возникновения легенд о царе-самозванце, царе-антихристе. Петра объявляли сыном немки и «Лаферта», говорили о том, что в «Стекольном царстве» (Стокгольме) настоящего государя похитили и, посадив в бочку, пустили в море, а заместо него прислали «немчину». Или того хуже: раскольники толковали священные книги, вычитывая, что Антихрист родится от недоброй связи от жены скверной и девицы мнимой, и вспоминали о том, что Пётр родился от второй жены, по старообрядческим представлениям — незаконной.
В 1706 году Пётр подарил Лефортовский дворец Александру Меншикову, его собственный, в Семёновской слободе, — сгорел. Меншиков принялся достраивать здание, пригласив архитектора-итальянца. Тот, к счастью, не тронул старое здание, а просто окружил его квадратом из двухэтажных флигелей, соединённых с главным корпусом переходами. Второй этаж был жилым, а первый — хозяйственным; дворец стал намного комфортнее и удобнее.
Меншиков владел дворцом двадцать лет. Он пережил Петра, возвёл на престол его любимую, но неграмотную супругу Екатерину, после её смерти — внука Петра, сына казнённого царевича Алексея. Этого царственного мальчика-подростка он планировал женить на своей дочери Марии, но честолюбивым планам не было суждено свершиться. Из-за интриг завистников Меншиков потерял власть, был сослан, а дворец конфисковали в казну.
В недолгое царствование Петра Второго Алексеевича статус столицы был вновь возвращён Москве, а императорский двор располагался в Лефортовском и соседнем Головинском (позднее переименованном в Екатерининский) дворцах. Головинский стоит на противоположном берегу Яузы.
Сам мальчик-император жил в Лефортовском, покинув его лишь ненадолго, на несколько месяцев, — после смерти своей любимой старшей сестры. Как и при его деде, во дворце проходили многочисленные попойки. К юному императору были приставлены два «воспитателя», которые должны были учить его наукам и государственному управлению. Один из них, немец Остерман, старался выполнять свои обязанности, а второй — из старинного княжеского рода Долгоруковых — принялся потакать самым дурным наклонностям коронованного ребёнка и нарочно его спаивал. В этом ему помогал сын Иван, «красивый молодой человек и живого характера», который сумел стать лучшим другом юного монарха.
"Долгорукие не упустили воспользоваться этою привязанностью и стали во главе всех дел…»
— писал современник.
Это было не трудно: царь-подросток не имел ни опыта, ни образования. Из-за опалы и казни отца Пётр Великий мало уделял внимания внуку. Его растили сначала две «мамки» из Немецкой слободы, а затем гувернёры, которые из всех наук лучше всего обучили мальчика татарским ругательствам, за что и были самолично биты его царственным дедом. Впрочем, вполне возможно, что виноваты были не только учителя, а унаследованные маленьким Петром фамильные дурные качества: упрямство и самодурство. Его старшая сестра, великая княжна Наталья Алексеевна, воспитывалась также, однако в отличие от брата выросла очень умной и образованной девушкой. К сожалению, как и брат, она рано умерла.
«…Государь знает свою неограниченную власть и не желает исправляться. Он действует исключительно по своему усмотрению, следуя лишь советам своих фаворитов»,
— замечал австрийский посол в России.
Пётр Второй обожал охоту и посвящал ей всё свободное время, забывая о занятиях и государственных делах. Но не очень сильному физически мальчику явно не по силам было рыскать по полям и лесам по несколько дней кряду. Результатом стали болезни: корь, затем тяжёлая простуда — горячка, как называли тогда грипп. Долгоруковы забеспокоились, но не о здоровье Петра, а о собственном благополучии. Чтобы упрочить свою власть, они решили срочно женить императора на сестре Ивана Екатерине. Правда, девушка уже была помолвлена с другим, но кого волновали её чувства?
Незадолго до дня назначенной свадьбы в Лефортовском дворце произошёл случай, воспринятый народом как роковое предзнаменование: «государыня-невеста» в новой карете въезжала во дворец. Кичливые Долгоруковы постарались изукрасить экипаж как можно богаче, а наверху установили императорскую корону. Однако высоту кареты не рассчитали, и вызолоченная корона оказалась выше, чем арка ворот. Корона зацепилась, упала и разбилась на множество кусков. «Свадьбе не бывать!» — закричали в народе.
Так и случилось: сразу после пышных празднеств по случаю нового 1730 года император вновь заболел, на этот раз очень серьёзно — это была чёрная оспа. Нет, приговором эта болезнь не считалась: врачи XVIII столетия уже достаточно поднаторели в её лечении и большая часть больных выживала. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную опасность.
Поначалу казалось, что лекари справились: жар спал и юноша пошёл на поправку. А затем случилось непоправимое: молодой и глупый государь, не привыкший соблюдать режим и прислушиваться к мнению старших, встал с постели и открыл у себя окно, решив полюбоваться на замёрзшую Яузу и подышать свежим воздухом. В результате он простыл, последовали осложнения, и в конце месяца, ровно в день предполагаемой свадьбы, он умер.
Всё это случилось здесь, в Лефортовском дворце, положив начало эпохе «дворцовых переворотов», или «царству женщин». Затем последовали новые интриги, коронование нового государя, ссылка Долгоруковых — они поплатились за свою жадность и беспринципность.
Избранная государыня Анна Иоанновна, племянница Петра Первого, приехала в Лефортово со стороны Измайлова, в том дворце она ожидала официальной торжественной встречи. В Лефортово она разорвала подписанные ею ещё в Голштинии «Кондиции» — условия, ограничивающие царскую власть, и стала самодержавной государыней. Здесь она жила со своим фаворитом и тайным мужем Бироном, приказав выстроить на другом берегу Яузы Анненгоф — парк увеселений наподобие Петергофа. Ныне от него сохранились лишь руины. Любимой забавой императрицы было стрелять из ружья по уткам, водившимся там в изобилии и до сих пор ещё полностью не изведённым.
В конце царствования Анны Лефортовский дворец горел и после был сильно перестроен. После смерти Анны Иоанновны постоянно в нём никто больше не жил, но императрица Елизавета Петровна частенько останавливалась здесь, посещая Москву. Порой дворец использовался как резиденция иностранных послов, в 1770-е годы — как чумной карантин… При пожаре 1812 года дворец был сильно повреждён. Долгое время он был заброшен, теперь в нём располагаются два архива — военно-исторический и звукозаписи. Их сотрудники утверждают, что порой в пустых комнатах бывшей царской резиденции слышатся звуки барочной музыки, чей-то смех, шелест кринолинов…
Слободской дворец
Соседний дворец, обычно называемый Слободским, начал строить в середине XVIII века канцлер Бестужев-Рюмин для себя, чтобы удобно расположиться по соседству с государыней Елизаветой Петровной, коли той случится жить во дворце Лефортовском. Закончить строительство он не успел: попал в опалу и отправился в ссылку. Дворец конфисковали, и в конце 1760-х Екатерина Вторая подарила его своему фавориту — графу Григорию Орлову. Тому подарок был не очень нужен (и без него дворцов хватало!), и жил он там мало. Здание начало разрушаться. Его даже планировали разобрать, но Екатерина распорядилась иначе, передарив дворец Александру Андреевичу Безбородко. Умный рачительный Безбородко был полной противоположностью безалаберному Орлову, он сразу же принялся за ремонт и привлёк для этого лучших мастеров — Кваренги, Казакова, Баженова. Рядом выстроили церковь, сгоревшую в 1812-м, и два деревянных дворца — Жёлтый и Марлинский.
Затем дворец вновь отошёл в казну, там бывали Павел Первый и Александр Первый. В начале войны 1812 года в залах дворца разыгрались драматические события: в патриотическом порыве московские дворяне и купцы начали сбор денег на содержание армии. После войны пострадавший от пожара Слободской дворец был восстановлен и перестроен для новых целей: теперь в нём открыли училище для мальчиков-сирот. Теперь здесь
По Второй Бауманской улице мы выходим на улицу Радио. В доме № 17 некогда располагалась лютеранская кирха св. Михаила, «новая кирха», потому соседний переулок — Новокирочный. Именно в этой церкви был похоронен Яков Брюс, но она до нас не дошла: в 1928 году её закрыли и передали ЦАГИ. Отчего-то ученики Николая Егоровича Жуковского решили, что старое здания им страшно мешает, и отправили соответствующее письмо в правительство. Поступило разрешение на снос. Кирху взорвали и, не ограничившись этим, вырыли на её месте котлован глубиной 8 метров. Что искали — «черную книгу», философский камень?
Дом № 10 — многократно перестраивавшаяся усадьба, которой последовательно владели Фёдор Ромодановский, Головкины, Демидовы. С 1825 года здание передали Елизаветинскому институту, входившему в число учебных заведений, опекаемых императрицей Марией Фёдоровной, ныне это Московский государственный областной университет.
По улице Радио пройдём к реке и перейдём её по Лефортовскому мосту. Он был выстроен специально, чтобы облегчить сообщение между двумя дворцами — Лефортовским и Головинским, поэтому его иногда называют Дворцовым. К сожалению, основная достопримечательность Заяузья — Екатерининский (он же Головинский) дворец (1-й Краснокурсантский проезд, 3/5) — находится в ведении военных и для нас недосягаем. Взглянуть на роскошное здание можно только издали, через забор. Причём сразу оговоримся, что то, что мы видим, — не оригинальная постройка, а результат ремонта и перестройки после пожара 1812 года. Тогда дворец был отделан в стиле классицизма. Впрочем, его принадлежность военным достаточно исторична: хоть Екатерина Вторая и строила его для себя, но её сын Павел, ненавидевший мать, сразу по воцарении отвёл уже законченное строение под казармы, дополнив дворец обширным плацем.
Можно углубиться в Лефортовский парк, осмотрев остатки Анненгофа — парка, который приказала для себя и своего тайного фаворита и фактического супруга Эрнста-Иоганна Бирона разбить старательная, но непопулярная императрица. Деревянные сооружения времён её царствования, конечно, не сохранились. Зато сохранилась регулярная планировка — главные аллеи, Головинский пруд и Крестовый пруд, у которого находится ныне полуразрушенный «Грот» конца XVIII века (каменная подпорная стенка с колоннами и нишами). Беседка поблизости из другого времени, она была выстроена в начале XX века.
Отсюда недалеко до
Похоронены на этом кладбище и французы: гвардейцы Наполеона и лётчики из эскадрильи «Нормандия-Неман». Также здесь находится братская могила немецких солдат, погибших во время Первой мировой войны.
Тем, кто не любит кладбища и не хочет заканчивать прогулку на печальной ноте, стоит пройти пешком по Красноказарменной набережной либо дворами мимо церкви Троицы Живоначальной, расположенной у Салтыкова моста, — эта церковь, выстроенная в начале XIX века, принадлежала единоверческой общине — старообрядцам, вступившим с РПЦ в компромисс: они совершали богослужения по дониконовскому чину, но подчинялись официальной церковной власти. Потом идти мимо старого здания завода «Кристалл» на Самокатной улице (старинного завода, основанного в 1901 году как Московский казённый винный склад), добрести до парка «Имени 1 мая» — посмотреть Сыромятнический гидроузел. Это эффектное речное сооружение по плану обводнения Москвы выстроили в 1940 году на месте бывшего Золоторожского моста — насыпали искусственный остров и устроили плотину и шлюз, чтобы предупреждать наводнения во время весенних паводков и ливней. Плотина обеспечивает перепад уровней воды на Яузе до 4 м.
Если вы устали, то здесь можно сесть на трамвай № 45 и доехать до ст. м. «Бауманская», трамваем № 43 — до «Авиамоторной», автобусами № 125, 730 — до ст. м. «Площадь Ильича», «Римская».
Ну а если силы есть, то имеет смысл перейти Яузу по пешеходному Таможенному мосту и пройтись по Нижней Сыромятнической улице до станции метро «Курская». Слева будут видны башни Андроникова монастыря, который мы посмотрим в следующий раз.
Вокруг «Курской» — район старой промышленной архитектуры. Владение № 11 по Н. Сыромятнической ул. — это корпуса старинной чаеразвесочной фабрики «Торгово-промышленное товарищество преемник Алексея Губкина А. Кузнецов и К». В 4-м Сыромятническом переулке располагается известный клуб и выставочный зал Винзавода, где часто проводятся интересные мероприятия. У самой станции метро «Курская» в Нижнем Сусальном переулке в 1868 году близ путей Курско-Нижегородской железной дороги был построен Московский газовый завод. Газ тогда использовался для освещения, и его развозили по домам в баллонах. Здания завода сохранились, теперь там много необычных магазинов, как сейчас принято говорить — концептуальных.
И ещё один царский дворец — Измайлово!
От станций метро «Курская», «Бауманская», «Электрозаводская» можно доехать до Измайлова, ставшего популярным местом для проведения выходного дня.
Иван Грозный пожаловал измайловские охотничьи угодья младшему брату царицы Анастасии Никите Захарьину-Юрьеву. После избрания Михаила Романова на царство Измайлово перешло в казну, а его сын Алексей Михайлович приказал выстроить здесь дворец. Да не просто дворец, а целый город, включавший обширные поля, сады и огороды, льняную мануфактуру, стекольный завод, скотные дворы и птичники, пасеку, 3 7 прудов с рыбой, 7 мельниц, винокурни и маслобойни.
На измайловских полях произрастали новые сорта пшеницы, в садах росли диковинные фруктовые деревья: грецкий орех, венгерские груши и др. Тут пытались выращивать даже тутовые деревья и виноград, в оранжереях — арбузы и дыни.
Здесь устраивали театральные представления, разыгрывали «шутейные пьесы», о которых камер-юнкер Берхгольц написал: «Сцена была устроена весьма не дурно, но костюмы актёров не отличались изяществом». Центром всего этого роскошества была царская дворцовая усадьба, выстроенная на искусственно созданном острове. Лишь малая её часть сохранилась до наших дней — Парадные ворота, Мостовая башня и один из храмов. Что-то обветшало и рухнуло само, а дивную церковь Иосафа царевича Индийского снесли в 1930-е годы.
Сохранился украшенный изразцами Игната Максимова и Степана Полубеса собор Покрова Пресвятой Богородицы. По преданию, в праздники в соборе Покрова служил св. Дмитрий Ростовский, а на клиросе храма читал молодой Пётр I.
Молодой царь, любивший церковное пение и сам обладавший прекрасным голосом и слухом, действительно часто бывал в Измайлово. Здесь, в амбаре старого Льняного двора, юный Пётр нашёл английский ботик, которому суждено было стать «дедушкой русского флота». Теперь этот ботик хранится в Петербурге, в галерее, окружающей домик Петра I.
Здесь тогда ещё не царь, и всего лишь царевич Пётр плавал на ботике сначала по Измайловским прудам, а потом по Яузе. В предисловии к Морскому уставу (1720 г.) сам Пётр рассказывал об этом так:
«…Случилось нам быть в Измайлово на Льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вегцей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил стреченного Франца (Тиммермана), что это за судно. Он сказал, что это бот английский. Я спросил, где его употребляют. Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими суднами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал. Он сказал мне, что есть. То я с великою радостью сие услышал, велел его сыскать. И вышеречённый Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моём в компании морских людей для делания морских судов на Каспийское море, который оный бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало…»
Из старинных зданий в Измайлово сохранилась Николаевская военная богадельня на четыреста человек, выстроенная по приказу Николая Первого. С приходом к власти большевиков инвалидов сначала перестали кормить, а потом и вовсе выгнали, превратив богадельню в жилой «Рабочий городок имени Баумана», где в коммунальных квартирах проживало почти три тысячи жильцов. Храм Покрова Божией Матери был закрыт, кресты с него сбиты. В нём располагался архив НКВД, после — овощной склад.
По соседству со стариной выстроен кремль-новодел — культурно-развлекательный комплекс со множеством музеев и аттракционов.
Стоит заглянуть и на измайловский блошиный рынок, где можно купить всё — от редкого антиквариата до дешёвых китайских сувениров.
Экскурсия № 4
Что такое Заяузье?
Выйдем из метро на станции «Таганская» и оглядимся: шумная несуразная площадь с разношерстной застройкой, разбегающиеся во все стороны улицы, знаменитый театр, торговый центр, гудящий тоннель и множество машин. Некогда здесь проходил окружавший столицу Земляной вал — высокая насыпь с частоколом, защищающая горожан от набегов. В насыпи через определённые промежутки были проделаны проходы, к которым сходились проезжие дороги. Тут стояла стража, проверявшая купцов и путешественников и собиравшая таможенные пошлины.
При Борисе Годунове на этом месте были возведены большие каменные ворота — Таганские, к которым подходили сразу два тракта — Владимирский и Коломенский. Считается, что и ворота, и окружающий район, и сама площадь получили название по Таганской слободе: здесь жили ремесленники, изготавливавшие подставки для котлов в виде железного треножника с кругом наверху, называвшиеся таганами. Это татарское слово, их вообще в топонимике Москвы сохранилось много: Ордынка (орда, сброд), Балчуг (балка, овраг)… Существует мнение, что в географии слово «таган» имеет другое значение — «гора, холм, вершина». А Таганская площадь действительно венчает один из семи холмов, на которых, по легенде, построена Москва.
Ближе к центру города лежит старинное урочище Болвановка. Прямо за вестибюлем метро сохранилась церковь Николая Чудотворца на Болвановке (Верхняя Радищевская, 20). Одна легенда гласит, что некогда в древности на месте церкви стоял каменный идол — болван, а на месте языческого капища построили церковь. Другие — что идол действительно был, но изображал вовсе не языческого бога, а всего-навсего татарского хана. Действительно, именно здесь заканчивалась дорога, шедшая в Москву из Рязани и Орды, и где-то неподалеку перед привезёнными из Орды войлочными изображениями ханов — «болванами» — московские князья давали присягу перед татарскими послами. Есть и менее романтические предположения, что в XVII веке здесь находилась ремесленная Болвановская слобода, жители которой делали из дерева шляпные болванки.
Каменный храм Николая Чудотворца, сохранившийся до наших дней, не самый первый: его выстроили уже в петровские времена, но выглядит сооружение весьма архаично. Дело в том, что его архитектор — Осип Старцев петровские реформы воспринял в штыки. Но с царской волей не поспоришь, и открыто выражать своё недовольство он боялся, довольствуясь тем, что принялся отвергать все нововведения в архитектуре, предпочитая работать в стиле традиционного «московского барокко». Его церковь Николы на Болвановке даже иногда называют последней средневековой постройкой старой Москвы. Первоначально она выглядела ещё более «древней»: церковь украшал старорусский белокаменный декор, растрескавшийся и отвалившийся при пожаре в середине XVIII века.
Около 1920 года храм был закрыт, разорён и отдан под учреждения, а четверть века спустя в конце войны при строительстве станции метро «Таганская» была предпринята попытка вовсе его разрушить. Успели снести главы и верхушку колокольни, затем внезапно храму был присвоен статус «памятника архитектуры», и его принялись восстанавливать, не вернув лишь кресты на куполах.
Верхняя Радищевская (ранее В. Болвановская) уходит вниз, к Яузе. Там, где Яуза впадает в Москву-реку, красуется сталинский высотный дом. Некогда на том самом месте располагались гончарные мастерские: их специально выселили за Яузу, боясь пожаров. На доме много мемориальных досок в память о проживавших там знаменитых людях, но главной его достопримечательностью является кинотеатр «Иллюзион», где показывают старые фильмы из коллекции Госфильмофонда. В фойе — небольшой музей со старыми афишами, вырезками из газет и портретами давно забытых звёзд, тут же — чистенький буфет в стиле 1950-х годов.
Швивая горка — откуда такое странное название? Существует несколько объяснений: здесь располагался грязный завшивленный квартал либо рынок подержанных вещей — «блошиный», «вшивый» — и на самом деле горка вшивая. Через неё проходила дорога в Хиву, или, как её тогда называли, Шиву; здесь жили портные (швецы); на горке в изобилии росла сорная трава — ушь, и горку называли ушивой.
Как уже говорилось, гончарные и кузнечные производства, грозившие частыми пожарами, были изгнаны за реку Яузу, где образовались Котельническая и Гончарная слободы. Мастерские были обнаружены и, к счастью, изучены перед их уничтожением в конце 1940-х годов при рытье котлована высотного дома.
Не доходя до конца Верхней Радищевки, свернём налево, на Гончарную улицу, полюбоваться на храм Никиты Мученика на Швивой горке — подворье Афонского Пантелеймонова монастыря (№ 4–6). Судя по надписи на вкладной плите, существующий каменный храм был построен в 1595 году «московским торговым человеком Саввой Емельяновым, сыном Вагиным», но цокольный этаж храма, одностолпный подклет — ещё более древний. Там сохранилась кладка из мелкого «алевизовского» кирпича, который был введён в практику строительства на Руси итальянским архитектором Алевизом Новым (Алоизио Ламберти да Монтаньяна) из Милана, возводившим в 1505–1509 гг. Архангельский собор Московского Кремля. Так что, по всей видимости, Савва Вагин строил здание не с нуля, а перестраивал ранее существовавшее. В честь Саввы пролегающий рядом переулок был назван Вагиным, но купцу не повезло: из-за ошибки переписчика буква «г» сменилась на «т» и теперь переулок известен как Ватин.
В 1936 году храм был закрыт, и поступило распоряжение о его сносе. Успели разрушить ворота и ограду, но, к счастью, произошёл тот редчайший случай, когда помогло вмешательство общественности: деятели искусств выступали в печати и писали письма «на самый верх» и сумели-таки отстоять храм. Его отреставрировали и передали… студии «Диафильм». До середины 1990-х годов эта церковь служила складом.
Вокруг храма осталось старое кладбище кузнецов-оружейников, их останки были обнаружены в 1950-е годы.
До 1917 года в Москве было 846 храмов, а к 1980-м годам их осталось лишь 353, причём действовало только 67, а прочие занимали разные учреждения. В 30-х годах XX века был запрещён колокольный звон, колокола снимали и отправляли на переплавку. Храмы целенаправленно взрывали в годы Великой Отечественной войны, считая, что они могут служить ориентирами для врага. Снос церквей продолжался до середины 1980-х годов.
Неподалеку по Гончарной улице — скромный, серого цвета двухэтажный дом № 17. Это бывший дом призрения на сто человек купеческого и мещанского сословия православного вероисповедания, основанный купцами Мазуриными.
В наших прогулках звучало и ещё прозвучит немало фамилий промышленников, предпринимателей, купцов, поработавших на благо Первопрестольной. Многие из них занимали значительные должности, избирались гласными Городской думы и даже городскими головами, т. е. мэрами нашего города.
Городской голова — это выборное должностное лицо, возглавляющее городское самоуправление. Не надо путать городского голову с градоначальником, осуществлявшим надзор за городом. Должность головы была введена указом Екатерины Второй. Первым городским головой стал князь Вяземский, генерал-прокурор Сената, руководивший также Тайной экспедицией, фактический начальник страшного кнутобойца Шешковского. Зато уже второй городской голова принадлежал к третьему сословию — им стал именитый гражданин, коллежский асессор Демид Демидович Мещанинов, владевший в числе прочего Адищевской бумажной мануфактурой. Эта фабрика пережила века и ныне известна каждому: вспомните аккуратные незаменимые рулончики с надписями «54 метра», «Островская Стандарт», «Квартал», «Дёшево, надолго», «Ажур». Да, именно туалетная бумага! Основанная купцом Данилой Земским в 1752 году в селе Адищево Костромской области, фабрика много раз меняла владельцев, но работать не переставала.
Городские головы избирались сначала на три, потом на четыре года, всего за сто пятьдесят лет их сменилось сорок четыре человека — должность была отменена после 1917 года. Алексей Алексеевич Мазурин был восемнадцатым по счёту городским головой.
Завидуя небывалому взлёту Мазуриных, недоброжелатели сложили легенду, что Алексей Мазурин обманул доверившегося ему купца-грека и присвоил его драгоценности, а когда император Николай I повелел ему торжественно поклясться в своей невиновности, преступил Божьи законы и перед лицом священника и народа солгал. За это якобы весь род Мазуриных был проклят до седьмого колена. В чём сказалось проклятие — вопрос особый: судьбы и дела Мазуриных складывались вполне успешно. О предании вспомнили намного позже, уже в 1990-е годы, когда в особняке, некогда принадлежавшем Мазуриным, стали арендовать площади всевозможные ОАО и ЗАО. «Лопались» они довольно часто, только из-за проклятия ли?
Мазурины состояли в родстве с Третьяковыми, Боткиными, Голиковыми и даже графами Шереметевыми. В их числе были библиофилы, меценаты, художники, спортсмены. Так, прекрасная коллекция книг и гравюр Фёдора Фёдоровича ныне находится в Российском государственном архиве древних актов. Митрофан Сергеевич занимался коневодством: его кабинет был уставлен более чем сотней призовых кубков. Его сын Константин пробовал себя в физике, математике, филологии, писал стихи, увлекался музыкой, а в конце жизни, потрясённый смертью любимой жены при родах, поступил на медицинский факультет и стал гинекологом. Брат Митрофана, Алексей Сергеевич, прославился как фотограф и художник: его работы экспонировались на российских и международных выставках, публиковались в лучших иллюстрированных журналах. Николай Алексеевич Мазурин прославился как благотворитель: именно на его средства был сооружён этот дом призрения и неподалеку отсюда (мы туда ещё дойдём), на улице Большая Алексеевская (ныне Александра Солженицына) — дом бесплатных квартир. Это было выдающееся по тем временам сооружение. Оно было выстроено на территории городской усадьбы Морозовой: главный корпус был сохранён, но флигели полностью перестроены. Всего комплекс включал 157 однотипных квартир, в каждой из которых были прихожая и две комнаты со встроенными шкафами. Кухни были общими для нескольких квартир, их главным достоинством считался водопровод с горячей водой. На первом этаже находились баня, прачечная, а также ясли и начальная школа. Теперь это здание принадлежит институту, занимающемуся проблемами синтеза белка.
Старинная застройка Швивой горки полностью выгорела в 1812 году, а потом на старых фундаментах построили новые дома, и почти все они сохранились до наших дней, лишь только дома № 3, 5, 12и34 относятся уже к эпохе модерна, остальные же — одно-, двухэтажные жилые дома и усадьбы века XIX. На стене дома № 38 — мемориальная доска: в «лихие 1990-е» тут произошла перестрелка, унёсшая жизни троих милиционеров.
По Гончарной улице мы пойдём назад, до храма Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. К сожалению, главный слободской храм был разрушен в 1932 году, несмотря на то что он считался памятником Смутному времени и был украшен изразцами, изготовленными самими слобожанами, с изображением сцен обороны Троице-Сергиева монастыря от поляков. А вот второй слободской храм уцелел: это как раз церковь Успения Богородицы «в Гончарах, в Спасской слободе» XVII–XVIII веков. Она тоже украшена великолепными многоцветными изразцами: фризом и большим панно с изображением четырёх евангелистов. Изготовил их известный мастер Степан Полубес, живший неподалёку от храма. Родом Полубес был из города Мстиславля, из Беларуси, а в Россию был вывезен взявшим город князем Трубецким. Известно, что даже самому царю понравились печные изразцы Полубеса, и мастер поступил в дворцовое ведомство. Он работал в Воскресенском и Солотчинском монастырях, фриз его работы украшает церковь Григория Неокесарийского на Полянке, большие панно — храм Покрова Богородицы в Измайлово.
Поделиться книгой: