Главный противник. Тайная война за СССР

– А что наши?

– Наши тоже туда летали. Но маленькими группами. Пока НКВД решит, кому можно лететь, кого выпустят…

– Я бы хотел вас спросить о запутанной истории с советским летчиком Алексеевым, загадочно погибшим при испытаниях новой модели самолета.

– Неразгаданная страница. Была такая немецкая эскадрилья под командованием мирового аса Ровеля, еще при его жизни названная именем командира. И на неимоверных, недоступных для летчиков других стран высотах, совершала она облеты всех стран, на которых впоследствии нападал Гитлер. Так существуют сделанные пилотами Равеля фотоснимки Ленинграда. Но вот появляется наш летчик Алексеев, и на экспериментальных моторах поднимается на высоты, близкие к немецким. И вдруг – погибает. Тут к инженеру-испытателю старшему лейтенанту Рудольфу Шмидту подкатываются, нет, не немцы, а японцы, которые живо интересуются судьбой Алексеева. Ведь Шмидт по легенде работает в Филях, на заводе, построенном немцами. Их теперь здесь нет, но, кто знает, возможно, и оставили после себя агентов или людей, им чем-то обязанных? По всем признакам через любопытных японцев действую осторожные немцы. Кузнецов сообщает начальству о возникшем интересе, выдает японцам полуправдивую и их устроившую версию. Может, завысил потолок, которого достигал Алексеев? А одного японца-интересанта здорово наказал. Однако, что произошло на самом деле с нашим Алексеевым, как он погиб, мне неизвестно.

А мог бы быть и Никанором

– Теодор Кириллович, а что это за путаница с именами Кузнецова? Опять-таки существует миф, будто придя в разведку, он получил новое имя.

– А вот это не совсем миф, только НКВД здесь не при чем. Кузнецов родился 27 июля 1911 года в деревне Зырянка Камышловского уезда Пермской губернии. При рождении наречен Никанором, по домашнему – Ника. Имя Никанор парню не нравилось, и в 1931 году он сменил его на Николая. Но какая-то путаница, разночтения действительно оставались. Друг юности Кузнецова Федор Белоусов рассказывал мне, что когда родные и однокашники Николая Ивановича узнали о присвоении звания Героя Советского Союза некому Николаю Кузнецову, то думали, речь идет об однофамильце. Даже сестра Лидия и брат Виктор долгое время оставались в неведении. Полагали, будто он пропал без вести. И в Москве истинная биография Кузнецова были настолько засекречены, что Грамота Президиума Верховного Совета о присвоении ему звания Героя так и осталась неврученной. В конце войны она вообще затерялась, и только в 1965 изготовили ее дубликат.

– Некоторые биографы Кузнецова считали, что Николай Иванович, якобы, этнический немец, выходец из немецкой колонии, которых до Великой Отечественной было множество. Этим и объясняли великолепное знание языка.

– Давайте сначала о происхождении. Отец Иван Павлович, как и мать Анна Павловна, люди исконно русские. Служил отец до революции в гренадерском полку в Санкт-Петербурге. За меткую стрельбу был пожалован призом от молодого царя Николая II. Однако никаким дворянином, белым офицером не был: сражался в Красной Армии у Тухачевского. И не кулак, как утверждают иные бытописатели.

Лингвист от матери-природы

– Откуда у Кузнецова такие способности к языкам?

– А от все той же природы. Мальчик из уральской деревни Зырянка с 84 дворами и 396 жителями, овладел в совершенстве немецким. Лингвистом Николай Иванович Кузнецов был гениальным. Да и повезло ему несказанно с учителями иностранного. Так сложилась судьба – в его глухомань, откуда до ближайшего уездного городка 93 версты, занесло образованных людей, которым бы преподавать в гимназиях, а набирался у них знаний деревенский паренек Ника Кузнецов. В Талицкой школе-семилетке немецкий и французский вела Нина Николаевна Автократова. Образование школьный преподаватель далекого уральского селения получила в свое время в Швейцарии. Увлечение Кузнецова языками считали блажью. И потому загадочной казалось одноклассникам его дружба с преподавателем труда Францем Францевичем Явуреком – бывшим военнопленным, осевшим в тамошних краях. Нахватался разговорной речи, живых фраз и выражений из солдатского лексикона, которых в словаре интеллигентнейшей учительницы и быть не могло. Много болтал с провизором местной аптеки австрийцем Краузе. Когда работал в Кудымкаре, на удивление быстро овладел коми, трудным, как и все языки угро-финской группы. Даже стихи на нем писал, о чем, как вы знаете, проведали вездесущие чекисты. Проучившись всего год в Тюмени, выступил в клуб эсперантистов и перевел на эсперанто свое любимое «Бородино» Лермонтова. Учась в техникуме, наткнулся на немецкую «Энциклопедию лесной науки», которую до него никто и никогда не открывал, и перевел на русский. А уже в Свердловске, где работал как секретный агент, сошелся с актрисой городского театра – полькой по национальности. Результат романа – владение польским языком, который ему тоже пригодился. В партизанском отряде «Победители», действовавшем на Украине, заговорил по-украински. Испанцы, служившие в лесах под Ровно в отряде Медведева, вдруг забеспокоились, доложили командиру: боец Грачев понимает, когда мы говорим на родном, он не тот человек, за которого себя выдает. А это у Кузнецова, с его лингвистическим талантом, открылось и понимание незнакомого до того языка. В немецком множество диалектов. Помимо классического Кузнецов владел еще пятью – шестью. Это не раз выручало обер-лейтенанта Зиберта при общении с немецкими офицерами. Понятно, что для нелегала Кузнецова, действовавшего под легендированной биографией, встреча с уроженцем того немецкого города, где якобы и родился разведчик, была бы почти что крахом. Кузнецов-Зиберт, быстренько уловив, из какой части Германии родом его собеседник, начинал говорить с легким налетом диалекта земли, расположенной в другом конце страны.

– А возможно, у земляков разговор пошел бы откровенней?

– Самое страшное для разведчика – нелегала как раз нарваться на земляка: а кто у тебя в нашей любимой школе преподавал химию? И вот он провал, совсем близко. В Германии-то Кузнецов никогда не бывал.

– Мы с вами абсолютно откровенно беседуем о Николае Кузнецове. Я бы хотел, чтобы вы вот так же откровенно рассказали об отряде Дмитрия Медведева. Сегодня теория «в партизаны шли только чекисты» набирает популярность. Ну, не совсем же так?

– Партизанские отряды создавались самые разные. Большинство – стихийно, и кто только в них ни сражался. Однако отряд Медведева – это да, чекистский отряд, организованный по системе 4-го управления НКВД. В немецкий тыл засылалось от 20 до 100 человек. Обязательно крепкое чекистское ядро: разведчики, контрразведчики, пограничники плюс строевые командиры, потому что надо было участвовать и в боевых действиях. Потом такие отряды разрастались за счет местных жителей, бежавших военнопленных. Когда в августе 1942 года отряд Медведева забросили в леса под Ровно, у него было 70 человек, потом – около тысячи. Ровно вы брали потому, что немцы превратили городок в столицу оккупированной Украины. Одних штабов всякого рода набралось около 70. Гадюшник для разведки и ее вожделенная цель. Боевые действия в функции отряда совсем не входили. Медведев избегал их как мог. Но приходилось. Люди-то присоединились к нему, чтобы сражаться, а подлинные задачи командиру надо было скрывать. Но самообороной, конечно, занимались, и тогда уж трепали немцев жестоко. А так меняли дислокацию, забрасывали в Ровно, в другие городки своих, вербова ли, уничтожали фашистских главарей.

Явление обер-лейтенанта Зиберта

– Тут и преуспел наш Кузнецов – обер-лейтенант Пауль Зиберт. А как вообще возник этот Зиберт? Из чего объявился?

– Почти год Кузнецов томился у нас в тылу. Возмущался, писал рапорты, просился на фронт. Под видом военнопленного немца просидел вместе с германскими офицерами в советском лагере. Прошел обкатку, нигде не засветился, принимали его фашисты за своего. Но забрасывать в тыл его не торопились. Наконец, включили разведчика в группу Медведева. В начале 42-го под Москвой нашли документы убитых немецких офицеров. Приметы Пауля Зиберта – рост, цвет глаз, волос – ну все сошлось с кузнецовскими. Правда, Зиберт был 13-го года, а Кузнецов на два года моложе. По причине двух ранений он по легенде был «временно не годен к фронтовой службе». Отправляли его на короткий срок. Никто не смел и предположить, что он продержится полтора года. Это уникальный случай, рекорд – выдержать столько с липовыми документами. Ведь глубокая проверка его моментально бы выявила. Он не мог дать и не давал поводов ни для малейшего подозрения. Отправили бы документы в Берлин – и конец эпопеи.

– Как все-таки думаете, почему обер-лейтенанту, а потом и капитану Зиберту, лично уничтожившему немало фашистских бонз, удалось продержаться так долго?

– Он был великим разведчиком. Да, сегодня это кажется невероятным: русский человек, гражданский, ни в какой армии ни дня не служивший и даже воинского звания не имевший, в Германии никогда не бывавший действовал под чужим именем 16 месяцев. А небольшой город Ровно насквозь просматривался гитлеровскими спецслужбами – контрразведкой, тайной полевой полицией, фельджандармерией, местной военной жандармерией, наконец, СД. Кузнецов же не только приводил в исполнение смертные приговоры фашистским палачам, но и постоянно общался с офицерами вермахта, спецслужб, высшими чиновниками оккупационных властей. Сколько ценнейших сведений он передал. Чего стоили одни только данные о готовящемся в Тегеране покушении на Сталина, Рузвельта, Черчилля!

– Встречался с полковником внешней разведки Павлом Георгиевичем Громушкиным, который и выправлял документы для Николая Ивановича. В свои за 90 он отлично помнил Кузнецова – Зиберта, только считал, что раскрывать ту военную страничку пока рановато.

– Его право. Документы были подправлены идеально. Бывший заместитель Дмитрия Медведева по разведке Лукин говорил мне, что по его подсчетам документы Зиберта по самым разным поводам проверялись больше 70 раз. И о каждом случае Кузнецов докладывал. Никогда ни сам их владелец, ни его зольдбух и всякие справки не вызывали ни малейшего сомнения. Но только не думайте, будто Кузнецов был в Ровно этаким волком-одиночкой. Под его началом действовали разведчики с ним заброшенные и бежавшие из плена бойцы Красной Армии, местные жители. Его надежно прикрывали опытнейшие чекисты из отряда Медведева.

– Вы извините меня за эти мои отступления, но сегодня и с сочувствием пишущие о Кузнецове подчеркивают, что в конце он уж очень уверовал в свою счастливую звезду, потому и погиб.

– В разведке, особенно нелегальной, не верить в свою звезду – значит, провалиться с самого начала. Да, Кузнецов верил. Но был исключительно осторожен. Он же легендированный разведчик, не натурал. Представляете, что такое для него нарваться на земляка, на однополчанина? Один-два вопроса – и арест. А Кузнецов, по роду деятельности своей, должен был знакомиться с людьми разными. Он был и блистательно находчивым человеком. Как-то немецкий офицер из спецслужбы предложил окунуться в речке. Кузнецов быстренько выдумал предлог для отказа.

– Почему?

– У него по легенде два ранения, а на теле – ни единого шрама. Нет, Кузнецов знал, насколько он нужен, расслабляться ему было не дано.

– Но в марте 1944-го Кузнецов был убит бандеровцами. И сколько же самых невероятных версий высказывается по поводу гибели Кузнецова.

– История гибели, которую, как думаю, мне удалось установить, действительно запутана. Давайте придерживаться единственно, на мой взгляд, правдивой версии. Она действительно трагична. Но бывает ли не трагичной война? Отряду Медведева под Ровно делать было уже нечего: немцы оттуда отступали. Кузнецову дали задание выехать во Львов, уничтожить губернатора Галиции. Не получилось, тот заболел, и Кузнецов из автоматического пистолета убивает вице-губернатора Отто Бауэра и высокопоставленного чиновника Генриха Шнайдера… А потом при невыясненных обстоятельствах проникает во львовский штаб военно-воздушных сил, тремя выстрелами в упор уничтожает подполковника Петерса и ефрейтора. Что он делал в том штабе? Выяснить мы не можем, рассказать об этом Кузнецов не успел никому. Видимо, немецкий подполковник умер не сразу, ибо успел сказать, что стрелял в него офицер Зиберт.

То последнее покушение в штабе немецких ВВС не было никем санкционировано. Лукин мне клялся и божился, что этого задания Кузнецову не давали. Может, решил разведчик напоследок хлопнуть дверью? Его обер-лейтенант Зиберт уже вызывал определенные подозрения. Офицера в таком звании искали, проверяли всех поголовно. И тогда доктор Цесарский из отряда Медведева повысил его в звании, вписал в офицерскую книжку «гауптман». Однажды Кузнецов, который чудом избежал ареста после проверки документов, сам, по собственной инициативе «помогал» немцам: требовал документы, задавал вопросы, проявил себя решительным офицером. Кроме того, были подозрения, что его выдала одна арестованная подпольщица.

– Кто же это?

– Нехорошо говорить. Женщины давным-давно нет. А предполагалось, что Кузнецов осядет во Львове. Ничего не получилось. Отсидеться было негде. Резервные адреса, которые ему дали, не работали. Человек или погиб, или арестован, а то и сбежал. Кузнецов совершает другие акты возмездия. Надо уходить, и Кузнецов вырывался из Львова, из сжимавшегося кольца, но надежные документы – только у шофера Ивана Белова, а у его верного друга Яна Каминского, у самого Николая Ивановича – ничего, и взять их абсолютно негде. А его уже ждут на всех выходах, повсюду повальные обыски, засады. В местечке Куровицы – заслон. Впечатление, что ловили именно его: обычным КПП командовал не лейтенант, и не капитан, а майор. Это – ЧП, у немцев такого не бывало. Оставалось – только прорываться. Они рванули через шлагбаум, убили немецкого майора Кантора, уничтожили патруль. Вдогонку им влепили, перебили шины… Проехали метров 200 на спущенных, и – в лес. Машину с простреленными колесами пришлось бросить. Это – март месяц, а фронт под Львовом неожиданно остановился. Что там творилось – наши войска где-то вырвались вперед, где-то остановились, шляются бандеровцы, отряды еврейской самообороны, стихийные отряды из наших окруженцев и партизан. Лес, скитания, их обложили, ну нет выхода.

– Можно же было где-то остановиться, переждать, затаиться.

– Не мог он, уже не мог. Рвался к своим. Они наткнулись на отряд еврейской самообороны. Но оставаться – тоже рискованно: в отряде – тиф. Им выделили проводника – бойца отряда местного парня Самуэля Эрлиха, и повел он вроде бы в нужном направлении, выводя к линии фронта.

– Кузнецов так и шел в немецкой военной форме?

– Да, только отпорол погоны. Страшно боялся погибнуть при переходе линии фронта от пули своих. И приготовил пакет, в котором – подробнейший отчет и подпись «Пух». Под этим именем в отряде Медведева его не знали. Как Пух был он известен только высшему командованию, точнее – генералу Федотову.

– Тому самому, что соратник еще организатора всей советской разведки Артузова?

– Именно. И Федотов, в конце концов, этот отчет передал в 4-е Управление, и возглавлявшее всю эту партизанскую борьбу на временно захваченных немцами территориях. Но была при переходе сложность мною уже упомянутая: Кузнецов полагал: при переходе его могут убить свои.

– Неужели нельзя предусмотреть каких-то паролей, знаков?

– Но как? Самое наисложнейшее в разведке в военных условиях – это возвращение. Были случаи – гибли на этом последнем этапе. Известный разведчик, писатель Овидий Горчаков рассказывал мне, как его три раза зверски избивали, когда возвращался к своим. Знак, говорите? Он кричал, молил: я – военный разведчик, ребята, что вы делаете? Один раз уже думал – конец, не отдышаться. Так и с Кузнецовым. И вот что мне удалось установить. Вышли они втроем на хутор Борятино и там издалека увидели людей в военной форме. Кузнецов послал Белова к крайней хате. Тот постучался, спросил: войска есть? И ему сказал, что есть, только не ваши, а с зирками, то есть со звездочками.

– Наша Красная Армия?

– Это были бандеровцы. А их Кузнецов и его ребята приняли за своих: бандеровцы были в советской военной форме. Стычка, бой, Николай Кузнецов и двое его ребят были убиты.

– А как же история о том, что, не желая сдаваться в плен, Кузнецов, окруженный бандеровцами, взорвал себя противотанковой гранатой?

– Она меня больше всего угнетает. Ну, представьте себе – как это возможно? Граната должна со страшной силой удариться о броню. Нет, все это вранье.

– А что правда?

– Правда то, что командир отряда Медведев нашел отчет Кузнецова за подписью «Пух» в освобожденном Львове в архивах гестапо. Вернее, копию этого отчета, оригинал начальник тамошнего гестапо переслал в Берлин Мюллеру.

– Тому самому?

– Да, папаше Мюллеру. Ведь пакет с донесением, подписанный «Пух», попал к бандеровцам. И только тогда те поняли, кого они убили. И началась торговля. Сообщили немцам, что разведчик взят полуживым, и в качестве доказательства дали отчет. Поставили условие: в обмен на Пуха – Зиберта освободить арестованных детей и жену одного из своих главарей Лебедя. Бандера был под арестом, и Лебедь его фактически замещал. В конце концов, немцы согласились их хорошо кормить, и обещание выполнили, улучшили им условия содержания в лагере. Прошла неделя. Кузнецов мертв, а бандеровцы выдают немцам: он убит, причем обратите внимание, гранатой, при попытке к бегству. Как можно убить человека при попытке к бегству? Только пулей. Заварилась вся эта липа. Да они бы Кузнецова держали как драгоценность – он бы был их единственной разменной валютой.

Немцы послали на место боя специальную группу СС и убедились, что Зиберт – Пух и еще двое погибли в бою. Каминского и Белова похоронили в соседней деревне. Поп Ворона, совершавший обряд, рассказывал, что немцы привезли двух людей. Оба – в немецкой форме, но без погон. Видимо, это и были люди Кузнецова.

– Теодор Кириллович, зачем кому-то на Украине потребовалось теперь чернить славное имя Кузнецова, заявляя, будто он дрался не с фашистами, а с украинским народом? Сам видел статейку в одной из газет, где всерьез утверждается, будто Николай Кузнецов, как и весь отряд «Победитель», был заброшен в 1942-м в район Ровно не для борьбы с фашистами, а … для уничтожения «лучших представителей украинского народа».

– Ложь эта вызывает и у меня чувство брезгливости. Вымысел, и грязный. Быть может, уничтоженные Кузнецовым главный немецкий судья Украины Функ, начальник так называемых «Восточных войск» Ильген или вице-губернатор Галиции Бауэр и другие высокопоставленные палачи также принадлежали к «лучшим представителям украинского народа»? Улицам, носившим имя Кузнецова, присвоены совсем иные названия. Памятники Герою в Ровно и Львове демонтированы. Ликвидирована квартира-музей Кузнецова в Ровно. Идет беззастенчивое обеление Бандеры и его пособников. Из них пытаются сделать героев. Но не получается. Точно известно, сколько фашистов уничтожили отряды Ковпака, Вершигоры, Сабурова, Медведева… Но кто и когда видел какой-нибудь документ, из которого было бы ясно, сколько немецких оккупантов уничтожила бандеровская часть? А за Николая Кузнецова говорят его дела. Памятник герою можно, если руки чешутся, снести. Но добрая память о разведчике – это навсегда.

...

ИЗ ДОСЬЕ

Бандера Степан (1908–1959). организатор и идейный вдохновитель банд украинских националистов-террористов – ОУН – во время Второй мировой войны. движение, названное по имени своего вождя бандеровским, было особенно активно в годы войны. Взаимодействуя с фашистами, безжалостно расправлялось с партизанами и всеми сочувствующими советской власти. После войны бандеровцы оказывали сопротивление, особенно на западной Украине, и органам безопасности, и даже регулярным частям советской армии. На их совести тысячи и тысячи убитых. с движением было покончено лишь в середине 1950-х. Руководитель движения, украинский националист Степан Бандера был убит в октябре 1959 года агентом советских органов госбезопасности Богданом Сташинским.

Не щадил врагов. И себя.

– А почему в начале беседы вы назвали Кузнецова личностью «трагической»?

– Тяжело у него складывалась жизнь. Ему везде завидовали. Яркая личность всегда вызывает сложные чувства. Человек ни в каких школах – ни разведывательных, ни диверсионных не учившийся, превратился в одного из величайших мастеров редчайшей своей профессии. Одарен с рождения способностями разведчика. Впитывал все, как губка. А его – дважды гонят из комсомола, исключают с последнего курса техникума. Или эта уже упоминавшаяся история, когда попались на махинациях его начальники, а ему пусть не срок, но условно. Ведь Кузнецов их разоблачил, выдал милиции.

– Ничего себе.

– А вы думали. Им – по четыре-восемь лет, а Кузнецову «всего-навсего» год исправительных по месту работы минус 15 процентов зарплаты. Считается, будто отнесся к этому спокойно – ерунда, формальности. Да нет. Травма на всю жизнь. И судимость на нем оставалась. Еще один арест – уже во время работы негласным агентом. Действительно допустил по неопытности ошибки.

– Об этом я не слышал.

– Но, увы, случилось, могли подвести под жутчайшую в ту пору 58-ю статью – расстрельную. Провел несколько месяцев в подвалах внутренней тюрьмы Свердловского управления НКВД. К счастью, отыскались смельчаки, добившиеся его освобождения.

– Значит, и Кузнецова сталинские репрессии коснулись. Вот о чем раньше никогда не упоминалось.

– Коснулись. И в душе все это оставалось. И попав в Москву в начале 1940-х, Кузнецов вспоминал не только своих родственников, но и обидчиков. Даже писал злейшему врагу письма: я в столице на особой работе, объездил всю Германию, воевал с финнами. Сплошной вымысел, чистая мистификация. Никогда ни в какую заграницу не выезжал.

– Согласитесь, есть тут признаки авантюризма.

– У многих великих они присутствовали. И, говоря о душевных переживаниях Кузнецова, отмечу: одно то, что его приняли в отряд Медведева, где собрали людей исключительно проверенных, уже свидетельство большого доверия. Подпись под приказом поставил заместитель наркома Меркулов. Но оставалось у Кузнецова после всего пережитого чувство, может, и обиды, желание доказать, что он лучший, что нужен стране. Иногда говорил во сне, причем на русском. И врач партизанского отряда Цесарский, с которым они делили кров, его тормошил, будил. И отучил-таки.

– Читал об этом в ваших книгах.

– Но вот что именно говорил Кузнецов, я узнал у доктора Цесарского сравнительно недавно. Разведчик все время повторял: «Я еще им докажу, кто настоящий патриот». Слово в слово. Сидела в нем эта боль, не давала покоя. И прорывалась вот так. Когда он уходил на задания, вернуться с которых было чудом, оставлял прощальные письма. И командир отряда Медведев однажды сказал: «Николай Иванович, вы знаете (Медведев почти со всеми был на «вы»), с таким похоронным настроением идти на задание нельзя». Одно письмо Медведев даже разорвал. Но во всем этом и был Кузнецов с его трагизмом. Полная готовность к самопожертвованию, мысли о смерти в нем присутствовали. Та, прошлая – его собственная судьба – на нем висела. И вот эта готовность отдать жизнь могла в тяжелейший момент сыграть свою трагическую роль. От себя не щадил.

– Как вы считаете, все ли страницы в биографии Кузнецова раскрыты?

– Основные – пожалуй. Но что все… Нет, я бы пока утверждать такое не рискнул. Если говорить о немецкой стороне, то зная чисто немецкую педантичность, не исключил, что ряд документов, касающихся Кузнецова, хранится в запыленных архивах наших тогдашних союзников американцев. Они захватили их в 1945-м уже на территории Германии. Ведь все, что мы рассказываем о разведчике, это, как говорится, материал с нашей стороны. А донесения немецких разведчиков о нем из довоенной Москвы? А запись разговоров с ним? Или, может, даже попытки вербовок Руди Шмидта? Ведь есть же у спецслужб США полный и до сих пор не опубликованный отчет о деле «Красной капеллы».

Вести пришли, откуда не ждали

По крайней мере для меня они были неожиданны. Нашел меня по электронной почте исследователь Лев Моносов. Читал он мои материалы, нашел неточность в том, что касалось короткого пребывания Кузнецова в отряде еврейской самообороны. И имя бойца в этой моей книги уже исправлено на правильное. И факт приведу вам, читатели, новый, Кузнецова точно характеризующий. Когда укладывался Кузнецов на нары после мучительного перехода, то забрался на вторую полку. Ему предлагали: «Да вы же замучились совсем, чего вам туда лазить». Но Николай Иванович настоял: «Нет, вы внизу, вы – хозяева. А мы уж наверху. И без этого вас побеспокоили».

Открылись и новые странички деятельности Кузнецова Зиберта в немецком тылу. И на каждый такой факт – ссылка на конкретный источник, известную фамилию, письменное свидетельство или на проверенную исследователями Израиля и России публикацию.

Итак, в период с 1941 по 1943 годы в Ровно фашисты организовали гетто. На Западной Украине выжить удалось нескольким сотням человек, которые, в основном, были спасены партизанами. А в гетто Ровно доставлялись для уничтожения евреи как из захваченных гитлеровцами стран, так и из оккупированных западных областей СССР. К концу 1943-го в Ровно были уничтожены практически все согнанные в гетто – по некоторым оценкам от 80 000 до 100 000 человек, а само гетто было ликвидировано: наступавшие советские войска освободили город 2 февраля 1944 года.

И в пересланных мне Моносовым документах – конкретные факты о том, как Кузнецов спасал на смерть обреченных. Так была включена в его разведгруппу, действовавшую в Ровно, жительница и уроженка города Лисовская Лидия Ивановна. Биография яркой русской красавицы 1910 года рождения полна неожиданных поворотов. Личность одаренная, после окончания гимназии училась в Варшавской консерватории по классу фортепьяно. Свободно говорила на французском и немецком. Лидию даже приглашали сниматься в Голливуд. А она вышла замуж за польского офицера, который впоследствии пропал без вести при защите Варшавы. Вот и вернулась в 1940-м вместе с матерью Анной Войцеховной Демичанской в Ровно, и установила контакт с советской разведкой.

Лисовская привлекла к разведывательной работе свою двоюродную сестру Марию Микота, которая, по заданию партизан, стала агентом гестапо под псевдонимом «17». Лидия Ивановна принимала активное участие в операции разведгруппы Кузнецова по похищению из Ровно генерал-майора фон Ильгена – командующего восточными армиями особого назначения. Генерал Ильген являлся ключевой фигурой в руководстве вооруженными формированиями националистического толка, состоявшими из бывших граждан СССР, которые перешли на сторону оккупантов и принимали непосредственное участие в массовых казнях населения.

Убежденная антифашистка, Лисовская не только выполняла разведывательные задания Кузнецова, она и оказывала помощь скрывавшимся военнопленным и евреям. Как пишет Лев Моносов, согласно документально подтвержденным показаниям, в октябре 1943 г., когда через город Ровно немцы гнали на казнь евреев, Лидия Ивановна Лисовская вместе с Николаем Ивановичем Кузнецовым спасли и прятали еврейского ребенка. Пауль Зиберт знал от своих знакомых из гестапо о намечавшемся немцами расстреле и заранее решился на такой рискованный шаг. Конечно, роль Кузнецова в спасении девочки была решающей. Одной Лисовской средь бела дня, дело происходило в 12 часов, сделать это было невозможно. Ее немедленно расстреляли бы на месте за помощь евреям. Только Кузнецов в форме немецкого офицера мог беспрепятственно подойти днем к расстрелянным зондеркомандой родителям девочки, взять окровавленного ребенка и вместе со своей дамой – Лисовской – перенести малышку в костел, а вечером отнести на квартиру Лисовской, у которой он якобы снимал комнату. Даже если к Кузнецову и подошел бы патруль с проверкой документов, то наличие формы немецкого офицера, документов и похищенного партизанами гестаповского жетона, дающего неограниченные полномочия его обладателю, снимало бы все вопросы. Украинские полицаи, вспомогательные части и литовские националисты, участвовавшие в расстреле и конвоировании колонны, вообще не имели права проверять документы у немецкого офицера.

Имя девочки – Анита дал Николай Кузнецов. Во время ареста Лисовской гестапо и после ее смерти девочку воспитывала мама Лидии Ивановны. Имя спасенного человека, как пишет мне Моносов, установлено – Анна Адамовна Зинкевич.

В ноябре 1942 года Лисовская была арестована гестапо. В январе 1944-го последовал второй арест. Последовали жестокие пытки, имитация расстрела. Перед казнью написала в камере на стене кровью прощальное письмо. По счастливой случайности (в день казни находилась в камере без сознания), Лисовской удалось спастись. Но в октябре 1944 года Лидия Ивановна Лисовская и ее сестра Мария Макаровна Микота были зверски убиты украинскими националистами. Лисовская посмертно награждена Орденом Отечественной войны I степени.

Приблизительно в октябре-ноябре 1943 года Кузнецов спас от уничтожения в гетто четырехлетнего еврейского мальчика, родителей которого убили фашисты. Разведчик доставил ребенка в партизанский отряд. И по просьбе Кузнецова, мальчика отправили самолетом в Москву. По некоторым данным, по крайней мере, так утверждает Моносов, Кузнецов просил усыновить мальчишку. И это еще не все. При проведении разведывательных операций в Ровно и окрестностях, Кузнецов прятал евреев, помогал отправлять их в партизанский отряд.

Что ж, теперь и об этих благородных деяниях Кузнецова становится известно.

Бомба на блюдечке

Нелегалы Моррис и Лона Коэны считаются одной из самых результативных семейных пар в советской разведке.

Во многом именно благодаря им и добыты секреты американской атомной бомбы. Звание Героев России Лоне и Моррису было присвоено уже посмертно, но с Моррисом Коэном, Питером Крогером, Санчесом, Израэлем Ольтманном, Бриггсом, Луисом …, едином в бледном своем лице мне удалось встретиться незадолго до его кончины. Пожалуй, я единственный русский журналист, которому так повезло, Наша беседа летом 1994-го длилась часа четыре, и помогла понять многое в весьма сложной и запутанной истории их жизни.

...

ИЗ ДОСЬЕ

Моррис Коэн (1910–1995) – разведчик – нелегал, Герой России.

Лона Коэн (1913–1993) – супруга Морриса, разведчик– нелегал, Герой России.

В США руководили агентурной сетью, получившей название «Волонтеры». Во время войны добывали чертежи и образцы современнейшего оружия. Это в их группу входила чета Розенбергов, впоследствии казненных. В Штатах трудились с шестью советскими связниками, в том числе с легендарным Абелем. Роль Коэнов в добыче атомных секретов неоценима. Чтобы избежать провала, были вывезены советской разведкой из США.

После трехгодичной учебы в Москве были посланы в Англию в качестве помощников советского нелегала Конона Молодого, он же Гордон Лонсдейл. Арестованы в результате предательства польского разведчика – перебежчика. После девяти лет в тюрьмах ее величества обменены. Получили советское гражданство и до конца дней жили в центре Москвы. Несмотря на кажущееся обилие материалов о Коэнах, их деятельность в разведке раскрыта не до конца. Никоторые не известные раньше детали – в этой книге.

Мне почему-то казалось, что Моррис живет где-то в дачном поселке за высоким забором или на какой-то специальной квартире далеко от центра. Выяснилось, мы почти соседи. Большой дом на Патриарших прудах, нелюбопытный лифтер, крепенькая медсестра, тактично поддерживающая под локоток прихрамывающего, седого как лунь старичка с палочкой.

Его русскому языку далеко до совершенства, хотя объясниться с окружающей обслугой Моррис со страшным акцентом, но вполне может. Впрочем, прикрепленный к нему офицер Службы внешней разведки, навещающий Коэна несколько раз в неделю, безупречно говорит на английском. Да и со мной Моррис предпочел общаться на этом, своем родном – и совсем не забытом, легким, весьма интеллигентном. Если уж мы изредка переходили на русский, то Моррис обращался ко мне на «ты». Впрочем, и медсестрам, и остальным он говорил только «ты».

Экскурсия по уютно, но без излишеств обставленной трехкомнатной квартире не дает забыть, у кого в гостях находишься. На видных местах фото двух наших разведчиков-нелегалов – Фишера-Абеля и Молодого-Лонсдейла. Так уж сложилась судьба, что с обоими Коэнам довелось поработать. С первым в США, со вторым – в Великобритании. Рядом в рамочке фотография Юрия Андропова, он в свою бытность Председателя КГБ СССР заглядывал в эту квартиру. Портреты Морриса и Лоны, написанные, как объясняет мне хозяин, «товарищем из нашей службы». Знаю-знаю, что это за товарищ. Кому как не полковнику СВР и заслуженному работнику культуры, художнику Павлу Георгиевичу Громушкину было разрешено и доверено создать целую не короткую серию портретов наших героев-нелегалов.

А рядом – некоторым диссонансом с этим официозом – веселые и цветастые стенные газеты, открытки, написанные подчас крупным детским почерком. Нет, не забывали Морриса внуки и правнуки российских чекистов, вместе с которыми Моррис и Лона рисковали за кордоном. Чуть суховатая, несколько академическая квартира согревается теплом. Мне рассказывали, что после смерти Лоны от рака в 1993-м этого тепла Моррису очень не хватало. Он грустил, и заботливые «прикрепленные» офицеры из СВР не давали впасть в депрессию.

Помимо фотографий о редкой профессии хозяина говорили и книги. Для большинства читателей – в них история разведки, для Морриса – его собственная. Тяжело опираясь на палку, привычно достает фолиант, сразу же открывает на нужной странице: «Вот англичане пишут, будто я сделал то-то. Не совсем так». Или: «В США до сих пор верят, что… Пусть они остаются при своих заблуждениях».

А в коридоре большой рисунок типично испанского дома с колоннами, около которого Моррис, приехавший в ту страну под именем Израэля Ольтманна, надолго задерживается: «Приглядитесь к особняку, какие колонны, а? Я потом вам объясню». И пошли воспоминания о гражданской войне в Испании, о товарищах, которые уже ушли. Характеристики точны, я бы сказал, резки, хлестки, о некоторых трепачах Коэн отзывается без всякого уважения, особенно о парочке болтливых французов. А несколько человек из Интербригады в то время еще были живы. Кое с кем мой гид вел переписку из Москвы: создавался музей памяти интернационалистов, и Моррису было что в него передать. Один друг, с ним Моррис сражался в гражданскую бок о бок, хотел было приехать, вроде и формальности уладили, но внезапно замолчал, пропал. У Морриса, едва ли не в первый и последний раз за нашу встречу, на глазах слезы. Похоже, друга больше нет. Они воевали в Испании, ходили в атаку. Интербригады, Франко, фашизм…

Именно фашизм подтолкнул тогда многих, даже от марксизма далеких, в объятия страны Советов. Гражданская война в Испании – первое и открытое столкновение с оружием в руках с нарождающейся коричневой угрозой – объединила и сплотила тысячи антифашистов, невольно превратив их в огромный подготовительно-отборочный класс советской разведшколы. Оттуда, из Испании, в ряды тайных бойцов шагнули десятки, если не сотни, наипреданнейших. Среди них был и Моррис Коэн.

Он прошел по всем ступеням, ведущим в друзья СССР. Член Лиги молодых коммунистов, еще в детстве слышавший на нью-йоркской Таймс-Сквер Джона Рида и до последних дней считавший его «лучшим оратором в моей жизни». Ночами студент-агитатор Коэн расклеивал листовки в студенческом кампусе. Потом превратился в распространителя коммунистической печати и партийного организатора. Вопреки придиркам преподавателей, пытавшихся на всех экзаменах завалить молодого и настырного коммуниста, он получил диплом учителя истории. А практический курс исторических истин отправился добровольно осваивать на гражданской в Испанию, где сражался под именем Израиля Ольтманна.

Ему везло и не везло. Командовал взводом, стрелял, не промахивался, но в сражении при Фуэнтес д’Эбро был серьезно ранен: прострелены обе ноги. В барселонском госпитале его лечили почти четыре месяца. Он уже сам помогал выхаживать лежачих, вместе с ним проклинавших Франко с тем большей яростью, чем чаще одерживал победы проклятый генерал. Грустно, но, кажется, битва приближала к концу – и совсем для них несчастливому.

Наверно, понимали это не только добровольцы из Интербригад, но и советские советники, их опекавшие. Благоприятного для вербовки момента упускать было никак нельзя. Где потом разыщешь и соберешь такую разношерстную, зато поголовно поддерживающую Советы массу.

И вот тут-то, в 1938-м, советник из СССР отправил прямо на грузовике выздоравливающих числом в 50–60 в двухэтажный особняк, вид которого Моррис с непонятной мне в тот момент настойчивостью и демонстрировал в прихожей. Особнячок, сколько же, интересно, людей через него прошло, и довел Коэна до Москвы.

Он был третьим из американцев, которого пригласили «на интервью». Не все, с кем говорили и кому предлагали, согласились идти в разведку. А Моррис без колебаний сказал «да!».

Некоторые авторы книг настаивают: Коэн – это последняя перед побегом в США и наиудачнейшая вербовка резидента Александра Орлова. Однако Моррис в разговоре со мною версию об Орлове решительно высмеял. Был другой человек и другая беседа в том особнячке с четырьмя колоннами. Но результат тот же: в 1939 году, когда развернулась в Нью-Йорке международная выставка, в кафе неподалеку от нее к Коэну подсел приехавший из Москвы молодой паренек. По виду – явный, как и Коэн, еврей. Подозреваю, что в твердой транскрипции фамилия Морриса звучала бы скорее как Коган. А настоящее имя встретившегося с ним сотрудника советских органов безопасности – Семенов Семен Маркович. Одесский мальчик из бедной еврейской семьи, окончил Московский текстильный институт и с 1937-го служил в НКВД. В США успевал делать сразу два важных дела. Учиться в Массачусетском университете, диплом которого впоследствии и получил, а также активнейше работать в резидентуре советской внешней разведки под псевдонимом Твен.

Два соотечественника и почти что одногодка понравились друг другу. Коэн пригласил заглянуть к нему домой. Там, в скромном жилище Морриса, а не в кафе на глазах у всех, Твен и протянул новому знакомцу сломанную расческу. «Вещественный пароль», как говорят в разведке, точь-в-точь пришелся к половинке расчески, захваченной Моррисом из Барселоны. Твен и стал первым – из шести – советским куратором, который приступил к работе с Луисом. Такой оперативный псевдоним присвоили Моррису в Центре. В 1941-м, женившись, он, Луис, завербовал, конечно же, с разрешения Москвы, и жену Леонтину или коротко Лону, которая получила кодовое имя Лесли.

В двух-трех довольно солидных, по крайней мере, пухлых, зарубежных изданиях Коэна с определенной долей сомнения называют американцем, а вот Лону зачислили в советские разведчицы: нелегально заброшенная в Штаты, Леонтина вышла замуж за Морриса фиктивно. Ерунда. Леонтина Тереза Петке родилась в 1913-м в Массачусетсе. Родители эмигрировали в Америку из Польши, и в жилах ее действительно текла славянская кровь. Член компартии США, профсоюзная активистка, она познакомилась с будущим супругом там, где и должна была по логике познакомиться: на антифашистском митинге. Догадывалась о связях мужа с русскими, а затем, когда ему разрешили раскрыться перед женой, сразу же согласилась работать на них из тех же бескорыстных побуждений. Истинно бескорыстных, ибо как рассказывал мне один из шестерых российских разведчиков-кураторов Коэнов, любая попытка вручить им вознаграждение вызывала решительный отпор. В конце концов, договорились, что «Волонтеры», так по вполне понятным соображениям, но без ведома Морриса, окрестили его группу в Москве, будут принимать деньги не за добытые сведения, а исключительно на оперативные нужды: покупку пленок, фотоаппаратов, поездки на поездах и на такси. Так однажды Моррис на пару с Лоной вывезли с военного завода новейший пулемет. Этот эпизод из их разведдеятельности запомнился Моррису потому, что ствол был тяжелый, длинный и никак не помещался в нанятый кэб. Пришлось втискивать его в багажник машины с дипломатическим номером, догадайтесь, пожалуйста, какой страны.

– Зато сэкономили на такси, – пошутил Моррис, и мы рассмеялись.