Разгромленный Ельциным в начале 90-х Антисионистский комитет до этого, в 1985 г., выпустил сборник «Белая книга антисионистского комитета советской общественности». В сборнике по этому поводу сообщается следующее.
«Впервые в официальном правительственном документе – ноте НКИД СССР «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» от 6 января 1942 г. сообщалось о случаях «зверского насилия и массовых убийств». Мир узнал о «страшной резне и погромах, учиненных в Киеве немецкими захватчиками». Наряду с деталями о трагедии, имевшей место в Киеве, в ноте говорится и о других кошмарных по изуверству массовых убийствах безоружных и беззащитных евреев.
Всемирная сионистская организация немедленно отреагировала на этот документ, объявив его… «большевистской пропагандой»!
27 апреля 1942 г. НКИД СССР вновь обнародовал ноту, в которой приводились многочисленные факты зверств. Фактический материал позволил нашему правительству прийти к выводу, что «расправы гитлеровцев над мирным советским населением затмили самые кровавые страницы истории человечества». А сионистские лидеры от имени своих организаций продолжали делать заявления, фактически отрицающие достоверность информации о гитлеровском геноциде. Сокрытие правды объективно было на руку гитлеровцам.
В заявлениях так называемого «Еврейского агентства» от 7 июля и 28 сентября 1942 г. сведения, разоблачающие кровавые злодеяния, по-прежнему назывались «неправдоподобными вымыслами». 19 декабря 1942 г. советское правительство опубликовало официальный документ «Осуществление гитлеровскими властями плана истребления еврейского населения Европы», основанный на анализе огромного фактического материала. А международные сионистские организации, руководствуясь своей узкоограниченной позицией, всячески противодействовали распространению истины о гитлеровских преступлениях и об их истинных масштабах.
Д. Жосеф, исполнявший в 1942 г. обязанности директора политического отдела «Еврейского агентства», мотивировал позицию руководящих деятелей международных сионистских организаций следующим образом: «Если мы сообщим, что миллионы евреев были уничтожены нацистами, нас справедливо спросят: где же те миллионы евреев, для которых мы требуем создать после войны национальный очаг на земле Израилевой?»
В чем проявлялся в данном случае предательский характер позиции сионистской верхушки? Речь, понятно, не шла о том, можно ли было путем публичных выступлений и протестов непосредственно повлиять на судьбу людей, обреченных нацистами на уничтожение. Но, безусловно, информация о зверствах нацистов должна была служить дополнительно мобилизации духовных и материальных ресурсов в странах антигитлеровской коалиции, поэтому сокрытие правды объективно было на руку гитлеровцам.
Однако это мало волновало сионистских боссов. С фантастической по цинизму откровенностью выступил один из руководителей Всемирной сионистской организации (ВСО) на заседании ее исполкома 18 февраля 1943 г.: «Сионизм превыше всего – и это необходимо провозглашать каждый раз, когда массовое уничтожение евреев может отвлечь наше внимание от сионистской борьбы»» [61].
Как такое поведение сионистов объяснить иначе, нежели поведением союзников Гитлера?
Вот Анатолий Пинский сообщает: «Мне передавали слова Бен-Гуриона (первого премьер-министра Израиля – Ю.М. ), который в начале 40-х годов на вопрос о том, почему он не делает все возможное для спасения ашкеназских (в данном случае советских. – Ю.М. ) евреев от истребления, ответил: «Для меня хорошая дойная корова в Палестине дороже сотни пейсатых» [62].
Как такое поведение сионистов объяснить иначе, нежели поведением союзников Гитлера?
Но вот к осени 1942 г. немецкие войска в Северной Африке были остановлены англичанами, и стало ясно, что в Палестину они не прорвутся. Было видно, что немцы хоть и наступают в России, но растянули фронт и начинают выдыхаться.
И только осенью 1942 г. сионисты начинают потихоньку разжигать в прессе кампанию о том, что, дескать, немцы в концентрационных лагерях уничтожают европейских евреев, что якобы именно для этого они их туда и собрали. В Германии в это время недоумевают – о чем речь? Там еще не понимают, что сионисты их уже предали. Гиммлер запрашивает информацию об «уничтожении евреев» в европейских концлагерях у шефа гестапо Мюллера, в концентрационных лагерях нацисты устраивают ревизию, за хозяйственные преступления коменданты лагерей идут под суд, а кое-кого из них и расстреливают. А миф о Холокосте не советских, как это было в действительности, а о холокосте западноевропейских евреев все набирает и набирает обороты…
Удивление нацистов от утверждений, что они уничтожили европейских евреев, можно понять: молодых и трудоспособных они заставляли работать, в том числе и в концлагерях, это так, но об уничтожении евреев в Европе у нацистов и мысли не было! И на то, что это факт, натыкаешься у любого очевидца тех времен, не считающего себя обязанным петь песню еврейского лобби Европы. Вот, к примеру, дневники М. Васильчиковой, служившей во время войны немцам и близко знакомой с заговорщиками, пытавшимися 20 июля 1944 года убить Гитлера. По афере Холокоста, к этому времени уже все европейские евреи, тем более из Берлина, были вывезены в «лагеря смерти», где их отравили ядом для насекомых и сожгли в крематориях.
Для справки: убитого Гитлера на посту рейхсканцлера по планам заговорщиков должен был заменить бывший мэр Лейпцига Герделер. В среду 23 августа Васильчикова делает в своем дневнике запись: «Герделера пять дней назад узнала одна девушка из женской вспомогательной службы армии. Она донесла на него, и его арестовали. Он скрывался в какой-то деревне в Померании… Ордер на арест Герделера был подписан еще до попытки переворота, 17 июля. Его предупредили, и он ушел в подполье, сначала в Берлине (один из его укрывателей, еврей, бывший заместитель мэра Берлина д-р Фриц Эльзас, поплатился за это своей жизнью), потом за городом» [63]. Как же так? По афере о Холокосте, в Европе уже не осталось живых евреев, а в Берлине, не скрываясь, живет еврей, да еще и скрывает у себя разыскиваемого государственного преступника?!
Да и как это понять: в гитлеровской армии служило около 150 тысяч евреев, которые каждый год ездили домой в отпуск, а немцы в тылу травили их родственников? И ни один из этих не перебежал к союзникам и не сообщил об этом? Более того, и в плену молчал??
Однако вернемся к отказу евреев, объединенных сионизмом, бороться с нацистами. Что ж, скажут мне некоторые читатели, евреи не воевали с Гитлером потому, что они очень мирные люди, у них не было никаких организаций, которые могли бы сплотить евреев Европы на борьбу с нацизмом. Недаром же «понадобилось 40 лет, чтобы в 1995 году раввинат Израиля вычеркнул из поминальной молитвы, произносимой в День памяти Катастрофы и Героизма, слова «…шли, как овцы, на убой»» .
А вот это как раз неправда. В то время в Европе не было нации, которая была бы столь пронизана различными военизированными организациями, как евреи.
Вот, скажем, сообщение из Италии.
«Отношения дружбы и тесного сотрудничества между сионистами и итальянскими фашистами с первых дней прихода к власти Муссолини полностью подтверждаются документами, несмотря на все попытки сионистов отрицать или принизить их значимость.
Сразу после «марша на Рим» руководители итальянских сионистов были приняты Муссолини и заверили его в своей преданности фашистскому режиму. Два месяца спустя произошла первая встреча между тогдашним руководителем сионистского движения Хаимом Вейцманом и Бенито Муссолини. В последующие годы между ними состоялись еще три встречи.
В данном случае речь идет не об обычных политических контактах, а о сотрудничестве более тесном, которое цементировалось общностью интересов, совпадением идеологий и сопровождалось серией заявлений о симпатиях к фашизму со стороны руководителей международного сионизма и итальянских сионистов. Нахум Соколов, президент сионистского «Исполнительного комитета», после встречи с Муссолини в октябре 1927 года, например, заявил: «Мы начинаем понимать истинную природу фашизма, настоящие евреи никогда не боролись против фашизма». Хочу привести еще одно заявление, сделанное также в 1927 году главным раввином Рима Анжело Сачердоти о том, что многие фундаментальные принципы фашистской доктрины – это по сути дела сионистские принципы. Сходство принципов сионизма и фашизма находит свою основу и в общей ненависти к марксизму и коммунизму. Совпадение идеалов сионизма и фашизма становится особенно наглядным, когда речь идет об идеологии наиболее воинствующего крыла сионизма, лидером которого был Жаботинский.
В тридцатых годах альянс между Жаботинским и Муссолини оформился. В Польше последователи Жаботинского, одетые в форму, схожую с гитлеровскими штурмовиками, пели: «Германия – Гитлеру, Италия – Муссолини, Палестина – нам!»
В Италии с 1934 по 1937 год в военно-морской школе Чивитта Веккия обучалась профашистски настроенная сионистская молодежь. Это те самые молодые люди, впитавшие итальянскую фашистскую доктрину, которые составили впоследствии костяк военно-морских сил Израиля…» [64].
А 15 июня 1941 г. Третье управление НКГБ СССР [1] подготовило справку о разработке еврейского националистического подполья, которое досталось СССР вместе с присоединенными от Польши областями, с Бессарабией и Прибалтикой. На тот момент НКГБ для удобства и точности даже разделило это подполье на три части. Сионисты «левого» направления имели подпольные организации «Гордония», «Гашомер Гацоир» и «Гехолуз». Общие сионисты (огульные) были объединены в организации «Аниба» и упомянутую «Гехолуз». А крайне расистски и нацистски настроенные евреи были объединены в организации, созданные выходцем из Одессы Владимиром Жаботинским – «Бейтар», «БритАхаяль» и «Галия».
НКГБ сообщал, что по мере разгрома этого подполья ему доставались подпольные радиостанции, подпольные типографии (причем высокого класса, в Вильнюсе такая типография «изготовляла фиктивные документы» ), нашли также «гранаты и взрывчатку» [65]. И это подполье за всю войну не сделало ни единого выстрела по гитлеровцам, не выпустило против них ни одной листовки!
Как такое поведение сионистов объяснить иначе, нежели поведением союзников Гитлера?
Единственные победители
Конечно, при желании, мои утверждения можно считать не более чем версией. Но давайте по примеру древних зададим вопрос – кому была выгодна Вторая мировая война?
Основные воюющие страны понесли людские и материальные потери, не сопоставимые ни с какими приобретениями. В том числе от эпидемий и голода, вызванных гибелью Германии, в концентрационных лагерях умерло несколько сот тысяч европейских евреев, так и не увидевших Палестину, да плюс к этому немцы убили несколько сот тысяч советских евреев по настоянию сионистов. Но…
Но в результате Второй мировой войны трещит Британская империя, в 1947 г. она отказывается от мандата на управление Палестиной, в 1948 г. с помощью СССР, в союзники к которому сионисты успели перебежать, образовывается Израиль, и с тех пор он качает и качает золото с Германии и с кого может за жертвы, которые он не понес, с Германии, которая была его союзником . Такое надо уметь…
В 1945 г. Сталин в Потсдаме попытался убедить своих союзников возложить на Германию выплату репараций в пользу разрушенного войной СССР в сумме 15 млрд. долларов, союзники – США и Великобритания – в этой скромной просьбе отказали.
Но зато они обложили репарациями Германию в пользу сионизма:
«Без массированной помощи извне государство Израиль нежизнеспособно. Главные источники его финансирования: официальная помощь США, поддержка международного еврейства и немецкие «компенсации». К 1992 г. ФРГ выплатила Израилю (а также еврейским организациям), согласно официальной статистике, 85,4 млрд. нем. марок, действительные же цифры значительно выше. Сюда следует еще причислить немецкие бесплатные поставки разных товаров. Наум Гольдман, многолетний председатель Всемирного еврейского конгресса, в книге «Еврейский парадокс» пишет: «Без немецких компенсаций, которые были выплачены в первые 10 лет после основания Израиля, государство не смогло бы развить и половины существующей инфраструктуры: весь железнодорожный парк, все корабли, все электростанции, а также большая часть промышленности – немецкого происхождения»» [66].
Об авантюризме Гитлера
Когда делаешь вывод, который до тебя никто не делал, никакие факты, на которых основан вывод, никакая логика не бывают достаточными. Все время гложут сомнения – а вдруг ты что-то упустил, а вдруг не все знаешь?
В самом союзе Гитлера с сионизмом нового ничего нет, знают об этом достаточно многие, несмотря на блокаду этого вопроса в СМИ, несмотря на жестокие репрессии, которым подвергаются историки за исследование этих вопросов. А вот о том, что Гитлер был не просто в союзе, а и действовал для достижения цели сионизма, не пишет никто. А поскольку эта глава все же о Гитлере, то, возможно, в ней разумно разрешить и такие сомнения – а вдруг Гитлер действительно был бездумным авантюристом, а вдруг все его нелогичные действия определены только его сумасбродством?
Проанализировал с этой целью книгу Эриха фон Манштейна «Утерянные победы», – а что, если этот хорошо знавший Гитлера фельдмаршал докажет органический авантюризм фюрера? Дело в том, что Манштейн, в отличие от других генералов, о Гитлере написал очень много, даже целую главу ему посвятил. При этом он не просто описывает факты или поступки Гитлера, но и пытается анализировать их. Его книга вообще полна аналитических разборов частью удачных, а частью сомнительных.
В описании Манштейна Гитлер двоится. Манштейн вроде описывает одного человека, но характеристики ему дает настолько противоречивые, что создается впечатление, будто речь идет о двух разных людях. Причем виноват в такой раздвоенности не Гитлер, а Манштейн.
У Манштейна не хватает знаний, культуры, чтобы понять Гитлера, и не хватает фантазии, чтобы смоделировать на себе свой анализ, т. е. спросить себя, а как бы я поступил на месте Гитлера?
Манштейн характеризует Гитлера как деспота, очень любящего власть. (Что это значит – любить власть – он, как и прочие историки, не поясняет. Считается, что все люди очень любят власть и за это готовы на что угодно.) Подтверждает он деспотизм Гитлера неоднократными примерами того, как Гитлер часами спорил с Манштейном, приводя различные цифры из экономики, состояния вооружения и т. д., отстаивая свое деспотическое, неправильное решение против решения Манштейна (по обыкновению гениального). Манштейну не приходит в голову вспомнить – а спорит ли он, командующий группой армий, часами с каким-либо своим командиром корпуса, когда тот предлагает Манштейну свое гениальное решение отвести свой корпус назад? Вопрос риторический, но ведь Манштейн себя деспотом, влюбленным во власть, не считает, он тупым деспотом считает Гитлера.
Ну, хорошо, Манштейну виднее – деспот, так деспот. Но дело в том, что Манштейн на этой своей характеристике не настаивает и прямо ее дезавуирует: «С другой стороны, иногда Гитлер проявлял готовность выслушать соображения, даже если он не был с ними согласен, и мог затем по-деловому обсуждать их» [67]. Как видите, в описании Манштейна получается как бы два человека – один Гитлер деспот, который не слушает доводов, «приводя экономические и политические аргументы и достигая своего, так как эти аргументы обычно не в состоянии был опровергнуть фронтовой командир» [68], а другой Гитлер по деловому обсуждает доводы, даже если он с ними первоначально не согласен.
Напряги Манштейн фантазию, и все стало бы на свои места. Возьмем командира корпуса в группе армий Манштейна. У командира корпуса кругозор (знания) в пределах его корпуса (причем знания о корпусе у него, естественно, более полные, чем у Манштейна) и, в лучшем случае, в пределах армии, в которую входит корпус. А у Манштейна кругозор в пределах всех корпусов его группы армий и (получаемые из Генштаба) знания обо всем Восточном фронте, как минимум. И когда командир корпуса просит Манштейна разрешить ему отвод корпуса, то Манштейн, руководствуясь положением всей группы армий, может отказать, «приводя аргументы» о положении группы и фронта «и достигая своего, так как эти аргументы обычно не в состоянии был опровергнуть» рядовой командир корпуса. А может, если этот отвод корпуса не вредит группе армий, «по-деловому обсудить» его. Обычное дело, и Манштейну не стоило бы упрекать Гитлера в излишнем властолюбии. Лучше бы попытаться понять те «политические и экономические аргументы» , которыми Гитлер пытался поднять его, Манштейна, культурный уровень. А необходимость в этом была.
Скажем, Манштейн ведь военный специалист, тем не менее он даже в 50-х годах без комментариев дает такое сообщение периода подготовки к Курской битве: «…большую роль играли донесения о чрезвычайном усилении противотанковой обороны противника, особенно вследствие введения новых противотанковых ружей, против которых наши танки T-IV не могли устоять» [69]. Наши противотанковые ружья были приняты на вооружение в 1941 г., и ничего нового за всю войну в этой области не было. Манштейн обязан был бы об этом знать и прокомментировать это сообщение при написании мемуаров, как слух. Но он дает этот слух в голом виде, следовательно, знает о противотанковом оружии только понаслышке. (В незнании генералами, даже немецкими, оружия нет ничего удивительного. Министр вооружений Германии А. Шпеер вспоминал, как изумился Гитлер на артиллерийском полигоне, когда начальник Генштаба Германии В. Кейтель спутал противотанковую пушку с легкой полевой гаубицей [70]. Дело в том, что Кейтель был генерал-полковником артиллерии.)
И уж совсем профанами были немецкие генералы, когда дело немного выходило за рамки их узкопрофессиональных интересов. Скажем, Манштейн пишет о его типичном конфликте с Гитлером:
«Но менее всего Гитлер был готов создать возможность для большого оперативного успеха в духе плана группы «Юг» путем отказа – хотя и временного – от Донбасса. На совещании в штабе группы в марте в городе Запорожье он заявил, что совершенно невозможно отдать противнику Донбасс даже временно. Если бы мы потеряли этот район, то нам нельзя было бы обеспечить сырьем свою военную промышленность. Для противника же потеря Донбасса в свое время означала сокращение производства стали на 25 %. Что же касается никопольского марганца, то его значение для нас вообще нельзя выразить словами. Потеря Никополя (на Днепре, юго-западнее Запорожья) означала бы конец войны. Далее, как Никополь, так и Донбасс не могут обойтись без электростанции в Запорожье.
Эта точка зрения, правильность которой мы не могли детально проверить, имела решающее значение для Гитлера в период всей кампании 1943 г. Это привело к тому, что наша группа никогда не имела необходимой свободы при проведении своих операций, которая позволила бы ей нанести превосходящему противнику действительно эффективный удар или собрать достаточные силы на важном для нее северном фланге» [71].
Поясню страх Гитлера. На производство оружия и техники идет качественная сталь, для производства которой используют различные химические элементы, но почти всегда кремний, хром и марганец.
С сырьем для получения кремния в Европе проблем нет.
75 % мировых запасов хрома находится в ЮАР, 20 % в Казахстане, остальное россыпью по миру. Есть он, в частности, в Югославии и Албании. Эти страны были доступны немцам в ту войну, следовательно, хром у них был.
Марганец применяется в специальных сталях. Скажем, в стали для траков танковых гусениц его должно быть 13 %. А почти во всех остальных сталях его нужно иметь в пределах 0,6 % – для нейтрализации вредного влияния серы, иначе сталь начнет ломаться. Мировые запасы марганца распределены так: 60 % в Никополе, немного в Грузии и Казахстане, остальное разбросано по миру. Но в Европе марганца нигде нет! С потерей Никополя Германия переходила только на стратегические запасы марганца, и, при ее блокаде союзниками, это была агония. Вбросят немцы в сталеплавильную печь последний килограмм ферромарганца, и выплавку стали можно прекращать – она без марганца не будет годиться для производства оружия и боеприпасов.
Гитлер это знал, а Манштейн «не мог детально проверить» (что здесь проверять? Это надо просто знать!) и поэтому требовал отдать Никополь нам без каких-либо волнений. «Специалист подобен флюсу», Манштейн был хорошим, но очень узким специалистом. Как всегда в таких случаях, отсутствие надлежащего уровня знаний заменяется апломбом «профессионала», свято верящего, что войны выигрываются исключительно войсковыми операциями, созревающими в голове «лучшего оперативного ума» , каковым Манштейн считался в немецкой армии.
Думаю, у Гитлера были веские основания не назначать Манштейна вместо Кейтеля начальником Генерального штаба всех вооруженных сил Германии – общекультурная подготовка у Манштейна была весьма посредственной.
Нельзя сказать, что Манштейн совсем не замечает отсутствия логики в своих характеристиках Гитлеру. Когда речь идет о военном деле (о том, в чем он разбирается), он пытается как-то объясниться с читателем в описываемых противоречиях.
К примеру. Он поддерживает общепринятую версию, что Гитлер был безжалостен к немецким солдатам и его никогда не волновало, сколько их погибнет. (Этот вывод Манштейну скорее требовался для объяснений безжалостности Гитлера по отношению к генералам: дескать, от природы зверь, да и только.) Но когда Манштейн начинает утверждать, что Гитлер органически боялся риска при проведении военных операций, возникает нестыковка характеристик фюрера, возникает вопрос: а чего собственно он боялся?
Ведь что такое страх риска? Это страх наказания, если риск не оправдает себя. Какое могло быть наказание Гитлеру от его рискованных поступков? Личной смерти Гитлер не боялся, это даже нет смысла обсуждать. Потери каких-то денег, богатства? Но Гитлер не имел никакой личной жизни, был безразличен к вещам и даже к еде – был вегетарианцем. Единственным его наказанием могла быть только совесть. Угрызения совести, страх этих угрызений единственно и могли вызвать боязнь рискованных военных решений. То есть страх, что из-за его решения погибнет много немецких солдат, заставлял Гитлера колебаться в каждом рискованном случае.
Но как же тогда муки совести за погибших немецких солдат сочетать с якобы безжалостностью Гитлера? Где логика? И Манштейн находит такой путь, чтобы свести концы с концами, – он в тексте все же утверждает, что Гитлер был безжалостен к людям, но одновременно дает к тексту такую сноску:
«Один бывший офицер ОКВ, переведенный туда как фронтовой офицер после тяжелого ранения, служебное положение которого позволяло ему наблюдать Гитлера почти ежедневно, особенно в связи с докладами об обстановке, а также и в более узком кругу, пишет мне по этому поводу:
«Я вполне понимаю Ваше субъективное чувство (речь идет об отсутствии у Гитлера любви к войскам и о том, что потери войск для него были лишь цифрами). Таким он казался более или менее широкому кругу людей, но в действительности все было почти наоборот. С солдатской точки зрения он был, возможно, даже слишком мягким, во всяком случае он слишком зависел от чувств. Симптоматично, что он не мог переносить встречи с ужасами войны. Он боялся своей собственной мягкости и чувствительности, которые помешали бы ему принимать решения, которых требовала от него его роль политического руководителя. Потери, о которых ему приходилось выслушивать подробные описания, а также получаемые им общие сведения о них вызывали в нем страх, он буквально страдал от этого, точно так же, как он страдал от смерти людей, которых он знал. В результате многолетних наблюдений я пришел к выводу, что это не было театральной игрой, это была одна из сторон его характера. Внешне он был подчеркнуто равнодушен, чтобы не поддаваться влиянию этого свойства характера, перед которым он сам испытывал страх. В этом кроется и более глубокая причина того, почему он не ездил на фронт и в города, подвергшиеся разрушению в результате бомбардировок. Безусловно, это объяснялось не тем, что у него не хватало личного мужества, а тем, что он боялся своей реакции на эти ужасы. В неофициальной обстановке встречалось много случаев, когда во время разговора о действиях и усилиях наших войск – без различия чинов – можно было видеть, что он хорошо понимал то, что переживают сражающиеся войска, и сердечно относился к ним». Суждение этого офицера, который не относился к приверженцам или почитателям Гитлера, показывает, по крайней мере, насколько противоречивым могло быть впечатление, которое получали различные люди от характера и образа мышления Гитлера, насколько трудно было по-настоящему узнать или понять его. Если Гитлер, как говорится выше, был действительно «мягким», то как же объяснить в таком случае ту зверскую жестокость, которая с течением времени во все большей степени характеризовала его режим?» [72] – вопрошает Манштейн.
Зверскую жестокость Гитлер проявлял только к врагам рейха и к «неполноценным народам», точно так же, как Манштейн и другие немецкие генералы. А к солдатам рейха Гитлер был до сентиментальности мягким, точь-в-точь как и Манштейн.
Манштейн, к примеру, роняет в мемуарах слезу о судьбе немецких солдат 6-й армии, попавших в плен под Сталинградом, дескать, в живых осталось всего несколько тысяч. А ему бы взять и согласовать эту свою жалость хотя бы с такой записью, сделанной 14 ноября 1941 г. в дневнике начальника Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдера: «Молодечно: Русский тифозный лагерь военнопленных. 20 000 человек обречены на смерть» . Между прочим, чтобы предотвратить тиф в Освенциме, куда немцы предварительно свозили евреев для отправки в Палестину, они обрабатывали одежду заключенных инсектицидом «Циклон Б», убивая тифозную вошь. (Потом сионисты извратят дело так, что «Циклоном Б» убивали евреев.) А здесь у Гальдера даже голова не болит – «обречены», и все тут. Далее Гальдер продолжает: «В других лагерях, расположенных в окрестностях, хотя там сыпного тифа нет, большое количество пленных умирает от голода… Однако какие-либо меры помощи в настоящее время невозможны» [73]. Как это понять? Немцы взяли все продовольственные склады Западного военного округа, взяли весь урожай Белоруссии и Украины. Это в связи с чем помощь нашим пленным «невозможна»?
А что касается Сталинграда, то у Гальдера есть запись и по этому городу от 31 августа 1942 г.: «Сталинград: мужскую часть населения уничтожить, женскую вывезти» [74].
Строго говоря, Манштейн в своих мемуарах мог бы пояснить, откуда взялось столько массовых захоронений советских граждан Крыма, в котором он командовал немецкими войсками, и что предъявляли ему в вину англичане, когда судили как военного преступника. Но он об этом помалкивает.
Вернемся к теме – был ли Гитлер по натуре авантюристом? Хотя бы таким, как Манштейн?
Что касается проведения фронтовых операций, то здесь Манштейн, за исключением нескольких операций, категоричен: Гитлер был трус и своей боязнью идти на риск мешал Манштейну выиграть войну. Зная авантюрность самого Манштейна и зная то, что мы всех судим по себе, можно, наверное, сделать вывод, что в области оперативного искусства Гитлер был вероятнее всего не трус, а просто здравомыслящий человек.
А вот что касается политики и стратегии, то здесь Манштейн снова описывает как бы другого человека и не менее категорично: Гитлер-трус превращается у него в отъявленного авантюриста. Но дадим слово самому Манштейну:
«Как военного руководителя Гитлера нельзя, конечно, сбрасывать со счетов с помощью излюбленного выражения «ефрейтор Первой мировой войны». Несомненно, он обладал известной способностью анализа оперативных возможностей, которая проявилась уже в тот момент, когда он одобрил план операций на Западном фронте, предложенный группой армий «А». Подобные способности нередко встречаются также и у дилетантов в военных вопросах. Иначе военной истории нечего было бы сообщать о ряде князей или принцев как талантливых полководцах.
Но, помимо этого, Гитлер обладал большими знаниями и удивительной памятью, а также творческой фантазией в области техники и всех проблем вооружения. Его знания в области применения новых видов оружия в нашей армии и – что было еще более удивительно – в армии противника, а также цифровых данных относительно производства вооружения в своей стране и в странах противника были поразительны [75].
…После успехов, которых Гитлер добился к 1938 г. на политической арене, он в вопросах политики стал азартным игроком, но в военной области боялся всякого риска.
Смелым решением Гитлера с военной точки зрения можно считать только решение оккупировать Норвегию, хотя и в этом вопросе инициатива исходила от гросс-адмирала Редера. Но даже и здесь, как только создалась критическая обстановка под Нарвиком, Гитлер был уже готов отдать приказ об оставлении города и тем самым пожертвовать главной целью всей операции – обеспечением вывоза руды. При проведении наступления на Западе также проявилась боязнь Гитлера пойти на военный риск, о чем уже шла речь выше. Решение Гитлера напасть на Советский Союз было в конце концов неизбежным следствием отказа от вторжения в Англию, риск которого опять-таки показался Гитлеру слишком большим.
Во время кампании против России боязнь риска проявилась в двух формах. Во-первых, как будет показано ниже, в отклонении всякого маневра при проведении операций, который в условиях войны, начиная с 1943 г., мог быть обеспечен только добровольным, хотя и временным, оставлением захваченных районов. Во-вторых, в боязни оголить второстепенные участки фронта или театры военных действий в интересах участка, который приобретал решающее значение, даже если на этом участке складывалась явно угрожающая обстановка» [76].
Итак, по Манштейну, Гитлер был трус в военных вопросах и авантюрист, «азартный игрок» в политических. Причем к своему мнению об авантюризме Манштейн присовокупляет и мнение будущего фельдмаршала Рундштедта и других генералов в 1939 г.: «Мы были с каждым разом все более поражены тем, какое невероятное политическое везение сопровождало до сих пор Гитлера при достижении им довольно прозрачных и скрытых целей без применения оружия. Казалось, что этот человек действует по почти безошибочному инстинкту» [77].
Сначала задумаемся – а может ли так быть? Может ли один человек быть трусом в военной области и авантюристом в политической? Ведь при переходе из экономической области в военную, а из военной в политическую риск возрастает на порядки. Что стоит ошибка в экономической области? Скажем, построили не тот завод! Это пфенниги потерь в расчете на каждого немца, дополнительная его работа в течение нескольких минут.
А что стоит ошибка в военной области, скажем, проигранное сражение? Это уже десятки тысяч убитых граждан и сотни марок материальных потерь в расчете на каждого.
А что стоит ошибка в политике, скажем, выбор не того союзника или не того противника? Это миллионы убитых и десятки тысяч марок потерь в расчете на каждого оставшегося в живых. Эти риски несоизмеримы. По Манштейну получается, что Гитлер не рисковал там, где возможные потери еще не так велики, но охотно рисковал там, где они неизмеримы. Может ли такое быть? Может ли человек, который не принимает ванну из-за страха утонуть, отважиться переплыть Волгу в ее низовьях? Такой человек немыслим, и Гитлер им не был, он не был авантюристом.
Просто Гитлер знал то, чего не знали или не пишут его генералы (даже после войны). Они поражались «невероятному политическому везению» Гитлера. В роли «невероятного политического везения» Гитлера выступал сионизм – международное еврейство, еврейские лобби в государствах – противниках Германии. Именно этот союзник обеспечивал Гитлеру достижение целей, которые генералам казались «невероятными».
К примеру, Манштейн от имени генералов, участников совещания у Гитлера, вспоминал: «Гитлер в 1938 г. развернул свои силы вдоль границ этой страны (Чехословакии. – Ю.М.), угрожая ей, и все же войны не было. Правда, старая немецкая поговорка, гласящая, что кувшин до тех пор носят к колодцу, пока он не разобьется, уже приглушенно звучала в наших ушах. На этот раз, кроме того, дело обстояло рискованнее, и игра, которую Гитлер, по всей видимости, хотел повторить, выглядела опаснее. Гарантия Великобритании теперь лежала на нашем пути. Затем мы также вспоминали об одном заявлении Гитлера, что он никогда не будет таким недалеким, как некоторые государственные деятели 1914 г., развязавшие войну на два фронта. Он это заявил, и, по крайней мере, эти слова свидетельствовали о холодном рассудке, хотя его человеческие чувства казались окаменевшими или омертвевшими. Он в резкой форме, но торжественно заявил своим военным советникам, что он не идиот, чтобы из-за города Данцига (Гданьск) или Польского коридора влезть в войну» [78]. Заявил и, тем не менее, именно из-за этого в войну и «влез», хотя ни ему, ни Германии она не была нужна. Теперь понятно, что она нужна была его союзнику – сионизму.
Манштейн, повторюсь, не пишет, что целью Гитлера (целью его союзников) было переселение западноевропейских евреев в Палестину, прямо он даже ничего не пишет о захвате Палестины, но он так детально анализирует бессмысленность войны против Англии в Средиземном море и Африке и прямую необходимость для победы над Англией высадки на Британские острова (он готовил свой корпус к этой высадке), что невольно напрашивается вопрос: какова же тогда цель войны Гитлера в Средиземном море и в Африке, если победа над Англией здесь ни при чем?
Манштейн рассматривает различные варианты операций на Средиземном море: как гипотетические (захват Мальты и Гибралтара), так и те, которые удачно или неудачно осуществлялись (захват Греции, Крита, Египта). Причем скорее из академического интереса, поскольку он одновременно утверждает, что с точки зрения стратегии война на Средиземном море именно Германии ничего не давала.
«Бесспорно, потеря позиций на Средиземном море была бы для Великобритании тяжелым ударом. Это могло бы сильно сказаться на Индии, на Ближнем Востоке и тем самым на снабжении Англии нефтью. Кроме того, окончательная блокада ее коммуникаций на Средиземном море сильно подорвала бы снабжение Англии. Но был бы этот удар смертельным? На этот вопрос, по моему мнению, надо дать отрицательный ответ. В этом случае для Англии оставался бы открытым путь на Дальний и Ближний Восток через мыс Доброй Надежды, который никак нельзя было блокировать. В таком случае потребовалось бы создать плотное кольцо блокады вокруг Британских островов с помощью подводных лодок и авиации, т. е. избрать первый путь. Но это потребовало бы сосредоточения здесь всей авиации, так что для Средиземного моря ничего бы не осталось! Какой бы болезненной ни была для Англии потеря Гибралтара, Мальты, позиций в Египте и на Ближнем Востоке, этот удар не был бы для нее смертельным. Напротив, эти потери скорее ожесточили бы волю англичан к борьбе – это в их характере. Британская нация не признала бы этих потерь для себя роковыми и еще ожесточеннее продолжала бы борьбу! Она, по всей видимости, опровергла бы известное утверждение, что Средиземное море – это жизненно важная артерия Британской империи. Очень сомнительно также, чтобы доминионы не последовали за Англией при продолжении ею борьбы» [79].
Победу в Европе могла обеспечить только высадка на Британские острова, эта высадка решала и вопросы победы на Средиземном море. Манштейн пишет:
«Важнейшим, видимо, было следующее: после завоевания Британских островов немцами враг потерял бы базу, которая, по крайней мере тогда, была необходима для наступления с моря на Европейский континент. Осуществить вторжение через Атлантику, не пользуясь при этом в качестве трамплина Британскими островами, было в то время абсолютно невозможно, даже и в случае вступления Америки в войну. Можно не сомневаться также и в том, что после победы над Англией и вывода из строя английской авиации, изгнания английского флота за Атлантику и разрушения военного потенциала Британских островов Германия была бы в состоянии быстро улучшить обстановку на Средиземном море.
Можно было, следовательно, сказать, что даже если английское правительство после потери Британских островов пыталось бы продолжать войну, оно вряд ли имело шансы выиграть ее. Последовали ли бы за Англией в этом случае доминионы?» [80]
Причем, несмотря на сложность форсирования Ла-Манша, у Манштейна не было сомнения в успехе захвата Британских островов, поскольку в 1940 г. у Германии «имелось одно решающее преимущество, а именно то обстоятельство, что она вначале не могла встретить на английском побережье какую-либо организованную оборону, обеспеченную хорошо вооруженными, обученными и хорошо управляемыми войсками. Фактически летом 1940 г. Англия была почти абсолютно беззащитна на суше перед вторжением»
[81]. Это, со своей стороны, подтверждает и Черчилль.
Но Гитлер отказался от высадки и начал войну на Средиземном море, совместив ее с подготовкой войны с СССР. Причину этого отказа Манштейн дает и со слов Гитлера: «Он часто говорил, что не в интересах Германии уничтожить Британскую империю. Он считал, что она представляет собой крупное политическое достижение» – и сам: «Если же даже и не доверять полностью этим заявлениям Гитлера, то одно все же ясно: Гитлер знал, что в случае уничтожения Британской империи наследником будет не он, не Германия, а США, Япония или Советский Союз» [82].
Много загадок поставил Гитлер Манштейну. О них фельдмаршал то ли не хочет говорить, то ли действительно не знает на них ответов. Манштейн ведь никогда не был свитским генералом, вся его карьера после 1938 г. проходила исключительно на фронтах, и задачи, стоящие перед Гитлером, могли быть ему действительно непонятны и от этого казались глупыми.
Скажем, такой эпизод. Осень 1942 г. Накануне Гитлер вывел из Крыма 11-ю армию Манштейна и отправил ее брать Ленинград. Не удалось. О взятии Москвы и речи не идет. На юге немцы тщетно бьются у стен Сталинграда и на кавказских перевалах. Разведка донесла, что наши войска готовят удар у Витебска. Гитлер посылает Манштейна туда, в связи с новым назначением они беседуют, и Гитлер предупреждает, что Манштейну, возможно, придется взять на себя командование группой армий «А» (Кавказское направление), которой до этого Гитлер командовал сам «по совместительству». «Но еще, – изумляется Манштейн, – удивительнее было то, что Гитлер в этот момент сказал в связи с моим возможным назначением на пост командующего этой груп пой армий. На будущий год он предполагает, заявил Гитлер, предпринять силами группы механизированных армий на ступление через Кавказ на Ближний Восток!» [83]. Похоже, Манштейн искренне недоумевает, почему Гитлер – Верховный Главнокомандующий вермахта – лично командует группой армий Кавказского направления и, главное, как он при такой обстановке на Восточном фронте может думать о Ближнем Востоке!
А Гитлер обязан был думать. Ведь перед ним стояла задача не только построить Тысячелетний Рейх на просторах СССР, но и Израиль в Палестине. И он обе эти задачи пытался решить. Палестина имела огромное значение: если бы Гитлер передал ее сионистам, вся пресса Великобритании и США требовала бы прекращения войны с Германией. В этом можно не сомневаться.
Таким образом, если внимательно вчитаться в свидетельства тех, кто знал Гитлера, и отбросить тенденциозность их оценок, то Гитлер предстает осторожным военным и государственным деятелем, особенно на фоне авантюризма его генералов.
А те решения Гитлера, которые внешне выглядят авантюрными, объясняются только одним – до момента, пока была надежда, что Гитлер сможет основать для сионизма Израиль, сионисты международного еврейства были его верными тайными союзниками, и Гитлер в своих расчетах основывался на совместных действиях: он открыто – на фронтах, а сионизм тайно – внутри стран-противников. Другого объяснения я не вижу.
Все еще сложнее
Поставив целью показать интересы сионизма во Второй мировой войне, я вынужден был разбить доказательства на этапы и на первом этапе сильно упростить вопрос о том, из кого состоял сионизм: до сих пор у меня получалось, что, помимо коммунистически настроенных евреев, все остальные евреи – сионисты. На самом деле это не так: сионистов-то, может, среди них и много, но цели и у них очень разные. И, не разделив их по этим целям, невозможно понять, что же тогда происходило.
Исследуя события Второй мировой войны, историки обязательно и охотно исследуют интересы всех участвовавших в войне государств. Сколько внимания, к примеру, посвящено интересам СССР: и Индию Сталин хотел захватить, и всю Европу, и на Англию вместе с Гитлером напасть, и т. д. и т. п.
Но было и государство, которое можно назвать Мировым Еврейством. У него были центры, были еврейские общины во всех странах, сеть объединяющих организаций, включая военизированные («Хагана», «Бейтар» и т. д.), и были внутренние раздоры между сионистами и коммунистами. Почему никто не исследует интерес этого государства во Второй мировой войне?
Во всех воевавших государствах исследуются внутренние конфликты: Черчилль против Чемберлена, Гитлер против коммунистов, Сталин против троцкистов, Де Голль против Петена и т. д. и т. п. Весь мир разделился на сторонников интернациональной (коммунистической) идеи и сторонников расизма (немецкого, итальянского, англосакского и, само собой, еврейского). А мы на вещи смотрим так, как будто этот процесс коснулся всех, кроме евреев, не обращаем на разделение евреев внимания, даже тогда, когда факты невозможно игнорировать. А ведь вражда внутри еврейства была смертельной.
Скажем, израильский политолог М.С. Агурский, изучивший процессы в довоенном СССР, делает вывод: «…вплоть до тридцатых годов главными и почти исключительными врагами сионизма в СССР были сами же евреи… сионисты как внутри СССР, так и в Палестине видели главными виновни ками этих преследований не саму советскую политическую систему, а т. н. Евсекцию и вообще коммунистов еврейско го происхождения». И стоит ли удивляться, что немецкие нацисты, союзники сионистов, собирая в лагеря для отправки в Палестину западноевропейских евреев, одновременно по сговору с сионистами так безжалостно уничтожали советских? А сразу по окончании войны, в 1946 г., под флагом борьбы с антиамериканизмом, сионисты США провели тотальную расправу над евреями-интернационалистами. Были не только казнены супруги Розенберг, невиновность которых сегодня признана и в США, был снят со всех постов отец атомной бомбы Оппенгеймер. Тысячи коммунистически настроенных евреев лишились работы и даже отсидели в тюрьмах. Голливуд чистили так тщательно, что из США был вынужден эмигрировать даже Чарли Чаплин.
Так в связи с чем должно считать, что внутренняя гражданская война Международного еврейства не оказала никакого влияния на ход истории, на Вторую мировую войну?
Но и это не все. Были ли сами сионисты едиными? Давайте их сначала рассортируем по совершенно очевидным признакам.
Первые из них и самые маловлиятельные в мире – это фанатики-государственники, которые лично согласны жить в Израиле, согласны лично его обстраивать и защищать, и которых правильнее было бы называть уже не «евреи», а «израильтяне». Это обычные граждане своего государства, на сегодня, как граждане, возможно и наилучшие граждане среди граждан «цивилизованных» стран.
