Помоги проекту - поделись книгой:
И вот, задрав вверх клюв, налетела прямо на стену мельницы. Бах и плюх!
Свалилась тут ворона прямо в мельничий пруд. Она отчаянно плескалась и едва спаслась как раз в ту самую минуту, когда старая щука уже подплыла к ней и разинула пасть. А как выбралась ворона на берег, была она такой же чернущей, как всегда, и такой же с тех пор и осталась, — закончил историю Давин.
Я почувствовала себя спокойнее. Я словно сама к себе вернулась. Голова была по-прежнему битком набита вопросами, но щекочущее ощущение во всем теле исчезло.
— Еще одну, — потребовала Мелли. — Давин, расскажи еще одну историю. Ну, о трех белочках!
Давин вопросительно глянул на мать. Она кивнула. И тогда Давин стал рассказывать о трех белочках.
Все было почти так, как в те грозовые ночи, когда мы все, встав с постели и окружив Давина у очага, пили чай с хлебом, пели и рассказывали разные истории, пока гроза не проходила. Но нынче все происходило среди бела дня, а не ночью. И никакой грозы, никакой непогоды не было, а всего-навсего только туман!
И внезапно раздался резкий отрывистый лай. То подавал голос Страшила.
Давин прервал свою историю.
— Рассказывай дальше! — велела мама.
— Но Страшила… Надо же поглядеть!
— Нет! Рассказывай дальше!
Давин открыл было рот, чтобы возразить. Но йогом снова закрыл его. Матушка так крепко стиснула свою кружку с чаем, что косточки на руке совсем побелели. А у Мелли снова задрожала нижняя губка. Лайка вырвалась из объятий Розы и подбежала к двери. Там она и осталась, скаля зубы и тихо и зловеще ворча.
Давин, слегка замешкавшись, продолжил историю о белочках, но зашел не очень далеко. Страшила лаял все яростней и яростней, а затем неистово и дико зарычал, будто готовый драться. Но внезапно лай прекратился. Страшила завыл. Он завизжал, как щенок!
— Нет, теперь я выйду! — крикнул, резко вскочив на ноги, Давин.
Мама схватила его за руку.
— Нет, Давин! — сказала она. — Ты ничем не поможешь! Только сделаешь хуже!
— Что я сделаю хуже? Мама, что такое творится?
Внезапно за дверью все смолкло. Будто весь мир затаил дыхание. Матушка очень быстро и тихо произнесла несколько слов, которые я не поняла. Думаю, на каком-то незнакомом языке. Слова эти прозвучали как молитва. Потом она медленно отставила кружку с чаем и прижала кончики пальцев к вискам так, как она иногда делает, когда у нее болит голова.
Что-то случилось. Мы все это почувствовали. Лайка коротко завыла и стала одной лапкой скрести дверь. Перед закрытыми ставнями на полу появились полоски.
Лучики солнца!
— Туман рассеялся, — сказал Давин. — Могу я выйти?
— Да, — устало ответила мать. — Теперь можешь!
Страшила лежал возле поленницы у овчарни. Один его бок был весь темным от крови. Вся шея, морда и челюсти тоже окровавлены. Когда мы нашли его, он еще дышал. Но не успела мама заняться его ранами, как он вздохнул и его не стало.
Чернокнижник
Я все плакала и плакала. Страшила! Ведь он всегда был с нами. Во всяком случае с тех пор, как я была маленькая. Он стерег нас, когда мамы не было дома. Он был единственным животным, которого мы захватили с собой из Березок, одним-единственным, которого люди Дракана — драконарии — не прогнали или не закололи. Я хорошо знала, что Страшила — пес старый и что скоро придет его время. Но это было нечто другое. Он не просто околел. Кто-то или что-то убило его.
Матушка, смертельно бледная, сидела на земле, держа голову Страшилы на коленях, и снова и снова гладила его затылок, хотя почувствовать это он уже не мог.
— Зачем ему надо было оставаться на дворе? — крикнула я ей. — Почему он не остался в доме с нами?
Мама не ответила.
— Давин, сходи за Калланом! — велела она. — Возьми Кречета и скачи как можно быстрее!
Давин не стал возражать, а сразу же умчался верхом.
Лайка, поджав хвост, на неверных лапах подошла к Страшиле, обнюхала его и заскулила. Роза, обвив ее руками, зарылась лицом в черно-белую шерстку… Счастливая Роза, у нее по-прежнему есть собака, которую можно обнимать! Мелли с белым как мел личиком стояла, глядя на Страшилу. Она даже не заплакала. Может, она еще не понимала до конца, что пес мертв.
Я накачала насосом ведро воды и стала смывать кровь с серого бока Страшилы, сама не ведая, зачем я это делаю. Пожалуй, мне хотелось, чтобы он снова походил на самого себя. Однако же вместо этого только виднее стали его раны. Два длинных разреза вдоль бедер, да еще глубокая рана у самого сердца. Кто-то пырнул его ножом.
Нет! То не был «кто-то». То был он — тот самый чужак. Тот, что сказал: «Я девочке — отец».
— Матушка, кто он? Он мне отец?
— Не больше, чем змея — мать тем яйцам, которые откладывает, — вымолвила мать.
Это, пожалуй, означало «да»!
— А Давину? Мелли?
— Нет! Только тебе!
Только мне…
Только мой отец был змеей! Только мой!
Я смотрела на свои руки. Они были красны от холодной воды и крови. Потом я встала. Я не могла больше сидеть спокойно. Если я не пошевелюсь, то лопну, разорвусь.
— Дина! Оставайся здесь! — испуганно крикнула мать.
Но я не смогла. Я остановилась, лишь добежав до фруктового сада.
Давин был мне не родным братом, а сводным. И Мелли — не родной сестрой, а сводной. Это я могла бы понять и сама. Я всегда отличалась от них. Стоило только глянуть на себя в зеркало. Давин и Мелли были схожи с матерью, и у обоих были точь-в-точь такие же красивые гладкие рыже-каштановые волосы. Только мне одной достались непокорные черные ведьминские волосы! Только мне! Одной!
— Дина! — Мать последовала за мной. — Малышка, сокровище мое, вернись в дом! Не убегай, это опасно!
Я вся дрожала. Внезапно у меня так закружилась голова, что пришлось сесть на землю. Чахлые яблони казались совсем черными, а дневной свет ужасно белым.
— Как зовут его?
— Сецуан!
— Чудное имя!
— Он не здешний. Он родом из Кольмонте.
— Мы ведь тоже оттуда… Ты говорила… Семья Тонерре.
— Да, но… по-другому. Это долгая история. Самое важное не то, кто он есть, а что он есть. Знаешь, что такое чернокнижник?
— Что-то вроде колдуна, волшебника.
Мама покачала головой:
— Вообще-то нет. Ничуть не больше, чем Пробуждающая Совесть — ведьма!
— Тогда, значит, чернокнижник… он похож на Пробуждающую Совесть?
— И это не так. Пробуждающая Совесть видит правду и заставляет других видеть ее. Чернокнижник же поступает совсем наоборот. Он околпачивает людей, ослепляет их. Заставляет нас видеть то, чего нет, или не видеть то, что есть.
— Это он наслал туман?
— Возможно. Во всяком случае, туман ему помог. Ему легче внушить нам что-либо, если мы уже видели это раньше. Он очень опасен, Дина!
— Почему же ты выпустила к нему Страшилу?
— Потому что животных труднее обмануть, чем людей. А Страшила защитил нас. Это его заслуга, что мы остались сами собой, что Сецуан не смог одержать верх над нами. Но он вернется, Дина! Он попытается сделать это снова!
Мама села рядом со мной на траву и осторожно обняла меня. «Теперь мы обе промокнем», — подумала я, но подумала так, будто это относилось к кому-то другому.
— Нам нужно уехать, — добавила она.
Сначала я подумала, что ослышалась.
— Уехать? — осторожно переспросила я. — Куда? Надолго?
— Подальше отсюда! И, Дина, быть может… быть может, навсегда.
— Нет!
Она не могла это иметь в виду. Уехать еще раз! Ни в коем случае! Не теперь, когда все стало привычным, будничным. Мы посадили яблони. Мы построили дом. Ведь не можем же мы пуститься в путь, удрать только из-за него. Только потому, что он — чернокнижник.
— Я бежала от него еще до того, как ты родилась, — горестно произнесла мама. — Я едва могла защитить себя от него. Я не знала, как защитить своих детей!
— Ты имеешь в виду меня. Ведь только я ему нужна. Я — единственное змеиное отродье в семье.
— Дина! Не смей так говорить!
— Почему же? — горько вымолвила я. — Ведь это правда!
Я встала.
— Одного не понимаю… Я и вправду не понимаю, как ты могла родить от него дитя. Почему я вообще родилась на свет?
Мать открыла было рот, но я не дала ей времени ответить. Я ушла. Яблоневая ветвь задела мое плечо, и я нырнула вниз, чтобы не повредить нежные почки и бутоны. А потом внезапно подумала, что ведь это все равно. Если нам придется уехать, пожалуй, все равно, появятся ли когда-нибудь яблоки на этом дереве или нет. Я могла бы сломать целую ветку, если б захотела.
Отъезд
Каллан пытался отговорить маму… Здесь твоя семья среди друзей, Кенси-клан защитит Пробуждающую Совесть и ее детей. Но мать только качала головой и продолжала складывать вещи, которые следовало взять с собой. На дворе Давин копал могилу Страшиле.
— Пусть покоится там, где по-прежнему сможет следить за теми, кто приходит и уходит, — сказала мать. — Это ему больше всего пришлось бы по нраву!
— Если вы уедете, кто тогда защитит вас? — спросил Каллан, разжав и снова стиснув пальцы, будто хотел что-то схватить. — Малец подает надежды, но он еще больно юный. Мадама, это безумный поступок!
— Мне жаль, Каллан, но выбора у меня нет!
— Дай срок, я соберу дружину храбрых мужей и уж мы разделаемся с этим парнем!
— Меч и храбрые мужи бессильны против чернокнижника! — возразила мама. — Как можно сразить то, чего не видишь? А Сецуана видишь только тогда, когда он сам того пожелает!
Она не хотела никого слушать — ни Давина, ни меня, ни Розу и Мелли, ни Каллана, ни Мауди Кенси. Ни одной ночи не осмеливалась она ночевать под крышей Можжевелового Ягодника. Единственное, в чем смог убедить ее Каллан, — это переночевать у Мауди, чтобы тронуться в путь при дневном свете.
Заснуть мне было трудно. По другую сторону тонкой дощатой стены я слышала бормочущие голоса. То были мать и Мауди, Нико и Каллан. Они обсуждали разные планы.
Но не это заставляло меня бодрствовать. Стоило мне закрыть глаза, как я видела флейтиста, стоявшего в воде посреди озера, видела играющего на флейте, меж тем как вокруг него плясали туманы.
Назавтра, лишь только забрезжил серый рассвет, мы уложили последние вещи. Немногое уместилось в повозке, если вообразить, что это было все, что осталось нам в этом мире. Многое из того, что было сделано своими руками или куплено за последние два года, пришлось оставить.
На душе у меня было ужасно. Так печально, что приходится покинуть Можжевеловый Ягодник. А еще мне казалось, будто в этом была моя вина, так как спасались мы бегством от моего отца. Бывало раньше, когда я за что-то дулась на маму, я придумывала себе отца, который вдруг вынырнет откуда-то и увезет меня далеко-далеко. Само собой, он был очень добр. И еще он был силен и мужествен. А еще — он скакал на рослом красивом коне, а сам — в роскошном наряде, сплошь — бархат и шелк. И еще — он искал меня всю мою жизнь и был счастлив, что наконец-то я нашлась…
Так я мечтала, да. И вот, пожалуйста, получила в отцы Сецуана-чернокнижника…
На том месте, где Давин похоронил Страшилу, осталось бурое пятно свежераскопанной земли. У меня было желание положить на холмик цветок или что-то вроде этого, но зачем цветы Страшиле? Ему больше нравилось, когда чешут за ухом или угощают ломтиком колбасы. А этого я дать ему больше не могла. Я надеялась, что где-то есть небеса для собак, где Страшила бегал теперь повсюду, и вынюхивал самое заманчивое на всем свете, и рыл ямы, где хотел, и где ему каждый день доставались бы сахарные косточки. Если какой-то пес и заслужил такую жизнь, так это Страшила! Во всяком случае, он не заслужил того, что собственное семейство уезжало от него, пока он еще даже не остыл в своей могиле.
Я ненавидела Сецуана. Я чуть было не возненавидела и свою мать, ведь это она распорядилась, чтоб мы уехали.
— Дина! — позвала меня мама. Она уже сидела на облучке. — Пора!
На миг я прислонилась лбом к теплой шее Шелк
— Дать тебе руку? — спросил Каллан.
Он хотел проводить нас, пока мы не покинем пределы Высокогорья. А может, еще дальше, этого он точно не сказал.
Я покачала головой. Ведь медлила я не потому, что не могла самостоятельно сесть на лошадь.
Нико и Местер Маунус пришли помочь нам с последними приготовлениями к отъезду и попрощаться. Теперь они, как обычно, бранились меж собой. Однако же, вместо того чтобы, по своему обыкновению, кричать, они почти шептались, а это было необычно и им несвойственно.
— У тебя есть долг! — тихо произнес Местер Маунус и покосился через плечо, чтобы увидеть — слышала ли его слова мама.
— Да, но это совсем не то, что ты думаешь. Она спасла мне жизнь!
— Тысячи человеческих жизней зависят от тебя! Это настоящее безумие, что ты сидишь здесь, в горах, и разводишь овец! Ты не вправе блуждать по городам и весям, словно какой-нибудь купчишка!
Поделиться книгой: