Дар змеи

Тишина. Никто не шевельнулся. Глаза матери переходили с одного на другого, как бы схватывали чей-то взгляд, отпускали его, схватывали следующий… Никто не произнес ни слова. Никто не выступил вперед. Никто прежде Ирены не сделал ни одного неуверенного шага к Кречету.

— Пробуждающая Совесть! — сказала она, и голос ее слегка задрожал. — Мы ничего не сделали твоему ребенку. Мы люди честные!

Мать медленно кивнула.

— Верю тебе! — сказала она. — Никто из тех, кто здесь, не виновен. Может, это и вправду несчастный случай. Мне остается лишь одно: поверить.

Затем, повернув коня, она покинула рыночную площадь. И ни у кого в Глинистом не возникло желания преградить ей путь, когда она поскакала прочь.

— Ты так думаешь? — спросил я, когда мы уже почти добрались до хижины. — Это несчастный случай?

— Может быть, — ответила мать. — Во всяком случае, ни один из тех, кто был на площади, не виновен. Но я видела также, кого там не было. Андреас. Башмачник. Петер-Трактирщик — старший сын Минны-Трактирщицы, хозяйки постоялого двора. Если кто и совершил это злодеяние, он — один из этих трех.

Я не мог вообразить кого-либо из них в тайных воздыхателях, в дружках Дины, даже сынка Минны. Он был больно стар для Дины, старше меня, а к тому же еще здорово косил на один глаз. Однако же письмо могло быть не от дружка, а от того, кто прикидывался им. А может, никакого воздыхателя и не было.

Или, может, злодей прослышал об их встрече и воспользовался ею.

От всех этих «может» голова моя кружилась, будто сбитая с толку летучая мышь, и лишь одно было ясно: я должен всерьез поговорить с сестрой. Теперь разговор пойдет начистоту!

Но когда мы вернулись домой, Дина по-прежнему спала, а я не был столь жесток, чтобы будить ее и начать выспрашивать. Я радовался тому, что она вообще у меня есть.

Факелы во мраке

Собачонка Розы залаяла. Громко, резко, предупреждающе… Рывок — и я сел, хотя еще до конца не проснулся. Я слышал, как внизу у дверей Роза шикала на Лайку, но та не унималась. Я выкатился из соломы, на которой спал, и пополз к краю полатей.

— Что там? — шепнул я Розе.

Я еле-еле видел ее в темноте. Только белая шубка Лайки была видна отчетливо.

Сначала Роза не ответила.

— Кажется, кто-то идет, — в конце концов произнесла она, и голос ее прозвучал тихо и боязливо.

Я повернулся, чтобы разбудить Нико, но он уже проснулся.

— Найди свой лук! — сказал он.

Я кивнул. Раньше, когда кто-нибудь подходил к нашей хижине среди ночи, это значило, что людям нужна помощь моей матери. Но после событий последних дней я страшился…

— Мадам Тонерре!

Быстрый стук в дверь, голос запыхавшегося человека. Он звучал, словно…

— Отвори, Роза! — велела мама. — Это Ирена!

Это была она. Она задыхалась, и голова ее была не в порядке, так что я сперва подумал: что-то худое стряслось с ее будущим ребенком. И первой мыслью матери было явно то же самое.

— Садись! — резко произнесла она. — У тебя кровь? Давин, зажги лампу!

Ирена предостерегающе замахала руками.

— Нет, — по-прежнему задыхаясь, сказала она. — Это не со мной! Это… это…

— Погоди, пока не отдышишься, — прервала ее мама.

Ирена села, но покачала головой.

— Времени нет, — сказала она. — Они нашли Катрин… Седельникову дочку. И она… с ней что-то неладно. Она лежала на постоялом дворе в курятнике в полном беспамятстве, и никто не мог вернуть ее к жизни. И у нее… у нее на грудке намалеван знак… Кровью!

— Кровью!.. — Сначала мама была лишь растеряна. А потом медленно спросила: — Какой знак?

Ирена глядела вниз, на стол.

— Два кружка, один в другом. Будто знак Пробуждающей Совесть!..

Я чуть не выронил лампу, которую мне в конце концов удалось зажечь. А матушка не спускала глаз с жены кузнеца, а та только и делала, что глядела вниз и не желала смотреть на Пробуждающую Совесть.

— Ирена!..

— Я хорошо знаю: это не вы, — упрямо произнесла Ирена. — Кто бы это ни был, кто бы это ни сделал… я хорошо знаю, это не вы. Однако же… многие другие скажут: это, мол, месть Пробуждающей Совесть за то, что случилось с ее дочерью. Вам надо уйти! Вам нельзя оставаться здесь! Вам надо уйти отсюда сейчас же, сию же минуту!

Мысли вихрем кружились у меня в голове. Что случилось с Катрин? Я хорошо знал ее. Одна из маленьких учениц Нико, тихонькая девочка с каштановыми локонами и редкими передними зубками. Лет семь или около того. Кому могло прийти в голову такое злодеяние? Ранить такую крошку?

— Она говорила, будто знает, как проникнуть в курятник постоялого двора, — тихо вымолвил Нико. — Может, она спугнула вора или что-то подобное.

— Найди мою корзинку, Давин! — велела мать. — Я должна поглядеть, не могу ли я что-нибудь сделать!

— Вы что, вообще не слышите, что я творю? — воскликнула вдруг Ирена. — Вам нельзя оставаться здесь! Башмачник, Андреас, Петер-Трактирщик, сын Минны, хозяйки постоялого двора… Как по-вашему, сколько пройдет времени, прежде чем они окажутся у этой двери с кольями и факелами в руках? И как по-вашему, что они станут делать? Говорю вам, бегите! Сейчас же!

И только тогда до меня дошло: ведь нам снова нужно уходить. Мы снова — бездомные!

Собачонка снова залаяла, еще громче, чем прежде. Ирена с испуганным видом вскрикнула:

— Это они! Они уже близко!

Запрягать лошадей было некогда. У нас едва хватило времени схватить самое необходимое и выскочить из хижины. Мне пришлось ехать верхом, держа на руках Дину. Она была слишком слаба, чтобы самой держаться в седле своей Шелковой. В последнюю минуту Розе удалось поймать Полоску — нашего котенка — и заручиться обещанием Ирены позаботиться о нем. Мы помчались вперед: я верхом на Кречете с Диной, мама, с Мелли перед собой, на Вороной, Роза — бледная, испуганная — верхом на Шелковой, слишком туго натягивая поводья — она так и не привыкла ездить верхом.

Мы выбрали узенькую тропку за хижиной. Дорога через трясину была куда шире, и по ней было бы куда удобнее двигаться в темноте, но мы не осмелились скакать этим путем. Судя по тому, как Лайка вела себя, наши недруги уже рядом.

— Заставь ее замолчать! — сказал я Розе раздраженно. — Она нас выдаст!

— Легко тебе говорить! — прошипела в ответ Роза, но без обычной злобы. Она натянула веревку, которая охватывала шею Лайки, и выругала ее, но это ни капельки не помогло. Лайка понимала: творится что-то ужасное и ей пора защищать свое семейство. Шелковая была напугана тявканьем Лайки и, потряхивая гривой, наскочила на Кречета. Роза, испуганно вскрикнув, выронила поводок, и Лайка, оскалив зубы, ворча и лая, сорвалась с места и помчалась как стрела навстречу недругу, угрожавшему ее хозяевам.

— Стой! — закричала Роза и, отшвырнув поводья Шелковой, спрыгнула с лошади и помчалась следом за Лайкой.

— Роза, стой! — крикнул я.

Но Роза не остановилась. Я бросил отчаянный взгляд на матушку.

— Поворачивай! — велела она. — Мы не бросим Розу.

Двор перед хижиной был забит людьми и конями. Не знаю, сколько их и кто был там — головы людей были чем-то покрыты, какими-то мешками с прорезями для рта и глаз. Свет от факелов беспокойно метался, так что видно было то руку, то рукав, а то и блеск глаз в прорезях масок.

Один из незваных гостей схватил за руку Розу. Другой, размахивая, словно копьем, факелом, пытался прогнать Лайку. Собачонка рычала, лаяла и цапала лошадей за ноги.

Вдруг посреди всей этой толчеи возникла мать. Я даже не видел, как она спрыгнула с лошади.

— Что вам здесь надо? — спросила она.

И голос ее заставил всех замереть и прислушаться. Даже Лайка примолкла и сжалась, быть может, поняла: она сделала что-то не так. Роза вырвалась и обвила руками свою непослушную собачонку.

Сперва никто из мужчин не хотел отвечать. Но потом один из них, сидевший на чалом коне, явно похожем на жеребца хозяйки постоялого двора, откашлявшись, произнес:

— Нас тебе, ведьма, не запугать! Мы здесь, чтобы свести с тобой счеты!

Он хотел, чтобы голос его звучал сурово и неумолимо, но это ему не совсем удалось.

— О каких счетах идет речь? — спросила мать.

Не знаю, чего ей стоило, чтобы слова звучали так спокойно, но голос мамы совсем не дрожал.

— О правом деле! Тебе это хорошо известно!

— Если ваше дело правое, почему вы в масках? Вы что, не смеете предстать открыто?

Мужчины беспокойно зашевелились.

— Катрин! — сказал один из них. — Малютка Катрин помирает. С твоим грязным ведьминым знаком на груди!

— Покажите мне ребенка! — сказала мама. — Быть может, я смогу ей помочь!

— Тебе никогда не позволят прикоснуться к ней!

— Где отец ребенка? — спросила мама. — Что скажет он?

И снова никто не ответил. Но потом раздался голос того, кто сидел на чалом:

— Он сидит возле ребенка.

— Может, и вам следовало бы быть там. Потому что причина ее хвори не во мне.

— Ну а знак? — спросил другой. — Ведьмин знак! Откуда он?

Голос его звучал так, будто его и вправду одолевало сомнение: кто виновен? Настал миг, когда могло случиться все что угодно. Быть может, даже восторжествует чистая правда.

Но тут всадник на чалом жеребце выпрямился.

— Ведьмины уловки! — прошипел он. — Разве вы не видите? Она сбивает нас с толку, чтобы настоящий мужчина не сделал свое дело!

Он поднял факел так, словно собирался ударить им матушку. Дина, сдавленно вскрикнув от страха, попыталась высвободиться из моих рук.

— Замолчи! — прошептал я, коснувшись ее волос, хотя меня самого одолевало желание заставить Кречета проскакать рысью среди всех этих негодяев в масках. Пусть хотя бы прикоснутся к ней… Я хотел быть рядом с матерью! Но не мог оставить Дину и Мелли. Я чуть не разорвался между ними.

— Оставайся с сестрами! — прошептал Нико и, выступив вперед, встал рядом с матушкой. Ничего, кроме ножа, чтобы защищаться, у него не было. Нет, уж трусом, у которого душа в пятках, он никак не был!

— Добрый вечер, Андреас! Добрый вечер, Петер-Трактирщик! Вижу, и Вильман-Столяр тоже здесь! Как идут дела у малыша Вильмана со счетом?

Оказывается, Нико ничего не стоило узнать их даже в масках, да еще и назвать их имена. Конечно, ведь он имел дело с сельчанами куда чаще, чем я.

Видно было, что им не по душе пришлось, что их узнали. Охотнее всего они остались бы неизвестными во мраке.

— Мне больно за Катрин! — продолжал Нико, и видно было, что так оно и есть. — Все, что мы можем сделать, чтобы помочь ей, мы сделаем.

— Ничего там не сделаешь, — сказал Вильман. — Она все спит да спит. И ее никак не разбудить.

— Дайте мне попробовать, — попросила матушка. — Дайте мне взглянуть, что я могу сделать.

Внезапно Петер-Трактирщик повернул своего чалого жеребца и помчался прочь, да таким бешеным галопом, будто все злобные лесные духи гнались за ним по пятам. Остальные было замешкались, но затем последовали за ним. Стук копыт становился все отдаленней и отдаленней, а свет факелов затерялся среди деревьев.

Я не смел поверить… Они ускакали прочь! И ничего нам не сделали!

Мелли заплакала, тихо и беззвучно, словно боясь: кто-нибудь ее услышит. Я соскочил с коня, чтобы поддержать их обеих — и ее, и Дину.

— Тс-с… — прошептал я. — Они ускакали! Все кончилось!

Но это было не так…

Внезапно мы вновь услыхали гром копыт, и трое всадников промчались по тропе вдоль трясины. Не останавливаясь и не произнося ни слова, они швырнули свои факелы на крышу хижины. На нашу соломенную крышу!

Оставив Дину и Мелли, я ринулся к колодцу.

— Помоги мне! — крикнул я Нико и дернул за веревку. Нетерпение не позволило мне взяться за ручку ворота. Крыша была старой и мшистой, может, мы успеем погасить огонь, прежде чем он разгорится всерьез. Один из факелов сам по себе свалился с крыши, и только два остались наверху.

Нико выхватил наше собственное ведро из поклажи на спине Вороной, а я вылил в него воду из колодезного ведра. Затем стал набирать воду снова. Краем глаза я видел, что Нико пытается плеснуть воду на крышу. Но, увы, вода не доставала огонь. Отставив ведро в сторону, он исчез из виду среди деревьев.

Что он делал там? Неужто он отказался тушить пожар?

— Нико!

Но вот он вернулся назад с каурой кобылой. Вскочив в седло, он ловко, что твой ярмарочный скоморох, встал во весь рост на ее спине.

— Роза, ведро! — крикнул он.