Уже мертва

— Это касается моего проекта. Давай съездим в район «красных фонарей» и ты просто взглянешь на девочек?

Я посмотрела на Гэбби как раз в тот момент, когда сияние фар подъезжавшей машины осветило ее лицо. Оно выглядело странно в этом движущемся свете: некоторые черты выделились, другие спрятались в тени. Глаза Гэбби горели, и я почувствовала, что не смогу ей отказать:

— Хорошо.

На самом деле это было вовсе не хорошо. Я взглянула на часы: восемнадцать минут первого. Хотелось выспаться перед завтрашним днем, но я не желала огорчать Гэбби.

Она села в машину и отодвинула сиденье назад до упора. Пространства для ног прибавилось, но ей и этого было маловато.

Пару минут мы ехали молча. Следуя указаниям Гэбби, я направилась на запад и, миновав несколько кварталов, свернула на юг, на Сен-Юрбен. Мы обогнули восточный край гетто Макгилла — шизоидную амальгаму домов, сдаваемых по низким ценам студентам, высоченные кондоминиумы и благородного вида здания из коричневого камня. Я свернула налево, на улицу Сен-Катрин. Сердце Монреаля осталось у нас за спиной. В зеркале заднего вида я могла видеть затененные очертания комплекса Дежарден и площади Искусств, с вызовом взирающих друг на друга. Ниже красовался Дворец конгрессов.

В Монреале великолепие центра города резко переливается в убогость западной окраины. Улица Сен-Катрин видит и то и другое. Начинающаяся в изобилии Вестмаунта, она тянется через центр к востоку, к бульвару Сен-Лоран или к Мейну — разделительной линии между востоком и западом. Центр застроен высотками и отелями, театрами и торговыми центрами.

С Сен-Лорана начинаются владения проституток и бандитов. Их район простирается на восток, от Мейна до деревни геев, в которой обитают также торговцы наркотиками и скинхеды. Иногда эти места отваживаются навестить туристы и жители пригорода, чтобы, избегая встреч взглядами, поглазеть на оборотную сторону жизни и удостовериться, что они не имеют к ней никакого отношения. Надолго никто из них здесь не задерживается.

Мы почти въехали на Сен-Лоран, когда Гэбби жестом велела мне свернуть направо. Я нашла свободное место напротив секс-бутика и заглушила мотор. С краю на другой стороне дороги у входа в отель «Гранада» толпились женщины. На дверях отеля висела вывеска: «ШАМБР ТУРИСТИК», но я сильно сомневалась, что туристы когда-либо останавливались здесь.

— Вон, — сказала Гэбби. — Это Моник.

На Моник были виниловые сапоги до середины бедра. Зад едва прикрывал растянутый до предела черный спандекс. Сквозь него виднелась полоска трусиков и нижний край белой блузки. Пластмассовые серьги-кольца, вдетые в уши, касались плеч, в до невозможности черных волосах горели ослепляющие розовые пятна. Она выглядела карикатурой на проститутку.

— А это Кэнди.

Гэбби указала на молодую женщину в желтых шортах и ковбойских сапогах, до боли юную. Если бы не сигарета и не клоунская раскраска, эта девочка годилась бы мне в дочери.

— Они называют себя настоящими именами? — спросила я.

— Не знаю. А ты бы как поступила на их месте? — Гэбби указала на девушку в коротких шортах и туфлях на каучуковой подошве. — Пуаретт.

— Сколько ей лет? — спросила я, ужасаясь.

— Говорит, восемнадцать. Но, скорее всего, не больше пятнадцати.

Я откинулась на спинку сиденья, не убирая рук с руля. Гэбби называла мне другие имена, а я, глядя на их обладательниц, не могла отделаться от мыслей о гиббонах. Подобно маленьким приматам, эти женщины стояли на расстоянии друг от друга, разделяя территорию на четко ограниченные участки. Каждая работала на своем: отстраняясь от особей женского пола, старательно привлекала самцов. Из человеческого в них сохранялись лишь позы, гримасы и усмешки, входящие в ритуал обольщения. О воспроизводстве рода явно не думал никто.

Гэбби замолчала, закончив перечислять имена. Она смотрела в мою сторону, но не на, а мимо меня, на что-то за окном. Возможно, на нечто такое, чего в моем мире вообще не существовало.

— Поехали.

Она произнесла это так тихо, что я еле расслышала ее слова:

— Что…

— Едем!

На сей раз ее голос прозвучал жестко, почти свирепо, и я, пораженная, чуть не ответила бранью. Но не стала делать этого, заметив выражение ее глаз.

Мы опять ехали молча. Гэбби сидела, глубоко задумавшись, и мне казалось, ее мысли где-то на другой планете. Я остановила машину рядом с ее домом.

— Они были изнасилованы? — ошеломила меня очередным вопросом Гэбби.

Я быстро воспроизвела в памяти наш последний разговор. Но так и не поняла, о ком речь.

— Кто? — спросила я.

— Эти женщины.

«Какие женщины? — мелькнуло у меня в мозгу. — Проститутки? Или убитые?»

— Ты о ком?

Некоторое время Гэбби молчала.

— Как же меня задолбало все это дерьмо! — выпалила она потом.

Не успела я и глазом моргнуть, как она выскочила из машины и взбежала по лестнице к своей двери. Лишь пару секунд спустя горячность, с которой были произнесены ее слова, обожгла меня хлесткой пощечиной.

5

Следующие две недели Гэбби не давала о себе знать. Клодель тоже не звонил, отстранив меня таким образом от дела. О жизни Изабеллы Ганьон я узнала от Пьера Ламанша.

Она жила с братом и его любовником в Сен-Эдуаре, рабочем районе на северо-востоке от центра. Работала в бутике любовника брата, небольшом магазине под названием «Une Tranche de Vie», специализировавшемся на одежде «унисекс» и аксессуарах. «Ломтик жизни». Придумал это название ее брат, пекарь. Ирония ситуации подействовала на меня угнетающе.

Изабелла пропала в пятницу первого апреля. По словам брата, она была завсегдатаем ряда баров на Сен-Дени. Накануне исчезновения вернулась домой поздно. Он сказал, что услышал, как хлопнула дверь примерно в два ночи. Рано утром они с любовником ушли на работу. В час дня Изабеллу видел кто-то из соседей. К четырем она должна была появиться в бутике, но так и не пришла. Ее останки обнаружили возле Гран-Семинер девять недель спустя. Ей было двадцать три года.

Ламанш пришел ко мне в офис после обеда, чтобы узнать, закончила ли я работу с ее черепом.

— На нем было несколько трещин, — сказала я. — На восстановление ушло немало времени.

Я взяла череп с пробкового кольца:

— По голове жертву ударили по меньшей мере три раза. Вот этот удар был первым.

Я указала на небольшое блюдцеобразное углубление. От его центра к краям, подобно кольцам на мишени для стрельбы, отходило несколько кругообразных трещин.

— С первого раза расколоть череп преступнику не удалось, повредилась лишь наружная его поверхность. Он нанес повторный удар. Вот сюда.

Я указала на звездообразный рисунок линий, окружающий место пролома. Расходившиеся от него кривые круги и лучи переплетались, подобно паутине.

— Этот удар был гораздо более сильным и вызвал обширный осколочный перелом. Череп раскололся.

На воссоздание этого черепа у меня действительно ушло немало времени. По краям трещин блестели узкие дорожки клея.

Ламанш напряженно смотрел то на мое лицо, то на череп. Его взгляд был настолько сосредоточенным, что, казалось, мог пробуравить в воздухе канал.

— Потом убийца ударил ее сюда.

Я провела пальцем по другой паутине, ветви которой, подходя к последнему кольцу первой, резко обрывались.

— Это был последний удар. Новые трещины не пересекают те, что образовались ранее.

— Oui.

Пьер всегда так себя ведет. Отсутствие ответных реплик во время разговора вовсе не означает, что слова собеседника ему неинтересны или непонятны. Пьер Ламанш все слышит и все учитывает. И никогда не нуждается в повторных объяснениях. Если он отвечает сухо и односложно, то только для того, чтобы заставить тебя лучше сосредоточиться.

— Когда по черепу наносят удар, — продолжила я, — он ведет себя подобно воздушному шару: в первую долю секунды кость в месте приложения силы вдавливается внутрь, а с противоположной стороны выпячивается. То есть площадь повреждения не ограничивается лишь непосредственно участком нанесения удара.

Я взглянула на Пьера, желая убедиться в том, что он следит за ходом моих мыслей. Он следил.

— Череп устроен таким образом, что силы, вызванные неожиданным толчком, проходят по нему в определенных направлениях. Поэтому рисунок слома кости может быть примерно предугадан. Если, к примеру, удар нанести в это место… — я указала на лоб, — повредятся глазные впадины или лицо. Если в это… — я провела рукой по задней части черепа, практически не касаясь его, — образуются боковые трещины у черепного основания.

Ламанш кивнул.

— В данном случае мы имеем дело с двумя раздробленными ранами и одной вдавленной на правой теменной зоне. Несколько трещин начинаются на противоположной стороне черепа и направляются к ранениям в правой части. Из этого можно сделать вывод, что удары преступник наносил по голове жертвы сзади справа.

— Три удара, — произнес Ламанш.

— Три удара, — подтвердила я.

— От этого она умерла?

Он знал, что я отвечу.

— Возможно. Точно не знаю.

— Что-нибудь еще?

— Следов пулевых или ножевых ранений я не обнаружила. Обратила внимание на какие-то странные порезы на позвонках, но я не понимаю их происхождения.

— Может, образовались при расчленении?

Я покачала головой:

— Меня смущает их месторасположение. — Я вернула череп на кольцо. — Расчленение было произведено очень аккуратно. Убийца не просто поотрубал конечности жертвы, а отделил их прямо в местах суставов. Помните, например, дела Гана и Валенсиа?

Ламанш задумался, наклоняя голову сначала немного вправо, потом влево, как собака, реагирующая на шелест целлофана.

— Гана нашли примерно два года назад, — подсказала я. — Он был обернут покрывалами и перевязан лентами, ноги отделены и упакованы отдельно.

Тот случай напомнил мне о древних египтянах. Перед мумификацией они извлекали внутренности из тела умершего, чем-нибудь оборачивали их и клали вместе с трупом. Убийца Гана проделал то же самое с ногами своей жертвы.

— А, да. Я помню это дело, — сказал Ламанш.

— Тому парню убийца отрезал ноги ниже колен. Так же обошлись и с Валенсиа — его конечности были отделены на несколько дюймов либо выше, либо ниже сочленений.

Валенсиа убили за чрезмерную жадность. Он был наркодельцом. Его тело поступило к нам в хоккейной сумке.

— В обоих этих случаях преступники поступили просто: отсекли конечности жертв в наиболее удобных местах. С Ганьон же все обстоит по-другому: расчленяя ее, убийца аккуратно разделил суставы. Взгляните. — Я показала Ламаншу схему.

Для ее создания я использовала стандартный чертеж аутопсии с отметками в тех местах, в которых тело было разрезано. Одна линия на схеме пересекала горло. Другие рассекали плечевые, бедренные и коленные суставы.

— Голова отделена в районе шестого шейного позвонка. Руки — в плечевых, ноги — в бедренных, голени со ступнями — в коленных суставах.

Я взяла левую лопатку:

— Видите эти следы?

Ламанш изучающе осмотрел параллельные желобки на суставной поверхности.

Я отложила лопатку и взяла тазовую кость:

— Взгляните. Убийца попал прямо в вертлужную впадину.

Ламанш обследовал глубокое гнездо, в которое когда-то входила верхняя часть бедренной кости, и места срезов. Я молча убрала таз и подала ему бедро.

Он долго разглядывал и эту кость, потом медленно отложил ее на стол.

— Только с руками убийца не стал мучиться: отсек их прямо по кости. — Я показала Ламаншу плечевую кость.

— Странно.

— Да.

— Что более распространено? Первые два случая или этот?

— Первые. Обычно к расчленению прибегают, чтобы от тела было легче избавиться. Берут пилу и отпиливают конечности. Это наиболее легкий и быстрый способ. На разделение суставов, как в нашем случае, требуется гораздо больше времени.

— Гм… И что это означает?

Над этим вопросом я сама долго ломала голову.

— Не знаю.

Некоторое время мы оба молчали.

— Семья хочет получить тело для захоронения. Я постараюсь продержать его в лаборатории как можно дольше, — сказал Ламанш. — Позаботьтесь о том, чтобы у нас остались все необходимые снимки и записи на случай судебного разбирательства.

— Я планирую детально исследовать поверхности срезов. Изучу их под микроскопом, постараюсь определить, каким инструментом убийца воспользовался для расчленения. — Перед тем как произнести последующую фразу, я выдержала паузу и тщательно обдумала слова. — Если некоторые мои подозрения подтвердятся, то я хотела бы сравнить эти разрезы с теми, что я встречала при работе с другим телом.

Уголки губ Ламанша дрогнули. Я не могла понять отчего: то ли он смеялся надо мной, то ли был раздражен. А может, мне вообще показалось.

— Да, я слышал о ваших подозрениях от мсье Клоделя, — произнес Ламанш, помолчав. — Объясните… — он взглянул мне прямо в глаза, — почему вы считаете, что эти два дела взаимосвязаны?

Я перечислила схожие черты между убийствами Тротье и Ганьон: избиение, расчленение тел после смерти, использование полиэтиленовых пакетов, перенос в пустынное место.

— КУМ занимается обоими делами?

— Нет. Только делом Ганьон. Тротье была найдена в Сен-Жероме, ее убийство расследовал СК.