Помоги проекту - поделись книгой:
– Этому парню нужно срочно в лазарет. Думаю, даже в концлагере ему было бы лучше, чем здесь.
Пенни по-прежнему говорила по-гречески, изображая греческую медсестру. Чем меньше людей будут знать о ее прошлом, тем лучше.
– Ты, моя дорогая, когда в последний раз бывала в концлагере? Да в тамошнем комфорте он и двух дней не протянет! Здесь хотя бы есть свежий воздух и чистая вода.
– Кто его знает, какая она чистая! Вполне возможно, именно вода и стала причиной его недомогания. Воду нужно обязательно кипятить перед употреблением. Всем. Кипятить! – повторила она, обращаясь уже ко всем присутствующим. – Мне надо срочно вернуться в деревню. Возьму у хозяйки хоть каких-то местных снадобий. И вообще, мне нужно возвращаться!
– Умерь свой пыл, Пенни! – уже по-английски прошептал ей на ухо Брюс.
– Афина! Меня зовут Афина! – со злостью бросила она ему.
– Не исчезай, Афина! Во всяком случае, не так быстро! Парни будут только рады твоему присутствию, зная, что рядом есть человек, который о них позаботится. Да и мне будет спокойнее, когда я буду точно знать, где ты и что с тобой! И потом, Пенни! Нам еще столько надо наверстать, не находишь? – Он оскалился в недоброй улыбке и повернулся к остальным. – Сестра когда-то лечила меня. Вы ее не бойтесь! Она только на вид такая грозная. Как говорят в здешних местах, чем громче лает, тем хуже кусает.
Он властно взял ее за руку и вывел наружу. Пенни тяжело вздохнула. Итак, все пошло по новой. Опять полевой госпиталь, и опять она одна среди мужиков. Но, может, все, что ни делается, – к лучшему? И потом, Брюс искал ее, нашел, забрал к себе. Значит, у него есть какие-то виды на нее, коль скоро он считает, что она может оказаться здесь полезной. Такое отношение не может не льстить ее самолюбию. К тому же, если честно, то она была просто рада снова увидеться с ним.
– Ты же знаешь, что я не могу оставаться здесь, среди вас! Немедленно пойдут разговоры!
Они отошли от пещеры и устроились на валуне возле зарослей тимьяна. Снег на солнце стал подтаивать, и тонкая струйка воды устремилась по камням вниз.
– А ты переоденешься в мужскую форму, никто ничего и не узнает. – Брюс придвинулся ближе. Его теплое дыхание приятно щекотало ей ухо.
– Ах, оставь, пожалуйста, свои избитые шуточки! – воскликнула в сердцах Пенни, вспомнив, как тяжело ей было работать в госпитале в брюках и кителе. «Господи, – подумала она с отчаянием, – неужели мне больше никогда не суждено облачиться в приличную одежду?» Ей вдруг страшно захотелось нарядиться в свое любимое платье из голубого шелка и надеть красивые босоножки на высоком каблуке.
– Какие шуточки, Пенни? Я говорю чистую правду. Ты у нас девушка высокая. К тому же сильно исхудала. Так что вид у тебя вполне мальчишеский. А если еще остричь волосы…
– Попрошу оставить мои волосы в покое! Тебе до них дела нет! – снова взорвалась Пенни. – К тому же все уже привыкли видеть меня в этом темном балахоне. Никто на меня и внимания не обращает в монашеской рясе! Словом, теперь это моя униформа, и она как нельзя лучше подходит для того, чем я занимаюсь. Эта одежда многослойная, в ней много карманов. То, что нужно!
– Послушай, Пенни! Брось ты свои умствования! Сама видишь, в горах скрываются сотни наших людей. А вся зима еще впереди, и какая она будет, никто предсказать не возьмется. Что плохого в том, что ты останешься здесь, будешь присматривать за теми, кому нужна помощь, контактировать с врачом в случае необходимости и все остальное? Ты снимешь с нас большой груз проблем, ей же богу! Ты моя маленькая горная козочка, отважная и неутомимая девочка! И такая легкая на подъем! – Он рассмеялся, и его лицо собралось на солнце в сотни мелких лучиков-морщин, словно старая истершаяся кожа.
– Хорошо! Но для такой работы мне тем более надо ничем не отличаться от местных женщин. Быть такой же, как они! А ты заладил: «козочка, козочка». Какая я тебе коза? Я – женщина, позволю тебе напомнить. Хоть ты ни разу в жизни не изволил заметить этого! – Ее вдруг прорвало. – Хочешь сделать из меня своего сторожевого пса, да?
– Конечно, ты женщина! Еще какая женщина! Самая мужественная, самая смелая из всех, кого я знал! Кто еще, кроме тебя, решился бы остаться с ранеными до конца, пока тебя не выкурили из той пещеры немцы? Мы все в курсе твоих подвигов! Я так гордился тобой тогда! А ты хоть знаешь, что наши до последнего медлили с отправкой корабля. Всё надеялись на чудо. Думали, что тебе удастся вырваться. Но я-то знал, что ты никуда не двинешься с места. Никуда! Моя малышка Пенни! Когда этот сыр-бор закончится, весь мир узнает о твоих геройских похождениях. Это правда, Пенни!
– Я всего лишь выполняла свой долг. И, пожалуйста, напоминаю тебе еще раз: Пенелопы Георг больше не существует. Зови меня Афиной!
– Пенелопа Георг существует для меня! – улыбнулся Брюс и притянул ее к себе. – И она должна быть в полной безопасности. Именно это я пообещал Эвадне. Я не переживу, если тебя вдруг бросят в концлагерь. Все что угодно! Но только не это, моя прекрасная газель!
Он нежно поцеловал ее в лоб, и она удивленно взглянула на него, пораженная его неожиданным взрывом чувств. Губы ее полураскрылись, словно она хотела о чем-то спросить его, и в ту же минуту они оба рухнули в заросли тимьяна. И он стал целовать ее нежно, страстно, медленно, наслаждаясь каждым мгновением, словно впереди у них целая вечность для любовных утех. Пенни отдавалась его ласкам легко и непринужденно, с наслаждением чувствуя каждый изгиб его тела, будто это было такое привычное для нее занятие – целоваться с возлюбленным среди горных скал, на пожухлой траве, под свист и завывание ветра. Вот черный орел стремительно пронесся над ними, замер на мгновенье и тут же снова растаял в вышине. Ах, как же давно она мечтала об этом! Как давно!
Но вот Брюс растерянно отскочил от нее и отвернулся в сторону.
– Прости меня, Пенни! Я не хотел! Честное слово, я не хотел…
– Зато я хотела! – вспылила она, не понимая, что случилось. – Разве мы не живые люди? Разве мы не можем чувствовать? Или у нас нет желаний?
– Но не здесь и не сейчас! Война! У меня работа! Ответственная работа! Я не имею права делать тебе предложение! – Брюс поднялся с земли. – Прости меня! Я не должен был вести себя так не по-мужски! Это непрофессионально!
Пенни тупо уставилась на него, все еще отказываясь поверить своим ушам.
– При чем здесь война, Брюс? Да хоть конец света! Хоть Всемирный потоп! Даже он не сможет остановить лавину чувств, если только эти чувства настоящие!
– Нет, Пенни, нет! Любовь на войне – это плохо! Она отвлекает! Мы начинаем бояться за себя, дорожить собственной жизнью, все время прикидывать, как бы чего не вышло! Нет! А, черт! И зачем я только велел снять тебя с этого автобуса?!
– Все! С меня хватит! – Пенни тоже вскочила на ноги. – Я поняла, что ты хотел сказать мне. Все изложено предельно четко и ясно. Нет, честное, слово, Брюс! Я никогда тебя не понимала! И, видно, не пойму до конца своих дней. То тебя хоть к ране прикладывай, такой ты добренький, то от тебя веет таким ледяным холодом, что впору самой превратиться в сосульку. Что плохого в том, что нам хорошо вместе, даже если кругом война? Разве мы знаем, что нас ждет завтра? И есть ли у нас это завтра? Так пусть хоть какие-то хорошие воспоминания останутся при нас, чем вообще… ничего! – Пенни с отчаянием затрясла головой, но тут же взяла себя в руки. – Не переживай, Брюс! Я не менее тебя дорожу своей профессиональной честью! Кто там следующий в твоем списке пациентов? – Она отвернулась от него и начала стряхивать землю с юбки, стараясь не глядеть в его сторону, чтобы он не увидел, что ее глаза полны слез. – И вот еще что. Отныне попрошу мне не приказывать. Никогда! И пожалуйста, позаботься о жилье для меня.
– У нас в горах есть много подготовленных домиков. А я обещаю, что ничем тебя не потревожу. Мне скоро уезжать! Снова вызывают в ставку. Пошли, пока другие не начали проявлять интерес к тому, чем мы тут занимаемся. Нельзя себя компрометировать. Мы не можем, не имеем права подставлять свою работу под удар. А у меня к тому же есть особые причины для того, чтобы не терять голову.
Вот и носись со своей драгоценной головой на плечах, сердито подумала Пенни. Что за дурацкое выражение! Не терять голову! И что, интересно, он имел в виду под словом «компрометировать»? Она чувствовала себя последним человеком на свете, выбираясь из зарослей тимьяна. И стыдно, и неловко, и горько! Чего он боится? Ведь все эти годы она готова была отдаться ему в любую минуту, и он знал это. А его тело? Разве она не почувствовала, какая сладостная дрожь пронзила его, когда они целовались? Так чего же он так отчаянно боится? В конце концов, это ей есть что терять. В отличие от него.
Она молча плелась за ним по тропе, чувствуя, как на смену недоумению приходит злость. Фигляр! Клоун! Он всегда играл с ее чувствами, будто кошка с мышкой. То подпустит к себе совсем близко, то отпугнет, то приласкает, то нагрубит с три короба. А что может быть естественнее, чем стремление к физической близости с человеком, которого любишь? Дурак! Дурак набитый! Кто знает, когда они свидятся снова. И свидятся ли?
Ах, как она мечтала! Как она мечтала все эти годы о том, что когда-нибудь у них с Брюсом это случится. И вот финал: она отвергнута, отринута, брошена, и без всяких внятных на то объяснений и видимых причин. Что же в ней такого, что заставляет его вести себя так оскорбительно-жестоко?
Все выше и выше поднимались они в горы. Белые горы! Итак, отныне она всецело зависит от милости этих гор, от милостей здешней природы и от добросердечия здешних людей. Никогда еще ей не было так одиноко и горько. Хоть бы Йоланда была рядом, и то ей было бы легче.
Пенни остановилась, чтобы перевести дыхание и немного прийти в себя. Ветер с завыванием кружил снег вокруг, готовый разорвать все на части. И Пенни почти физически ощутила, как рвется на части ее сердце.
Но ты же сама избрала для себя такой путь. Ты сама в свое время решила остаться в пещере, одна среди множества мужчин. И вот новое испытание. Опасное путешествие в горы началось. Но кто возьмется сейчас предсказать, куда приведет эта дорога?
Весна 1942 года
Уже несколько недель Йоланда не имела никаких вестей от Пенни. Наверное, снег перекрыл все дороги, помешав ее возвращению назад. И она осталась в горах, отрезанная от остального мира. Правда, Андреас сказал, что в клинике ходят слухи, будто бы Пенни похитили какие-то бандиты. Сняли прямо с автобуса, направлявшегося в Ханью. Люди говорили, что подруга его возлюбленной просто ушла в горы, чтобы ухаживать там за ранеными бойцами Сопротивления. Сам же он опасался только одного: что в их ряды проникнут предатели и шпионы, которые вынудят партизан сложить оружие.
Постепенно все стали привыкать к тяготам первой зимы в оккупации, и они даже перестали казаться такими уж невыносимыми. Немцы пока оставили в покое маленькую еврейскую коммуну. Разве что связали их целым рядом ограничений. Например, вести торговлю можно только с местным населением, причем с беднейшими его слоями. Конечно, голодали. Нехватка продуктов чувствовалась повсеместно. Впрочем, исчезли не только продукты, но и самые обычные повседневные вещи: мыло, книги. Однако все знали, что есть черный рынок, на котором можно купить все. Или почти все. Главное – раздобыть деньги. И вот уже состоятельные члены общины, купцы, владельцы антикварных и ювелирных лавок, дома которых были экспроприированы немцами для собственных нужд, стали распродавать свои коллекции, другие ценные вещи и переезжать к родственникам. В еврейском квартале стало еще многолюднее.
А в семье Йоланды с новой силой вспыхнули разговоры о замужестве.
– Время идет, и мы не делаемся моложе, – тяжело вздыхал Соломон Маркос. – А так хочется успеть понянчить перед смертью собственных внуков!
– Ты уже вполне созрела для того, чтобы зажить собственным домом, – вторила отцу мама. – Посмотри, вокруг полно приличных молодых людей, и все они готовы поухаживать за тобой. Скажи лишь слово!
Йоланда отбивала родительские атаки тем, что повторяла снова и снова: у них нет денег ни на приданое, ни на свадебные торжества. Они и так едва сводят концы с концами, впрочем как и большинство членов их общины. А потому не время сейчас думать о замужестве.
– Папочка, ты посмотри, что творится вокруг! – убеждала она отца. – Мир рушится прямо на наших глазах, а ты толкуешь о какой-то свадьбе. Замужество от меня никуда не убежит, – резонно замечала она, прекрасно осознавая, что главная причина ее нежелания идти под венец ни с кем из своих – это Андреас Андронакис, уже успевший навсегда покорить ее сердце.
Ах, если бы рядом была ее верная подруга Пенни! Тогда ей было бы гораздо проще противиться воле родителей, зная, что та всецело на ее стороне. Иначе как Йоланда посмеет сказать отцу и матери, что никогда не выйдет замуж за человека, которого не любит? А уж заводить речь об Андреасе у нее и вовсе язык не повернется. Родители никогда не примут иноверца в качестве своего зятя.
Все последние месяцы Йоланда жила как на вулкане. Она отлично видела, что в матримониальные хлопоты уже активно включились и дядя Иосиф, и его жена Мириам. Следовательно, все остальное – это лишь вопрос времени. И что делать? Разве она посмеет ослушаться родителей? Ведь ее неповиновение родительской воле навлечет несмываемый позор на всю их семью. А разве они заслужили такое потрясение на старости лет? Единственная дочь, их гордость и опора, их главная надежда на будущее, и тут такое! И ведь все война проклятая! Если бы не война, то все могло бы быть иначе. Да и ее собственная жизнь была бы совсем другой.
Постоянные переживания на сердечной почве привели к тому, что и в клинике работа у нее вдруг разладилась. За что она ни бралась, все валилось из рук, а при малейшем промахе сразу же начинались слезы. Среди медсестер пошли разговоры, что с сестрой Маркос творится что-то неладное.
Однажды Андреас отыскал ее в подсобке, где она рыдала в свое удовольствие в полном одиночестве.
– Что с тобой происходит? – спросил он сердито. – Моя лучшая медсестра, моя гордость и опора во всем обливается горючими слезами, словно неопытная девчонка, впервые в жизни заступившая на ночное дежурство.
И тут ее неожиданно прорвало и она рассказала ему все. Как боится она каждый раз после дежурства возвращаться домой – а вдруг там уже сидит Мордо со своими родственниками, пришедшими просить ее руки? И что ей делать? Как поступить? А тут еще и Пенни пропала. И она страшно волнуется и переживает за подругу.
– А кто этот Мордо? Ты никогда не говорила о нем, – поинтересовался Андреас, неторопливо раскуривая трубку. – Ты собираешься за него замуж? – задал он свой следующий вопрос, не глядя на Йоланду.
– Нет! Конечно же нет! Он хороший человек. Но он мне не подходит. И вообще, я пока замуж не хочу! – проговорила Йоланда, вытирая слезы. Действительно, что за ребячество – плакать на работе!
– Вот и отлично! Это в корне меняет все дело. Мне бы тоже не хотелось в данный момент лишаться своего наиболее ценного кадра. Но если ты вдруг передумаешь насчет замужества, то просьба – поставь меня в известность. Дело в том, что я сам хочу на тебе жениться. И для начала я, как и положено у нас на Крите, выкраду тебя в ночи. Прямо через окно! Все в полном соответствии с лучшими национальными традициями. Не возражаешь?
Он посмотрел ей прямо в лицо. Йоланда тоже подняла на него глаза, полные смятения.
– Это правда? – прошептала она, но Андреас уже всецело переключился на поиски какого-то нужного ему инструмента.
– Знаешь, – сказал он, не поворачиваясь, – у меня тут появилась одна идея. А что, если ты слегка расправишь свои крылышки и полетаешь немного по острову вместо Афины? Завезешь необходимые медикаменты в одно место, потом – в другое.
– Родители никогда не отпустят меня одну из дома.
– Придется выбирать, моя радость! Либо свобода, либо жизнь в клетке.
– Тебя послушать, так все проще простого!
– Ничего простого! Я предлагаю тебе очень опасную работу. Но женщины справляются с обязанностями курьеров лучше мужчин. Их реже останавливают на блокпостах, почти никогда не обыскивают. Начнем пока с небольших поручений в пределах города. Пусть уличные патрули привыкнут к тому, что после дежурства в клинике ты еще совершаешь обходы, навещаешь некоторых наших пациентов. А заодно и твои родители перестанут волноваться, что ты задерживаешься на работе. Это важно, Йоланда! Очень!
Йоланда нахмурилась, сосредоточенно обдумывая слова Андреаса.
– Хорошо! Я постараюсь.
– Уверен, что ты справишься. Ты у меня такая молодец. И помни, то, что я говорил тебе о своих планах на будущее, – это серьезно. Ты единственная девушка, которая мне действительно нужна! – Андреас заключил Йоланду в объятия и нежно поцеловал ей руку. – Больше не будешь плакать, да? Что же до мистера Мордо, то сообщи ему, что, к большому сожалению, он опоздал и ты не можешь стать его женой, так как тебя уже просватали другие.
– Уже? – улыбнулась она, возвращая ему поцелуй.
Малеме 2001 год
Сидя на скамейке, Райнер Брехт приходил в себя после посещения Немецкого военного кладбища, расположенного неподалеку от старого аэропорта в Малеме. Он бесцельно разглядывал залив и горы, возвышающиеся на горизонте. Бывший десантник долго собирался с силами, прежде чем приехать сюда, хорошо зная, что не может покинуть Крит, не отдав дань памяти тем, кто упокоился в этой земле навсегда.
Сегодня здесь тихо, спокойно, все чистенько и ухожено. Никаких следов того кошмара, которым стали в свое время бои за то, что в военных сводках значилось просто как «высота 107». Как отчаянно они дрались с англичанами на этом крохотном пятачке! Воистину, не на жизнь, а на смерть. Парадоксальная вещь: сегодня за порядком на кладбище следит не кто-нибудь, а лично Георг Сиходакис, один из самых прославленных героев критского Сопротивления. А вот поди ж ты! Под конец жизни решил примириться с былыми врагами таким необычным способом: ухаживает за немецкими могилами, приводит в порядок надгробия, следит за чистотой на кладбище.
Сколько знакомых имен всплыло в памяти, пока Райнер прогуливался по кладбищенским аллеям. Не раз на глаза наворачивались слезы при мысли о том, сколько молодых мальчишек полегло здесь в момент высадки десанта. Да и потом, когда они воевали в горах.
Да, не всем повезло тогда так, как ему. Он уцелел в годы войны, прожил долгую жизнь, сделал академическую карьеру, женился, вырастил сыновей, не без гордости наблюдая за тем, каких успехов и процветания уже они добились в своей жизни. О, они пошли гораздо, гораздо дальше отца. Иногда ему даже казалось, что войны в его жизни и вовсе не было. Никогда! А потом вдруг отчетливо представлял себе, как когда-то, сидя под испепеляющим критским солнцем, он отчаянно желал только одного: как можно скорее оправиться после ранения и навсегда покинуть Крит. Он был готов отправиться воевать куда угодно. Только не здесь! Только не на этом острове, который такой смертельной хваткой вцепился и в победителей, и в побежденных.
Лето 1942 года
В поле зрения Райнера попал один из переводчиков, выходец из дальнего высокогорного села, причем в том районе, где у немцев было особенно много проблем с подавлением бунтарских настроений среди местного населения. Этого переводчика в штабе числили среди лучших агентов: умный, сообразительный, наблюдательный, умеющий произвести на всех хорошее впечатление. К тому же абсолютно безжалостный к врагу. Агентурная сеть была у них обширной, и агентов было предостаточно, да только проку от большинства из них было немного. То есть все они, конечно, обещали горы золотые, но ценной информации добывали жалкие крохи. Что кот наплакал. А некоторые и вовсе откровенно подставляли своих друзей и родственников в обмен на деньги и всякие поблажки и привилегии. Были и такие, кто попросту сводил старые счеты с врагами, мстил им за былые обиды в лучших средневековых традициях кровавой мести. Этот же агент вел себя принципиально иначе. Он вначале втирался в доверие к потенциальному подозреваемому, заводил с ним дружеские отношения и даже начинал сливать обрывки кое-какой ценной информации. Многие вместе с наживкой заглатывали и крючок, и взять таких людей с поличным было лишь делом техники.
Вообще-то большинство своих осведомителей Райнер откровенно презирал. Впрочем, он презирал и самого себя за то, что все никак не может вернуться в строй и почувствовать себя полноценным офицером действующей армии. Разве его готовили для карательных рейдов? Его место сейчас в Египте, в армии Роммеля, который в это самое время утюжит пустыню своими танками. Разумеется, в разгорающейся схватке между англичанами и Роммелем Крит приобретал необыкновенно важное стратегическое значение как перевалочный пункт для поставок немецкой техники, боеприпасов, топлива, наконец, военной силы. Танкеры с нефтью день и ночь шли на Ближний Восток в сопровождении усиленного конвоя на случай возможных атак противника и с моря, и с воздуха. Там, в Африке, шли настоящие боевые действия, там решались судьбы мира, а Райнер в это время безвылазно сидел на своем крохотном островке.
Между тем особого прогресса в собственной реабилитации Райнер пока не наблюдал, и это печалило больше всего. Ни регулярные морские ванны, ни всевозможные физиопроцедуры ощутимых результатов не приносили. Напротив, он чувствовал, как с каждым днем все сильнее атрофируется его нога от бедра и ниже, что каждый шаг сопровождается нестерпимой болью. Порой он со страхом думал о том, что его ждет впереди. Уж не обречен ли он после ранения на пожизненную инвалидность с перспективой закончить свои дни заштатным клерком в какой-нибудь второсортной конторе? Словом, с некоторых пор будущее рисовалось Райнеру исключительно в мрачных тонах, и именно в этот момент ему посоветовали обратиться к одному местному врачу, практикующему в клинике Красного Креста в Ханье. Райнер решил рискнуть, тем более что немецкие врачи со всеми их хвалеными методами консервативной терапии пока не сильно преуспели. Правда, и на грека Райнер не возлагал особых надежд. Но, как говорится, попытка не пытка.
Первый визит разочаровал: какая-то затрапезная комнатка, в которой принимал врач. Скудная обстановка, из мебели – лишь одна кушетка для мануальных процедур. Одноглазый доктор приблизительно его возраста внимательно обозрел рану, заставил несколько раз встать и сесть, проверил, как работают все мускулы, задал пару вопросов и вынес вердикт:
– Рана полностью зажила. Но у вас за время реабилитации уже выработался неосознанный рефлекс: как только при ходьбе возникает боль, вы моментально переносите всю нагрузку на здоровый бок. Равновесие при этом нарушается, и вы начинаете хромать. Вы слышали что-нибудь об остеопатическом массаже?
Райнер неопределенно пожал плечами. Дескать, слышал, но не придавал особого значения. Раньше ему просто не нужны были подобные процедуры.
– Заметных сдвигов мы добьемся уже через четыре сеанса, – пообещал на прощание врач. – Но нужно время. Чем вы сейчас занимаетесь по долгу службы?
Райнер предельно лаконично изложил круг своих обязанностей, тщательно взвешивая каждое слово, чтобы не сказать чего лишнего, тем более иностранцу, тем более представителю вражеской стороны.
– Никакого сидения за столом. Стул вам не поможет встать на ноги. Вы должны ходить, регулярно выполнять физические упражнения, плюс плавание.
– Но больно же!
– Боль ослабнет, как только вы восстановите правильную осанку и перестанете кривиться на один бок. Знаете, порой мышечная боль возникает по вине человеческого сознания. Мозг посылает в ту или иную мышцу сигнал, означающий нежелание выполнять какое-то движение, потому что оно сулит временный дискомфорт. Отсюда боль. Но вы должны ходить, ходить и еще раз ходить! Ходить, преодолевая боль, и все у вас пойдет на поправку. Вот увидите!
Легкость, с которой доктор Андронакис отмел прочь все его страхи, вызвала любопытство, и Райнер вознамерился пройти хотя бы пару сеансов мануальной терапии. Первый сеанс длился на удивление мало. Врач прошелся по его позвоночнику, осторожно вправляя на место отдельные диски, потом продемонстрировал несколько поз, наиболее подходящих для пациента, и показал упражнения, которые следует делать ежедневно. Он также посоветовал сменить обувь, чтобы снять излишнюю нагрузку с больной ноги.
Доктор всегда был очень занят, и попасть к нему на сеанс было совсем не просто. Помимо напряженной работы в самом госпитале, Андронакис постоянно бывал в разъездах. Его приглашали для консультаций и для осмотра больных по всему острову. У него даже имелся специальный пропуск, позволявший беспрепятственно посещать самые дальние районы Крита. Познания в области остеопатии доктор приобрел еще в бытность своей работы в Афинах, и, надо сказать, он умело применял эти знания на практике. Клиникой он руководил очень жестко, но эффективно. И вообще вызывал у Райнера самую искреннюю симпатию. Он даже порывался пару раз спросить у доктора, не работает ли под его началом белокурая
После одного из сеансов массажа, когда весь крестец занялся огнем, Райнер все же не выдержал.
– У вас, случайно, в клинике не работает одна высокая блондинка? Зовут Пенелопой.
– Блондинка? Да еще высокая! – улыбнулся доктор. – Уж ее бы я точно заметил. Нет, к сожалению, таких красавиц среди моих медсестер нет. Как спина?
– Много лучше!
– Хотите побыстрее избавиться от бумажной работы и снова на фронт? А я вот всегда считал, что работать в штабе – это одно удовольствие.
Уж не выуживает ли этот эскулап из него какую-то информацию? Но Райнер так расслабился под его умелыми руками, что даже позволил себе немного пооткровенничать. Сказал, что ему надоела служба на Крите и он мечтает об отправке на фронт.
– Значит, наш прекрасный остров вам не нравится, – продолжал Андронакис прежним беззаботным тоном. – А ведь многие называют Крит страной праздных мечтателей. Дескать, здесь люди живут в свое удовольствие, наслаждаются жизнью.
Трудно было понять, говорил доктор серьезно или шутил, а потому Райнер решил сменить тему.
– А вы сами где потеряли глаз? На войне?
– О, заурядный несчастный случай, и только. Еще в юности. Неожиданно сработало заряженное ружье. Я же, по долгу своей профессии, предпочитаю штопать людей и собирать их воедино, а не рвать на части.
Оба они замолчали. Да и что можно было возразить врачу после его последней реплики?
Но вот доктор отошел от кушетки.
– Продолжайте работать над собой в том же духе, и тогда в обозримом будущем у вас появится реальный шанс заняться упаковкой полевого ранца. Только не торопите события! Для полного выздоровления потребуются месяцы: чуть больше, чуть меньше, этого вам не скажет никто. В любом случае мне еще нужно изрядно потрудиться над вашей ногой.
Вскоре Райнер настолько вошел во вкус сеансов доктора, что уже просто не мыслил своего существования без них. Было просто удивительно наблюдать за тем, как возвращаются силы, как тело приобретает прежнюю ловкость, как все более гибкими делаются суставы. Но главное – боль! Как и обещал в самом начале их знакомства доктор Андронакис, боль действительно стала отступать.
На второй год победоносной войны наметились полномасштабные перемены в стиле работы немецких спецслужб. В штабе появились офицеры гестапо, привнесшие совсем иной подход в решении проблем с местным населением. Холодный ум и высокая отдача в сочетании с почти клинически отработанными навыками. Гестаповцы с присущей им оперативностью молниеносно просеивали сквозь свое сито колоссальные объемы информации, прямо по ходу отделяя зерна от плевел. Самым ценным по-прежнему считался агент под незамысловатым именем «К». Именно он сообщил немцам о том, что в Белых горах англичане наладили постоянную радиосвязь и регулярно передают в центр данные о передвижении немецких транспортных судов по акватории бухты Суда. Несколько конвоев были успешно атакованы британскими летчиками, и едва ли их успех можно было считать простым совпадением. Уж очень точно сошлось время налета с датой отплытия каравана. Насколько было известно Райнеру, «К» пользовался абсолютным доверием руководителя местной группы Сопротивления, а потому можно было приступать к разработке операции по ликвидации всей группы в ходе внезапного карательного рейда.
Особое раздражение у немцев вызывал тот факт, что на острове все еще шляются несколько сотен английских солдат, и всех их усиленно прячут у себя местные жители, и это несмотря на все суровые меры со стороны новых властей. Якобы англичан постепенно переправляют на юг острова, а оттуда их вывозят в Египет британские подводные лодки. Проводниками в горах выступают местные пастухи, а координацией спасательных работ занимается группа английских офицеров, специально прибывших из Каира. Выследить и поймать беглецов оказалось совсем не так просто, как это представлялось в самом начале.
Попытки внедрить своих в среду военнопленных почти всегда терпели фиаско: одних выдавал акцент, других погубило незнание имен футболистов того или иного клуба, третьи погорели на неумении правильно заваривать чай, четвертые не имели элементарного понятия о том, какие лирические песенки пользуются наибольшей популярностью в среде английских солдат. Тогда тактику поменяли: было решено направлять в высокогорные села полицейских, переодетых в форму греческих служб безопасности. Такой маскарад должен был, по мнению руководства, усыпить бдительность местного населения.
Но, несмотря на отдельные неудачи, в целом настроение у всех было хорошим и боевой дух немецких солдат находился на должном уровне. Роммель рыскал по Северной Африке как у себя дома, наводя страх на британцев. Да и здесь, на Крите, сопротивление немцам было не столь уж пугающим. Точнее, оно было откровенно слабым. Главным своим успехом немцы считали то, что англичанам так и не удалось объединить разрозненные партизанские группы в единое формирование. Мешали застарелые клановые обиды и разногласия, а еще больше – амбиции отдельных руководителей Сопротивления на местах. Все эти люди были мужественны, но упрямы и своенравны, как и положено критянам, а таким всегда трудно договориться между собой.
Поделиться книгой: