Помоги проекту - поделись книгой:
– Готовят к эвакуации тяжелораненых и всех медсестер. С больными все ясно. Здесь не самые подходящие условия. Много пыли, насекомых. Мухи совершенно фантастических размеров. В такой среде раны затянутся не скоро, если вообще затянутся. Скорее уж станут стремительно разлагаться.
В комнате, куда отвела ее Джуди для того, чтобы привести себя в порядок, Пенни долго любовалась из окна видом на залив. Какая красота, думала она. И вся эта роскошь вокруг – ванная комната, чистая постель с накрахмаленными до хруста простынями, занавешенная сетчатым пологом. Впервые за последние месяцы Пенни почувствовала, как война отодвинулась вдруг далеко-далеко, словно ее и нету вовсе. Лежа в постели, она некоторое время напряженно вслушивалась в ночные звуки. Ветер колышет кроны деревьев, печально ухает сова, дети все никак не могут успокоиться в комнате наверху. А потом ее вдруг сморила такая усталость, что она провалилась в сон, словно в бездну. И проснулась от рева самолетов, свиста бомб и артиллерийской канонады.
– Ну вот! Как всегда, прилетели нас будить! – невесело пошутил Гордон, пытаясь разрядить обстановку. – Детей немедленно в подвал! Пусть поиграют там пока в пинг-понг!
Пенни с тревогой подумала о том, что происходит сейчас в госпитале. Неужели у немцев хватит совести бомбить госпиталь? И как там девушки, с которыми она познакомилась накануне? О том, чтобы ехать туда прямо сейчас, не могло быть и речи. Гордон категорически отказался выпустить ее из дома, пока не закончится налет.
Занялось утро, а вместе с ним начались и привычные хлопоты: приготовить завтрак, помыть, одеть и накормить детей. У Джуди созрела мысль устроить нечто вроде благотворительного чаепития для тех солдат, которые все еще томятся в порту в ожидании отправки. Она готова была поделиться ради этой затеи теми скромными запасами продовольствия, что были на вилле, и с присущей ей практичностью тут же загрузила всех женщин работой. Даже Ангелика, выйдя из ступора, откликнулась на сие благородное начинание. Но само мероприятие следовало согласовать с командованием британских войск. Штаб был расквартирован в бывшей резиденции греческого премьер-министра. Туда и отправились женщины за разрешением на проведение мероприятия. Пенни, воспользовавшись тем, что все заняты своими делами, быстро собрала вещи, намереваясь немедленно ехать в госпиталь, чтобы заступить на очередное дежурство.
Она уже держала в руках плащ, когда снова вернулся Гордон в сопровождении Брюса Джардина. Брюс был весь в пыли и страшно пропах дымом.
– Всю ночь жег бумаги в штабе, – пояснил за него Гордон. – Так, на всякий случай! Вдруг немцы захотят полакомиться нашими секретами! Хвать – а там ничего! Пусто! У Брюса для нас хорошие новости! Завтра за нами придет корабль. Пора заняться упаковкой вещей.
– Ты шутишь, дорогой! У нас же ничего не осталось! – вмешалась в разговор Джуди. – Разве что пойти прикупить что-нибудь для детей на дорогу.
– Вот и пошли, – проговорила Пенни, увлекая ее к выходу.
– Одну минутку, юная леди! – преградил ей путь Гордон. – Вас это тоже, между прочим, касается!
– Прошу простить, но я работаю в госпитале и подчиняюсь только распоряжениям своего начальства!
– Отставить разговорчики! – взорвался Гордон. – Пока за вашу безопасность несет ответственность консульский отдел. А потому делайте что вам говорят!
Разъяренная Пенни оттолкнула дипломата в сторону и выскочила на улицу. Брюс поймал ее уже на крыльце и схватил за руку.
– Пенелопа! Игры закончились! Теперь здесь начинаются серьезные дела. И на этом представлении женщинам не место!
– Вот как? А куда же вы упрячете несчастных критянок?
– О них позаботятся их семьи. Местные мужчины уведут своих женщин в горы. Так что пусть у тебя голова о них не болит!
– Напротив! Я служу в Красном Кресте. А первейшая обязанность этой организации – заботиться именно о гражданском населении. Тебе ясно?
– Пожалуйста, не разыгрывай из себя великомученицу! – вспылил Брюс, и его глаза сверкнули нехорошим блеском. – То, что здесь будет происходить, тебя не касается!
– Ты так думаешь? Я наполовину гречанка! У меня квалификация медсестры. Я имею опыт работы в условиях боевых действий! Не забывай, Красный Крест всегда стоит над схваткой. Для нас нет врагов, понятно?
– Когда же ты повзрослеешь, Пен! Все это чушь собачья, до которой никому не будет дела, когда начнется реальная бойня. И тогда ты моментально превратишься в обузу для всех.
– Ах ты самовлюбленный болван! На «Амалии», между прочим, мы для вас не были обузой. И на острове кое-какая польза от нас тоже была, да? Или ты уже забыл, кто бинтовал тебе твои противные руки? Повторяю в последний раз! Я никуда не уеду, пока не получу соответствующее указание от своего начальства. В госпитале полно работы! И потом, мне надоело бегать, спасаясь от своих преследователей, словно загнанная дичь. Сейчас я направляюсь туда, где меня ждут и где для меня есть работа. Всё! Можешь передать Гордону, чтобы отдал мой билет кому-нибудь другому. И не смей мне приказывать впредь!
– В гневе ты неподражаема! – вдруг широко улыбнулся Брюс, разглядывая Пенни сверху донизу. – Позволь же хоть на прощание угостить тебя обедом. Поедем в город, найдем местечко, где можно спокойно посидеть. Полагаю, тебе есть о чем подумать с бокалом вина в руке.
– Мне пора в госпиталь! Я уже и так опаздываю, – проговорила Пенни без прежней уверенности в голосе. Конечно, служба прежде всего. А с другой стороны, когда они с Брюсом увидятся снова? И увидятся ли вообще? А в его компании так приятно будет отвлечься на часок-другой от тревожных мыслей о том, что ждет их впереди. К тому же нельзя забывать, что именно ему она обязана своим спасением. Ведь это же он в самую последнюю минуту буквально выхватил ее из Афин.
– Какие опоздания, Пенни? Ты что, числишься у них в штате? Или на тебя уже составлен график дежурств? Пошли! Я знаю поблизости один хороший ресторанчик, где превосходно готовят здешнюю рыбу. А потом я сам подброшу тебя до госпиталя. Думаю, на дорогах после налета творится черт знает что. Кстати, я сам тоже в скором времени отбываю. Но пару часов роли не играют, верно?
Сопротивляться бесполезно. Брюс, как всегда, оплел ее своей шелковистой паутиной, увлекая за собой. Он всегда действует на нее подобно гипнозу. К тому же он абсолютно прав. Пару часов роли не играют. Он усадил ее в открытый двухместный джип, и они помчались по рытвинам и колдобинам, в которые превратились почти все дороги. Из-под колес выбивались клубы пыли, ветер свистел в лицо, а ее волосы развевались на ветру подобно золотистому шарфу.
Они проехали по побережью, потом Брюс свернул на проселочную дорогу, миновал небольшую оливковую рощицу, проскочил мимо старинной монастырской обители и вынырнул на перекресток с небольшим уличным кафе на углу, примостившимся среди приземистых одноэтажных домиков.
Он представил Пенни хозяйке, и та не медля предъявила им рыбу, которую муж выловил в море сегодня рано утром. По ее словам, он едва успел спастись сам и спасти свою лодку от начавшейся бомбежки. Женщина моментально запекла рыбу на тлеющих угольях, обильно сдобрила ее оливковым маслом и лимонным соком и поставила перед ними блюдо со свежими горными травами. Эта простая еда была так необыкновенно вкусна, что они с Брюсом умяли целое блюдо рыбы, запивая ее таким же вкусным и ароматным домашним вином. И Пенни снова почувствовала себя так, будто никакой войны нет и в помине.
Она благодарно улыбнулась Брюсу.
– Огромное спасибо за обед! Вкуснотища! Но это ничего не меняет. Я остаюсь, и это решено! А все свои приказы можешь оставить при себе, ясно?
– Не язви, Пенни! Это тебя не красит.
– А с чего ты решил, что можешь мною командовать?
– Потому что я волнуюсь за тебя. И чувствую свою ответственность за твою жизнь. В конце концов, ведь это же я втянул тебя в эти дела. Или ты забыла?
– Пожалуйста, не обольщайся на свой счет! Уже тогда, когда я отказалась уезжать из Афин вместе с друзьями Эффи и Уолтера, я хорошо представляла себе, что делаю. И я знала, что поступаю правильно! Потому что могу принести здесь какую-то пользу. И сейчас не отступлюсь! Я ничего не боюсь!
– В том-то вся и беда, Пенни! Потому что бояться следует. Скоро здесь будет самый настоящий ад, и кто уцелеет в этом аду – известно лишь одному Богу. Боюсь даже думать о том, что станет с тобой, если ты попадешь в плен. Или даже того хуже! Война – это страшно!
– Я все прекрасно понимаю! Или ты забыл, где мне довелось побывать минувшей зимой? Я там на такое насмотрелась… Не волнуйся, справлюсь! Не смейся, но, честное слово, я всем сердцем чувствую, – для пущей убедительности Пенни даже постучала кулаком себе в грудь, – что мое призвание – это помогать больным, облегчать их страдания. Сама не знаю, откуда такая уверенность, но она есть, и это факт. Когда я рвалась в Афины, то хотела просто убежать от семьи, от притязаний домашних на мою жизнь, от тех обязательств, которые мне вменялись, от маминых надежд, которые она на меня возлагала. А потом я стала заниматься сестринской практикой, и все моментально изменилось. Мой побег из дома перестал быть просто приключением взбалмошной девчонки. Мое пребывание в Греции – это, если хочешь знать, вопрос жизни и смерти, особенно здесь, на Крите, и сейчас, когда все бегут и каждый спасается как может. Боже, как я мечтала в свое время о путешествии на Крит! И вот оно, мое путешествие и, если хочешь, моя судьба! Я ни о чем не жалею. И эта война – не только твоя, но и моя тоже!
Над столиком повисло долгое молчание: молчала Пенни, опустошенная после столь неожиданного взрыва чувств, молчал Брюс, пораженный столь необычной откровенностью. Наконец он осторожно взял Пенни за руку.
– Тогда удачи тебе! Она тебе может очень пригодиться!
– И тебе тоже! – Она прикрыла сверху его руку своей. – Ты помнишь нашу первую встречу на балу в Шотландии?
– Да, как сейчас вижу тебя в библиотеке с толстенным томом в руках! Платье на тебе было, скажем прямо, просто дурацкое!
– Оно действительно было ужасным! Сплошные оборки! А куда ты сейчас? – осмелилась поинтересоваться она, чувствуя, как между ними устанавливается некая особая, доверительная близость.
– Куда пошлют… Не имею права распространяться на подобные темы. Думаю, наши пути еще пересекутся. В одном месте, в другом… Я и сам не знаю, где буду завтра. Пенни, прошу тебя еще раз – будь осторожна! Если случится худшее и мы проиграем, не доверяй незнакомым людям. Помни, твое присутствие на острове уже многократно зафиксировано их шпионами. Они шныряют по всем портовым точкам и кафе, скрупулезно помечая каждое новое лицо, появившееся на острове. А ты бросаешься в глаза сразу. Постарайся смешаться с местными. Поработай над освоением местного диалекта. Если что, говори, что оказалась здесь проездом из Афин. Не высовывайся! Не лезь на рожон! И, ради всех святых, немедленно перекрась волосы в черный цвет. На голове носи платок, как все гречанки. Беда вот, что ты гораздо выше всех местных женщин.
– Брюс, зачем ты говоришь мне все это?
– Только затем, – внезапно перешел он на полушепот, – что если события начнут развиваться по наихудшему сценарию, то многие из местных подадутся в горы. Не забывай, народ здесь свободолюбивый. Начнут партизанить. Им тоже может понадобиться медицинская помощь. Тебе ясно? А потому, моя дикая горная козочка, если случится что-то плохое, немедленно уноси ноги в горы. Надеюсь, ты еще не разучилась бегать по горным склонам.
– То есть ты не веришь, что мы сейчас сможем одержать над ними победу?
Брюс помолчал и, с видом заговорщика оглядевшись по сторонам, на случай, если их подслушивают, проговорил вполголоса:
– Если честно, то не очень. Мне кажется, у наших уже не осталось ни сил, ни оружия, ни веры в себя, чтобы вырвать у немцев победу. Пока! Но Крит мы просто так не сдадим. Это все, что я могу сказать. – Он взглянул на часы и тяжело вздохнул. – Мне пора! Пошли, я подброшу тебя до базы.
Всю дорогу до госпиталя они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Для Пенни весь романтизм ее свидания с Брюсом был начисто смазан его последним заявлением, исполненным пессимизма и горечи. Да и сам он устремляется навстречу опасности, не важно, что за секретная миссия ему поручена. Ясное дело, подробности своей работы он с ней не станет обсуждать. Брюс и так сказал ей слишком много. А главное – предупредил о том, что она должна быть готова к худшему. А может, и правда отправиться в эвакуацию вместе с другими медсестрами? На плавучем госпитале работа для нее обязательно найдется. Да, одно дело иметь мужество и готовность проявить его и совсем другое – подвергать опасности других людей. Предположим, она останется, и местные даже приютят ее. Но ведь их тут же расстреляют, если ее поймают.
Брюс высадил Пенни возле патрульного поста. Она долго махала ему вслед, не в силах сдвинуться с места. Глаза щипало от песка, струями разлетевшегося из-под колес после резкого разворота джипа. Да разве только один песок виноват? Когда они увидятся снова, с тоской подумала она. Каждая встреча с Брюсом так много значит для нее. Война, как ни странно, обозначила новый этап в их взаимоотношениях. Наконец-то!
В госпитале что-то неуловимо изменилось за время ее отсутствия. Не было прежней толкотни, уменьшилось число раненых, лежавших под натянутыми тентами на берегу. Она заторопилась в ординаторскую и по дороге столкнулась лоб в лоб с начальником госпиталя Дугласом Форситом.
– А вы что здесь делаете? – заорал он при виде ее.
– Я пришла на дежурство. Немного опоздала, правда… Но был налет… и я…
– При чем здесь налет? Почему вы не на корабле? – Его загорелое до черноты лицо выразило нескрываемое удивление.
– На каком корабле?
– Итак, они вышли в море без вас. Ночью мы эвакуировали в Египет весь женский состав госпиталя и самых тяжелых больных. Господи ты боже мой! Значит, ночью вас на базе не было? Где же вы шатались, хотел бы я знать? Почему проворонили этот чертов корабль?
Итак, снова роковое стечение обстоятельств, поразилась Пенни превратностям своей судьбы. Уже в который раз судьба все решает за нее. Пенни даже внутренне содрогнулась при мысли о том, сколь велико значение рока в ее жизни. Да, уже в который раз судьба лишает ее права выбора, оставляя лишь одно: покорно плыть в фарватере событий, подчиняясь обстоятельствам. Обстоятельства снова оказались сильнее ее, это правда. В первую минуту Пенни охватило смятение, но она тут же постаралась взять себя в руки. Сделав глубокий вдох, она спокойно ответила:
– У меня оформлены документы на эвакуацию вместе с семьей консула. Я ведь сотрудник миссии Красного Креста.
– Вот и отправляйтесь вместе с ними, ради бога! Я не могу оставить вас здесь. Одна женщина в окружении нескольких сотен солдат. Не положено!
– Но сэр! – отчаянно взмолилась Пенни. – Я же могу оказаться вам полезной, пока еще есть время. Вы же знаете, у меня есть опыт! – Сестре не положено вступать в пререкания с врачом, тем более с самим начальником госпиталя. Но сейчас ей было не до соблюдения формальностей делового этикета. – Неужели вам не нужна пара свободных рук?
– Меня волнуют не столько руки, сколько остальные части вашего драгоценного тела! Куда я вас дену? Где поселю? И с кем? С санитарами?
Но тут к ним торопливо подошел доктор Эллис. Вид у него был крайне озабоченный.
– Представляешь, – обратился он к Форситу, – еще два болвана заработали себе солнечный удар! Сестра Георгиос! Срочно займитесь ими! У меня пять новых случаев диареи. Больных нужно немедленно изолировать. Если так и дальше дело пойдет, то инфекция быстро распространится по всем палаткам. И еще, Дуглас! Не отказался бы ты взглянуть на одного из моих раненых? Что-то мне его спина не нравится.
Пенни пулей помчалась переодеваться. Они потом договорят с доктором Форситом, а пока ей надо спасать бедняг от солнечного удара. Наивные люди! Решили, видно, впитать в себя все солнце Крита. Бедолаги даже не подозревали о том, каким опасным может быть ласковое греческое солнышко.
Завтра она подумает о том, как ей узаконить свое пребывание здесь. Узаконить вопреки всем правилам и инструкциям. Разумеется, начальство, по своему обыкновению, станет протестовать. Но, в конце концов, она же из миссии Красного Креста. В случае необходимости ее можно будет переправить куда-нибудь, так сказать, в частном порядке. Да, корабль, вышедший в море без нее, – это знак. Верный знак того, что ей нужно остаться. И она остается!
2001 год
– Невероятно, да? – воскликнула я, обращаясь к сидящей за рулем Лоис. Мы мчались на арендованной машине по новенькому автобану, именуемому Национальной автострадой, уносясь все дальше и дальше на восток от бухты Суда. Следуя полученным инструкциям, Лоис постоянно сверялась с картой, боясь пропустить указанное место и проехать мимо нашей виллы. – Единственная британская медсестра на всем острове! Но так и было, поверь мне! А про себя я думала: «Наконец-то ты добилась своего!» Впрочем, в глубине души я отлично понимала, какому риску себя подвергаю. Поначалу я даже робко надеялась на чудо. А вдруг кто-нибудь из девушек остался? Вдруг про кого-нибудь просто забыли в спешке отъезда? Или кто-то, подобно мне, задержался в городе и не смог вовремя вернуться в лагерь? Я даже пробежалась по всем палаткам в поисках Сэлли или других знакомых медсестер. Тщетно! Я оказалась единственной идиоткой, оставшейся верной своим безумным принципам, хотя все внутри меня моментально заиндевело от страха. Но делать нечего! Я отправилась на свой пост и включилась в работу. А потом все изменилось!
– Одна-единственная женщина – и тысячи мужчин вокруг! Как ты с ними только справлялась! – сочувственно сказала Лоис, не отрываясь от дороги, всецело сосредоточившись на непривычном для нас, англичан, правостороннем движении.
– Еду мне приносили. У меня была своя отдельная каморка, из которой я и носа не высовывала в часы, свободные от дежурств. Выходила только на обходы по палатам. А потом обстановка так накалилась, что стало уже не до приличий. Все это полетело к чертовой бабушке. Ну да это уже другая история.
Мы свернули с автострады в сторону побережья, немного попетляли по деревенским дорогам и остановились возле красивого двухэтажного дома из камня с террасой на первом этаже. Небольшая оливковая рощица прямо за домом, внутренний дворик, утопающий в тени деревьев, посыпанный гравием подъезд для машины. А еще переливающийся на солнце бирюзой и лазурью бассейн, мгновенно привлекший внимание Алекса. Он пулей выскочил из машины и тут же помчался к воде. Место показалось мне совершенно незнакомым, хотя название самой деревушки,
– Ну как? Нравится? – набросилась на меня Лоис, жаждущая получить достойную оценку ее усилий. – Я подумала, что этот дом тебе точно придется по вкусу. Ты же любишь все необычное.
– Очаровательная вилла! И деревня в двух шагах. Можно самим ходить за продуктами.
– Так ты здесь бывала?
– Не уверена. Главное – море рядом и магазины недалеко. Думаю, мы здесь чудесно проведем время. Но только одна просьба! Не суетись вокруг меня, ладно? Повози Алекса по острову. Покажи ему все местные достопримечательности. Если мне захочется куда-нибудь съездить, я вызову такси, и все дела. А пока же меня вполне устроят прохладная комната и пара глотков воды.
В доме царила прохлада, особенно живительная после испепеляющего зноя на улице. Мраморный пол в холле. Негромко жужжащий вентилятор в потолке. Простая, но уютная обстановка, тяжелые массивные стулья и стол из потемневшего от времени дерева. На столе – кружевная скатерть, кружевные занавески на окнах, на стенах – старинные гравюры и гобелены.
– Тетя Пен! Выбирай себе любую комнату, которая тебе больше нравится.
– Предпочту ту, которая поближе к ванной и туалету, – улыбнулась я.
– Я по дороге сюда насчитал двенадцать усыпальниц, – снова вставил слово Алекс. – А почему там горят лампы? И фотки какие-то…
– Это лампады, милый. Они напоминают каждому, кто проезжает мимо, что жизнь коротка и порой бывает очень жестокой. Зато память может быть вечной. Вечный огонь – это молитва по усопшим, а фотографии позволяют нам не забывать, какими мужественными были те люди, которые обрели здесь свой вечный покой.
– Когда ты умрешь, мы тоже соорудим для тебя гробницу в нашем саду! – прочувствованно пообещал мне Алекс.
– Алекс! Что за вздор ты несешь! – возмутилась его мать.
– О, для меня это большая честь! – рассмеялась я в ответ. – Но, боюсь, наши ближайшие соседи не придут в восторг от вида моей морщинистой физиономии, которая станет день и ночь таращиться на их цветочные клумбы.
– Неужели? – совершенно искренне удивился Алекс и побежал исследовать второй этаж дома.
Я тоже поднялась наверх и быстро определилась с выбором комнаты. Из окон открывался великолепный вид на Белые горы, заснеженные вершины которых искрились и переливались на солнце. Несмотря на жару, высоко в горах всегда лежит снег. Это я запомнила еще по тем давним годам.
Однако я изрядно устала плюс была возбуждена. После стольких лет отсутствия меня вдруг охватило странное чувство, будто я снова вернулась к себе домой. И я снова перенеслась в те страшные майские дни сорокового года. Сказать по правде, это чувство во мне возникло, едва я различила на горизонте ломаную линию залива и знакомую бухту, едва вдохнула в себя полузабытые запахи дизельного топлива и соленой воды вперемешку с мазутом, услышала громкую гортанную речь. А еще я вдруг поняла, что мое возвращение сюда вовсе не является случайным, что это – начало чего-то очень важного. Трудно объяснить словами, но в глубине души я точно знала, что не ошибаюсь.
Я подошла к окну и увидела вдали спешащих по делам людей, толпы туристов и отдыхающих, множество скутеров и мопедов. Большинство прохожих – в джинсах, шортах, многие отдыхающие – в пляжных костюмах. Надо же, разочарованно вздохнула я. А ты, старушка, надеялась увидеть критян в их традиционных костюмах: короткие штаны, куртки, кружевные банданы на голове, белые ботинки. Нет, ныне все это уже фольклор. И времена изменились, и Европа стала ближе. А потом я увидела старуху с клюкой, в черной шали, повязанной под самый подбородок, как это принято у местных вдов, и память услужливо перенесла меня в тот страшный день, когда начался захват Крита. 20 мая 1940 года. Дата, которую никто из нас никогда не забудет.
Я машинально глянула в безоблачное небо, безотчетно боясь увидеть в нем ту незабываемую и страшную картину, и содрогнулась, вдруг вспомнив, как радостно закричала тогда стоявшая недалеко от меня малышка: «Мамочка! Ты только посмотри! Вон дяденьки с зонтиками падают прямо с неба!»
Райнер Брехт сидел на балконе своего гостиничного номера и, потягивая пиво, созерцал окрестности.
Такси доставило его из Ханьи на один из местных курортов на западном побережье острова. Судя по обилию грузовиков на автостраде и техники в самом поселке, курорт все еще находится в стадии строительства. Шофер, пока вез его сюда, опробовал на своем пассажире прекрасный английский и весьма неплохой немецкий.
А когда Райнер похвалил его уже на греческом, то молодой человек расплылся в широкой улыбке и пояснил, что какое-то время он с родителями жил в Америке.
– Зато сейчас мы дома! – с явным удовлетворением в голосе доложил он.
Райнер был искренне рад тому, что таксист, в свою очередь, не поинтересовался у старика, откуда тот знает греческий. А ведь вопрос «Где вы были во время войны?» буквально витал в воздухе. Одного взгляда достаточно, чтобы отнести его к ветеранам той войны.
Дорогой он узнавал и не узнавал когда-то знакомые места. Повсюду безвкусные здания из стекла и бетона, которые изрядно потеснили многочисленные оливковые рощи. Те словно сжались в размерах, уступая пространство современным технологиям. Ханья тоже стала гораздо больше. Город устремился в сторону горной гряды. А он-то когда-то надеялся, что прекрасные горные пейзажи сохранятся в своем нетронутом виде навсегда. Правда, на дорогах уже почти не встретишь повозок с впряженными в них мулами или осликами. Все больше электрокаров, мотоциклов, элегантных автобусов. По всему чувствуется, что в остров вкладываются немалые деньги. Правда, кое-где еще сохранились крохотные кубики старых жилых построек и старинные особняки, полностью затерявшиеся на фоне высотных жилых домов. Но в целом это был совсем другой мир. Ничего общего с тем, в который он спустился на парашюте в 1940 году и из которого прыгнул прямиком в 1941 год.
И только море осталось прежним. Море не меняется. Оно веками хранит свои тайны, погребая в своих водах останки тех, кто погиб здесь когда-то. Брехт специально остановил свой выбор на этом крохотном отеле, где его никто не знает. Обычный трехзвездочный отель, чистенький, но без всяких претензий. Повсюду чувствуется запах свежей краски. Значит, готовились к открытию сезона. Правда, постояльцев пока мало, и это тоже хорошо. Он ведь сюда ехал не ради общения. Для него это – в полном смысле паломничество в собственное прошлое, ибо пришло время собирать камни. С улицы потянуло запахом барбекю, где-то вдалеке заиграла музыка. Оставалось надеяться, что веселые пикники не станут помехой в его невеселых размышлениях о прошлом. Иначе он съедет отсюда и поищет себе местечко поспокойнее. Машину напрокат он брать не стал: и возраст не тот, да и зрение уже не то. В случае чего обойдется такси по вызову.
Цветные фотоснимки острова Крит (он собирал такие открытки на протяжении десятилетий) не передают и сотой доли того очарования и буйства красок, которыми встречает тебя остров в реальной жизни. К сожалению, он немного опоздал и знаменитая пора цветения, когда луга и долины Крита напоминают сплошные ковры из цветов, уже отошла. Да и жара тому поспособствовала.
Он достал портмоне, извлек оттуда стопку любительских снимков, запечатлевших его товарищей по оружию, и разложил пожелтевшие от времени фотографии прямо на кровати. Какие у всех веселые лица, улыбаются, щурятся на солнце. Снимки сделаны на каком-то пляже, еще до того, как все началось. И никто из них пока не знает, что их ждет впереди. Такие молодые! Большинство из них так и остались навечно молодыми. Как часто они являлись ему во снах, как часто он думал о них, о загубленных жизнях этих молодых, полных сил и надежд парней. И вот он приехал сюда, чтобы отдать дань уважения и памяти своим товарищам по оружию, чтобы вспомнить поименно каждого из них.
Кто мог знать наверняка в те далекие майские дни, какие опасности подстерегают их в море, в горах, за каждым поворотом дороги и за каждым деревом в этих прелестных оливковых рощах?
Разве знали они, что из райских кущ приморских пляжей греческой столицы перенесутся прямо в ад? Или что их жертвенная отвага откроет новую страницу в военной истории, изменив ее ход?
20 мая 1940 года
С первыми лучами зари транспортные самолеты взяли курс на Крит. Бойцы сидели в два ряда, друг против друга. Райнер исподтишка разглядывал лица своих людей. По глазам видно, настрой боевой. Экипировка превосходная. Теплые шерстяные костюмы, специально для прыжков с парашютом, с множеством карманов на все случаи жизни. На головах – новенькие каски без ободков. На некоторых лицах блуждают самоуверенные улыбки, другие с сосредоточенным видом еще и еще раз проверяют свою амуницию или просто отрешенно молчат, оглушенные ревом моторов. Какие же они все молодые, мелькнуло у него в голове, и прежний страх за то, что с ними будет, вернулся снова.
Но вот радист рявкнул в микрофон:
Поделиться книгой: