Восемь дней Мюлера

Проскурин Вадим Геннадьевич: другие произведения.

Восемь дней Мюллера

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]

Комментарии: 10, последний от 01/03/2014.

© Copyright Проскурин Вадим Геннадьевич ([e-mail])

Размещен: 16/01/2014, изменен: 16/01/2014. 582k. Статистика.

Роман: Фантастика

Оценка: 10.00*3

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. МОНАСТЫРЬ

1

На южной границе империи, где степной тракт пересекает реку Россомаху, на обрывистом северном берегу этой реки стоит крепость именуемая Роксфорд. На древнем языке это слово, как говорят, означало "скалистый брод". Крепость действительно стоит на горе над бродом, но гора эта вовсе не скалистая, это скорее даже не гора, а высокий холм с крутыми склонами. Некоторые ученые говорят, что в древности, когда Роксфорд строился, склоны горы были круче, их за прошедшие века обтесало ветрами и дождями. А другие ученые говорят, что если оценить возраст горы и возраст крепости, получится, что когда крепость строили, гора была такая же, как сейчас, и название крепости никогда не отражало реальность, но с самого начала являлось преувеличением. Кто из ученых прав, ведают только боги.

В прошлом Роксфордская крепость имела важное стратегическое значение. В эпоху степных войн здесь проходил один из трех путей, которыми варвары вторгались в имперские земли. Несведущие люди полагают, что в степи дорог нет, куда хочешь, туда и скачешь, но это верно лишь на коротких дистанциях. Если твой путь занимает дольше трех дней, на нем наверняка встретится река, а пересекать водную преграду там, где нет ни моста, ни брода - занятие для дурака или извращенца. В дальних походах купцы, воины и дикари либо обходят реки по водоразделам, либо пересекают в немногих удобных местах. Крепость Роксфорд построили рядом с одним таким местом. Здесь узкая и быстрая Россомаха разливается широкой песчаной отмелью, а глубина воды такова, что лошадь перейдет реку, едва замочив брюхо. А на северном берегу, прямо напротив брода, стоит высокий холм, который так и просится под крепость.

Роксфорд - место знаменитое, овеянное воинской славой. Не раз и не два лавина степных орд разбивалась о крепкие стены и доблестные сердца защитников крепости. Отмели Россомахи окрашивались дикарской кровью, щуки и вороны пировали на останках косорылых воинов и маленьких мохноногих лошадок. За тысячелетнюю историю империи только однажды Роксфорд был сметен степными полчищами, их тогда вел сам Монго-Хан, которого историки не зря считают лучшим полководцем всем времен и народов. Прочие предводители степняков либо выбирали для вторжения иные пути, либо бесславно складывали головы под стенами Роксфорда.

Но теперь Роксфорд утратил былое величие. Степные войны закончились великим перемирием, когда принц Ингмар и принцесса Айгуль сочетались браком, и династия Гугоидов слилась с династией потомков Монго. После той свадьбы имперские рыцари часто преломляли копья со степными багатурами на турнирных ристалищах, но крайне редко на поле брани. Бывали, конечно, мятежные вассалы, затевавшие междоусобицу, но таких отморозков можно пересчитать на пальцах одной руки. Степная виконтесса Мотоко Меч, имперский граф Этельрейж Бык, да император Ануол Солнце, когда еще не был императором, а был не в меру наглым байстрюком, обильно полил кровью южное пограничье. Но это всё, других больших кровопролитий на границе Империи и Орды за последние сто лет не было.

В девяностых годах новой эры Роксфорд совсем захирел. В двадцати лигах ниже по течению Кифа Строитель соорудил мост с двусторонним движением, и с тех пор купцы стали прокладывать караванные пути не через Роксфорд, а через Стонбриж, а в Роксфорде всякий бизнес, кроме самого примитивного, пришел в упадок. Знаменитая на всю империю роксфордская ярмарка превратилась в рядовое мероприятие уездного масштаба, а роксфордский гарнизон перестал быть элитным подразделением, а стал местом для ссылки проштрафившихся командиров. В девяносто пятом году гарнизон расформировали, а в крепости разместили женский монастырь, посвященный Птаагу Милосердному, который покровительствует, помимо всего прочего, свободной торговле. Таким мистическим способом совет старейшин собирался привлечь в город благодать высших сил, чтобы избавить Роксфорд от упадка. Но высшие силы не спешили делиться благодатью. Монастырь стал хиреть, не успев толком отстроиться, и скоро захирел бы окончательно, если бы не случилось того, что одни почитают как долгожданную милость Птаага Милосердного, а другие называют случайной удачей.

В сто четвертом году новой эры году герцог Дори, владыка Ануольский и Арнуольский, открыл особым указом при Роксфордском монастыре так называемый "казенный дом для особого призрения малолетних сирот обоего пола". Злые языки говорили, что каждый второй из этих сирот суть бастардом самого герцога, а другая половина - бастарды его собутыльников. Это очень похоже на правду, особенно если учесть необычно мягкие правила, установленные в монастыре, и необычно большой объем пожертвований от правящего дома.

Настоятельницу монастыря звали матушкой Ксю, по крови она не принадлежала ни к Ануолу, ни к Арнуолу, а происходила из северных варваров. Она была высока и широкоплеча, и те, кто видел ее только со спины, часто принимали ее за мужчину. Говорили, что в юности она была из дев-воительниц, называемых амазонками либо валькириями. В дикой природе эти девы носят мужскую одежду, занимаются мужскими ремеслами, и любят не мужчин, а других женщин, а мужчины им нужны только чтобы зачинать детей. Матушка Ксю носила обычное монашеское одеяние, но те сестры, которым доводилось видеть ее голой, говорили, что мускулатура у нее совершенно мужская, а на коже есть три больших шрама из тех, какие оставляет меч, и один маленький шрам из тех, какие оставляет стрела. Впрочем, монахини не настолько разбираются в воинских делах, чтобы судить о ранах определенно.

Что касается того, кого матушка Ксю больше любит - мужчин или женщин - слухи ходили разнообразные и неопределенные. Все сходились на том, что в нынешнем преклонном возрасте матушка Ксю блудом не занимается вообще, а кого она любила, когда была молода - разобраться невозможно за давностью лет. И еще надо понимать, что в рассказах о молодости великих все всегда преувеличено, и если верить всем рассказам одновременно, получится, что матушка Ксю большую часть жизни трахала все, что движется, а это не может быть правдой, потому что не соотносится с чином настоятельницы, а значит, клевета и ересь. Но то, что с герцогом Дори связь у нее была, хоть и недолгая - совершенно точно.

Возраст матушки Ксю составлял от пятидесяти до шестидесяти лет, но спину она держала прямее, чем иные молодки, а посох носила не для помощи при ходьбе, а для вразумления подчиненных. Она, правда, слегка прихрамывала на правую ногу, но не от старческой немощи, а от раны, самый большой шрам у нее был как раз на правом бедре.

Волосы матушки Ксю были пегими: наполовину белые, наполовину черные, при этом пряди разного цвета смешивались в беспорядке, как черные и белые перья на пегой курице. В народе говорят, что такая форма седины свидетельствует о сношениях с нечистой силой, но это ерунда, матушка Ксю тому яркий пример, надо быть последним дураком, чтобы поверить, что такая благочестивая женщина сношается с нечистым. А если и сношалась в молодости, то давно раскаялась и предала душу в руки светлых богов.

Но достаточно о матушке Ксю, перейдем к сиротам-воспитанникам. Их число меняется от года к году и составляет обычно от ста до двухсот, девочек всегда больше, чем мальчиков. Потому что девочки содержатся в монастыре до совершеннолетия, а мальчики только до полового созревания, затем их переводят в мужской монастырь Ашанти Многорукой. Был, правда, один случай, когда мальчик скрыл свою зрелость, пристрастившись к онанизму, а потом соблазнил не менее двух монахинь, и когда все раскрылось, матушка Ксю лично его выпорола, и многие были поражены, насколько тяжела ее рука. Наверное, не врут, что она ходила в походы на пиратском корабле и сделала карьеру от бортовой шлюхи до десятника абордажной команды.

Воспитуемых в Роксфорде кормили не по нормативам, а от пуза, кто сколько сожрет, тот и молодец. И если в обычных приютах воспитуемых обучали только закону божьему и какому-нибудь простому ремеслу, то здесь мальчиков учили древним языкам, верховой езде, фехтованию и танцам, а девочек - рукоделию, танцам и гимнастике. Закон божий тоже преподавали, но без фанатизма, никаких постов или всенощных бдений детям не устраивали.

Обычно воспитанников привозили в приют в возрасте от двух до четырех лет. Рассказывать воспитанникам о происхождении запрещалось категорически, никто точно не знал, кто чья мать и кто чей отец (за исключением юных Дори, их происхождение сразу бросалось в глаза), воспитанники обращались друг к другу по личным именам, как простолюдины. Те, кого матушка Ксю признавала достойными дворянского звания, со временем узнавали правду о своем роде и занимали достойное место в обществе. А те, кого матушка Ксю считала породным браком, те оставались простолюдинами навсегда. Чаще всего их отчисляли много раньше выпускной церемонии, и они продолжали жизненный путь в нищете и бродяжничестве. Матушка Ксю считала это лучшим стимулом к учению и воспитанию, и по всему выходило, что она права.

Воспитанников делили на восемь групп по возрасту, две старшие группы состояли только из девочек, шесть младших были смешанными. Каждой группе полагалась воспитательница из числа монахинь, ей полагалось пребывать вместе с группой почти неотлучно. Некоторые занятия проводила она, на другие занятия приходили учителя, более умудренные в соответствующем предмете. Сама матушка Ксю никакого постоянного предмета не преподавала, но время от времени приходила в разные группы проповедовать закон божий.

Маленьким детям матушка Ксю проповедовала не как жрецы обычно проповедуют мирянам. Малышей бесполезно запугивать божьим гневом, в лучшем случае они расплачутся, в худшем обгадятся. Путь к спасению юной души ведет через ласку, терпение и снисходительность. И когда ты идешь этим путем, надо все по возможности представлять в игровой форме, именно такие знания лучше всего усваиваются детскими душами. Но важно не переборщить, однажды матушка Ксю устроила в монастыре любительский спектакль на тему грехопадения, а малыши как начали рыдать... брр...

Во второй младшей группе воспитательницей была юная девица по имени Ассоль, сама в прошлом воспитанница, а ныне полноправная монахиня. По документам она считалась байстрючкой герцога Дори, но почти все полагали это невероятным. Мамаша у бедной девушки, видимо, была низкоморальна и высокоразвратна, и предавалась блуду не только с дворянами, но и с простолюдинами. Иначе не объяснить, почему у Ассоль такая нездоровая кожа и такие неправильные черты: нос длинный и смотрит на сторону, глазки маленькие и блеклые, брови косматые, зубы неровные, кривые, а передние резцы торчат, как у зайца. Дворянки с такой внешностью тоже встречаются, но редко, благородные господа кого попало не осчастливливают. Когда герцогский мажордом господин Жобим привез маленькую Ассоль в Роксфорд, матушка Ксю сразу сказала, что с чистотой крови у девчонки все плохо, но господин Жобим не согласился, сказал, дескать, утята бывают еще гаже, а вырастают в таких лебедушек, что пальчики оближешь. Матушка Ксю на это так улыбнулась, что господин Жобим невольно вспомнил клеветнические слухи о похождениях молодой Ксю. Но вслух ничего не сказал, не хотел огрести посохом поперек спины.

В итоге матушка Ксю оказалась права, не выросло из гадкого утенка лебедя, хотя нижняя половина тела удалась неплохо. И когда Ассоли пришла пора выпускаться из приюта, пути ей было два: в портовые шлюхи либо в монахини. Матушка Ксю выбрала ей второй путь, ибо несмотря на всю страховидность, Ассоль была добра и ласкова, воспитанники ее любили, и матушка Ксю нередко ставила ее в пример другим, куда более пригожим для глаза, но глупым или злым.

По темпераменту Ассоль был флегматична. Вывести ее из душевного равновесия было непросто, а прочесть на невыразительном лице, о чем или ком она сейчас думает - еще труднее. Коллеги почитали Ассоль тихой и скромной дурочкрй, и матушка Ксю не опровергала этого мнения, хотя сама полагала иначе. Народная мудрость не зря говорит, что черти водятся в тихом омуте. И хотя Ассоль не подавала к тому поводов, матушка Ксю допускала, что однажды эта тихая дурнушка поставит весь монастырь на уши. Дело в том, что Ассолина мама прославилась тем, что завязала с герцогом Дори безобразную драку прямо в постели и едва не задушила почтенного феодала его собственным галстуком. Если бы он не дотянулся до перевязи с кинжалом и не зарезал неумеренно наглую шлюху - непременно задушила бы. А народная мудрость не зря говорит, что яблочко от яблони недалеко падает. Встретит однажды Ассоль такого же шального ловеласа, только менее осторожного... Впрочем, откуда тут ловеласы, в монастыре...

Дети Ассоль любили, особенно младшие. В старших группах уже умеют отличать красивое тело от некрасивого и смущаться, глядя на уродливую женщину, а малыши телесную красоту не разумеют, зато очень высоко ценят доброту и участие, и еще уравновешенность, собранность, отсутствие вздориости и сварливости, и кое-что по мелочи. Вряд ли кто-то сможет внятно объяснить, как дети отличают хорошую воспитательницу от плохой, но как-то отличают. И Ассоль была отличной воспитательницей, тут сомнений нет.

Как все монахини, Ассоль была грамотна. Еженедельно она посещала библиотеку и проводила за благочестивым чтением положенные три часа. Мало кто знал, что в эти часы она предпочитала читать не священные писания, а куртуазные романы, по недомыслию присланные одним меценатом пару лет назад. Эту тайну знал только воспитанник четвертой группы Лукас Прыщ, в прошлом году он однажды застал Ассоль за неподобающим чтением. Мать Лукаса была наложницей из горцев, и по характеру он сильно отличался от других воспитанников. Поймав молодую воспитательницу за непристойным занятием, он не застеснялся, а стал прямолинейно домогаться, дескать, ублажи меня, а то расскажу настоятельнице. Ничего он, конечно, не добился, Ассоль врезала ему по яйцам, а настоятельнице все рассказала сама. Матушка Ксю самолично испытала парня, признала зрелым, велела выпороть и отчислить. А про непристойные книги матушка не сказала ничего, но на следующей неделе Ассоль заметила, что все эти книги, кроме одной, исчезли из библиотеки неизвестно куда.

Все монахини религиозны, но Ассоль выделялась даже среди них. Вера ее была не поверхностной, а глубокой и истовой. Ассоль соблюдала божьи заповеди не только тогда, когда на нее смотрят, но всегда и везде, и делала это не из житейской хитрости (вдруг кто-нибудь подглядывает), а только лишь из глубокой веры. Взрослые обитательницы монастыря в большинстве полагали, что она лицемерит, но дети ей верили, и не зря. Дети знали, что Ассоли можно доверить самую постыдную тайну, и если она поклялась никому не рассказывать, то никому не расскажет. А если пообещала что-нибудь даже самому последнему замухрышке, то в лепешку расшибется, но сделает. Всякое обещание Ассоль считала данным Птаагу, а всякое клятвопреступление - оскорблением Птаага. А оскорблять Птаага Ассоль опасалась, потому что воспринимала священные писания некритично и реально верила, что оскорбление высших сил чуть-чуть приближает конец света.

Во вторую младшую группу входило восемь воспитанников: пять мальчиков и три девочки. Среди них выделялся мальчик по имени Мюллер, что на древнем языке означает "мельник". Мальчик этот был странный, немного пришибленный на голову. На уроках Ассоль часто замечала, что он как бы спит наяву, глаза открыты, но взгляд пустой, смотрит, а не видит. И если спросить его в такой момент, он отвечает невпопад и не сразу, сначала моргает и как бы отряхивается, так делает щенок, когда спит и ты его внезапно будишь. Поначалу Ассоль злилась на Мюллера, ей казалось, что он бесит ее нарочно, не сразу Ассоль поняла, что мальчик такой по жизни.

Чаще всего детей привозил в монастырь господин Жобим лично. Изредка, когда ему нездоровилось либо было недосуг, он поручал нового воспитанника кому-нибудь из старших дьяков. Детей привозили не по одному, а сразу по два-три, чтобы не гонять караваны попусту. Один караван всегда приходил в начале весны, сразу, как только подсохнет распутица, а второй осенью, перед дождями. Изредка одного-двух детей привозили посреди лета. По-любому, прибытие в монастырь новых воспитанников - событие примечательное, настоящий праздник, монастырская жизнь однообразна и скучна, любое отклонение от привычной канвы развлекает и радует. Едва новые воспитанники прибывали в монастырь, как сразу становились главной темой пересудов на ближайшие полгода. Нет у монахинь и рабынь любимее развлечения, чем угадывать, какого воспитанника какой феодал породил от какой матери и как оно происходило. Правду о происхождении детей знает только матушка Ксю, она ей никогда не делится, но угадать, кто чей потомок, обычно несложно, надо лишь уметь сопоставлять столичные сплетни с внешностью и поведением детей, иметь хорошее воображение и уметь рассуждать логически.

С Мюллером все было не так. Он появился в монастыре темным декабрьским вечером, в канун дня рождения Митры, и его никто не привозил, он пришел как бы из ниоткуда. Матушка Ксю ввела его в трапезную и представила Ассоли, а заодно и другим монахиням, и не было в этом представлении никаких слов, кроме предписанных обычаем. Позже Ассоль навела справки и узнала, что ни в тот вечер, ни в предыдущий, ни за неделю никаких гостей в монастыре не появлялось, ни одиночных путников не заходили, ни, тем более, целые караваны. Монастырские ворота исправно открывали утром и закрывали вечером, но проходили через них только постоянные обитатели монастыря. Откуда взялся маленький Мюллер, оставалось загадкой.

Но нельзя сказать, что эта загадка не имеет решения. Монашествующие кумушки давно судачат про тайный ход, ведущий из тайного места крепости в тайное место снаружи, что якобы позволяет невоспитанным монахиням блудить в городе. Это, конечно, неправда, потому что будь это правдой, в городе блудили бы многие и хотя бы одна монахиня непременно попалась бы. А раз ни одна не попалась, значит, блудить в городе нельзя, и никакого тайного хода нет, все логично. Либо, как вариант, тайный ход есть, но о нем не знает никто, кроме матушки Ксю.

Генеалогическое происхождение Мюллера тоже оставалось загадкой. Знатных блудников в свите герцога Дори было не так много, поэтому многие дети в приюте сильно походили друг на друга. Но Мюллер не походил ни на кого. Он был высок и тощ, глаза у него были голубые, лицо округлое, а нос - маленький, пуговкой. В повадках Мюллер был неуклюж, бегал медленно, прыгал плохо, и когда он водил в салочках, игра становилась скучной, потому что водящий не мог никого поймать, и другие дети предпочитали Мюллера в эту игру не брать. В прятки Мюллера тоже не брали, но по другой причине - он прятался слишком хорошо и никогда не выдавал мест, в которых прятался. Какой интерес играть, если заранее всем известно, что Мюллера не найдут? Вот его и не брали в игру, а если брали, то не искали. Если Ассоль настаивала, его, конечно, брали и искали, но Ассоль скоро перестала настаивать, потому что надоело. Так что в подвижных играх Мюллер участвовал редко, и неудивительно, что с каждым следующим месяцем он становился все менее ловким и более жирным. Ассоль тогда попыталась ограничивать его в еде, но маленький Мюллер посмотрел на нее строго, по-взрослому, и сказал серьезно, что так делать нельзя, ибо нарушает устав монастыря, а Птааг этого не одобряет. Ассоль подумала и согласилась с мальчиком.

Это был не единственный случай, когда Мюллер повел себя не по возрасту. В свои пять лет он умел читать, и не так, как читают дети-школяры - вслух, по слогам и водя пальцем по строчкам, нет, он читал как взрослые монахини - быстро и свободно, не помогая себе не пальцем, ни гримасами, у него даже губы не шевелились. А писал Мюллер как курица лапой, даже простейшие палочки и крючочки ему не давались, все получалось вкривь и вкось. Ассоль как только ни ругала и не стыдила мальчика за плохой почерк, даже дополнительные занятия пробовала проводить вместо дневного сна, но все было без толку. А сам Мюллер своего почерка не стеснялся и проблемы не видел, дескать, потренируюсь года три, само наладится. В этом он был прав, но слышать подобные рассуждения от маленького ребенка было удивительно.

Однажды Ассоль заметила, что свои собственные каракули Мюллер разбирает всегда, какими бы кривыми и неразборчивыми те ни были. Но когда Ассоль написала короткую записку, имитируя безобразный почерк Мюллера, тот не понял ни буквы. Оказалось, что он на самом деле не разбирает свои каракули, он просто помнит, что именно написал в том или ином месте. Мюллер, как оказалось, помнит во всех подробностях каждый день своей жизни: какая была погода, что давали на завтрак, обед и ужин, что в какой день проходили на уроках, кого Ассоль хвалила и кого наказывала. Это было совершенно невероятно. Ассоль сразу побежала доложить настоятельнице, та внимательно выслушала, нахмурилась и спросила:

- Как давно он помнит себя?

- С самого первого дня, как у нас появился, - ответила Ассоль. - Я проверяла его по журналу, подряд и вразбивку, он все помнит, до последней мелочи.

- А более давнее прошлое он не помнит? - спросила матушка Ксю.

- А как я могу это проверить? - растерялась Ассоль.

- Никак, - ответила матушка Ксю. - Но узнать пробовала?

- Нет, - покачала головой Ассоль. - Не догадалась.

- Это правильно, что не догадалась, - сказала матушка Ксю с некоторым облегчением. - И впредь не догадывайся. Никогда его не спрашивай, откуда он взялся и как сюда попал, поняла?

- Так точно, - кивнула Ассоль.

- Вот и хорошо, - сказала матушка Ксю. - А теперь прими мое благословение и поди прочь.

- Разрешите вопрос, матушка? - спросила Ассоль. - Этот мальчик не сумасшедший ли?

- А он слышит потусторонние голоса? - спросила в ответ матушка Ксю. - Замирает без движения в нелепых позах? Выстраивает игрушки в ровные линии?

- Нет, - ответила Ассоль. - Ничего такого он не делает.

- Тогда он не сумасшедший, - резюмировала матушка Ксю. - Изыди.

Ассоль вышла и сразу вспомнила, что хотела обсудить с настоятельницей еще одну необычную особенность юного Мюллера. Но возвращаться не стала, чтобы не выглядеть дурой.

Особенность эта заключалась в том, что Мюллер сочинял сказки. А точнее, не сказки целиком, а продолжения сказок - Ассоль рассказывала короткую поучительную историю на полчаса, а Мюллер придумывал ей продолжение, да такое длинное, что за целую неделю не расскажешь. И продолжения эти получались несколько жутковаты. Взять, например, классическую сказку про лисичку со скалочкой. У Мюллера побитая лисица не просто убежала в лес с позором, но придумала хитрый план мести, выгнала старика со старухой из дома, сожрала всех гусей, а потом позвала друга-лиса, с ним вдвоем они сожрали собаку, потом у них с лисом народились лисята и однажды они поймали в лесу одичавших старика со старухой, долго гоняли по кустам, а потом тоже сожрали, после этого лисы построили в лесу подземный город...

К этому времени Ассоль утомилась слушать.

- А эта сказка скоро закончится? - спросила она.

- Нет, - покачал головой мальчик. - Там всего двадцать одна часть, я тебе сейчас шестую рассказываю.

- Расскажи двадцать первую, - попросила Ассоль.

- Зачем? - удивился Мюллер. - Ты тогда не узнаешь, что было раньше.

- Мне так хочется, - сказала Ассоль.

- Извращенка, - сказал Мюллер.

- А ну заткнись! - рявкнула Ассоль. - Мыльного камня в рот напихаю и прополощу! Не смей сквернословить, ты в монастыре! Забыл, что всякая брань оскорбляет Птаага?

Мюллер насупился и промолчал. Обычный мальчик на его месте извинился бы, но Мюллер никогда не извинялся, это была другая его странность. И еще он никогда не плакал, даже когда очень больно.

В тот раз он не рассказал воспитательнице двадцать первую часть своей сказки, он рассказал ее потом. Он был прав, Ассоль ничего не поняла. По всей видимости, в пропущенных частях лисы построили в своем подземном городе мастерские и изобрели какое-то адское оружие, непохожее ни на алебарды, ни на арбалеты, ни даже на катапульты. С помощью этого чудо-оружия они собрались истребить всех людей и устроить на земле свое царство, в двадцать первой части они как раз проводили какое-то важное испытание. Но в чем оно заключалось, разобрать было трудно, потому что рассказ Мюллера наполовину состоял из слов наподобие "бум" и "бдыщь", а на вторую половину - из слов наподобие "ужас" и "чудовище". Ассоль тогда решила, что матушка Ксю не совсем права, Мюллер все-таки сумасшедший, совсем чуть-чуть. А потом он однажды принялся рассказывать ей сказку про деревянную куклу Буратино, разъезжающую по болотам на лошадином скелете и сражающуюся за равноправие детей, и Ассоль укрепилась в своем мнении. Она сказала, что сказки Мюллера ей не нравятся, Мюллер обиделся и больше не рассказывал ей сказок. И другим тоже не рассказывал, но сочинять продолжал, это точно, иногда он рисовал к своим сказкам иллюстрации, и Ассоль старалась не разглядывать их подолгу, потому что они ее не то чтобы пугали, но как-то не по себе становилось, если смотреть на них подолгу.

Однажды матушка Ксю пришла во вторую младшую группу и стала проповедовать про конец света. Это была стандартная проповедь, все дети знали ее почти что наизусть, но так получилось, что последний раз матушка читала ее за пару дней до того, как Мюллер появился в монастыре, и он эту историю не знал.

- И спустятся с неба светлые небесные корабли, - говорила матушка Ксю. - И прилетят на них светлые небесные боги: Птааг, Иисус, Инь, Ян и Аполлон. Вот, глядите, дети, как художник нарисовал эти корабли.

- Херожник! - неожиданно воскликнул Мюллер. - Неправильно он все нарисовал! Небесные корабли не такие! У них нет парусов, они большие бублики без дырок!

Дети захихикали, вначале втихомолку, затем в голос. Маленькие дети всегда смеются, когда кто-то говорит что-то необычное, и особенно часто это делает Мюллер. Он всегда обижается, когда товарищи смеются, и называет их глупым стадом. Иногда его за это бьют, но чаще нет, потому что все привыкли к его странностям.

- Мюллер! - негодующе воскликнула Ассоль. - Как себя ведешь! Ох, как мне за тебя стыдно!

Мюллер посмотрел на нее как на дуру. Был у него такой характерный взрослый взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Казалось, что ребенок этот не совсем ребенок, а как бы дверной проем, сквозь который в мир заглядывает нечто чужое, такое чужое, что понятия "добро" и "зло" значат для него не больше, чем, скажем, законы равенства треугольников для лягушки. Но такое чувство возникало лишь на мгновение и тут же проходило, Мюллер снова превращался в почти обычного ребенка, и Ассоли становилось неудобно, как она только могла подумать такую гадость про этого мальчика. Может, она сама чуть-чуть сумасшедшая?

- А ему не стыдно! - заявил Луи по прозвищу Шило. - Мюллер не знает, что такое стыд.

Это было верно, Мюллер действительно не понимал, что такое стыд. Не было у него инстинктивного чувства стыда, Ассоль долго билась над этой проблемой, но в конце концов опустила руки. Составила перечень стыдных ситуаций и велела Мюллеру заучить наизусть. Тот очень обрадовался и спросил:

- Спасибо, Ассоль, а почему ты так не сделала раньше?

Ассоль ничего не смогла ему ответить, только руками развела. Человек, которому неведом стыд, в некотором смысле безнадежен. А тот, кому неведом еще и грех, безнадежен вдвойне. Но, выходит, даже безнадежное существо можно сделать похожим на нормального человека, если найти правильный подход.

- А ну все заткнулись! - сказала матушка Ксю. - Если кто меня еще раз перебьет, в угол поставлю и будет стоять до конца урока как дурак! Смотрите, дети, на следующий плакат, это Птааг Милостивый...

- Ой, а я его знаю! - закричал Мюллер во весь голос. - Он такой добрый! Взял меня за руку, повел по лестнице, я говорю, типа, устал, а он взял меня на руки, понес...

- Простите его, матушка, - подала голос Ассоль. - Он такой фантазер... Что с вами, матушка?

После последних слов Мюллера настоятельница побледнела и лицо у нее стало растерянное. Но она быстро овладела собой.

- Со мной все нормально, - сказала она. - Но проповедь у меня не получится. Из-за тебя не получится, бестолковое чадо! - бросила она Мюллеру.

- А давайте лучше я расскажу! - предложил Мюллер. - Я интересно рассказываю! В тот раз мы с Птаагом...

- А ну молчать! - рявкнула настоятельница. - Ассоль, выведи святотатца! В карцер! На хлеб и воду! Три дня! Выполнять!

Ассоль испуганно охнула. Никогда еще она не видела матушку в таком гневе, вот как махнет сейчас посохом... Да она мальчика в порошок сотрет!

Ассоль схватила Мюллера за руку и быстро вытащила из класса. Мальчик не упирался, он, похоже, так и не понял, что происходит и чего он избежал.

- А Птааг добрее, чем Ксю, - невозмутимо произнес он.

К счастью, дверь в класс уже закрылась, матушка Ксю не расслышала последних слов.

Ассоль присела на корточки, чтобы лицо оказалось напротив лица мальчика, и горячо зашептала:

- Никогда не говори такого, никогда не говори, так нельзя! Это же святотатство!

- Почему? - переспросил Мюллер. - Птааг, он же добрый... Какое тут святотатство, если он добрый?

Ассоль поняла, что продолжать воспитание сейчас неуместно. Затащила мальчика в карцер, захлопнула дверь, хотела сказать что-нибудь назидательное, но ничего не придумалось, и она удалилась молча.

Мюллер улегся на спину на жесткие нары, закрыл глаза и занялся тем, что просвещенные взрослые называют медитацией, а Мюллер не называл никак, потому что не знал подходящего слова. Он мысленно обратился к Птаагу, но это не было молитвой, потому что молитва - действие одностороннее, бог на нее если и отвечает, то только через долгое время, а когда Мюллер обращался к Птаагу, тот всегда отвечал быстро, всего через несколько минут. Вот и сейчас бог выслушал жалобы мальчика и пообещал все исправить, притом не за три дня, а намного быстрее. Тогда Мюллер набрался храбрости и попросил бога сделать, чтобы у Мюллера были мама и папа, как у всех нормальных детей, и чтобы мама была добрая, как Ассоль. Бог обещал, что все сделает.

 

 2

Конная сотня пересекла брод и направилась к воротам. Это были не косорылые степняки на мохнатых низкорослых лошадках, а имперские воины на нормальных имперских лошадях. Любой дурак легко узнает воина родной державы по высокому шлему и удлиненному щиту, притороченному к лошадиному боку. А офицера легко опознать по гербу, изображенному трижды: на щите, на грудной пластине доспеха и на флажке, надетом на копье пониже наконечника. А у старших офицеров шлем снабжен забралом, а за поясом вместо меча торчит булава-шестопер. В том отряде, о котором идет речь, офицеров было четверо: один старший и трое младших, они держались вместе в голове колонны.

До реки лошади шли неторопливой рысью, а войдя в воду, перешли на шаг, и когда выбрались на северный, имперский берег, так и шли дальше шагом. Обычно воины, когда въезжают в крепость, стараются принять бравый вид, но эти воины ничего подобного не делали. То ли знают, что Роксфордская крепость уже не крепость, то ли слишком сильно устали и измучились.

Когда передовые всадники приблизились к воротам, стало видно, что верно второе. Плащи воинов были запылены так, что выглядели не красно-коричневыми, как положено по уставу, а серыми. Все воины, кроме самых молодых, были небриты, у многих отросли окладистые бороды. Все лошади были серыми невзирая на масть, будто их не чистили дней пять, а nbsp;то и всю неделю. У нескольких воинов руки или головы перевязаны побуревшими тряпками, щиты почти у всех порублены, а копье сохранилось только у предводителя отряда, флажок этого копья изображал вставшего на дыбы единорога.

Матушка Ксю встретила их сразу за воротами. Она сразу узнала командира отряда, хотя тот и скрывал лицо под забралом. По гербу узнала.