В царстве злой мурены

— Не смешно! — буркнул перепуганный Диадон и выпустил из себя воду.

Повсюду ползали ярко-красные морские звезды, синие ежи, моллюски с тяжелыми раковинами, скрученными как рог. Из рога торчала плотная розовая нога. Такой толстоногий моллюск прополз мимо краба шириной с лопату. Всюду плавали разноцветные рыбки, узкие, как стрелки, или круглые, квадратные. И все говорили на своем языке.

— В безмолвном царстве, — сказал Оська, — шумят, как у нас в школе на большой перемене.

— Действительно, — поддакнул Османик, — жуют, плавниками шуршат, разговаривают.

— Слышишь, пищат? А вот кто-то ухает и стонет! А сейчас чем-то шелестят. Затрещал барабан? — удивился Оська. — А во, улюлюкают! Теперь в бубен бьют. А это что? Никак пожарная машина завывает? Как у двуногих на катере. Ну и тишина! Вот это я понимаю, царство! И никто не ругает. Пой и кричи, сколько тебе хочется.

Оська закружился на месте, от избытка чувств меняя окраску. Он то бледнел, то краснел, то переливался разноцветными волнами.

— И я так хочу! — крикнул Османик. Его выпуклые глаза позеленели, щупальца раскраснелись, выделывая в воде невероятные фигуры.

В этот момент над осьминожками нависла тень. Осьминожки перепугались и от испуга стали бледнеть. Над ними кругами ходила акула. Свирепая акула открыла рот, показывая ряды острых треугольных зубов. Осьминожки пулей, благо у них был в теле такой аппарат-трубка и воронка, через которую с силой выталкивается вода, влетели в узкую расщелину. За ними огромной тенью метнулась акула.

— Ушли, — не то прозвенело, не то на самом деле прошамкала акула, лязгнув страшными челюстями.

Приятели сидели в узкой высокой щели, присосавшись щупальцами к стенам. Никакая, казалось, сила не смогла бы вырвать их из убежища. Наконец, осмелев, Оська выглянул из укрытия.

— Никого.

Но в это же самое время из-за угла подводной скалы выплыла остроносая акула.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Оська, отпрянув назад.

— Что ты понимаешь? Я тоже хочу, — заявил Османик.

— Высуни, высуни щупальца! — сказал Оська. — Она тебя причешет!

— Кто она? — Османик выставил один глаз. Акула проплыла мимо. За ней вереницей тащились новорожденные акулята.

— Оська, давай одного поймаем? Гляди, какой маленький!

Оська выставил из укрытия пару глаз.

— Ой, какой! — засмеялся Оська. — Кроха! На королевских весах бы взвесить!

— Э! — сказал Османик. — Двух граммов не будет.

Оська протянул к акуленку щупальце. Акуленок мгновенно вцепился и отхватил кусочек.

— Ой! А-а-а! — взвыл Оська. — Маленький, а колючий! Кыш, пошел! Хищник несчастный.

Возле грота росла длинная водоросль. Оська оторвал две узеньких дольки от листа и перевязал ранку.

— Живо заживет! — наставительно сказал Оська. Помолчав, добавил: — Это тебе не осьминожье королевство, а царство акул. Османдр, а не повернуть ли нам назад?

— Струсил? — усмехнулся Османик.

— Не струсил, а так себе. Для чего нам нужна эта Мурена? И в школе отстанем. Родители отдерут.

— А зачем тогда чернила тащили? Зачем, скажи?

— Чернила? Ладно, — согласился Оська, — не пропадать же чернилам. Пошли-поплыли.

Осьминожки, словно крошечные торпедки, устремились вперед. Дно моря пошло резко вниз. Глубина нарастала. Цвета менялись, делались зеленовато-фиолетовыми. Оранжево-красная морская звезда на такой глубине ползала как белое привидение, потеряв яркость и красоту.

— Что это с ней? — недоумевал Османик.

— Значит, здесь глубоко! Учитель говорил, что на глубине двух с половиной — трех метров красные и оранжевые лучи поглощает вода. Потому-то все здесь такое некрасивое.

Осьминожки продолжали путь. Вдруг из темноты стало вырисовываться что-то огромное, черное, обросшее лохматыми водорослями.

— Замок зла? — в испуге прошептал Османик, останавливаясь.

— Проверим! — шепотом ответил Оська. — Похоже, что это затонувшее судно. Согласно карте, мы в центре царства злой царицы Мурены.

Кругом делалось все темнее и темнее. Фиолетовые краски сгущались.

— Как противно в этом царстве, — пробурчал Оська, ощупывая стенки затонувшего корабля. Зоркие Оськины глаза стали большими и круглыми, как у совы. Упругими щупальцами он обшарил наружные стенки и, цепляясь за обшивку судна, полез вверх.

— Осман, давай ползи! — махнул Оська щупальцем.

— Османик, пугливо озираясь по сторонам, поплыл к краю палубы.

— Что это? Светомузыка?

— Какая еще светомузыка, что-то светится и вроде жужжит.

— Может быть, морские звезды? — снова высказался Османик.

— Они так ярко светиться не умеют. Да и глубина, — возразил Оська. — И при чем тут жужжание?

Свет исходил из каюты. Осьминожки, стараясь ничем себя не выдавать, заглянули в круглое окно. Две большие плоские рыбины играли в домино, освещая каюту непонятными вспышками.

— Как я сразу не догадался, — сказал Оська, — это же скаты! Электрические! Видишь, световыми батарейками фыркают.

— Наверно, ток электрический гонят! — предположил Османик. — А что такое электрический ток? Слышал, а не знаю.

— Эх ты, темнота королевская беспросветная! Электрический ток — это энергия, свет, это — сила. А у скатов только световые батарейки — органы свечения. Вот они ими и фыркают, а брызгальца у них такие — дают звук.

— И откуда ты все знаешь? — удивился Османик.

— В школе проходили. Надо было на уроке Осьминыча слушать! Вот это Осьминог! Все знает. Не то что твой батя король, только и делает, что па троне качается да раковины лущит.

— Но-но! — протянул Османик.

— Ты лучше смотри да запоминай, а не возражай. Видишь? — Оська показал в угол каюты.

— Вижу. Светлый ящик.

— Сам ты — светлейший ящик! Там детки скатов! Тоже потихоньку шумят. Ну ладно, пошли отсюда, пока не укололи разрядом.

— Как? — не понял Османик.

— Как, как! Как положено электрическим скатам.

Османик заглянул в окно другой каюты, где что-то постукивало и побрякивало. Там резвились морские угри. Вертлявые угри, изгибаясь, скручивались в кольца, вытанцовывали такое, что Османик замер, а потом стал пытаться повторять их движения своими короткими щупальцами.

— Пошли, — дернул его Оська, заглянув в окно. — Хотел на Мурену посмотреть, а сам на этих кривляк загляделся!

Проходя мимо круглого иллюминатора, они увидели сидящего в каюте Лангуста. Глаза-рожки, не мигая, смотрели в темный угол. Тело Лангуста было неподвижным, а пять пар ног непрерывно шевелились. Два длинных уса-антенны были выведены из окна каюты наружу. Лангуст к чему-то прислушивался. При приближении осьминожек он вдруг сильно заволновался, стал крутить усами в разные стороны, будто настраивался на волну. Лежащая на мягкой водорослевой подстилке рыба-собака тихо заворчала. Осьминожки замерли. Лангуст и собака успокоились. Приятели на цыпочках покинули пристанище рыб и спустились на дно, поросшее темными водорослями. На их фоне осьминожки стали похожи на плавающие в воде лохматые кустики.

Рядом с килем корабля они увидели большой высокий аквариум. Аквариум походил на высокое здание, сплетенное из металлических прутьев. В нем медленно двигались разные рыбы.

— Наверно, заповедник, — выговорил Оська.

— А в море разве бывают заповедники? — удивился Османик.

— Раз есть, значит, бывает. Посмотри, — толкнул Османика Оська, — какая красивая рыбка. А глаза? До чего печальные. Может быть, она плачет? В море слез не видно.

Османик протянул между прутьев щупальца. Рыбка испугалась и исчезла. Из-за угла аквариума с огромной скоростью выскочили полосатые рыбки-губкоеды и что-то пропищали. Следом за рыбками пронеслось черное, серебристо-белое снизу, плоское бревно.

— Это — Барракуда! — прошептал Оська. — Учитель показывал на картинке. Страшная хищная Барракуда, по прозвищу «морская щука». Хорош экземплярчик, метра три будет.

Барракуда замерла на месте, прислушалась, потом кругами прошлась над осьминожками, слегка двигая мощным хвостовым плавником. Никого не обнаружив, Барракуда проплыла чуть подальше. И тут приятели увидели, как хищница плоским костяным ключиком открыла дверцу в решетчатой загородке и тихо проскользнула внутрь. В следующий миг Барракуда клыками стала раздирать добычу и с жадностью проглатывать куски. Сделав кровожадное дело, Барракуда выскочила из аквариума, закрыла за собой воротца на ключ.

— Ах ты, хищница! Барракуда бесстыжая! — закричал Оська, выкрикивая незнакомые для Османика слова. Он размахивал всеми щупальцами, свернутыми в кулачки. От гнева Оська заалел.

Барракуда от неожиданности замерла. Маленькие злые глаза ее устремились на Оську. Пасть раскрылась и закрылась, страшно лязгнув челюстями. Османик со страху выпустил в плоскую морду весь запас осьмииожьих чернил. Опорожнив чернильный мешок, королевич кинулся бежать прочь. Барракуда, рыло которой было замазано густыми чернилами, плохо растворяющимися в воде, казалось, лишилась чувств.

— Так ей и надо! — крикнул Оська, догоняя приятеля. — Ты, Османдр, молодец! Не струсил. Теперь она долго будет протирать глаза. Видно, у них тут не заповедник, а тюрьма для рыб. Как я сразу не догадался?

— Конечно, тюрьма! Решетки — в клеточку, как в тюрьме моего папы Османа Великого.

— И ты считаешь это нормальным?

— Не знаю, — покачал головой Османик. — Папе лучше знать, он — король.

— Значит, и та красивая рыбка пленница? И ее Барракуда может съесть?

— Значит, — вздохнул Османик.

— И ты это так спокойно говоришь? — возмутился Оська. -— Зря я с тобой, с отпрыском королевским, связался.

— Ну, Ось! Ну, чего шумишь? Я разве виноват, что отпрыск?

— Ты, конечно, не виноват. Но как станешь королем, прикажи разломать тюрьмы тотчас же! А не то мы сами разломаем!

— Хорошо, прикажу, -— согласился Османик. — А на Мурену пойдем смотреть?

— Как у тебя все просто! Пошли уж, раз забрались в царство ее величества. Только к тюрьме потом вернемся. Надо что-то придумать.

— Что мы с тобой можем? Мы всего лишь — моллюски-малыши!

— Зато головоногие! — с достоинством ответил Оська.

Осьминожки поплыли чуть в сторону от затонувшего корабля, где море было мельче, а вода светлее. И тут они увидели замок. На воротах замка был изображен герб царства: черная оскалившаяся морда и скелет рыбы.

— Смотри! Мурена... наверно... — зашептал Османик. Вокруг замка, взад и вперед, плавала охрана. Это были акулы-кошки. Черные мундиры кошек шершавые, будто сшиты из наждачной кожи.

— Коснись такого мундира — и заплачешь, — молвил Оська. — А рыла-то зубастые! Страсть одна. Охранницы Мурены.

— Я таких страшилищ еще не видел, — прошептал Османик.

Пока приятели рассматривали стражниц, к воротам замка примчалась белая молотоглавая акула, с широкой пастью во все рыло. Стража вытянулась в струнку.

— Будьте начеку! — зарычала белая акула. — В царство проникли посторонние. Старшая повелительница, Барракуда Великая, гневается!

Белая начальница уплыла, а чёрные кошки с большим усердием стали кругами носиться вокруг замка Мурены.

На цыпочках, придерживаясь светлых пятен, чтобы быть бесцветными, осьминожки незаметно подобрались к стене, где зияла черная дыра. Не задумываясь, они нырнули в отверстие и оказались в небольшом гроте. Сверху проникал далекий свет. Дно грота украшали разноцветные губки: зеленые круглые чаши, фиолетовые и бурые пиалы, оранжевые и малиновые шары. Ветвистые яркие стебли губок превратили стены грота в живописный цветной ковер. В глубине царского зала стояли огромные бокалы.

— Османдр, — предупредил Оська, — ты лапами не очень-то размахивай! Вот видишь, губки в виде красного рыхлого ромба? Ух и ядовиты! Можно так обжечься! Да ты не бойся! Смотри только на них, а не садись. И не хватай! Понятно?

Неожиданно в грот вползла морская черепаха. Увидев такую глыбу, осьминожки замерли. И хотя они сидели на цветном пуфике и были цветными, черепаха их сразу заметила.

— Какие невежи! — профырчала черепаха.

— А нас разве видно? — удивился Османик. — Мы знаем, что надо здороваться.

— Добрый день, тетушка черепаха! — сказал Оська.

— Добрый, добрый! А если не видно, значит, не надо быть вежливыми? — снова профырчала черепаха. — И не тетушка я вам! И чему только в школе учат? — панцирь черепахи из прозрачных узорчатых пластин, лежащих на спине рядами, нетерпеливо задвигался. — Зачем пожаловали?

— Нам с Оськой на Мурену посмотреть охота! — выпалил Османик.

— Тише, не так громко, — проскрипела черепаха пластинами. — Ее Величество отдыхает. Если Великолепная Мурена услышит, то может вас проглотить, то есть съесть. Когда она в азарте, то всех ест.

— А вас не съела?

— У меня панцирь, — профырчала черепаха, продолжая ползти. — К тому же я не зеленая суповая! — черепаха гордо подняла длинную голову, заканчивающуюся хищным клювом. — Я — несъедобная! — помолчав, добавила: — Если хотите взглянуть на величественную царицу, я провожу. Только она терпеть не может осьминогов.

— А вдруг съест? — усомнился Оська. — Мне это ни к чему! И ему, наследнику короля, тоже.

— Наследнику? — черепаха перестала ползти, — Не Османа ли Великого сынок? То-то невоспитан.

— Османа Второго, — ответил за Османика Оська.