Помоги проекту - поделись книгой:
Повести об удачах великих неудачников
История страданий, смерти и бессмертия бакалавра Дени Папена
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Был конец августовского дня 1669 года. Солнце спешило к западу.
Истомленные зноем деревья университетского сада напрасно ожидали прохлады. Отягощенные сливами ветви клонились к земле, как бы прося избавить их от непосильного груза. Густая, высокая, давно не кошенная трава заполонила весь сад.
Тишину нарушало только хлопотливое щебетание воробьев, озабоченно перелетавших с дерева на дерево. Наконец воробьи как будто нашли то, что им было нужно. Стая опустилась на высокое развесистое дерево.
Из густой травы под деревом осторожно поднялся студент. Всмотревшись в листву, он размахнулся и бросил камень. Один воробей упал в траву, вся стая с гомоном улетела.
Студент поднял большого жирного воробья.
— Эх ты, бедняга, — сказал он, заботливо заворачивая его в тряпицу.
Но едва успел сунуть птицу в карман, как его схватили два здоровенных молодца. Это были садовые сторожа.
— Вы что, не знаете разве, что сбивать сливы воспрещается? — сказал один из сторожей.
— Придется вас доставить к господину инспектору, — добавил другой.
Студент стоял, ошеломленный неожиданным появлением сторожей. Он знал, что сопротивление бесполезно, и решил освободиться другим путем.
— Два су, — сказал он коротко.
— Маловато, господин Папен, — колеблясь, заметил сторож.
— Хорошо, по два су на брата…
— Это ближе к делу, давайте деньги.
— Да вытряхните сливы, что у вас в кармане, — добавил второй.
Сторожа очень удивились, когда из вывернутого кармана их пленника выпал только что убитый воробей.
— Вот чудак, — сказал второй, помоложе, глядя вслед удалявшемуся студенту. — Паштет он думал из него сделать, что ли? Небось таким завтраком сыт не будешь.
— Ничего ты не понимаешь, — ответил старший. — Среди господ студентов развелось немало чернокнижников. Они колдуют на внутренностях разных пичуг.
— С нами Иисус и дева Мария!
— А ты что думал? Они все такие. Раньше за это жгли на кострах, а теперь нет никакой острастки, вот они и развелись, чернокнижники.
Тем временем Папен успел припрятать своего воробья. Он и впрямь хотел вскрыть его, но не ради колдовства, а чтобы проверить только что прочитанное описание внутренних органов птицы.
Стараясь не попадаться на глаза надзирателям, Папен пробирался теперь темными и гулкими коридорами Анжерского университета.
Мертвая тишина царила в старинном здании. Редкие звуки проникали за каменную толщу стен. Было холодно и сыро. Свет едва пробивался сквозь мутные цветные стекла.
В университете заканчивались выпускные экзамены. Последние студенты защищали свои диссертации. Уже почти два месяца тянутся испытания, и молодые люди выступают перед советом профессоров. Их ответы должны доказать, что выпускники вполне постигли университетские науки.
На возвышении сидят профессора, похожие в своих черных мантиях на нахохлившихся воронов. Огромные парики на их головах, точно вековою пылью, покрыты толстым слоем пудры. Самому младшему из ученых мужей далеко за пятьдесят. Одни не в силах совладать со старческой сонливостью: они прикрыли руками глаза и мирно спят. Другие, приставив ладони к ушам, вслушиваются в речи студентов, произносимые на латинском языке…
Темы диссертаций давно известны профессорам. Из года в год они одни и те же. Они не зависят от специальности, избранной студентом. Большинство диссертаций состоит из тщательного исследования каких-либо тонкостей богословских текстов или трудов Аристотеля. Аристотелево учение о мире, несмотря на двухтысячелетнюю давность, почиталось здесь единственной основой истинной науки, и никому не разрешалось заглядывать за его границы, а тем более критиковать его.
Медикам приходилось изучать организм человека и вообще все естествознание не на основании практического исследования, а лишь по трудам этого древнегреческого мыслителя. Между тем суждения его часто были далеки от истины. Он, например, утверждал, что сердце является центром нервной деятельности организма, что печень — орган, питающий тело кровью, и немало других несуразных вещей. И Дени Папену — студенту медицинского факультета — пришлось в течение семи лет зубрить эти отжившие премудрости.
Дени не верил в университетскую науку. Он перестал интересоваться ею еще в первые годы ученья, но оставался в стенах университета, подчиняясь воле отца, пославшего его в Анжер для получения звания врача.
В тот день, когда начался наш рассказ, Дени успешно защитил свою выпускную диссертацию. Теперь ему предстояло вернуться в родное Блуа, показать отцу лекарский диплом и начать свою работу.
С ужасом думал Дени о предстоящей ему медицинской карьере. Он все настойчивее искал способов избавиться от нее, чтобы посвятить себя любимой физике. Но каждый раз, когда казалось, что выход найден, вспоминались слова отца, сказанные в напутствие перед отъездом Дени в Анжер.
Вот что говорил старый интендант:
— В свое время науки не доставили мне особенных хлопот, но вам придется поломать над ними голову. Настают новые времена. В Париже у меня не осталось влиятельных друзей, которым я мог бы вас поручить. Боюсь, что рекомендаций оставшихся знакомых недостаточно для того, чтобы проникнуть ко двору. Я не могу вам передать ни титула, ни наследственной военной славы. Советовал бы вам заняться науками. Они входят в моду. Короли любят делать вид, что покровительствуют наукам. А так как ни монархи, ни их приближенные ни аза не смыслят в том, что делают господа ученые, то им всегда можно всучить рукопись, которая ни гроша не стоит, но будет оплачена чистым золотом. Однако и здесь нужно сделать поправку: короли лишь тогда имеют возможность покровительствовать наукам, когда у них есть деньги, а это бывает не так уж часто. Поэтому из наук я предпочел бы наиболее верную — врачевание. Не потому, что человечество нуждается в услугах медика, — о нет! Но из всех ученых только врачи и астрологи могут достичь королевской спальни. А где, если не там, решаются судьбы Франции? Научившись владеть клизмой, вы станете нужным человеком, разбогатеете и, стало быть, сможете даже влиять на судьбы Франции! Разве не зависит судьба государства от состояния королевского желудка?
Теперь, уезжая из университета с лекарским дипломом в кармане, Дени вспомнил это отеческое наставление.
Из Блуа приехала большая отцовская карета, чтобы отвезти Дени домой. Когда захлопнулась ее дверца и со стуком поднялась подножка, Дени показалось, что за ним навсегда закрылась дверь в свободную жизнь. Неуклюжий экипаж, громыхая окованными колесами, покатил по улицам Анжера. Дени с жадностью смотрел в последний раз на дома и мрачные стены старинного собора.
Скоро стали видны только восемнадцать башен старинного замка, орлиным гнездом нависшего над острыми черепичными крышами города. Этот замок на вершине холма господствует над Анжером. Его башни видны издалека. Черными пальцами тянутся они к голубому небу, напоминая о недалеком прошлом, когда герцоги анжуйские[1] управляли отсюда принадлежавшей им провинцией.
Колеса зашуршали по песку. Между спицами забулькала вода. Карета переправилась через реку Отион.
Моста здесь не существовало. Весной, когда речушка разливалась, путники неделями жили в трактире, терпеливо ожидая, пока спадет вода.
Понукаемые кучером лошади вытянули тяжелый экипаж на высокий берег. Перед глазами молодого путешественника открылась широкая панорама Луары. Мощная река покойно катила свои воды, прорезающие обильным потоком всю Францию — от Лангедока до Бретани.
Дорога шла берегом Луары, еще сырым после недавнего дождя. Скоро широкие ободья колес были облеплены комьями жирной грязи. Взмыленные кони с натугой вытягивали колымагу из залитых водою выбоин.
Если бы осень уже вступила в свои права и начались обычные дожди, нечего было бы и думать добраться домой иначе, как верхом. Заботы королевского правительства не простирались так далеко, чтобы в стране строились дороги. Хорошо, если местные общины ставили кое-где шаткие мостики, чтобы сообщаться с соседними деревнями. Вообще же все сооружения на французских дорогах ограничивались дощатыми навесами у перекрестков для статуй святой девы. Грубо раскрашенные изображения божьей матери, по уверениям священников, сами заботились о безопасности путников, оберегали их от многочисленных разбойничьих шаек, хозяйничавших на дорогах.
Было уже темно, когда приехали в Тур. Как и приличествовало дворянину и сыну крупного чиновника, Дени остановился в лучшей гостинице. Но это не спасло его от мучений: блохи и жадные, изголодавшиеся клопы несметными полчищами набросились на постояльца. Дени не смог сомкнуть глаз и утром пустился в путь, предвкушая возможность выспаться хоть в карете.
Он сладко спал, забыв и все заботы, и предстоящее свидание с отцом, и проспал бы весь день, если бы его не начало особенно крепко потряхивать. Карета свернула с главной дороги и, съехав на узкий проселок, стала нырять по ухабам.
Дени открыл глаза и узнал родные места.
Дорога вилась по склонам пологих холмов, покрытых виноградниками. Вскоре карета загромыхала по высоким аркадам[2] длинного каменного моста. Этот старинный мост достался городу Блуа в наследство от далеких времен римского владычества. Но вот стук копыт прекратился, и экипаж покатил по немощеным пыльным уличкам Блуа. По сторонам замелькали знакомые лавчонки и мастерские ремесленников. Над их дверьми красовались ярко расписанные доски. Иным служили вывеской огромные башмаки, ботфорты и простые сабо[3] на длинных кронштейнах. Недаром город Блуа издавна славился как поставщик обуви всему Орлеаннэ.
Под крики мальчишек, цеплявшихся за подножки и норовивших прокатиться на задней оси, карета проследовала по городу. Через час она взбиралась на плоскогорье, откуда смотрели в долину высокие алеющие черепицей крыши Папеньонов — усадьбы королевского интенданта Папена.
Дени застал отца в постели. Молодой человек едва узнал его. Он помнил отца крепким, со щеками, багровыми от полнокровия. Теперь перед ним полулежал в подушках иссохший старик. Лицо его было похоже на выжатый лимон. Желтые складки кожи дрябло свисали на пуховый платок, укутывавший шею. Острые плечи, как концы вешалки, распирали ватный халат. Несмотря на чудесный августовский вечер, старый интендант был поверх халата укутан еще и теплым одеялом.
Утомленный болезнью, желчный старик раздраженно пробормотал:
— Мне нужен хороший врач! Ваш приезд был бы весьма своевременным, если бы в ваши расчеты не входило поскорее уморить меня, чтобы стать владельцем Папеньонов. Жаль, что вы не можете заменить этого старого осла, доктора Коканди, отравляющего меня своими отвратительными снадобьями. К счастью, я еще понимаю, что стакан вина полезнее его настоек, и уделяю им не слишком много внимания.
Дени с грустью и недоумением выслушивал колкости старика, поминутно прерываемые хриплым кашлем. Молодой врач оказался в затруднительном положении: ему не хотелось браться за ненавистное врачевание, но он видел, что не может оставить отца на произвол невежественного провинциального лекаря, потчевавшего старика какими-то знахарскими напитками. После некоторого колебания он заявил:
— Если бы вы, батюшка, согласились слушаться только меня и выполнять то, что я вам скажу, я готов был бы приняться за ваше лечение. Думаю, что через месяц вы снова надели бы мундир и как ни в чем не бывало отправились в должность.
Делая вид, что продолжает сердиться, старик не без гордости вглядывался в крупные, резкие черты лица сына. В крючковатом большом носу, в широко расставленных черных глазах, в тяжелом подбородке под прямыми мясистыми губами старый интендант узнавал самого себя в молодые годы.
И Дени приступил к лечению отца. В глубине души он рассчитывал задобрить старика и выпросить у него разрешение закончить на этом свою медицинскую деятельность.
Вынужденные каникулы Дени решил использовать для того, чтобы почитать на свободе и заняться любимыми науками. В Блуа оказалась неплохая библиотека. Оттуда Дени привез ворох книг по математике, физике и механике. Попалась ему и книга некоего Соломона де Ко. Автор описывал свои опыты с разными аппаратами и в том числе опыты подъема воды. Много было в этой книге уже известного Дени, но нашел он и кое-что новое: де Ко довольно подробно описывал способ поднимать воду при помощи пара.
Папен тщательно перерисовал чертеж из книги де Ко и после недолгого раздумья приказал оседлать коня. Через два часа он был уже в Блуа, где отыскал лучшего в городе медника Журо.
Три дня почти безвыходно провел Дени в мастерской Журо, помогая мастеру выполнить все, как было показано на чертеже. Усталый, но довольный, вернулся он в замок. Следом за ним Журо привез сияющий медью баллон.
Когда начинавший поправляться интендант, поддерживаемый слугами, впервые выбрался в сад и уселся в кресло, он увидел странное зрелище: молодой врач, перепачканный с ног до головы, ползал на коленях по земле, помогая Журо установить привезенный из города баллон. Медный резервуар был укреплен на прочной треноге, его наполнили водой и разложили под ним огонь. Дени открыл верхний кран и уселся рядом с отцом в ожидании действия огня. Никто, кроме него, не знал, что должно произойти. Интендант ворчал. Ему казалось, что сын занимается пустяками.
Прошел уже почти час, а действия огня не было заметно.
— Ваш нелепый котел, сударь, — брюзжал интендант, — так плохо устроен, что вода в нем даже не кипит. Кастрюли в моей кухне работают лучше.
Обиженный Дени подбросил в огонь охапку соломы. Столб яркого пламени охватил баллон. Из верхнего отверстия вертикальной трубки вместо ожидаемого зрителями пара показалась струйка воды. Вначале слабая, она делалась все сильней, а когда Дени снова подкинул соломы, забила фонтаном примерно на высоту десяти локтей.
Тут даже интендант не выдержал и пришел в восторг:
— Я слышал, что такими штуками забавляются короли, но не думал, что доживу до фонтана в собственном саду.
Вода била все выше и выше. Горячие брызги дождем сыпались на сбежавшихся со всего замка зрителей.. Пришлось отодвинуть подальше кресло интенданта. Но вдруг фонтан иссяк, и из трубки стал со свистом вырываться пар. Дени подскочил к костру и раскидал поленья. Он понял, что уровень воды упал ниже отверстия трубки.
Интендант покачал головой:
— Забавный фокус, сударь мой, но я не хотел бы, чтобы подобные пустяки отвлекали вас от настоящей науки.
Дени был доволен первым опытом. Он убедился, что сила пара действительно способна поднимать воду. Теперь его интересовал второй вопрос: на какую же высоту можно поднять воду по способу де Ко?
Всю ночь просидел Дени за выкладками, а наутро отправился к тому же Журо заказывать новый аппарат. Это был такой же баллон, но вертикальную трубку, из которой бьет вода, Дени попросил сделать длиннее. Какой именно длины должна быть трубка, он не мог установить, хотя и потерял много времени на расчеты. Оставалось испробовать трубки различной длины.
Зная об опытах итальянского ученого Торричелли, Дени понимал, что для того, чтобы пару, образующемуся над водой в баллоне, выдавить ее из резервуара, ему нужно преодолеть давление атмосферы плюс давление столба воды в вертикальной трубке. Какой же силой обладают пары воды? Какое давление они могут преодолеть? Какой столб воды они могут вытолкнуть из трубки?
Вечером при свете факелов был произведен опыт с новым баллоном. Снова собралась толпа зрителей. Дени самоуверенно заявил, что через более длинную трубку вода будет бить еще выше. Все с нетерпением ждали.
Дени подбрасывал в огонь охапки соломы, но, несмотря на все усилия, вода не поднималась выше, чем в первый раз. Таким образом, практический смысл прибора де Ко был, по мнению Дени, очень небольшим. Ведь для того чтобы его способом подать воду на значительную высоту, пришлось бы ставить цепочку таких аппаратов и последовательно перегонять воду из одного в другой. Папену показался неинтересным такой способ. Он засел за составление статьи с возражениями Соломону де Ко.
Дени, как ребенок, радовался тому, что выступит с критикой опубликованного труда. Он тихонько смеялся при мысли, что рассуждения ученого господина де Ко будут опровергнуты на основании опыта, произведенного им, Дени Папеном. Он так увлекся своей статьей, что прерывал работу, лишь для того чтобы поправить нагоревший фитиль на свече. Он совершенно забыл про поздний час и сон.
Замок спал. Почувствовав наконец утомление, Дени отложил перо и подошел к окну. Тени облаков прорезали полосы лунного света, и казалось, будто весь сад движется. Купы деревьев то светлели, точно поднимаясь на гребень огромной волны, то снова исчезали, окунаясь в черную глубину. Дени с интересом наблюдал эту смену света и теней, создававшую впечатление бурного движения. Вдруг в саду раздался оглушительный треск. Дени, вздрогнув, отпрянул от окна. В соседней комнате, где спал отец, послышался звон разбитого стекла, грохот и затем жалобные стоны.
Дени бросился к отцу.
Когда сбежавшиеся слуги высекли огонь, Дени увидел, что в комнате царит беспорядок: стекла в окне выбиты, переплет рамы сломан, спинка отцовской кровати разбита в щепы, а сам интендант, зеленый от испуга, лежит на полу.
Старик стонал и бранился:
— Так-то вы лечите вашего старого отца? Вы решили убить меня вашими адскими проделками!
В поисках снаряда, брошенного кем-то в окно и наделавшего столько бед, Дени обнаружил обрывок медного листа, врезавшегося в деревянную обшивку стены. Это был кусок от его баллона. Не понимая, что могло случиться, Дени побежал в сад. От его аппарата ничего не осталось. На месте очага зияла развороченная взрывом яма, и из земли торчали глубоко ушедшие в нее железные прутья треноги.
Из опроса слуг Дени выяснил, что сторож, которому было поручено прибрать все после неудачного вечернего опыта, не загасил костер, как ему было велено. Между тем по окончании опыта Дени собственноручно закрыл верхний кран баллона. Оставалось предположить, что лишенный выхода пар, продолжая нагреваться, накопил столько силы, что ее хватило на то, чтобы разорвать крепкий медный баллон. Это предположение было наиболее реальным, и все же происшедшее показалось Дени загадочным. Откуда взялась у пара способность произвести такие разрушения?
Дени вспомнил, что читал где-то о работах английского маркиза Ворчестера по исследованию силы пара. Он отыскал среди своих книг сочинения маркиза и вскоре нашел страницы, где автор описывал, как, будучи заключен в лондонской тюрьме, он должен был сам себе готовить пищу. Чтобы хорошенько проварить жесткую говядину, Ворчестер плотно закрывал котел и даже прижимал крышку кирпичом. И вот однажды, по словам маркиза, он вдруг увидел, что крышка с силой подскочила и исчезла в трубе камина. Правдивость этого заявления остается на совести почтенного маркиза — не оно интересовало Дени. Ему было важно, что для объяснения этого случая Ворчестер по выходе из тюрьмы предпринял ряд опытов, в том числе и такой: взяв старую бронзовую пушку, на которой была небольшая трещина, Ворчестер наполнил ее ствол водой и накрепко забил дуло металлической пробкой. Разложив под пушкой огонь, маркиз стал ее нагревать.
Час шел за часом, а никаких результатов нагревания не было заметно. К счастью, у маркиза хватило терпения. На двадцать третьем часе нагревания последовал сильный взрыв: пушку разорвало паром. Его давление оказалось достаточным для преодоления прочности толстых бронзовых стенок орудия.
Теперь все стало понятно Дени. Он с полным доверием отнесся к тому, что писал Ворчестер дальше, — будто один сосуд воды, превращенный в пар, способен поднять сорок таких же сосудов холодной воды.
Дени долго сидел над толстым томом сочинений Ворчестера. Он не заметил, как настал день, не слышал, как на церкви святого Николая прозвонил большой колокол.
Усадьба проснулась. В дверь его комнаты постучали. Слуга сообщил, что господин интендант ожидает молодого барина к завтраку. Дени стряхнул с себя оцепенение и нехотя пошел на зов.
Отец сидел за столом мрачный и сосредоточенный. Он делал вид, будто не замечает сына. Дени напряженно ждал объяснения. Он чувствовал в воздухе грозу.
— Как вы чувствуете себя, батюшка? — не без страха спросил он.
Интендант только и ждал предлога, чтобы заговорить:
— Вас интересует мое здоровье? Скажите пожалуйста, заботливость! А не вам ли я обязан тем, что этой ночью едва не ворвался в царство небесное с треском и грохотом, как самый последний скандалист? Заставить доброго христианина отправиться в последнее путешествие без покаяния, без мира в душе — неплохая услуга со стороны сына! Но с меня довольно ваших дурацких фокусов! Мое последнее и решительное слово — два дня на сборы. Вы отправляетесь в Париж и в качестве врача явитесь к людям, которым я вас рекомендую. А в тот день, когда до меня дойдет слух о том, что вы снова занялись вашими глупостями, я лишу вас наследства. Так и знайте. Это все, что я хотел вам сказать. Прощайте…
Все попытки Папена упросить старика отменить это решение были напрасны. Отец твердо стоял на своем. На рассвете третьего дня одна вьючная лошадь со скромным багажом и двое слуг верхами дожидались у крыльца замка. Молодому лекарю ничего не оставалось, как вскочить в седло и проститься с родным домом. Два пистолета и длинная шпага — подарок отца — составляли вооружение Дени. В своем кожаном колете и высоких ботфортах он имел достаточно воинственный вид. Слуги тоже не были безоружны: в руках одного был тяжелый старый мушкет, за спиной другого болталось копье.
Оружие было нелишним. Дороги на Париж кишели разбойниками. Чаще всего это были крестьяне, выгнанные нуждой из своих деревень. Земля уже не могла их прокормить. Урожая едва хватало на то, чтобы оплатить аренду помещикам и королевские подати. Особенно туго приходилось гугенотам[4]. Чтобы досадить им, правительство посылало на постой в протестантские города и деревни войска. Фуражиры[5] конных полков попутно с сеновалами опустошали сараи и кладовые. Господа офицеры не пропускали ни свиньи, ни теленка. На крестьянских дворах редко можно было увидеть курицу. Все было съедено воинами его величества.
Бедные поселяне теряли от солдатских постоев все, что не успевали захватить помещики и королевские сборщики податей. Это заставляло крестьян бросать поля. Они собирались шайками и под предводительством дезертиров из армии грабили проезжих и прохожих.
Поэтому езда по дорогам, не безопасная и днем, ночью делалась невозможной без вооруженного конвоя.
Обо всем этом Дени знал мало, и его очень удивил опустошенный вид орлеанской провинции. Если бы не мольбы слуг, боявшихся с наступлением темноты высунуть нос на улицу, и не жалость к утомленным лошадям, Папен не останавливался бы даже на ночь. Ему были противны грязные харчевни и постоялые дворы с постелями, кишащими насекомыми.
Поделиться книгой: