Помоги проекту - поделись книгой:
— Я бы расплакался, если бы не знал, что ты врешь.
— Встреться с ним. Если ты отошьешь его, все в порядке. Но я разрекламировал тебя просто потрясающе. Там была его дочка, та с “Фейсл Вегой”, и ты бы только видел, как заблестели ее глаза, когда я рисовал твой портрет. Хотя, должен признаться, я полагал, что ты находиться в лучшей форме. И тем не менее...
— Спасибо за виски. — Я потянулся к двери.
— Ты уходишь?
— Да, пообедать. Мне было дано указание не забывать об этом.
— Ты меня разочаровываешь.
— Временами я сам себя разочаровываю. Но мне нужен отдых. Иногда человек просто должен куда-нибудь уехать.
— Зачем?
— Я пришлю тебе открытку и все объясню.
Я вышел.
Такие вот дела. Человеку всегда следует знать, что он хочет делать и, по возможности, почему он хочет делать это. А что я не хотел делать, так это искать украденную машину. Пусть О'Дауда покупает себе другую. А если к украденной машине прилагалось еще что-то, пускай это беспокоит кого-нибудь другого. Для этого существует Скотланд-Ярд, Интерпол и им подобные. Да, одиннадцать месяцев в году я работаю, если есть работа, но приходит сентябрь, сезон туманов и спелых и сочных плодов, и я беру отпуск.
Но не в этот сентябрь.
В четыре часа того же дня я сидел в “Роллс Ройсе”, скользящем, как горячий нож по маслу, по автостраде А21 в направлении Суссекса.
Объяснение было очень простым и очень человеческим. У Херрика, конечно, были строки на этот случай, не только потому что он угадал ее имя, а потому что он, как и я, был девонширцем, а девонширцы, в противоположность школе мыслителей “от сохи”, — большие романтики, особенно когда дело касается шелеста шелков идущей женщины, приятного и мягкого строения ее одежд... и в завершении очень сильная строчка: “...О, как этот блеск пленит меня!” Он пленил меня ровно в двадцать секунд.
Без двух минут три я сидел, закинув ноги на стол, и читал августовский номер “Криминалиста” — почему-то издательство “Форензик” всегда присылало мне бесплатные номера. Я уже полностью погрузился в редакторскую статью, посвященную особенностям пыли, когда уставшим горном загудела внутренняя связь и Уилкинз сказала:
— За вами пришла машина мистера Кэвана О'Дауды.
— Отошли ее обратно. — Я отключился.
Анализ обычной домашней пыли, читал я, выявляет наличие в ней целого ряда таких веществ, как окись кремния, оксиды алюминия и железа, окись магния, известь, оксид титана, щелочи...
Снова раздался гудок.
Уилкинз сказала:
— Шофер мистера О'Дауды хотел бы поговорить с вами.
— Скажи шоферу мистера О'Дауды, — сказал я, — что я не договаривался о поездке к его хозяину. Скажи ему, если его интересуют личные подробности, что мне не нужна работа. Мне нужен отдых. Скажи ему...
Уилкинз отключилась, без сомнения, испугавшись, что последуют более яркие выражения.
Через три секунды дверь в мою комнату открылась. Я поднял голову, и это, конечно, было смертельно. Удар был нанесен прямо промеж глаз.
Секунду-другую она молча смотрела на меня, пока я моргал, пытаясь отделаться от блеска в глазах. Затем она закрыла дверь и медленно прошла к столу. Ее одежда по-настоящему струилась, даже с присутствовавшим в ней очень приятным моментом маленького беспорядка. Это даже скорее был только намек на него. На ней было серое шелковое платье с крошечными золотыми и серебряными прожилками, на которых при каждом ее движении изгибались и вытягивались лучи света. Если вы можете представить платье, сшитое из воды с играющими на ней золотыми и серебряными солнечными зайчиками, то мне не нужно больше ничего говорить. В самом низу выреза на груди был маленький изящный бантик, похожий на готовую вспорхнуть бабочку.
Она сказала:
— Что все это значит? Я проделала такой путь до Лондона специально за вами.
Сделав усилие, я произнес:
— Если вы — шофер мистера О'Дауды, то на вас прекрасная униформа.
— Не будьте болваном. Я — его дочь Джулия.
Я встал. Я не стал бы этого делать перед шофером, но дочь миллионера — совсем другое дело. И даже если бы она не была дочерью миллионера, я бы все равно сделал это. Ей было немногим за двадцать, у нее были черные как воронье крыло волосы и ярко-вишневые губы. Ее лицо покрывал приятный загар, ее темные глаза смотрели вызывающе независимо, а приятно подчеркнутый подбородок предполагал наличие в ее характере такой черты, как упрямство. Ее лицо было красивым, немножко цыганским, но исполненным самоуверенного великолепия.
Она была выше меня, но меня это не беспокоило. Хорошая вещь в любом виде хороша. Я продолжал стоять, дрожа как пойнтер, ожидающий команды к началу охоты.
Она сказала:
— Красивое платье, не правда ли? Жак Фат.
— Не могу оторвать от него глаз, — сказал я. — Я — Рекс Карвер.
В ответ на мой упорно продолжающийся идиотизм она слегка подняла глаза и сказала:
— Я знаю. Но вы не совсем соответствуете тому описанию, которое дал Миггз. Кое-где смазаны грани.
— Осенью, — сказал я, — я всегда начинаю немного распадаться. Мой лучший месяц — май.
Она посмотрела на свои часы — я заметил мягкое поблескивание бриллиантовой оправы — и заявила:
— Я не могу ждать, да и мой отец тоже. Вы едете или нет?
— Я предполагал, — промямлил я, — поехать отдыхать.
— Вы выглядите так, — сказала она, — что вам, возможно, и нужен отдых. Я скажу отцу, что вы не можете ничем помочь. — Она повернулась к двери.
Я пересек комнату и взял свою дорожную сумку.
— Вы явно пытаетесь меня обидеть, — сказал я. — Но мне все равно. С вами я поеду куда угодно. — Я широко улыбнулся ей. Это стоило определенных усилий, но я подумал, что дело того стоит. — Джулия О'Дауда. Замечательное имя. Дикая ирландка с развевающимися под свистящими порывами ветра волосами и...
Она пошла к двери, говоря:
— Я — его падчерица. Меня зовут Джулия Юнге-Браун. И в машине вы сядете на заднее сидение. Я не люблю, чтобы на моем колене лежала чья-то рука, когда я веду машину. Хорошо?
— Хорошо, — сказал я.
Я покорно последовал за ней к выходу. Уилкинз посмотрела на меня с деревянным выражением лица.
Я сказал:
— Следующий раз, когда ты будешь использовать слово “шофер” в телефонном разговоре, называй пол. Меня уводят в рабство.
Джулия, идущая впереди, засмеялась. Это был замечательный звук, словно быстрый ручеек пробежал по камням.
Уилкинз сказала:
— Я позвоню миссис Мелд и скажу, что вы не вернетесь сегодня.
Это была не “Фейсл Вега”, а большой черный “Роллс”, немного походивший на катафалк и такой же тихий и спокойный на заднем сиденье как траурный зал. Рядом со мной, зажатая в серебряном кронштейне, находилась труба, ведущая в водительский отсек.
Когда мы проезжали по Вестминстер Бридж, я посвистел в трубу и сказал: — А что случилось с настоящим шофером?
Приставив к трубе ухо, я получил ответ:
— С Тишем? Он на рыбалке с моим отцом. Отчимом.
— Что там с этой украденной машиной? — спросил я.
— Что-то связанное с Зелией. У нее всегда что-то случается.
— Зелия?
— Моя сестра. Вам все расскажут.
— Куда мы едем?
— В Суссекс. Рядом с Седлзкомбом. Вы как раз успеваете к вечерней зорьке.
— Вечерней что?
Она проскочила между автобусом и бензовозом и затем сказала:
— Перестаньте разговаривать. Там на полочке перед вами есть журналы.
Я поковырялся немного и опустил полочку. Там были последние номера “Вог”, “Филда”, “Иллюстрейтид Лондон Ньюс”, “Плейбоя” и “Ривалля”. А также наполовину опустошенная коробка с сигарами “Боливар Пети Коронас”. Я закурил сигару и откинулся на сиденье с “Плейбоем”.
Когда мы выехали из города, она погнала машину так, словно жалела, что бог не дал ей крылья, и втайне надеялась, что если она поедет достаточно быстро, то машина, возможно, и взлетит. Любой, ехавший в машине, может быть, и не услышал бы тиканья часов в тишине, но он бы точно услышал, как мое сердце бьется о мое нёбо. Я начал сожалеть о своем поспешном решении. Симпатичная цыганка заходит в твою контору в платье от Фата, которое стоит почти столько же, сколько выкуренные тобою за год сигареты, вызывающе смотрит на тебя и вот ты, отбросив все благие намерения, снова за работой, вместо того чтобы отдыхать.
Я не пытался следить, куда мы едем. Но вся дорога заняла часа полтора. Наконец, мы свернули с шоссе, проехали через главные ворота парка, столбы которых были украшены каменными гончими псами, каждый из которых держал щит. Я не смог разобрать девиз на щитах, потому что мы ехали слишком быстро. Затем мы проехали около километра по парку. Впереди я увидел массив загородного особняка, но не успел хорошенько рассмотреть его, так как мы свернули с главной парковой дороги и поехали по боковой, между буками и елями, под которыми росли грязные, неприятно влажные на вид рододендроны.
Мы миновали деревья и боковая дорога закончилась большим круглым пространством для удобства разворота машин, за которым возвышался поросший травой вал.
Джулия развернула машину и остановилась. Пока я вылезал и подходил к ее двери, она продолжала сидеть на месте.
— Бодрящая поездка, — сказал я. — Тоник для нервной системы. Когда вы будете ставить ее в конюшню, хорошенько пройдитесь по ней щеткой и дайте ей горсть овса. Но не давайте ей пить какое-то время. Как-нибудь вы можете вывезти меня на “Фейсл Веге” и мы действительно хорошо проведем время.
Она задумчиво посмотрела на меня сверху вниз, а потом снизу вверх, словно я был предметом антикварной мебели, высоким комодом на ножках или чем-нибудь подобным, который, как она считала, может ей подойти, и затем сказала:
— В вас есть что-то. Совсем немного, и я боюсь, вы слишком много ставите на это что-то.
— Просто давно не было практики. Все, что мне нужно, — это несколько дней на свежем воздухе. Так где папа?
— Папа — это тот человек, с которым вам нужно быть чертовски любезным.
Я вдруг понял, что сорвало меня с уютного конторского кресла. Она была человеком, с которым можно обходиться и так, и так. Обойдись с ней неправильно, погладь ее против шерсти и перед тобой будет если не враг на всю жизнь (всегда надеешься на лучшее), то человек, который вычеркнул тебя из своей памяти. Но поведи себя с ней правильно, прикоснись к ней умелой, искусной рукой мастера, и тебя ждет усыпанный звездами карнавал. Но на это нечего было надеяться, пока не достигнешь пика своей формы.
Я подмигнул ей.
— Я уже имел дело с миллионерами. С ними легко, когда даешь им знать, что ищешь именно их деньги. Так где он?
— Наверху. Позвоните ему. Можете оставить свою сумку. Я отвезу ее в дом.
Она завела мотор.
Прежде чем машина тронулась, я спросил:
— А за что вы не любите своего неродного папу?
И тут я впервые получил, прямо и сполна: холодный взгляд темных глаз, явившийся следствием удивления, которое ей не удалось полностью скрыть.
Она нажала на педаль газа и “Роллс” стал удаляться от меня вдоль буковой аллеи.
Я закурил и поднялся по каменным ступеням на вал. Вал оказался дамбой, поросшей травой с одной стороны и облицованной бетонными плитами с другой. По ее верху шла коротко подстриженная дорожка. За дамбой простиралось искусственное озеро площадью примерно акров в тридцать. Вокруг озера росли сосны, а его дальний берег подпирал холм, усыпанный большими дубами. На этом дальнем берегу, у левого края дамбы располагались эллинг и пирс, который метров на двадцать врезался в озеро. В центре озера я увидел лодку, в которой находились два человека.
Я пошел по дамбе к пирсу. Пара голубей пронеслась над соснами, откуда-то из-за буков донесся голос фазана, утиный выводок поднялся с прибрежной отмели у дальнего конца озера. Место было красивым и, судя по дамбе, эллингу и пирсу, все это было сооружено недавно. О'Дауде это, должно быть, влетело в копеечку. Замечательно, подумал я, когда ты не можешь поехать на рыбалку в Ирландию или Шотландию, ты организуешь ее прямо рядом с домом.
Я прошел мимо эллинга на пирс. У пирса был пришвартован фиберглассовый катер с подвесным мотором. На конце пирса находился вертикальный деревянный шест, похожий на маленькую виселицу, на котором висел большой медный колокол. Я пару раз качнул его язык и по озеру прокатился звон. Я сел на край пирса, свесил ноги и стал ждать, пока подойдет лодка.
Двое в лодке не обратили на меня никакого внимания, хотя они, наверняка, слышали звон. Я продолжал сидеть, докуривая сигарету. Они слышали, они подгребут, когда будут готовы. Одну вещь невозможно сделать — поторопить миллионера. Если я возьму работу, решил я, я накину пять процентов за ожидание. Ондатра лениво выплыла из-под пирса и направилась к клумбам ирисов на берегу. Неподалеку от дамбы ласточка спикировала к воде и оставила на ней круг, напоминающий те, которые производит поднимающаяся к поверхности форель. Метрах в тридцати над соснами не спеша пролетела цапля с вытянутыми назад ногами — настоящая старая птичья аристократка. День был замечательный: солнце, облака, легкий ветерок, оставляющий на воде небольшую рябь. На озере один из рыбаков сделал пробный заброс, и солнце заиграло на мокрой лесе. Ожидание не тяготило меня, оно отвечало моему настроению. Я был почти в полном согласии с миром.
В следующее мгновение я чуть было не лишился всего этого.
Две вещи случились, как мне показалось, совершенно одновременно. Винтовочный выстрел и удар пули, вошедшей в колокольный шест сантиметрах в семи над моей головой. Отколовшаяся от шеста щепка пролетела мимо меня и стала опускаться на воду. Она еще не коснулась поверхности воды, а я уже бежал к эллингу — ближайшему укрытию.
Глава вторая
“Ночь, яркий факел и открыта
окошка створка для тепла любви”
Прежде, чем я добежал до эллинга, неизвестный стрелок предпринял вторую попытку. Пуля прожужжала над головой, слишком близко, чтобы испытывать комфорт. Злой, испуганный и запыхавшийся, я укрылся за эллингом.
Я посмотрел на озеро. Те двое продолжали ловить, даже не взглянув в моем направлении. Из всех людей только рыбаки могут так увлеченно заниматься своим делом. Я высунулся из-за эллинга и осмотрел ближайший ряд сосен. К моему удивлению из-за деревьев показался человек в джинсах и куртке и побежал вдоль них. В руках у него была винтовка.
Я дал ему пробежать метров пятьдесят и последовал за ним, петляя вдоль внешнего ряда сосен, чтобы как можно меньше находиться на открытом пространстве. Местность стала плавно повышаться, сосны кончились и сразу за ними была калитка, сделанная из пяти прутиков.
Человек с винтовкой перемахнул через нее и остановился, чтобы что-то поднять из травы по ту сторону изгороди. Это был мотороллер. Он закинул винтовку за спину. Увидев это, я спуртовал. Я уловил движение его ноги, нажимавшей на стартер. Я был у калитки, когда он быстро отъезжал по ухабистой дорожке. Я перегнулся через калитку и наблюдал его отъезд, стараясь отложить в памяти номер мотороллера ГН 4839. Отъехав метров двадцать, он обернулся через плечо и посмотрел на меня. Я помахал ему и мерзавец помахал мне в ответ. Его лицо было черным как уголь.
Я медленно пошел назад к пирсу, размышляя, что я такого сделал, чтобы вызвать подобное к себе отношение. Насколько мне было известно, ничего. Когда я дошел до края пирса, лодка уже подходила к нему.
На веслах сидел маленький, похожий на мальчишку человек с лицом, напоминающим выжатый лимон. На шее у него висел полевой бинокль. Это, догадался я, был Тиш, шофер. Он был в рубашке и брюках, в углу его рта была зажата большая сигара, а на голове нахлобучена старая матерчатая шляпа, утыканная искусственными мушками. На корме, в удобном крестообразном сооружении сидел Кэван О'Дауда.
Пока лодка проходила последние пятнадцать метров, я успел хорошенько рассмотреть его. Ростом он был, решил я, где-то метр девяносто пять и одному человеку вряд ли бы удалось обхватить его. Да, забраться в спальный мешок было бы для него проблемой. Когда его создавали, вокруг, должно быть, валялось много ненужного материала, от которого они решили отделаться. Я определил, что ему где-то около шестидесяти. На нем был светло-голубой маскировочный костюм и резиновые сапоги. Его голова имела форму тыквы и, если бы проводился конкурс на самую большую голову, он бы, наверняка, получил приз. Как я смог заметить, у него практически не было шеи, а волосы были так коротко подстрижены, что напоминали налет рыжей пыли. Он был в темных очках, а в углу его рта была сигара. У него были огромные, покрытые золотисто-коричневым пухом руки, но, как я убедился позднее, когда он начал ловить, это были хорошие руки, умелые и чувствительные.
Поделиться книгой: