«Ласточки» над фронтом

Время стирает грани лет, и сейчас трудно отделить услышанное от Марины Михайловны Расковой при наших встречах от того, что я знала о ней из книг и прессы. Впрочем, тогда, наверное, не было ни одной девушки в нашей стране, которая не читала с волнением ее записок, не следила за ее крылатыми путями. Но и эти перелеты не были главными. Главное событие в ее жизни было все-таки впереди.

…Уже поздний вечер. Я возвращаюсь с полетов усталая и голодная — за день не выдалось ни одной свободной минуты. Но все отступает, исчезает куда-то, становится не таким важным и даже не второстепенным, как только я раскрываю эту, уже потрепанную, успевшую побывать во многих руках книгу «Записки штурмана».

«3 октября. Проснувшись утром, обдумываю: стоит ли ждать помощи с самолета на этой мари или продолжать двигаться вперед? Шоколада осталось мало, на болоте запаса пищи не пополнишь, а ведь вчерашний самолет ничем не показал, что он меня заметил. Может быть, летчик видел только дым, а меня ему не удалось различить. Нет, правильнее будет двигаться к снежной горе. Время осеннее, погода вот-вот начнет портиться, пойдут ливни. Что я тогда стану делать одна на болоте?

Выхожу к знакомой гряде сопок: вблизи нее я приземлилась с парашютом. Вдруг вижу в воздухе два самолета. Они летают в разных направлениях, явно разыскивая что-то внизу…»

«Из мари я вышла западнее бурелома, по которому путешествовала уже однажды. Попала как раз на то место, откуда несколько дней назад до меня доносился рев медведей. В том, что именно здесь водятся медведи, я не сомневаюсь: все стволы деревьев в этом месте свежеоглоданы. Вскоре довольно отчетливо, хотя и далеко, послышался рев. Прошла немного по лесу, рев стал слышнее. К реву прибавился треск разламываемых ветвей.

Устала. Неожиданно попадается целый куст рябины. Набираю рябины, сколько могу: в платок, в карманы. Наедаюсь вдосталь. Рябина замечательно освежает. Хорошее место. Решаю здесь же заночевать. Но надо хоть что-нибудь предпринять против мишек. Заснешь, а он, огромный и черный, подойдет и полюбопытствует, что за личность забралась в его владения…»

…Я помню то утро. До сегодняшнего дня помню так, будто утро это было вчера. 24 сентября, 8 часов. Торжественный голос диктора: «Сегодня экипаж в составе трех летчиц Гризодубовой, Осипенко и Расковой на самолете „Родина“ начал беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток…»

Да, это был главный перелет, на весь мир прославивший Марину Раскову и ее подруг!

Они должны были побить международный женский рекорд дальности беспосадочного полета по прямой, показать всему миру, что советская авиация обладает не одним типом самолетов, позволяющим совершать беспосадочные перелеты, доказать на деле, что не только летчики, но и летчицы нашей Родины способны осваивать рекордные трассы. И они побили этот рекорд.

Весь полет проходил в трудных метеорологических условиях, уже через 50 километров от Москвы облака закрыли землю, и Марине Расковой пришлось ориентироваться только по приборам, прокладывать курс вслепую, за облаками. В то время приборы были не столь совершенны, как нынешние. И такая задача по плечу не всякому штурману.

Когда прошли Иртыш, была уже ночь. Марина ориентировалась по звездам. Из-за плохой погоды лететь пришлось за облаками на большой высоте. 7500 метров! Дышать трудно: недостает кислорода. Марина надела кислородную маску. Температура минус 34. Самолет покрывается пленкой льда. Сквозь заиндевевшие стекла штурманской кабины ничего не видно. И тут вдруг наступает тишина в эфире. Вышла из строя радиостанция! Связь с Москвой прерывается. Теперь вся надежда штурмана только на приборы и точный расчет времени! К счастью, облака поредели, и Раскова определила местонахождение. Вскоре показался Амур. Недалеко конечный путь маршрута. Но радоваться рано: на приборной доске загорелась красная лампочка — горючего осталось всего на несколько минут полета. А подходящей площадки, гарантирующей безопасную посадку, нет. Кругом тайга и болота. Марина впереди, в штурманской кабине. В случае неудачной посадки ей грозила верная гибель. Командир корабля Валентина Гризодубова отдала приказ: Марине прыгать! Раздумывать некогда. Марина схватила нож, ощупала пистолет на боку, сунула в карман комбинезона компас, две плитки шоколада, прыгнула, привычно дернула кольцо парашюта. Сильный рывок. Парашют раскрылся, и порывистый ветер стал сносить Марину в сторону от намеченной площадки для приземления.

В. Гризодубова и П. Осипенко благополучно совершили посадку на болотистую местность вблизи поселка Керби.

Девять дней находились в тайге советские отважные летчицы. Гризодубова и Осипенко, уверенные в том, что их не оставят в беде, что скоро придут на помощь, решили не отходить от самолета. Марина оказалась в безлюдной тайге одна, без всяких запасов продовольствия. Но она не теряла мужества, веры в близкую помощь.

С 25 сентября по 5 октября без дорог и троп и почти без пищи (аварийный запас остался на борту самолета) шла Марина Раскова безлюдной тайгой. Мужество и штурманское мастерство вывели ее точно к месту приземления «Родины».

Летчицы выполнили задание партии и правительства. Выполнили, несмотря на тяжелейшие метеорологические условия, которые сопровождали «Родину» на протяжении всего полета. Прекрасные качества самолета, умение и опыт экипажа позволили Гризодубовой, Осипенко и Расковой установить международный рекорд дальности полета, пролетев расстояние по маршруту 6450 километров, а по прямой около 6 тысяч километров за 26 часов 29 минут.

Вся наша страна восхищалась отвагой, хладнокровием и высоким летным мастерством, которые проявили верные дочери нашей Родины в труднейших условиях. Славные героини всему миру доказали, на какие подвиги способны женщины страны социализма. Забегая вперед, надо сказать, что их рекорд более 28 лет значился в таблице международных авиационных рекордов.

За этот перелет Валентине Гризодубовой, Полине Осипенко, Марине Расковой, первым женщинам в нашей стране, было присвоено звание Героя Советского Союза.

«Способна ли я хоть на что-нибудь подобное? — с тревогой размышляла я. — Ведь так еще мало знаю и умею!»

Марина Раскова не искала славы в этих перелетах. И ее, и подруг вело одно стремление: подготовиться к будущим испытаниям, помочь укрепить оборону страны.

В своих записках Раскова писала: «Советская авиация создана и существует для охраны мира. Народ нашей великой Родины прекрасно понимает, что каждая победа советской авиации является лишним звеном в цепи, укрепляющей мощь и обороноспособность нашего социалистического Отечества».

Кажется, все это — кадры из давным-давно прошедшего фильма. Солнечный осенний день. Вся Москва вышла на Комсомольскую площадь встречать летчиц-героинь, которые ехали с Дальнего Востока в специальном поезде.

Я стояла в толпе, приподнималась на цыпочках, старалась рассмотреть их лица. Сколько народу кругом! Так встречали челюскинцев, папанинцев, экипажи Чкалова и Громова. И вот теперь встречают летчиц.

Раскова смеялась. Сотни рук с цветами тянулись к ней, и не было, кажется, ни конца, ни края народному торжеству…

Но пришел грозный 1941 год. Сломалась, ушла в далекое далеко мирная жизнь. Началась война. Расковой, слушательнице Военной академии имени Фрунзе, было 29 лет… Мама Анна Спиридоновна и дочь Танюша эвакуировались на Волгу, в далекий поселок Васильсурск. Брат Роман с первых дней был в действующей армии. А Марина Михайловна осталась в Москве.

Фашистские самолеты каждую ночь прорывались к столице. Когда налеты заставали летчицу дома, она спешила в штаб противовоздушной обороны. Не раз тушила пожары, оказывала первую помощь пострадавшим. А после отбоя шла домой, садилась за письменный стол и готовилась к занятиям в академии.

8 сентября она выступала на женском антифашистском митинге:

— Дорогие сестры! Неизмерима наша ненависть к врагу. Непоколебима наша воля к победе. Неисчерпаемы наши силы, которые мы целиком отдаем Родине для борьбы с врагом!.. Советская женщина — это сотни тысяч высококвалифицированных мастеров на гигантских заводах, где тысячами рождаются наши боевые самолеты, танки, пушки и пулеметы. Советская женщина это сотни тысяч автомобилисток, трактористок и летчиц, готовых в любую минуту сесть на боевые машины и ринуться в бой…

Притихший зал жадно ловил ее слова, а наутро речь передали по радио и напечатали в газетах.

Но она чувствовала себя не у дел: разве можно спокойно жить, когда родная земля истекает кровью?

Марина писала рапорты об отправке на фронт. Ей приказывали ждать. Чего ждать? К тому же она знала, что на столы военкоматов ложатся тысячи заявлений девушек с просьбой направить в войска. Среди них с пометками: «Летчица Осоавиахима», «Работаю в Гражданском воздушном флоте…»

Марина Раскова пошла в ЦК партии.

— Нужно создавать женские авиационные части.

— Женские?

— Да, женские!.. По-моему, уже доказано, что женщины летают не хуже мужчин.

— Что же, подумаем над вашим предложением.

Подумали. И в сентябре состоялось долгожданное решение: сформировать женские авиационные части из женщин — пилотов ГВФ и летчиц-спортсменок… Поручить М. Расковой…

Дальше она уже не читала, бросилась к телефону. Нельзя терять ни минуты. Вместе со своими помощниками — неоднократной мировой рекордсменкой Верой Ломако, известными летчицами сестрами Тамарой и Милицей Казариновыми, политработниками Евдокией Рачкевич и Линой Елисеевой — Раскова составляла списки летчиц, разыскивая их повсюду: в Гражданском воздушном флоте, в аэроклубах, в авиационной промышленности.

Сотни женщин откликнулись на ее призыв. Имя Расковой было овеяно легендами. Кто из девушек не мечтал в это трудное для страны время находиться рядом с ней? Среди них была и я.

Марина Михайловна Раскова и опытный, отличный летчик Евдокия Давыдовна Бершанская, наш будущий командир полка, встретились на Волге.

Приглядывались друг к другу недолго. Сразу перешли на «ты».

— Знаешь, Дуся, — сказала Раскова, — жизнь опрокидывает наши планы. Вначале я думала создать один женский авиационный полк. Но уже прибыло столько людей, что можно укомплектовать три. И каждый день приезжают и приезжают…

— Что же, этому только радоваться надо!

— А я и радуюсь.

И добавила официальным тоном:

— Вы, товарищ Бершанская, назначаетесь штурманом соединения. Этим круг ваших обязанностей не ограничивается. Будете руководить всеми ночными полетами…

— Есть, товарищ командир!

Так началась наша работа. Упорная, ожесточенная, с бессонными ночами.

Бершанская, кажется, вообще не уходила с аэродрома. Днем на учебных самолетах обучала девушек-летчиц слепым полетам по приборам на аэродроме. Ночью проводила практические занятия в полете.

Однажды, вернувшись из Москвы, Раскова срочно вызвала Бершанскую.

— Вы назначены командиром полка.

Раскова пожала Евдокии Давыдовне руку. Бершанская оторопела.

— Какого полка?

— Ночного. Легкобомбардировочного.

— Я думала, вы мне серьезное дело предложите… А что можно сделать на этих учебных тихоходах У-2?

— Многое можно сделать, дорогая Евдокия Давыдовна. Очень многое. Наши «уточки» могут незаметно, с выключенным мотором, ночью появиться над важнейшими военными объектами врага. И пройдут они там, где не пробиться бомбардировщику!

Бершанская задумалась.

— Может быть, вы и правы…

В мае сорок второго Бершанская доложила:

— Полк к боевым действиям готов!

Да, мы были готовы, но мечтала-то я стать истребителем.

В день моего приезда я шла по коридору школы, раздумывая, кому бы доложить о прибытии. И вдруг:

— Вы уже тут? Здравствуйте, истребитель!

Я обернулась. Да это она — то же милое лицо, те же чуть грустные глаза и добрая улыбка. Неужели запомнила, узнала? Вот радость!

— Марина Михайловна! То есть товарищ командир! — тут же поправилась я. — Летчик-инструктор Чечнева прибыла в ваше распоряжение.

— А вы повзрослели. Это хорошо. Ну пошли ко мне, — сказала Марина Михайловна, распахивая дверь кабинета. — Как летается? Значит, будем воевать вместе?

Узнав, что я летаю ночью, Марина Михайловна удивленно вскинула брови:

— Даже так? Чудесно! Такие летчики нам очень нужны!

— Для ПВО?

— Не только для ПВО, — Раскова помолчала. — Хотите летать на ночных бомбардировщиках ближнего действия?

Я не сразу поняла ее.

— Разве такие имеются?

— Конечно. И вы их отлично знаете, только не догадываетесь. Это У-2.

У меня вытянулось лицо.

— Ну вот, сразу и разочарование. И работа предстоит интересная. Будет создан полк ночников, оснащенный У-2. Цель его — оказывать помощь наземным войскам непосредственно на передовой.

И она заговорила о роли, которую должны сыграть маленькие У-2 на войне.

Увлекшись ее рассказом, я сразу же согласилась стать ночным бомбардировщиком, хотя Марина Михайловна и не торопила с ответом.

И лишь когда вышла за дверь, вспомнила об истребителях и закусила губу. Но уже было поздно. В раздумье я постояла еще немного в коридоре. Потом тяжело вздохнула и примирилась с постигшей меня участью. Но тут же успокоила себя: в конечном счете впереди меня ждал фронт. А это — самое главное.

…Нет, совсем нелегко и не сразу все это нам далось: и стремительные ночные атаки, и выходы точно на цель в непроглядной тьме, и прицельное бомбометание по целям, выхваченным на какие-то мгновения из мглы светящими бомбами.

Наверное, нетрудно понять мое состояние, когда я однажды на тренировке чуть не угробила машину, сажая ее ночью.

Спрыгнув на землю, я в сердцах бросила подруге:

— Не получится из меня ночного бомбардировщика! Видишь, что натворила!..

У самолета от удара о землю лопнуло крепление шасси.

— Надо сделать так, чтобы вышел, Чечнева! — раздался из темноты резкий голос Расковой.

Я не заметила, как она подошла.

— Марина Михайловна, вы же сами видите… Наказывать за такие вещи надо…

Не знаю почему, меня обуял бес самобичевания. Сказался стыд за неудачную посадку и за то, что ее видела сама Раскова.

— Это у нее пройдет, товарищ майор, — вступилась за меня подруга.

— Вот что, Чечнева, успокойся, не нервничай. Выше голову! После войны хочу видеть у тебя ордена. Смотри, не меньше двух!

— Так уж и двух! Раскова засмеялась:

— Три можно. А меньше двух не пойдет!

За окном капель. Чернеет в лощине снег, бурым стало летное поле.

Весна! С какой радостью ждала Марина Михайловна ее каждый год! Весна значит, новые трассы. Далекие, о которых даже боязно сказать вслух. Но сейчас война — другие полеты, другое небо.

Небо, распоротое визжащими осколками, грохочущее от рева моторов, смятое, вздыбленное, огненное… Хорошо, что мать и дочка в безопасности… Кстати, какое сегодня число?

Раскова посмотрела на листок календаря. 14 марта 1942 года… Вспомнила маму, дочурку. Нет, сегодня нужно написать письма. Во что бы то ни стало. Завтра опять не соберешься.

Отложив в сторону бумаги, она пододвинула чернильницу.

«Пользуюсь тем, что имею десять свободных минут, чтобы написать тебе. Если сейчас не напишу, то, может быть, недели две не смогу сесть за письменный стол… Я вполне здорова, работаю хотя и без отдыха, но с большим интересом…»

Не много сохранилось этих писем. Как не много их было и написано.

2 апреля 1942 года: «…У нас испортилась погода. Два дня стояла такая пурга, что в 5 метрах не было видно человека. При этом ветер достигал силы 20 метров в секунду. Это настоящий шторм! Ломало крыши, поломало дверь в мой ангар. Хлопот было много. Необходимо было сохранить все свои самолеты — и в ангарах, и стоящие просто на поле. Это стоило большого труда, но все обошлось благополучно: все наши чудесные самолеты целы.

Правда, когда пурга стихла, все мы были похожи на чучел, так как наша одежда была покрыта коркой льда, а когда лед растаял, то все было мокрое, хоть выжимай. Еле-еле успевали высушиться и снова сменяли тех, кто уже обледеневал, защищая от стихии самолеты. Сделав небольшую передышку, пурга замела снова. Но за это время мы уже успели кое-что укрепить, и новая пурга принесла нам меньше хлопот.

Мой народ показал себя замечательно. В пурге пробирались они к стоянкам самолетов в тесном строю, держа направление по компасу, так как ничего не было видно. Это был хороший экзамен и для них и для меня…»