Помоги проекту - поделись книгой:
"Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…"
Никаких фруктовых улиц в Луге начала двадцатого века не водилось. Идти нужно было до Покровской, через Успенскую и Никольскую. Видимо, православие пользовалось большей популярностью…
Руслан Лазаревич вздохнул и мысленно перешел на другую, более подходящую песенку.
"Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской…"
Дальше он слов не знал, да и эта песня к его настроению не подходила. Он постоянно представлял себя со стороны.
По улице – немощеной, кстати, середина основательно перепахана тележными колесами и лошадиными подковами – ездят телеги, поднимая пыль, прохаживаются редкие прохожие, все, как один, бородатые – женщин пока не попадалось – в одежде, которая вызывает в памяти старинные названия "сюртук, картуз, косоворотка". Дома, беленые, или обшитые темно-коричневыми досками, как правило, двухэтажные. Сохранились такие же, или похожие, не тихих улочках провинциальных городов. Вот такой дом, у которого балкон обшит доской и нависает над тротуаром, как выступ второго этажа, с окнами в белых рамах, он, Руслан, точно видел где-то. Вдоль улицы растут тоненькие деревца, торчат столбы электропроводки с белыми гроздьями изоляторов. Над дверью белого здания висит вывеска "Часовой мастер Таубин. Подбор очков"
И вот посреди этакой тихой провинции начала века шагает улыбающийся во все тридцать два зуба АМЕРИКАНЕЦ. Типичный, в джинсах, в клетчатой рубахе, в ковбойской шляпе. До полноты образа не хватает разве что револьверов в кобурах, лассо и сапог. Неудивительно, что на такое чудо оборачиваются все встречные люди и лошади через одну. Слава богу, хоть собак не видно.
Наверное, человек, попавший в прошлое, должен чувствовать себя, как в кино. У Руслана это не получалось. Слишком реальным было все окружающее, слишком не похожим на кинокартину: теплый ветерок, шелест листьев, пыль от телег, запах конских яблок. Скорее, Лазаревич ощущал себя киношным героем, сбежавшим с экрана. Еще немного и он начнет сомневаться в собственной реальности.
"Нет, надо, надо приобретать одежду, учить обычаи и становится своим. Долго такого стресса я не выдержу. Каково Юле и Анюте придется…"
Руслан скрипнул зубами, не прекращая улыбаться радостной улыбкой американского туриста или идиота. Не улыбайся он – и его лицо приобретало слишком уж угрюмое и мрачное выражение. Примут за какого-нибудь Джесси Джеймса…
Девчонки в школьной форме – длинные, почти до земли коричневые платья и белые фартуки – небольшой стайкой кучковавшиеся у двухэтажного песочно-желтого здания восхищенно смотрели на небывалое зрелище. Уж им-то, судя по всему, что Джесси Джеймс, что Клинт Иствуд – все равно.
"Хорошо, что я здесь с женой. А то, пожалуй, не выдержал бы и замутил с какой-нибудь гимназисточкой, – усмехнулся Руслан, – Кстати, да, это, скорее всего, не школьницы, а именно что гимназистки. Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные… Судя по блудливым глазкам некоторых из них, они не долго бы сопротивлялись…"
Занятый распутными мыслями, Лазаревич шел по улице – Успенская, по словам журналиста – и только дойдя до самого ее конца, понял, что боженьке, видимо, не понравились его идейки.
Согласно маршрута, именно от желтого дома с гимназистками он должен был свернуть на Ямбургскую улицу. Вместо этого он прошел мимо и теперь довольно слабо представляет, где находится. И это еще не самое страшное.
Прямо перед ним виднелась маленькая часовенка. И это, конечно, тоже не самое страшное – не вампир же он, в самом деле.
У часовенки стоял полицейский. В фуражке, в сапогах, все как полагается. И не просто стоял.
Полицейский внимательно смотрел на приближающегося к нему "ковбоя".
Глава 4
"Не тормозить! Не останавливаться! Не суетиться!"
Руслан, широко улыбаясь, двинулся к полицейскому.
Высокий, в светло-серой рубашке-гимнастерке. Бросались в глаза отдельные детали обмундирования: шашка, рукоять револьвера, торчащая из кобуры, короткие черные погончики, витой оранжевый шнур на плечах, с серебристым кольцом-перехватом, металлическая бляха на фуражке, с номером "13", потемневший медный свисток на шее…
– Добрый день, господин полицейский! – акцент Руслан решил оставить для журналиста, – Не подскажете, где здесь может быть дом господина Андронова, Леонида Андреевича?
– Вот здесь пройдете, – полицейский быстрым движением пригладил усы, – мимо управления, свернете налево, выйдете на Покровскую. Пройдете по Базарной, мимо Воскресенского собора, – полицейский указал на голубые купола церкви, – а там, слева, почти сразу за собором – дом Леонида Андреевича.
– Благодарю, – Руслан кивнул, поправил шляпу и бодро зашагал в указанном направлении.
Ветерок неприятно холодил взмокшую спину, казалось, что в нее упирается колючий взгляд полицейского.
Городовой низшего разряда Љ 13 Степан Загоруев на самом деле смотрел в спину Руслана, но мысли его были далеки от подозрений в принадлежности к когорте путешественников во времени.
"Совсем эти дачники ополоумели, – думал Степан, – уже в американцев рядиться стали. Вроде и люди солидные, а такое непотребство. Хорошо хоть, не как в прошлом году, когда тот офицер решил в простыне из бани выйти и кричал, что он… этот, древний… кесарь, короче говоря. Что только водка с людьми делает…"
Руслан, невольно ежась, прошел мимо двухэтажного полицейского управления и вышел на небольшую пустую площадь. Если она и была базарной, то день сегодня был не торговый.
Площадь, как, кстати, и улица Покровская, в отличие от предыдущих улиц, была замощена камнями, по которым грохотали редкие телеги. Руслан приостановился и обвел взглядом окрестности.
Прямо уходила вдаль улица, по которой стоял дом господина Андронова. Слева – стоял двухэтажный дом под красной железной крышей. Под распахнутыми ставнями второго этажа висела вывеска с крупными буквами "КОЛБАСНАЯ" и еще несколько вывесок, уже не таких разборчивых. За этим домом виднелся второй, более высокий, на котором зеленела вывеска "АПТЕКА". Справа тянулось длинное здание, судя по всему, нечто вроде торгового центра – хотя называлось наверняка иначе – за ним стоял собственно собор.
Высокая колокольня и высокая башенка собора, обе – с конусовидными кровлями голубого цвета, над которыми тянулся вверх шпиль с крохотной луковкой и крестом. Интересная конструкция…
Значит, за собором.
Руслан бодро пошел по площади, чувствуя себя голым на сцене театра. Прямо на него никто не пялился и пальцем не показывал, но косые взгляды и шепотки за спиной слышались. Лазаревич, в свою очередь, тоже бросал быстрые взгляды исподлобья – не забывая улыбаться широкой голливудской улыбкой – оценивая одежду прохожих. Нужно, срочно, очень срочно нужно переодеваться.
Нет, одежда прохожих не подходила. Народ на площади в основном был простой: штаны, заправленные в сапоги, рубашки навыпуск, подпоясанные веревочным шнуром, кепки, то есть картузы, с лакированными козырьками.
Картуз, с точки зрения Руслана, выглядел как помесь кепки и фуражки. От кепки он отличался наличием узкого околыша, от фуражки – мягким верхом, наподобие мешка. То есть, все-таки не кепка…
Ширкал метлой дворник в белом фартуке, подметая… Ай!
Руслан перепрыгнул кучку лошадиного навоза. Не забывай, Лазаревич, что автомобили здесь – редкость, а основной здешний транспорт загрязняет не воздух, а мостовую.
Оставлен позади собор, вот и особняк здешнего магната. Господина Андронова. Ничего так домик, двухэтажный. Над входом вывеска: "Торговый дом Л.А.Андронова и Кє". Похоже, рачительный господин не стал строить отдельное помещение под офис и открыл его в собственном доме. Там же висела вывеска "Булочная Мшинского. Кофейня".
Ноги неожиданно возымели желание развернуться и пойти назад.
"Куда?!"
Руслан вздохнул. Попади он в прошлое один – черта с два он сунулся бы к купцу. Переоделся бы в одежду рабочего – сменял бы на то же самое ружье – и уже двигался бы в сторону Петербурга.
Нельзя. В одиночку он может жить хоть в землянке и питаться чем угодно. Но для Юли и Ани такая жизнь не подходит. Он должен обеспечить им ХОРОШУЮ жизнь. Разве это не долг мужа? А значит…
Руслан открыл тяжелую дверь особняка и прошел внутрь.
– Прошу прощения, мадам… миссис…
– Миссис.
– Миссис Лазаревич, – в глазах Владимира Андреевича, судя по всему, до сих пор стояла грудь Юли, слегка прикрытая тонкой тканью футболки, – вы, случаем, не из суфражисток ли будете?
– Суфражисток?
– Ну этих, знаете ли, девиц, которые требуют равных прав для женщин…
Старик хихикнул, но осекся.
"Феминистки, что ли?"
– Нет, Владимир Андреевич, к этим, как вы сказали, девицам, не имею ни малейшего ни отношения ни понимания.
Юля удивленно посмотрела на журналиста. Тот неожиданно начал раздуваться: втянул животик, выпятил грудь, расправил плечи. Даже глаза заблестели тусклым блеском.
Похоже, в представлении старика в такой одежде, как у Юли, могли появиться на глазах у публики либо суфражистки, либо…
– Я – не феминистка, в смысле не суфражистка. Но при этом я – любящая и верная жена. И у меня есть муж. Который, конечно, не корсиканец, но что-то корсиканское в нем есть.
Владимир Андреевич сдулся.
– Я… Я не имел в виду… Я не хотел…
Лицо журналиста начало багроветь.
– Владимир Андреевич, – пожалела Юля старика, – Расскажите мне лучше о жизни в России. Я никогда в ней раньше не была.
"Позже – была, а раньше – нет".
– Разумеется, – обрадовано подпрыгнул старик, – Разумеется. Может быть, чаю? Танька!
"А неплохое время, – думала Юля Лазаревич, глядя как молоденькая девушка-служанка, суетясь, ставит самовар, самый настоящий, с дымом из гнутой трубы, – Жить здесь можно очень даже прекрасно. Правда, кончится это все большевиками и революцией… А ну и что! Сейчас Руслан придумает что-нибудь с деньгами, переберемся в столицу, а там можно будет или внедрить какие-нибудь изобретения или сделать так, чтобы революции не было. Доберемся до царя, предупредим – и все".
В конце концов, если есть возможность изменить историю к лучшему – ее НУЖНО изменить. Разве это не долг гражданина?
Аня сидела на крыльце – на перилах крыльца – и смотрела как незнакомая тетенька тащит на стол в беседке огромный самовар, точно такой, как на картинках в сказках про Федорино горе, которые папа читал ей в детстве. Наверное, дядя Володя хочет угостить их чаем. Хотя, если честно, Ане больше хотелось спать. Он зевнула, расстегнула верхнюю пуговицу джинсовой куртки – сначала показалось, что холодно и она накинула ее, а сейчас стало жарковато – и спрыгнула с перил.
– Ой!
Чуть не сбила дядю Володю, который как раз выбегал из дома.
– Ой, Анечка…
Рука журналиста потянулась к голове девочке.
– Анечка, – заинтересовался Владимир Андреевич, – а что это за девочка нарисована на твоем платочке?
– Это – Луиза-Франсуаза.
Хорошо еще, что журналист видел изображение Луизы только до пояса. Длинные ноги, почти не прикрытые короткой юбчонкой, своей непристойностью довели бы его до сердечного приступа.
– Де Лавальер? – улыбнулся старик.
– Да! А вы тоже смотрели это аниме? – обрадовалась Аня.
– Что такое аниме?
"Ой. Не нужно было этого говорить. Папа сказал, что мы – в другом мире. Значит, никто не должен догадаться, что мы – не отсюда. Иначе… Наверное, нас схватят и будут пытать. Не хочу, чтобы меня пытали. И чтобы папу с мамой пытали – тоже не хочу".
– Аниме – лукаво прищурилась девочка – это такие особые картинки.
– Вроде лубка?
Аня задумалась. Лубок – это что такое? И насколько он похож на аниме?
Но журналиста внезапно перестала интересовать косынка. Он замер, остановившимся взглядом уставившись в распахнутый ворот куртки девочки.
– Что? – Аня сердито запахнулась.
– Нет, нет, ничего… Хочешь чаю с коньяком? Боже, о чем я, какой коньяк…
Надо же, а такой хороший дядька с виду… Ленка Чупрынина, та самая, которая рассказала, что поцелуй по-взрослому с языком называется "минет", говорила, что есть такие неприличные мальчики, которые заглядывают девочкам в вырез кофточек. Может, дядя Володя – из таких? Правда, Ленка говорила, что заглядывают в вырез только взрослым девочкам. Может она, Аня, уже немножко повзрослела?
На всякий случай Аня дошла до машины, достала из сумочки и положила в карман газовый баллончик. Папа рассказывал, что есть такие дяденьки, которым все равно – взрослая ты или еще не совсем. Они могут НАКИНУТЬСЯ.
Аня не хотела, чтобы на нее накидывались. Лучше, чтобы под рукой был баллончик. Потому что другой мир и приключения – это хорошо. Но расстроенный папа и мама – это ПЛОХО. Аня не хотела, чтобы им было плохо. Разве не в этом долг хорошей дочки?
– Мам, – крикнула она в дом, – а можно я пока почитаю книги?
– Можно! – ответила Юля.
Поделиться книгой: