Помоги проекту - поделись книгой:
Во-вторых, уже объявлено было, что брак Иоанна Грозного с Марией Нагой незаконный, и Нагие резонно считали, что этим дело не кончится, а последуют дальнейшие притеснения. Следствием этого была ненависть к Годунову, укравшему, как не без основания считали Нагие, счастье у их рода.
А еще была бедность, которая усиливалась день ото дня, и ради того, чтобы покончить с ней, Нагие были способны на многое…
Не связанные со следствием Шуйского источники подтверждают, что смерть царевича Дмитрия не стала неожиданностью для Нагих. Нагие развернули после убийства царевича такую бурную деятельность, будто убийство царевича
Английский посланник Джером Горсей, оставивший замечательные записки о событиях Смуты, в мае 1591 года находился неподалеку от Углича, в Ярославле.
Об угличской трагедии он узнал раньше, чем в Москве.
В ночь на 16 мая его разбудил громкий стук. Вооружившись пистолетами, Горсей выглянул на улицу и при свете луны узнал Афанасия Нагого.
Афанасий рассказал, что в Угличе убит царевич Дмитрий.
Скоро, как свидетельствует Горсей, начали бить в набат, поднимая народ на восстание… Эту готовность Нагих поднять восстание тоже невозможно было фальсифицировать.
Восстания не произошло…
Новость не особенно-то взволновала ярославцев. Однако, потерпев неудачу в Ярославле, Нагие не успокоились. В последних числах мая мы видим братьев Нагих в Москве, где произошли крупные пожары.
Нагие распространяли слухи, что в поджоге Москвы, как и в убийстве царевича, повинны Годуновы.
В принципе, Нагие повторили уже испробованный Романовыми в 1547 году прием. Тогда удалось с помощью пожаров устроить падение Глинских… Но Нагие, в отличие от Романовых, явно не рассчитали сил. Годунову сразу же удалось задержать виновников пожара – московского банщика Левку с товарищами. На допросе Левка показал, что прислал к нему «Офонасей Нагой людей своих – Иванка Михайлова с товарищи, велел им накупать многих зажитальников, а зажигати им велел московский посад во многих местах»…
5Уже процитированное нами предание, которое привел А.Ф. Бычков, начиналось утром рокового дня.
«И того дни (15 мая), царевич по утру встал дряхл с постели своей и голова у него, государя, с плеч покатилася, и в четвертом часу дни царевич пошел к обедне и после Евангелия у старцев Кириллова монастыря образы принял, и после обедни пришел к себе в хоромы, и платьицо переменил, и в ту пору с кушаньем взошли и скатерть постлали и Богородицын хлебец священник вынул, и кушал государь царевич по единожды днем, а обычай у него государя царевича был таков: по вся дни причащался хлебу Богородичну; и после того похотел испити, и ему государю поднесли испити; и испивши пошел с кормилицею погуляти…»
Для нас дорога эта картина тем, что это единственная, кажется, зарисовка, где святой Дмитрий изображен не припадочным, одержимым черной болезнью, сладострастно упивающимся жестокостями (это все говорилось о восьмилетием мальчике!) отроком, а в более реалистических тонах, в более привычной царевичу обстановке…Царевич Дмитрий родился 19 октября. Прямое его имя – Уар.
Уар – святой мученик. Жил он в Александрии и был начальником Тианской когорты. Когда начались гонения на христиан, святой Уар обходил по ночам темницы, навещая заключенных христиан.
Однажды святой Уар попал в темницу, к семерым христианским учителям. Святой просил их помолиться, чтобы он избавился от страха и сподобился пострадать за Христа.
– Если ты страшишься исповедать Христа на земле, то не увидишь Его лица на Небе, – ответили учителя.
Святой Уар слушал их, и в нем разгоралась любовь к Богу…
Утром, когда один из мучеников скончался, святой Уар остался в темнице. Представ вместе с шестью учителями перед наместником, он заявил, что хочет пострадать вместо скончавшегося узника.
Святого Уара долго терзали, пока все внутренности его не выпали на землю. Святые молились за него и воодушевляли на подвиг. Наместник приказал увести их обратно в темницу.
– Учители мои! – возопил к ним святой Уар. – Помолитесь за меня последний раз Христу, ибо я уже разлучаюсь с телом, вас же благодарю за то, что вы привели меня к Вечной Жизни.
Когда святой Уар скончался, мучители вытащили его тело из города и бросили на съедение псам.
Одна благочестивая вдова, блаженная Клеопатра, под видом останков своего мужа перенесла мощи святого мученика в Палестину и положила в древней гробнице своих предков. Каждый день ходила она к гробнице, ставила свечи, совершала каждение, а по ее примеру и другие христиане стали прибегать к молитвам святого Уара и получали при гробе его исцеления…
Судьба святого царевича Дмитрия схожа с судьбою его небесного покровителя.Независимо от того, замешаны ли Нагие в убийстве царевича, нравственное состояние их не может быть оценено слишком высоко. Последующие события Смуты и, главное, то, что Мария Федоровна признала своим сыном Григория Отрепьева, подтвердило это.
А с другой стороны – царевич Дмитрий… Святой, чистый отрок…
Какое напряжение может развиться в таком противостоянии, хорошо известно.
Считается, что слухи о жестокости царевича Дмитрия распускались правительством Бориса Годунова… Рассказывали, что царевич якобы «находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают скот, видеть перерезанное горло, когда течет из него кровь, и бить палкою гусей и кур до тех пор пока они не издохнут», что он набрасывается с ножом на мать и кормилиц…
Если вспомнить о любви, которую испытывал царь Федор к младшему брату, очень трудно представить, что сановники из его окружения могли позволить себе распространять подобные нелепости. Вместе с тем, уже в самом содержании слухов чувствуется отголосок семейных разборок, происходивших в угличской семье… Более вероятно, на наш взгляд, что слухи эти распространяли вечно пьяные братья царицы…Комиссия Василия Шуйского явно не стремилась найти ответы на все вопросы, встающие в ходе расследования.
«Хто в те поры за царевичем были?» – снова и снова спрашивал Шуйский у мальчиков, игравших с царевичем в тычку, и «робятки», как явствует из документов, один за другим, не сговариваясь, повторяли, что «были за царевичем в те поры только они четыре человеки да кормилица да постельница».
К месту пришлись и разговоры о том, что царевич якобы страдал эпилепсией.
Как мы знаем, в результате следствие пришло к выводу, что никакого убийства не было, а просто нашла на царевича «болезнь черная… и он ножом покололся».
Василий Шуйский боялся поддержать облыжное обвинение Нагих, ибо тогда упала бы тень на могущественного Бориса Годунова. Шуйский боялся расследовать и степень участия в убийстве самих Нагих, поскольку такое расследование могло бы выйти на людей, близких ему…
Князь избрал самый мудрый путь. Он обвинил в убийстве самого убитого. И этот вывод устроил всех…
И свидетелей – с них снимались подозрения в злоумышлении.
И родню, которая так явно, так откровенно что-то скрывала.
И подлинных виновников преступления, которые в результате, нечаянно, получили в свои руки такое оружие, которого и не надеялись никогда получить…
6О причастности Романовых к убийству царевича Дмитрия историки вообще не говорят, хотя обсуждение этого вопроса и не лишено смысла…
Во-первых, в некоторых деталях чувствуется почерк Никитичей, а во-вторых, и это самое главное, если для Годунова смерть царевича не принесла ничего, кроме неприятностей, то Романовы в итоге обрели трон.
Разумеется, такие долгосрочные проекты являются результатом стечения столь многочисленных обстоятельств, которых никаким конкретным заговором достигнуть невозможно… Но никто ведь и не говорит, что целью организованного в 1591 году заговора (если такой заговор был) являлся захват трона.
Мы уже говорили, что все разговоры о замене царя Федора, все ожидания смены династии привнесены в 1591 год из последующего десятилетия. А тогда, в 1591 году, царю Федору было всего тридцать четыре года, и ничего еще не предвещало скорой кончины. И надежды на продолжение династии не были потеряны…
Годуновых вполне устраивало их тогдашнее положение, а еще более – открывающиеся перспективы, но про Романовых этого сказать нельзя.
В 1591 году силы Романовых и Годуновых были уже неравны, происходила как бы смена шурья.
Никита Романович был любимым шурином Иоанна Грозного. Место любимого шурина при царе Федоре занял Борис Годунов. Никитичи были двоюродными братьями царя Федора, но двоюродными братьями следующего государя, если у Федора будет потомство, стали бы уже сыновья Годунова…
Неизбежная сдача позиций не могла не беспокоить «пассионарных» Романовых… Люди вообще чувствуют себя не очень уютно, когда их шаг за шагом оттесняют с занятых высот…
Разумеется, нечто подобное много раз происходило с другими родами, но такие древние роды, как Шуйские, например, были защищены прививкой столетий придворной жизни. Их род возвышался и попадал в опалы уже много раз…
У незнатных Романовых защитной прививки смирения не было.Далее мы еще будем подробно говорить о романовском холопе Григории (в миру – Юшке) Отрепьеве… Отца Юшки (Богдана Отрепьева) зарезал по пьянке в Немецкой слободе некий литвин, и Юшка попал на службу к Романовым.
Возможно, сыграло свою роль то обстоятельство, что родовое гнездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы, и там же находилась костромская вотчина Романовых – село Домнино.
Вполне возможно, что тогда смышленый мальчуган и попался на глаза пассионарного Федора Никитича… Будущему патриарху показалось вдруг, что Юшка похож на царевича Дмитрия…
Существует глухое предание, якобы бояре подменили царевича Дмитрия и в Угличе воспитывался не Дмитрий, а его дублер. Этот дублер и был убит 15 мая 1591 года.
Среди участников заговора называются фамилии Нагих, Романовых, Шуйских… Знаменитый наемник Жак Маржерет считал, например, что такие бояре, как Романовы, употребили все способы для избавления царевича Дмитрия от погибели, которую якобы уготовил ему Годунов. Спасти царевича они могли, только подменив его и воспитав тайно, пока не настанет лучшее время и не разрушены будут планы Годунова.
«Сей цели, – пишет Жак Маржерет, – они достигли как нельзя лучше: кроме верных соучастников, никто не ведал о подлоге; царевич воспитывался тайно; по смерти же брата своего Федора, когда избрали царем Бориса, вероятно, удалился в Польшу вместе с расстригою, одевшись монахом, чтоб перейти русскую границу».Разумеется, это только слухи. Но слухи, которые ходили в кругах близких к царскому дворцу, и ходили именно тогда, в то время…
Скажем сразу, никаких прямых доказательств тому, что Федором Никитичем и его окружением был разработан план замены царевича, нет, более того, это и невозможно было практически осуществить. Совершенно ясно, что подмена, если бы она и была произведена, тут же и оказалась бы раскрытой. Грубая реальность русской дворцовой жизни слишком далека от прихотливых узоров авантюрно-приключенческого романа.
Но если чего-то не могло быть, это не значит, что мысль об этом не могла посетить чью-то многомудрую голову. Попробуем представить, как могла развиваться мысль Федора Никитича Романова…
Двоюродный брат, царь Федор, уходил из их рук…
Царевич Дмитрий был совершенно чужим. Воцарение его, если бы оно случилось, явилось бы для Романовых полным крахом. Царевич Дмитрий нужен был Романовым на престоле еще меньше, чем Федор… Вот если бы подменить Дмитрия каким-нибудь своим Юшкой, который всем будет обязан ему! Но подмену сразу обнаружат, да на нее никто и не согласится, и прежде всего сама мать царевича – Мария Нагая…
А что если напугать ее, сказать, будто Годунов замыслил худое, – Мария поверит, Мария захочет спасти сына… Нет… Все равно остаются соглядатаи Годунова. Постоянно с царевичем проводит время сын мамки – Осип Волохов… Часто наведывается к царевичу сын дьяка Битяговского… Они узнают подмену и раскроют ее. Их надобно будет перекупить, а это ненадежно.
А главное, зачем все это ему, Романову. Зачем вооружать против брата царя Федора, царенка, который будет любить и жаловать других людей…
План Федора Никитича, должно быть, рождался по ходу дела…
Не трудно было привлечь на свою сторону Нагих. Сразу с двух концов (с одного – ненавистью к Борису Годунову, с другого – нищетой) горели Нагие…
Федор Никитич мог рассказать, что Борис Годунов злоумышляет убить царевича и потому надо, подменив, спасти его, а чтобы обман не раскрылся, убить младенца, который заменит его, лучше, если это сделают близкие царевичу люди, им тоже можно объяснить, что так они спасают царевича, и, конечно, пообещать денег, а потом их тоже надо убрать, надо замутить народ, свергнуть Годунова и тогда и объявить, что Дмитрий жив…
План Федора Никитича (если такой план существовал на самом деле!) позволяет связать воедино сохранившиеся свидетельства, объяснить необъяснимое поведение Нагих, а главное, он вполне мог быть осуществлен в реальной жизни, с той, правда, поправкой, что убивали не Юшку, а настоящего царевича Дмитрия. Впрочем, у Федора Никитича и это должно было быть продумано. Дмитрий на троне ему был не нужен…
Мария Нагая в горячке могла и не догадаться сразу, что подмена не состоялась, поспешила, как и было условлено, обрубить концы, а когда уразумела, что произошло, охваченная отчаянием, начала объявлять убийцами настоящих участников заговора. Братья Нагие, разобравшись, что их подставили, попытались фальсифицировать улики, а потом попробовали взбунтовать Углич, Ярославль, Москву…Мог ли возникнуть замысел подобной комбинации? И у кого он мог возникнуть?
Нагие тут только соучастники, исполнители, жертвы обмана…
Шуйские еще не оправились от нанесенных им ударов, еще не освободились от присмотра, да и простоваты они были для проведения столько изощренной интриги…
Можно возразить, что все это беллетристика и прямых свидетельств, что царевич Дмитрий был убит по проекту Романовых, нет.
Но ведь нет таких свидетельств, как мы говорили, и для обвинения Годунова…
Только слухи…
7Вообще же, не выходя из круга сугубо материалистических представлений, прояснить что-либо в этой исторической загадке трудно.
Вывод комиссии Василия Шуйского о самоубийстве угличского отрока не подкреплялся никакой доказательной базой.
Если царевич упал в эпилептическом припадке на свой ножичек, то где же этот ножичек? Его не нашли…
Кроме того, этот вывод следствия был опровергнут фактом святости царевича Дмитрия, нетлением его мощей, чудотворениями, происходящими от его гроба…Я посылал тогда нарочно в Углич,
И сведано, что многие страдальцы
Спасение подобно обретали
У гробовой царевича доски, —
скажет патриарх Иов в драме A.C. Пушкина «Борис Годунов».
Верил ли сам Василий Шуйский в выводы своего следствия? При Борисе Годунове он утверждал, что царевич зарезался в припадке падучей болезни. Когда Годуновых не стало, утверждал, что решение комиссии было вынесено под давлением Годунова и является ошибочным. И в третий раз, будучи уже царем, Шуйский распорядился перенести святые мощи царевича Дмитрия в Москву, признавая тем самым, что царевич был убит…
И все-таки рассуждения Н.И. Костомарова на эту тему, представляются нам излишне запальчивыми…
«…Можно ли показание, данное будто бы детьми, игравшими с царевичем, о том, что царевич зарезался сам, принимать за искреннее показание этих детей, когда тот, кто передал нам это показание (Шуйский –
Шуйский действительно несколько раз менял свое суждение по поводу этого дела, но в тех исторических жерновах, где угличский отрок, царевич Дмитрий, превращался во Лжедмитрия, самозванца Гришку Отрепьева, а потом в святого царевича Дмитрия, и прежде чем найти окончательное упокоение, снова во Лжедмитрия, еврея Богданко, – смололось нравственное сознание многих тысяч русских людей того времени, и Василий Шуйский среди них выглядит если и не адамантом, то, во всяком случае, некоей твердыней, и колебания его – это не движения флюгера под ветром, а сдвиги сотрясаемой изнутри тектонической породы.
Если бы расследование в Угличе велось энергичнее, может быть, удалось бы не только оправдать убитых по наущению Нагих невинных людей, но и обнаружить подлинных виновников трагедии. Увы… Московские пожары заслонили гибель царевича. Правительство воспользовалось пожарами, чтобы навсегда избавиться от Нагих.
Мать царевича постригли в монахини и отослали в Бело-озеро. Братьев Нагих заключили в тюрьму. Удельное княжество в Угличе ликвидировали.
Жители Углича, свидетельствовавшие по делу, превратились в пелымцев. А медный колокол, в который в тот страшный день били в набат, сослали в Тобольск [10] .
Но этим дело, как мы знаем, не кончилось…
И не могло кончиться.
A.C. Пушкин хорошо понимал, что одним только видимым миром не ограничивается борьба, развернувшаяся вокруг угличской трагедии.
В его драме «Борис Годунов» самозванец (для произнесения этого монолога он, вопреки правилам записи драматических произведений, переименовывается в Дмитрия) говорит:Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла…
То есть у Пушкина – Лжедмитрий, в самом прямом, а не переносном смысле, исчадие ада, и борьба с ним может быть осуществлена, как и говорит патриарх Иов, только святостью самого царевича Дмитрия…
Вот мой совет: во Кремль святые мощи Перенести, поставить их в соборе Архангельском; народ увидит ясно Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет, я ко прах.
Совет патриарха, как мы знаем, исполнен не был, и бесовщина вовсю разыгралась на Руси…
Рассказ об этом у нас впереди, а пока, следуя в указанном Пушкиным направлении и памятуя, как любят бесы игру с цифирью, попробуем перекинуть пятилетний отрезок времени от смерти Никиты Романовича Захарьина (падение влияния Романовых) до трагедии в Угличе в другую сторону.
Мы попадем в июль 1596 года. Тогда, 12 числа, родился у боярина Федора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета) сын Михаил, ставший первым царем из Дома Романовых.Глава III Шурьё против шурья
Вот и отгорело, отбушевав яростным огнем Иоаннова царствия, дотлело угольками Федорова правления Калитино племя…
У января 1598 года умер, не оставив наследника, последний отпрыск великой династии.
«Слез настоящее время, а не словес; плача, а не речи; молитвы, а не бесед… Хотел убо словом изрещи, но грубость разума запинает ми и язык утерпевает и души уныния наносит; хотех же и писанию предати, но руку скорбь удерживает ми… – писал о кончине царя Федора первый русский патриарх Иов. – Было это, говорю вам, в 106 году восьмой тысячи… Год этот – пучина нашей скорби, год нашего общего рыдания, год бездны нашего плача… Сегодня благочестивый государь, царь и великий князь всея Руси Федор Иванович, услышав зов Божий и оставив земное царствие, восходит к Царству Небесному. С этой поры прекрасный и стародавний престол Великой России во вдовстве пребывает, а мать городов, великая, спасенная Богом, царствующая многолюдная Москва, скорбящей сиротой остается…» [11]
Еще шестого января, в Богоявление, в седьмом часу ночи стал царь Федор изнемогать и повелел призвать Патриарха со освященным собором. И тут же увидел подступившего к нему светлого мужа в святительских одеждах.
Он заговорил с ним, думая, что это Иов, но окружающие умирающего царя бояре никого не видели.
– Благочестивый царь! – заговорили они. – Кого ты, государь, зриши и с кем глаголеши? Еще отец твой Иов патриарх не пришел…
– Зрите ли? – ответил царь. – Одра моего предстоит муж светел во одежде святительской, говорит со мною, повелевая идти с ним…
Пришел патриарх Иов, совершил богослужение, исповедал царя и причастил Святых Даров.
«И в девятый час тоя ж нощи благочестивый царь и великий князь Федор Иванович всея Русс и и ко Господу отиде; тогда просветися лице его, я ко солнце»…
1На опустевший престол претендовали знатнейшие русские роды, связанные корневым родством с династиями Рюриковичей и Гедиминовичей, и первенствовал тут, безусловно, князь Василий Шуйский.
Князья Шуйские давно уже приблизились к престолу.
Еще при царе Василии, отце Иоанна Грозного, выдвинулся Василий Васильевич Немой-Шуйский. Он женился на двоюродной сестре государя и после смерти Елены Глинской стал фактическим правителем страны, а, умирая, передал свое место брату Ивану Васильевичу Шуйскому, который и митрополитов своей волей менял, и царственного отрока Иоанна шпынял.
– Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ, – жаловался потом грозный царь. – Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить бессчетные страдания, перенесенные мною в юности?
И не вынес, не вынес державный отрок.
Едва только тринадцать лет стукнуло, как приказал псарям растерзать князя Андрея Михайловича Шуйского. Князь Федор Шуйский был тогда же отправлен в ссылку…
Но Шуйских еще много оставалось.
Князь Василий Иванович Шуйский и при дворе Грозного был, и при Федоре Иоанновиче не пропал… Кому же еще было претендовать на опустевший царский престол?Однако реальная власть находилась в руках Годуновых – «сродичей царскому корени по сочетанию брака» – и ослабевшей за годы опричнины родовой аристократии противостоять шурью было трудновато… На стороне Годуновых, как сказали бы сейчас, был административный ресурс.
В официальной грамоте объявили, что Борис Годунов с детства был питаем от царского стола, что еще Иоанн Грозный «приказал» Годунову сына Федора и все царство, вот и Федор Иоаннович «учинил» после себя на троне жену Ирину, а Борису «приказал» царство.
Ирина от трона отказалась решительно и бесповоротно, и открывшийся перед Масленицей Земский Собор избрал царем Бориса.
Летопись зафиксировала, что только Василий Иванович Шуйский, старший из князей Рюрикова дома, противился его избранию… Но сопротивление Шуйского, однако, никак не сказалось на результатах выборов. 512 посланцев земель и представителей знати проголосовали за Годунова…
«За Годунова был патриарх, всем ему обязанный, патриарх, стоящий во главе управления… – пишет С.М. Соловьев. – За Годунова было долголетнее пользование царскою властию при Феодоре, доставлявшее ему обширные средства: везде – в Думе, в приказах, в областном управлении – были люди, всем ему обязанные, которые могли все потерять, если правитель не сделается царем; пользование царскою властию при Феодоре доставило Годунову и его родственникам огромные богатства, также могущественное средство приобретать доброжелателей; за Годунова было то, что сестра его, хотя заключившаяся в монастыре, признавалась царицею правительствующею и все делалось по ее указу: кто же мимо родного брата мог взять скипетр из рук ее? Наконец, для большинства, и большинства огромного, царствование Феодора было временем счастливым, временем отдохновения после бед царствования предшествовавшего, а всем было известно, что правил государством при Феодоре Годунов».Случилось это 17 февраля 1598 года.
Пожалуй, впервые в истории Руси обозначилось это роковое число.
17 мая 1607 года будет убит Лжедмитрий…
17 июля 1610 года будет свергнут царь Василий Шуйский.
17 августа 1610 года Москва присягнет царевичу Владиславу.
17 сентября 1610 года семибоярщина впустит в Кремль поляков гетмана Жолкевского.
17 сентября 1612 года умрет в плену в Варшаве царь Василий Шуйский…
Можно было бы сказать, что все это происходило еще и в начале семнадцатого века, но так считаем мы, а при Годунове счет на Руси велся еще от Сотворения Мира, и шло по этому счету семьдесят второе столетие, или, как выразился Иов, «106 год восьмой тысячи», 7106 год…
20 февраля, после молебна, патриарх Иов с духовенством, боярами и народом отправился в Новодевичий монастырь, где с сестрой – царицей Ириной находился и Борис Годунов. Однако Борис отверг просьбы патриарха и отказался от трона. И только после долгих уговоров согласился принять царский венец.
– Буди святая Твоя воля, Господи… – сказал он и добавил, обращаясь к Иову: – Бог свидетель, отче, в моем царстве не будет нищих и бедных.
2Романовы, как свидетельствуют предания, уже тогда понимали великое значения имиджа. Немалые усилия затрачивались ими на обработку общественного мнения. Миф о кроткой супруге Иоанна Грозного Анастасии поддерживался в народной памяти тем упорнее, что Годуновы (женой Бориса была дочь Малюты Скуратова) еще крепче связывались, таким образом, с жестокостями и расправами Грозного…
Вскоре после кончины царя Федора, в пику официальной версии завещания, Романовы распространили слух, что, умирая, Федор якобы завещал царство «Никитичам»…
Этого не могло быть хотя бы уже потому, что царь Федор без Бориса Годунова никаких решений не принимал, а кроме того, никак не мог завещать трон сразу пятерым братьям. Это ведь у Романовых потом двухместный трон появится [12] , а у прежних русских царей подобной мебели еще не водилось…
Слух был нелепым, и относиться к нему надо было как к знаку, что Романовы могут вступить в борьбу за русский престол… Или как к напоминанию, что Романовы такие же, как Годуновы, «сродичи царскому корени по сочетанию брака» и, с полным шурьевским правом, могут претендовать на трон Московского царства.
Годунов понимал это и высоко оценил проявленную Никитичами «скромность». После венчания на царство он наградил и самих Романовых, и близких им людей. Помимо Федора Никитича, который уже входил в Думу, ввели туда Александра Никитича, Михаила Никитича, а заодно и зятя Никитичей – князя Черкасского.
Укрепив свои позиции на этом направлении, Борис Годунов попытался разобраться с партией знатнейших русских родов, и тогда Романовы посчитали, что мысль о преимуществе их рода окончательно созрела в народном сознании, и можно пускать в ход приготовленное для свержения Годунова «тайное оружие».Мы уже приводили цитату из книги Жака Маржерета.
Этот знаменитый наемник прожил в России бурную и насыщенную жизнь…
Вначале он находился на службе у Годунова, затем служил Лжедмитрию, а в конце даже попытался поступить к Дмитрию Пожарскому, но князь не принял его.
«Маржерет кровь христианскую проливал пуще польских людей и, награбившись государевой казны, пошел из Москвы в Польшу с изменником Михайлою Салтыковым. Нам подлинно известно, что польский король тому Маржерету велел у себя быть в Раде: и мы удивляемся, каким это образом теперь Маржерет хочет нам помогать против польских людей? Мнится нам, что Маржерет хочет быть в Московское государство по умышленью польского короля, чтоб зло какое-нибудь учинить. Мы этого опасаемся…» – писал Дм. Пожарский в 1612 году.
Помимо всего прочего, Жак Маржерет попал и в персонажи пушкинского «Бориса Годунова»…
Воистину – редкостная для наемника судьба [13] …
Сочинение самого Маржерета «Состояние Российской империи и великого княжества Московии» является бесценным источником слухов, бродивших в Смутное время…
Находим мы здесь и слухи о спасении царевича Дмитрия…
Н.И. Костомаров считал, что Маржерет слышал о спасении Дмитрия боярами, и «по догадкам» мог называть Нагих и Романовых как людей, облагодетельствованных Лжедмитрием.
Может быть, Маржерет называл имена бояр «по догадкам», а может, и слышал где-то, что это они «спасали» царевича. В свидетельстве этом бесспорно одно – время появления слуха о спасении Дмитрия – 1600 год…Для России 1600 год памятен началом трехлетнего голода, а также неожиданно жестокой расправой Бориса Годунова с боярской оппозицией.
До сих пор при Борисе почти никого не казнили на Москве…
И вдруг царя словно бы подменили.
Царь, который, как утверждают современники, в начале своего правления был «естеством светлодушен, нравом милостив, паче же рещи – нищелюбив; от него же многие доброкапленные потоки приемше, и от любодаровитые его длани в сытость напитавшиеся: всем бо неоскудно даяние простираше, не точию ближним, но и странным», – превратился в подобие Иоанна Грозного, устраняющего «совместников», казнящего недоброжелателей.
Первой жертвой гнева Бориса Годунова стал его свояк – Богдан Бельский.
Бельский, как мы говорили, в конце царствования Грозного был едва ли не самым могущественным человеком. Умирая, царь назначил его одним из правителей государства и, кроме того, воспитателем царевича Дмитрия. Но после смерти Грозного Бельский неудачно пытался действовать в пользу царевича и был сослан в Нижний Новгород.
Теперь, когда разнесся слух, что Дмитрий жив, Годунов первым делом вспомнил о его воспитателе, посланном строить крепость Борисов в дикой степи на берегу Донца Северского…
Борис Годунов отобрал у него все вотчины, а потом приказал своему доктору, шотландскому хирургу Габриэлю, по волоску выщипать у боярина бороду, якобы в наказание за то, что, будучи в Борисове, на пиру свояк расхвастался и скаламбурил: «царь Борис – в Москве царь, а я в Борисове царь».
Но интересовал Годунова, разумеется, не каламбур свояка, а источник слухов о спасении царевича Дмитрия.
Богдан Бельский выдержал пытку, не назвав имен…
С этих пор, говорит Жак Маржерет, Борис Годунов занимался только истязаниями и пытками…
Холоп, обвиняющий своего хозяина, получал от царя Бориса награждение, а хозяина холопа подвергали пытке, дабы исторгнуть признание, иногда – в том, чего он сам не видал.
Марфу Нагую (мать царевича Дмитрия) вывели из монастыря и удалили из Москвы. В столице очень немногие из знатных родов спаслись от подозрений Бориса Годунова.
«Царь хотел все знать», – свидетельствует летопись.
Маржерет уточняет,
События разворачивались так…
К Семену Никитичу Годунову, возглавлявшему сыск, явился Второй Никитин Бартенев, служивший вначале у Федора Никитича Юрьева (Романова), а сейчас – казначеем у Александра Никитича, и сказал, что в казне у того приготовлено «всякого корения» для отравления царя Бориса.
Был произведен обыск, «корение» нашли, и оно послужило началом «сыска», длившегося около полугода.
«Подобного проявления мрачной подозрительности и варварства в характере нельзя объяснить иначе, как тем, что Борис, вообще опасавшийся за свою корону и жизнь, в это время был встревожен чем-то важным, искал какой-то тайно грозившей ему опасности и потому прибегал к таким суровым средствам, – пишет Н.И. Костомаров. – На это, конечно, могут возразить, что наши летописцы, описывая тиранства Бориса, не говорят, однако, чтоб поводом к его свирепствам было спасение Дмитрия, и Борис, отыскивая тайные замыслы врагов, не говорил, что они хотят выдумать против него страшилище в образе углицкого царевича… А что Борисовы преследования и гонения не совершались гласно ради Дмитрия, то это в порядке вещей: Борису имя Дмитрия было до такой степени страшно, что он не решался и не должен был решиться произносить его громко на всю Русь. Это был для него только слух. Объявить гласно, что он боится Дмитрия, значило бы рисковать вызвать на свет этот призрак; тем более что сам Борис не мог быть вполне уверен, что Дмитрий убит: он сам не был в Угличе; тех, кто убил его, не мог спросить, ибо их на свете не было; а на преданность Шуйского, производившего следствие, он никак положиться не мог. Да если б он и был вполне уверен, что в Угличе действительно совершилось убийство дитяти, которое считалось царевичем, то кто мог поручиться, что, проникая его козни, заранее не подменили Дмитрия, что не случилось именно то, чем морочили народ во время самозванца. Как тиран подозрительный, но вместе осторожный, Борис старательно укрывал – какого рода измены и замыслов он ищет; он только преследовал тех, кого, по своим соображениям, считал себе врагами, чтоб случайно напасть на след искомого. Для это го-то он и употреблял холопов, надеясь таким путем знать всю подноготную того, что происходит в подозрительных для него домах».
И что-то Борису Годунову, по-видимому, удалось узнать.
Разумеется, не про «коренья», а про слухи, распускаемые о царевиче Дмитрии. И это и послужило причиной преследования коварных родственников…
26 октября 1601 года началась расправа Бориса Годунова со своими недавними союзниками.
Ночью стрельцы подожгли дом бояр Романовых…
Федора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета) заключили в Антониево-Сийский монастырь, что в девяноста верстах от Холмогор, и насильно постригли в монахи. Его жену «замчали» в Заонежский Толвуйский погост и тоже постригли.
Дочку Татьяну и сына Михаила (будущего царя) сослали с тетками в Белоозеро…
Кара была жестокой…
Однако, как свидетельствует предание, еще более жестоко поступили с ближними слугами Романовых. Почти все они были казнены.
Историки этому обстоятельству особого значения не придают, но, может быть, именно в нем и скрыты сведения, какие именно
«Кореньями» этими мог быть подготовленный Федором Никитичем кандидат в самозванцы…
Как известно, самому кандидату удалось уйти.
Он (по-видимому, еще в начале розыска) покинул Романовых и укрылся, приняв постриг, среди чернецов Чудова монастыря.
Звали его теперь Григорием.
4Уже давно стали замечать недобрые знамения…
Нередко всходило на небо по две, а то и по три луны, два, а то и три солнца светили днем, по земле, по полям и лугам ходили огненные столпы…
То и дело поднимались невиданные доселе бури, сносившие кресты с церквей…
Среди белого дня голубые, красные и черные лисицы бегали по московским улицам…
Однако, как пишет Н.М. Карамзин, первые два года царствования Бориса Годунова «казались самым лучшим временем России с XV века или с ее восстановления». Россия была «на высшей степени своего нового могущества, безопасная собственными силами и счастьем внешних обстоятельств, а внутри управляемая с мудрою твердостью и с кротостью необыкновенною… Россия… любила своего венценосца, желая забыть убиение Дмитрия или сомневаясь в оном!»Но то, что служило благу России, не шибко нравилось боярам, у них были свои представления о благе для Руси. Шляхетская вольность казалась заманчивей процветания могучего государства…
На руку вельможам сыграла и стихия.
Весной 1601 года небо омрачилось густою темнотой и два с лишним месяца, не переставая, шел дождь…
Ударивший 15 августа жестокий мороз завершил дело. Почти по всей стране погиб хлеб… Цены сразу подпрыгнули в пять раз…
Борис Годунов приказал открыть царские житницы и продавать хлеб по дешевой цене, но богачи начали скупать его и спекулировать. Начался голод.
«Клянусь Богом, – пишет в «Московских хрониках» Конрад Буссов, – истинная правда, что я собственными глазами видел, как люди лежали на улицах и, подобно скоту, пожирали летом траву, зимою сено. Некоторые были уже мертвы, у них изо рта торчали сено и навоз… Не сосчитать, сколько детей было убито, зарезано, сварено родителями, родителей – детьми, гостей – хозяевами и, наоборот, хозяев – гостями…»
«Ядуще же тогда многи псину и мертвечину и ину скаредину, ея же и писати нельзя»… – вторит ему отечественный летописец.
«Люди, – пишет Н.М. Карамзин, – сделались хуже зверей: оставляли семейства и жен, чтобы не делиться с ними куском последним. Не только убивали за ломоть хлеба, но и пожирали друг друга. Путешественники боялись хозяев, и гостинницы стали вертепами душегубства: давили, резали сонных для ужасной пищи! Мясо человеческое продавалось в пирогах на рынках! Матери глотали трупы своих младенцев!.. Злодеев казнили, жгли, кидали в воду; но преступления не уменьшались… И в сие время другие изверги копили, берегли хлеб в надежде продать его еще дороже!.. Гибло множество в неизъяснимых муках голода. Везде шатались полумертвые, падали, издыхали на площадях»…
Словно бы из смрада гниющих тел и возникла зловещая тень самозваного царевича Дмитрия…
5Ну а судьба самих Никитичей, взрастивших страшную для России беду, тоже, как мы говорили, на первых порах сложилась невесело.
Федор Никитич Романов был заключен в Сийский монастырь.
«Привезен был боярин, по народному преданию, вечером… – рассказывает в книге «Год на севере» С.В. Максимов. – Благовестили к вечерне. Кибитка остановилась у соборного храма. Пристав боярина, Роман Дуров, пришел в алтарь, оставив боярина Феодора у дверей. Кончилась вечерня. Игумен Иона со всеми соборными старцами вышел из алтаря и начал обряд пострижения, к нему подвели привезенного боярина.
Боярин уведен был на паперть. Там сняли с него обычные одежды, оставив в одной сорочке. Затем привели его снова в церковь, без пояса, босого, с непокрытой головой. Пелись антифоны, по окончании которых боярина поставили перед святыми дверями, велели ему творить три «метания» Спасову образу и затем игумену…»– Что прииде, брате, припадая ко святому жертвеннику и ко святой дружине сей? – согласно Уставу спросил Иона.
Федор Никитич молчал.
– Желаю жития постнического, святый отче! – ответил за него пристав Роман Дуров.
– Воистину добро дело и блаженно избра, но аще совершиши е, добрая убо дела трудом снискаются и болезнию исправляются. Волею ли своего разума приходиши Господеви?
– Ей, честный отче! – отвечал за боярина пристав.
– Еда от некия обеты или нужды?
– Ни, честный отче! – опять прозвучал голос Дурова.
– Отрицаеши ли мира и яже в мире по заповеди Господни? Имаши ли пребывати в монастыре и пощении даже до последнего своего издыхания?
– Ей-богу, поспешествующу, честный отче! – сказал Дуров.
– Имаши ли хранитися в девстве и целомудрии и благоговении? Сохраниши ли послушание ко игумену и ко всей яже о Христе братии? Имаши ли терпети всяку скорбь и тесноту иноческого жития царства ради небесного?
– Ей богу поспешествующу, честный отче! – прозвучал голос Дурова, и Федор Никитич заплакал от бессилия, как плакали и до него сотни раз насильно постригаемые в монашество князья и бояре…«Затем, – пересказывая монастырское предание, пишет С.В. Максимов, – следовало оглашение малого образа (мантии), говорилось краткое поучение, читались две молитвы. Новопостригаемый боярин продолжал рыдать неутешно. Но когда игумен по уставу сказал ему: «Приими ножницы и даждь ми я», – боярин не повиновался. Многого труда стоило его потом успокоить. На него, после крестообразного пострижения, надели нижнюю одежду, положили параманд, надели пояс. Затем обули в сандалии и, наконец, облекли в волосяную мантию со словами:
– Брат наш, Филарет, приемлет мантию, обручение великого ангельского образа, одежду нетления и чистоты во имя Отца и Сына и Свята го Духа.
– Аминь! – отвечал за Филарета пристав».Судьба других Никитичей сложилась еще трагичнее.
Сосланный в Усолье-Луду на берегу Белого моря, умер Александр Никитич Романов.
В том же 1602 году скончался в Пелыме Василий Никитич…
Михаил Никитич умер в земляной яме в Ныробе Чердынского уезда.
Назад в Москву суждено было вернуться только двоим Никитичам – Ивану Никитичу Романову, просидевшему в Пелыме три месяца, прикованным к стене, и самому Филарету (Федору Никитичу).Поместили новоначального инока в келье под соборным храмом.
Негде было укрыться здесь от холодных сквозняков в огромной – почти тринадцать метров длины, шесть метров ширины и два метра высоты – келье. Невозможно было согреть это полутемное, освещенное единственным окном помещение. Было еще оконце над дверями, но оно предназначалось не для света, а для того, чтобы следить за насельником…
Каково было оказаться в этой наполненной грязноватыми сумерками и крысиным шорохом келье человеку, считавшемуся главным московским щеголем, вообразить нетрудно. Филарет любил мирские радости, и все в нем восставало при мысли, что этих радостей он лишился навсегда.
Никаких известий в монастыре о судьбе семьи Филарет не получал. Хотя, конечно же, едва ли его утешили бы эти известия….
Бывшую жену Ксению Ивановну, а теперь инокиню Марфу, сослали в Заонежье, тещу (Шатову) – в Чебоксарский (Никольский) девичий монастырь; зятя, князя Бориса Черкасского, с шестилетним сыном Филарета, Михаилом, – на Белоозеро.
6 «Твой, государев, изменник, старец Филарет Романов, мне, холопу твоему, в разговоре говорил… – доносил Борису Годунову пристав Богдан Воейков. – «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а иные-де научали на нас говорити людей наших; а я-де сам видал то не одиножды». Да он же про твоих бояр про всех говорил: «Не станет-де их с дело ни с которое; нет-де у них разумново; один-де у них разумен Богдан Бельский; к польским и ко всяким делам добре досуж»… Коли жену спомянет и дети, и он говорит: «Милые мои детки маленьки бедные осталися: кому их кормить и поить? А жена моя бедная на удачу уже жива ли? Чаю, она где близко таково же замчена, где и слух не зайдет. Мне уже што надобно? Лихо на меня жена да дети;Положение, в котором оказался бывший боярин Федор Никитич, а теперь – инок Филарет, не может не вызвать сочувствия, но не будем забывать и того, что невинным страдальцем Филарет не был. Эту наполненную грязноватыми сумерками и крысиным шорохом келью Филарет сам и выстроил себе…
Нельзя забывать и того, что Филарет сумел пережить временное несчастье, и оно сделало его еще хитрее и безжалостнее.
Учитывая это, попытаемся не только посочувствовать –
Он стал монахом…
Можно говорить о том, что его постригли насильно. Можно говорить, что это несправедливо и нехорошо.
Все так.
Но постригли. Назад в мир у инока Филарета уже не было дороги, и надобно было смириться и – не он первый! – принять судьбу, которая уготована ему.
Повторим, что, по-человечески, это несправедливо, но другого решения старорусское сознание не знало.
Но старорусское сознание не знало и самозванства…
И в этом миропонимание первого московского щеголя Филарета (Романова) существенно разнилось со строем мысли старорусского человека. И тени смирения не обнаружилось в иноке Филарете…
Еще более вызывающе он начал вести себя, когда достигла Сийского монастыря весть об успехах самозванца Григория Отрепьева.
«В нынешнем 7113 (1605) году марта в 16 день писал к нам Богдан Воейков, что февраля-де в 7 день, сказывал ему старец Илинарх да старец Леванид, февраля-де в 3 день в ночи старец Филарет его, старца Илинарха, лаял, и с посохом к нему прискакивал, и из кельи его выслал вон, и в келью ему, старцу Илинарху, к себе и за собою ходити никуды не велел.
Напомним читателю, что 13 октября 1604 года Григорий Отрепьев переправился через Днепр и начал поход на Москву.
21 октября он вошел без боя в Монастырский острог.
Еще через несколько дней под власть Лжедмитрия отдался Чернигов. В ноябре Лжедмитрия признали Путивль, Рыльск и Курск.
Успехи самозванца обеспокоили правительство Годунова, и оно вынуждено было объявить в январе 1605 года, что Лжедмитрий – это галицкий боярский сын Григорий Отрепьев.
Должно быть, когда добрела до Сийского монастыря эта весть, и начал Филарет
Филарету действительно было весело.
Когда несколько лет назад он обратил внимание на своего холопа Отрепьева, когда удивился начитанности его и недюжинному уму, ему и в голову не могло прийти, что это
На Прощеное воскресенье (в 1605 году оно попало на 10 февраля), когда все православные испрашивают друг у друга прощения, независимо от того, какое место в обществе занимают, Филарет даже не пришел в церковь.
Теперь, когда «на авось» изготовленное им оружие начало действовать, он ни у кого не собирался просить прощения и сам тоже никому и ничего не собирался прощать.
7Странная зловещая перекличка возникает между тем, что происходило на западных рубежах страны, и тем, что потаенно пока совершалось в Сийском монастыре.
«А около-де монастыря ограды у вас нет, а меж келий-де от всякой кельи из монастыря к озеру из дровеников двери, и крепости-де ни которые около монастыря нет, – выговаривает игумену Сийского монастыря царская грамота, – а ограду-де монастырскую велели вы свезть на гумно, и он-де, Богдан (Воейков), тебе и келарю говорил, чтобы вы около монастыря ограду велели поставить и меж келий от дровеников двери заделать, и вы-де около монастыря ограды поставити и дверей заделати не велите, и сторожу-де ты, который стоит у ворот, ходити к нему и про прохожих про всяких людей сказывати ему и детем боярским не велишь».
Такое ощущение, что эти монастырские «крепости» не менее важны, чем та линия обороны, которая проходила под Кромами.
В конце января Василию Шуйскому удалось разгромить самозванца, но Лжедмитрий сумел уйти к Путивлю, где собрал новое ополчение, и на Великом посту развернул новое наступление.
7 марта на сторону самозванца перешел Елец и Ливны.
«Ты б старцу Филарету велел жити с собою в келье да у него велел жити старцу Леваниду и к церкве старцу Филарету велел ходить вместе с собою да за ним старцу, и береженье к нему держал, чтобы он был у тебя в послушанье и жил бы по монастырскому чину и не бесчинствовал и о том бы ему говорил, – говорит царская грамота. – Только буде он не причащался святыни в нынешной пост и то дело чуже крестьянства и во всем бы ему рассматривал, чтобы он жил во всем по иноческому обещанию, а от дурни его унимал»…
Увы…
Поздно было уже «унимать от дурни» Филарета и некому…
Через две недели после Пасхи, 13 апреля, новый страшный удар обрушился на Россию – от апоплексического удара (кровь хлынула изо рта, носа и ушей) – умер Борис Годунов.
В апреле москвичи присягнули новому царю – Федору Годунову.
«Царевич Федор, сын царя Бориса, отрок прекрасный был, – пишет в «Летописной книге» С.И. Шаховской, – славился красотой, словно цветок диковинный на лугу, Богом украшенный, цвел, словно лилия в саду. Очи имел большие черные, лицо белое жемчужное, белизной сияющее, роста он был среднего, телом очень крепок. Отцом научен он был книжной премудрости, в ответах обстоятелен и весьма красноречив. Пустое и гнилое слово никогда не слетало с уст его. К вере и к наставлениям книжников относился ревностно».
Присягу этому отроку принесли Новгород, Псков, Казань, Астрахань, города Замосковья, Поморья, Сибири… Но тогда же, седьмого мая, П.Ф. Басманов, командовавший войсками, осаждавшими Кромы, объявил войску, что самозванец – это истинный царь.
Полки приняли присягу Лжедмитрию.
Эта измена армии и решила горестную судьбу династии Годуновых, эта измена и засосала Россию в страшный омут Смуты.10 июня князь В.В. Голицын удавил в Кремле царя Федора Годунова – юношу, с уст которого никогда «не слетало пустое и гнилое слово». Заодно он удавил и его мать…
Патриарх Иов не признал Лжедмитрия, и его свели с патриаршества и на убогой телеге увезли в Успенский монастырь в Старицу.
20 июня Лжедмитрий въехал в Москву.
Говорят, что первым делом Григорий Отрепьев изнасиловал в Кремле царевну Ксению Борисовну Годунову…
А была она, как пишет С.И. Шаховской, девушка, почти ребенок.
«Удивительного ума, редкостной красоты: щеки румяны, губы алы; очи у нее были черные, большие, лучезарные, когда в плаче слезы из очей проливала, тогда еще большим блеском они светились; брови были у нее сросшиеся, тело полное, молочной белизной облитое, ростом ни высока, ни низка; косы черные, длинные, как трубы по плечам лежали. Была она благочестива, книжной грамоте обучена, отличалась приятностью в речах. Воистину во всех своих делах достойна! Петь по гласам любила и песни духовные с охотой слушала».
Сохранила память о Ксении Годуновой и русская песня.А сплачется на Москве царевна,
Борисова дочь Годунова:
«Ино, Боже, Спас милосердой!
За что наше царьство загибло:
за батюшкино ли согрешение,
за матушкино ли немоленье?..
А что едет к Москве Рострига,
да хочет теремы ломати,
меня хочет, царевну, поимати,
а на Устюжну на Железную отослати… —
до сих пор плачет царевна в народной песне…
В песне царевна Ксения гораздо лучше, чем атеисты-либералы XIX века, знает, что произошло с Россией и в чем причина происшедшего…
Это батюшкино согрешение, это матушкино немоление…
Впрочем, в этом причина и всех других с такой завидной регулярностью обрушивающихся на нашу страну несчастий.Глава IV Первый царь со двора Романовых
Когда заходит речь о первом самозванце, исследователи пытаются ответить на три вопроса…
1. Был ли Лжедмитрий подлинным царевичем?
2. Шел самозванец на сознательный обман или заблуждался?
3. Кто стоял за спиной Лжедмитрия?
Если по первому пункту лишь очень немногие историки (B.C. Иконников и С.Д. Шереметев) рисковали отвечать утвердительно, то по второму разномыслия было значительно больше.
Н.М. Карамзин, например, считал самозванца мошенником, но не лишенным некоего благородства. Он полагал, что «мысль чудная» – решение воспользоваться легковерием россиян, умиляемых памятью Дмитрия, – поселилась и зрела в душе мечтателя, имея своей целью замысел – «в честь Небесного Правосудия казнить святоубийцу», то бишь Годунова…
Зато С.М. Соловьев и С.Ф. Платонов считали, что Лжедмитрий верил в свое царственное происхождение.
«Чтоб сознательно принять на себя роль самозванца, сделать из своего существа воплощенную ложь, надобно быть чудовищем разврата, что и доказывают нам характеры самозванцев, начиная со второго».
Отчасти это верно, хотя сам вопрос не вполне корректен по своей постановке. Ведь обманщик никогда не добьется успеха, пока хотя бы отчасти не поверит в собственный обман…
Нам кажется, что самозванец и верил, и не верил в то, что он – спасшийся царевич. Не будем забывать, что сама Мария Нагая узнала в нем сына [14] .
Как же тут было не верить?
Как было не сомневаться?
И вот тут-то и происходит нечто поразительное…
Отвечая на третий, самый важный, как нам кажется, вопрос, почти все русские историки (С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов, Н.И. Костомаров) проявляют удивительное единодушие…
«Царствовавший у нас в Москве под именем Дмитрия был не настоящий Дмитрий, но лицо, обольщенное и подготовленное боярами, партиею, враждебною Борису, – говорил Н.И. Костомаров. – Люди этой партии настроили пылкого, увлекающегося юношу в убеждении, что он царевич Димитрий, спасенный в младенчестве по наказу его родителя царя Ивана, и выпроводили его из Московского государства. Это сделано было на русское авось. Они, конечно, не желали заменить Борисов род навсегда этим поддельным Димитрием; но им достаточно было поставить Годуновым страшное знамя, под которое можно было соединить против них народную громаду и ниспровергнуть род Годуновых с престола; а потом можно было обличить самозванца, выставить его обманщиком, сознаться в своем заблуждении и уничтожить его».
С.М. Соловьев тоже считал, что Григория Отрепьева выдвинули на роль самозванца московские бояре, сумевшие уверить его в царственном происхождении:
«Вопрос о происхождении первого Лжедмитрия такого рода, что способен сильно тревожить людей, у которых фантазия преобладает. Романисту здесь широкий простор, он может делать самозванцем кого ему угодно;
Мы выделили слова великого русского историка про
Кто эти московские бояре, взрастившие самозванца?
Только к концу XIX века легализовалось мнение, что Лжедмитрия выдвинули Романовы и бояре, близкие к их кругу. Фамилия Романовых замелькала во всех исследованиях, посвященных появлению самозванца, но по-прежнему скороговоркой, без попытки осмыслить этот факт, столь много определяющий во всей последующей истории страны.
Кроме понятной осторожности по отношению к царствующей династии, на уклончивость историков, естественно, влияло и отсутствие прямых доказательств.
B.C. Шульгин, комментируя суждение С.М. Соловьева о развитии смуты сверху, резонно заметил, что «мысль эту при всей ее оригинальности и привлекательности обосновать фактами нельзя, поэтому, высказывая ее, Соловьев невольно отступил от требований, которые им же самим справедливо предъявлялись (смотри процитированное нами высказывание о
Оглядывая события Смуты с большей исторической дистанции, скажем, что это отчасти верно. Прямых доказательств тому, что Григорий Отрепьев был умышленно воспитан Романовыми в качестве самозванца, нет…
Но с другой стороны, нельзя не признать, что как раз отсутствие прямых свидетельств при обилии свидетельств косвенных и является самым главным доказательством причастности Романовых к изготовлению самозванца… За три столетия правления у Романовых было время, чтобы замести следы преступления, совершенного основателями династии на пути к власти, а те доказательства, которые уничтожить было невозможно, были перелицованы ими.
Исполнение этого облегчалось тем, что еще по ходу развития событий Смуты изменялись сами принципы освещения биографии самозванца.
Вначале московское правительство Годунова вообще старалось не упоминать о самозванстве. Конкретное содержание преступления заменялось расплывчатым словом: «заворовался».
Когда Лжедмитрия признали Краков и Рим, отрицать факт самозванства сделалось невозможно, но теперь у многих влиятельных особ появилась необходимость скрыть свою причастность к самозванцу…
Не будем забывать и того, что какое-то время Лжедмитрий официально считался законным русским царем…
Как мы знаем, Романовы были тогда возвращены из ссылки и возвеличены, и говорить о том, что они и взрастили самозванца, стало не вполне прилично, во всяком случае, на первых порах. Не наступило определенности и после смерти Отрепьева.
Придя к власти, Василий Шуйский долгое время щадил Романовых, оберегая от обвинений в сообщничестве с самозванцем. Хотя возможно, что руководствовался он при этом не только жалостью к пострадавшему роду.
Лишь потом, когда между Романовыми и Шуйским началась открытая борьба, появилась в официальных заявлениях антиромановская конкретика. Полякам было тогда сообщено, что Юшка Отрепьев «был в холопех у бояр Микитиных, детей Романовича, и у князя Бориса Черкасова, и заворовался, постригся в чернецы» [15] .
Историк Р. Скрынников справедливо заметил по этому поводу, что Шуйский и не мог поступить иначе, он адресовался к польскому двору, прекрасно осведомленному насчет прошлого собственного ставленника. Непрочно сидевшему на троне царю пришлось держаться ближе к фактам: любые измышления по поводу Отрепьева могли быть опровергнуты польской стороной.
Все изменилось, когда Романовы пришли к власти.
Документы, касающиеся их участия в смуте и в подготовке самозванца, безжалостно уничтожались и перелицовывались.
Преследовался даже сам слух, что Григорий Отрепьев, объявивший себя царевичем, был взращен и воспитан среди челяди в недрах дома Романовых. Но, глуховато теряясь в веках, слух этот упорно возникает вновь и вновь…
Впрочем, не будем забегать вперед…
Скажем пока о самом очевидном факте, уничтожить который не могла никакая цензура, – без самозванца у нас никогда бы не было династии царей Романовых…
1
Еще в январе 1605 года в грамоте патриарха Иова была изложена первая краткая биография самозванца.
«Этот человек звался в мире Юшка Богданов сын Отрепьев, проживал у Романовых во дворе, сделал какое-то преступление, достойное смертной казни, и, избегая наказания, постригся в чернецы, ходил по многим монастырям, был в Чудовом монастыре дьяконом, бывал у патриарха Иова во дворе для книжного письма, потом убежал из монастыря с двумя товарищами, монахами Варлаамом Яцким и Михаилом Правдиным».
Увы… И сейчас, четыреста лет спустя, о московском периоде жизни Отрепьева известно ненамного больше…
Мы уже говорили, что Григорий (в миру Юрий) был сыном галицкого сына боярского Богдана. Предки Отрепьевых, выехав на Русь из Литвы, осели в Галиче и в Угличе. Известно, что в 1577 году «новик» Смирной-Отрепьев и его младший брат, пятнадцатилетний Богдан, получили поместье в Коломне.
Богдан Отрепьев дорос до чина стрелецкого сотника, но жизнь его оборвалась не на войне, а во время драки в Немецкой слободе в Москве, где Богдана зарезал пьяный литвин…
Юрий (Юшка) был тогда «млад зело», и воспитывала его мать. Благодаря ее стараниям мальчик научился читать. Обучался он у зятя Варвары Отрепьевой – Семейки Ефимьева.
Неизвестно, как Юшка попал на службу к Романовым.
Возможно, как мы говорили, сыграло свою роль то обстоятельство, что родовое гнездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы, и там же находилась костромская вотчина Романовых – село Домнино.
Так или иначе, но еще в царствование Федора появился Григорий Отрепьев в Москве, сначала у боярина Федора Никитича Романова, потом у его брата, окольничьего Михаила Никитича Романова. Затем мы видим Отрепьева на дворе близких родственников Романовых – князей Черкасских. Отрепьев, как пишет автор «Сказания о расстриге», был у Черкасского в чести…
«В детстве является он в Москве, – цитируя летописи, пишет С.М. Соловьев, – отличается грамотностию, живет в холопях у Романовых и князя Черкасского и тем самым становится известен царю как человек подозрительный»…
Поделиться книгой: