Юсуповы. Невероятная история

С самых первых дней своего существования в «Английское общество» мечтали попасть представители самых известных и влиятельных семей страны. «Нечего говорить, что тон общества был наилучшим. За весьма малым исключением не происходило ничего, похожего на какое-нибудь неприличие», – вспоминал годы спустя многолетний участник Английского клуба М. Н. Лонгинов, который немало лет посвятил изучению клубной истории.

Князь Николай Борисович Юсупов, разумеется, был членом Петербургского Английского собрания. Но, пробыв в нем около двух лет, он отправился в продолжительную заграничную поездку. Когда он вернулся на Родину, то сразу же возобновил свое членство в данном обществе.

О князе ходили самые разнообразные слухи и сплетни. Некоторые были убеждены в том, что Николай Юсупов был большим развратником. Другие же, наоборот, считали его необычайным интеллектуалом и эрудитом, большим ученым. Как это бывает в жизни, каждый человек судит по себе и степени собственной испорченности. Вот что писал о Юсупове потрясающий русский библиофил, образованный и умнейший человек Сергей Александрович Соболевский: «Всей московской публике известна особенная любовь к изящным искусствам сего, как выразился о нем Пушкин, питомца Аристипповой школы… Но не всем известно, каким обширным знанием литературы, древней и новой, обладал князь. И нет сомнения, что многие с удивлением услышат, что он был отличным знатоком греческого и латинского языков. Мы знаем, как при появлении «Эдипа» Озерова в домашней беседе с некоторыми любителями литературы, между которыми был И. И. Дмитриев, князь, сравнивая подражание с оригиналом, цитировал целые места из Софокла, переводя их по-русски, и удивил всех обширною ученостью и тонким вкусом». С. А. Соболевский и И. И. Дмитриев, являлись хорошими приятелями Николая Борисовича по Московскому Английскому клубу. Соболевский был тем из числа немногих, кто видел в князе «большого ученого».

Во время своего путешествия Юсупов пробыл некоторое время в гостях у своей сестры в Митаве, а уже летом 1774 года Николай Борисович направился в Лейден с целью прослушать в местном университете определенные научные курсы. Дорога из Курляндии в Голландию тогда представляла собою довольно продолжительное, но уникальное путешествие. Для молодого князя с его пытливым и гибким умом это было отличной возможностью для развития и личностного совершенствования. Юсупов побывал в Данциге, Берлине, Гааге, а также в других европейских городах, встречавшихся по пути.

Учеба в Лейдене не была вызвана желанием приблизиться к моде или подчеркнуть собственный престиж. Напротив, университет дал Николаю Борисовичу именно те знания, к которым он давно стремился и которыми потом пользовался в продолжение всей своей не короткой жизни.

Нужно сказать, что в те времена высшее образование в среде русского общества в чужих краях имело некое условное подразделение. Те студенты, кто имел принадлежность к родовому дворянству, уезжали учиться в общем счете за казенный счет в Лейпцигский университет. Более богатая и родовитая молодежь отправлялась в Лейденский, но уже за собственные средства.

Великий революционер и писатель Александр Николаевич Радищев, который в качестве бывшего пажа Императорского Двора оказался в Лейпцигском университете, благодаря нему до наших дней дошли подробности жизни небогатых русских студентов за границей. Оказалось, что вместо того, чтобы получать добротные знания, они то и дело отмечались в очередных скандалах, выяснении денежных отношений, некоторые из них жаловались высшему начальству. Проще говоря, обычный жизненный сценарий мелких провинциалов из России.

По странному стечению обстоятельств, жизненные дороги Радищева и Юсупова не единожды пересекались. Нередко они попадали практически в одинаковые ситуации, когда судьба предлагала сделать выбор… Вероятно, официально Александр Николаевич и Николай Борисович знакомы не были, несмотря на то, что они могли видеться в стенах Петербургского Английского собрания, но вряд ли обращали друг на друга внимание.

В университете князь Юсупов слушал лекции по праву, философии, политической истории, естественной истории. Кроме того, он изучал ботанику, физику, химию, математику, анатомию. Более того, немало времени и внимания он уделил иностранным языкам: латыни, древнегреческому, итальянскому, английскому. И, конечно же, будучи необычайно творческой натурой, горячо интересующейся искусством, Николай Борисович увлекался живописью и музыкой.

«Сегодня неделя, как я занимаюсь, – писал князь в письме своему другу. – Я передал Ваше письмо г-ну Пестелю, и я его застал таким образом, каким Вы его мне обрисовали. Ваше письмо мне было большим подспорьем, так как Вы с ним близки духовно и одного образа мышления… Пестель дает мне два занятия в день: утром – государственное право, во второй половине дня – историю философии. Даже в пятницу он дает мне один урок, что обычно не делает. Г-н Алламан заставляет меня заниматься физикой. Керру ежедневно преподает мне латинский язык; Митчелл, английский министр, учит меня этому языку; музыка и рисование заполняют оставшееся время. Но когда закончатся каникулы, я займусь ботаникой. Я живу на Бреет-стрит, рядом с голландским Двором…»

Во время студенчества Юсупов окончательно укрепился в своем давнем интересе к античности, вообще характерном для представителей эпохи Просвещения. До наших дней сохранилось письмо, адресованное Николаю Борисовичу от его преподавателя, известного эллиниста Л. К. Фалькенара. «Тридцать семь лет я учил греческому языку в двух университетах нашего государства и ни в ком из моих, даже отличнейших слушателей, не нашел столь твердой и столь постоянной любви к изящным наукам, даже не воображал никогда, чтобы между лицами твоего звания нашлись такие, которые могли быть увлечены прелестью древней литературы… Когда в Париже, Италии и других городах Европы ты, как истинный любитель и знаток, осматривал рукописные памятники Древней Греции, каких не получал похвал, свидетельствующих о твоих познаниях в греческом и латинском языках от ученых хранителей тамошних библиотек!». Фалькенар даже посвятил Николаю Борисовичу издание «Теокрита», которое, по сообщению некоторых источников, печаталось за счет личных средств князя.

Сам Юсупов о своих студенческих годах говорил, что «единственным моим развлечением являются книги и несколько очень красивых картин и рисунков». В письмах друзьям князь признавался, что «книги разбивают мое хладнокровие». Но, скорее всего, это всего лишь красивые слова, ведь хладнокровием Николай Борисович никогда не страдал, особенно в молодые годы и рядом с красивыми женщинами. А вот в качестве талантливейшего дипломата и дальновидного политика он действительно всегда и при любых обстоятельствах оставался спокойным, уравновешенным и хладнокровным.

Находясь в Лейдене, Юсупов внимательно отслеживал новинки европейской литературы, в частности театральной. В марте 1775 года Николай Борисович писал в письме, адресованном А. Б. Куракину: «Я посылаю Вам сборник, который наделал столько шума в Риме. Этот пустяк – из итальянских – быть может, самое лучшее, потому что все арии, которые в нем есть, являются пародиями на Метастазио. Быть может, Вы захотите его прочесть, так как он наделал много шума».

Голландские библиотеки, а также частные коллекции второй половины восемнадцатого столетия скрывали в себе редкостные богатства – книжные и художественные. Можно со всей смелостью сказать, что Юсупов прочел наиболее важные из них, и эти произведения оказали исключительное влияние на становление и формирование коллекционерских пристрастий князя. В его необычайной по своей уникальности библиотеке имелось значительное число ранних голландских изданий. А вот что касается живописи этой страны, то Юсупова она особенно не заинтересовала. Но даже в этом случае он не упустил возможности приобрести наиболее заметные и характерные образцы. Исключением, безусловно, был Рембрандт. Хотя, редко какой коллекционер того времени не мечтал о произведениях этого великого художника! Путешествуя по Голландии, Юсупов все чаще и чаще посещал букинистические лавки и всевозможные распродажи. А это прекрасная возможность открыть для себя немаленький простор, даже для начинающего коллекционера.

В студенческие годы юный князь открыл для себя с качественно новой стороны и театр. Библиотека Архангельского до сих пор хранит некогда приобретенные князем в Лейдене сборники театральных пьес, и даже трехтомник «Новый театр Гааги», 1759 года издания.

В те времена иностранному студенту было необходимо иметь рекомендательные письма. Французский академик Виллаузон с необыкновенной доброжелательностью писал Л. К. Фалькенару о его прилежном ученике. Он же передал Юсупову рекомендательное письмо в Копенгаген советнику Юстиции Трескову, в котором просил посодействовать Николаю Борисовичу в период его поездки в Данию. Вот такие там были слова: «Князь Юсупов, который передаст Вам это письмо, является русским господином… Не буду повторять то, что я уже имел честь Вам сказать о широте и глубине его обширных знаний, особенно в греческом языке… Это один из самых выдающихся людей Европы». А спустя некоторое время, в подтверждение этих лестных слов, в 1779 году общество древностей в Касселе, которое основал ландграф Гессенский Фридрих Второй, избрало «знаменитого своими знаниями» князя Николая Борисовича Юсупова своим почетным членом.

Таким образом, молодой князь Юсупов в действительности был «виден» даже среди образованных и талантливых ровесников. Современникам отлично была известна история о лестной оценке, данной Николаю Борисовичу Вольтером. А ведь знаменитый и довольно ядовитый философ преподавал почти всем представителям «лейденского русского студенческого братства», так что имеющийся выбор был более, чем велик.

А на плане маршрута после Голландии стояла Англия. Известно, что русское общество середины восемнадцатого века обожало все английское не меньше, чем все французское. Самыми главными англоманами в России считались графы Воронцовы. Так, Семен Романович Воронцов, несколько лет пребывал на посту русского посла в Англии и остался там жить даже после отставки. В Англии Юсупова привлек знаменитый Оксфорд. Там он смог почерпнуть немало полезного и интересного.

По прибытии в Лондон в марте 1776 года, князь Николай Борисович был в самом скором времени представлен королевскому обществу. Среди числа его новых знакомых оказался Бомарше. В течение нескольких месяцев, проведенных в этом городе и в этом великосветском обществе, у Бомарше и Юсупова сложились весьма теплые дружеские отношения. Кроме того, уже более двухсот лет существует милая легенда о том, что князь и великий драматург соперничали, как и следует полагать, из-за женщины. Николай Борисович, разумеется, в этом «поединке» одержал победу. Известно, что внешний облик Бомарше являлся прямым доказательством теории Дарвина, еще не существовавшей в те времена. А князь Юсупов же считался признанным красавцем. Были слухи, что Бомарше даже подумывал об устранении противника, желая отравить его, но все закончилось благополучно.

Путешествуя, Николай Борисович всегда держал при себе небольшой альбомчик в красном сафьяновом тиснении, на котором золотом были выбиты слова: «ALBUM AMICORUM PRINCIPIS DE YOUSSOUPOFF». Что в переводе означает: Альбом друзей князя Юсупова.

Именно в этом, пропавшем в советское время княжеском альбоме, оставил свой след Бомарше, записав в нем собственноручно стихотворение. Его вместе с автографом опубликовал А. В. Прахов, благодаря чему оно доступно и в наши дни. Бомарше явно старался красиво и отчетливо выводить буквы, он определенно не писал на скорую руку. Николай Борисович гордился этим автографом, показывал его только избранным знакомым, в том числе и А. С. Пушкину.

Находясь в Англии, Николай Борисович занимался не только коллекционированием женских сердец и состязанием с другими мужчинами-конкурентами. Юсупов потратил кучу времени на осмотр художественных собраний и шедевров архитектуры. Он старался не отставать от тенденций художественной стороны развития своего времени. Попросту говоря, он четко следовал моде, но и учитывал «вибрации» собственного вкуса, становившегося с годами все лучше и лучше. В период своего первого путешествия князь приобретал популярных в то время признанных голландцев и фламандцев, работы талантов итальянского Возрождения. К сожалению, не всем им было суждено выдержать «экзамен временем и искусствоведами». В коллекции Николая Борисовича далеко не сразу стали появляться вещи первого сорта. Опыт собирателя, искусствоведа и знатока у князя был еще явно не отточен, но некоторым шедеврам удавалось украшать петербургский дом юного путешественника и, как полагается, вызывать зависть у гостей. Юсупов обладал довольно обширным собранием графики. Таким образом, на гравюрах-репродукциях Николай Борисович, как говорится, имел уже «наметанный глаз» и продать ему фальшивую вещь было практически невозможно. В девятнадцатом столетии князь приобретал достаточно много художественных вещей. Он опирался уже исключительно на собственный «коллекционерский нюх» и, надо сказать, ошибался в приобретенных покупках крайне редко. Экспонаты своей коллекции Николай Борисович размещал в доме своего отца на Английской набережной, где прошло его детство и отрочество.

Небольшое количество официальных биографий Николая Борисовича Юсупова преимущественно умалчивают о событиях периода 1778—1781 годов. Известно только то, что в 1781 году князя пожаловали в действительные камергеры Императорского Двора. Стоит отметить, что к претенденту на столь высокое звание камергера Императорского Двора предъявлялись довольно серьезные требования. К слову сказать, этот претендент не обладал выдающимися внешними данными и, как деликатно высказывались во времена Екатерины Великой, не «попал в случай». Князь как раз-таки соответствовал этим требованиям как своим образованием, богатством, положением семьи, возрастом, так и незаурядной внешностью. Все вышеперечисленные качества давали ему основания выступать в качестве законного претендента на звание придворного чиновника высочайшего ранга. Видимо, именно в тот жизненный период с Николаем Борисовичем произошла история, на которую стыдливо указывала одна картина с мифологическим сюжетом из коллекции князя.

Император Павел Первый очень уважительно относился к князю Юсупову. Он прекрасно осознавал, что государственных людей такого высокого уровня в России немного. Поэтому, оказавшись на престоле, он обратился к Юсупову с просьбой: спрятать «подальше» одну из картин княжеской коллекции. Дело было в сюжете, который символизировал союз античных богов Венеры и Аполлона. Но странным образом изображения полуголых небожителей очень уж напоминали князя Юсупова и саму императрицу Екатерину Великую. Павел Петрович нередко испытывал чувство стыда за свою мать, тем более, что некоторые фавориты по возрасту годились ей в сыновья. Николай Борисович выполнил императорскую просьбу, но и не без недоумения. Во времена Екатерины, в эпоху Просвещения, глазу восторженного зрителя открывались и не такие полотна…

Поводом для написания неоднозначной картины на античный сюжет явился факт возвращения Николая Борисовича из-за границы. Не нужно лишний раз напоминать, что Юсупов являлся влиятельным вельможей по своему происхождению. Он не был в обществе прихлебателей, желающих во что бы то ни стало «попасть в случай». История с сюжетом картины – это не более, чем очередной любовный порыв любвеобильного и нежного сердца князя, а вовсе не тонкий политический и расчетливый ход. Екатерине не требовалось много времени, чтобы оценить умственные достоинства и таланты «одного из самых выдающихся людей Европы». А мужчины с просто достоинствами и без того ее повсюду окружали.

Николай Борисович Юсупов в течение долгих лет был не только доверенным лицом императрицы, но и хорошим другом. Она могла с полной уверенностью и спокойствием доверить князю самые деликатные и ответственные дипломатические поручения. Более того, Юсупов был ее личным агентом по вопросам приобретения художественных экспонатов для пополнения Эрмитажа и других дворцов. Екатерина переписывалась с князем. Их диалог был в меру дружеским и кокетливым, что свидетельствует о многом. Сохранившихся портретов князя, запечатлевших его молодым и красивым, к сожалению, немного. На них он выглядит слегка надменным молодым мужчиной. Небезызвестно, что императрица легко попадала под обаяние юности. Не даром ее последним фаворитом был граф Зубов, который отличался красотой, а также молодостью, в то время как царица была далеко не юной особой. Так что в случае с Юсуповым, можно сказать, что все просто совпало: Николай Борисович был величайшим государственным деятелем своего времени, а императрица могла доверить безупречному дипломату решение любых вопросов. Какие именно обстоятельства способствовали возможному сближению князя с Екатериной – это никому не известная тайна. Но то, что их дружба продлилась до последних дней, – факт.

И в каком бы сообществе или клубе не состоял Николай Борисович, он всегда использовал свои связи на благо страны.

Глава 8 «Вольтер его благословил…». Роль талантливого дипломата

В 1783 году началась дипломатическая карьера князя в ранге посланника. Екатерина Вторая подписала «Указ» Коллегии иностранных дел «О назначении камергера Двора Ея Величества князя Н. Б. Юсупова чрезвычайным посланником и полномочным министром при королевском Сардинском дворе». Князю природой был дарован острый аналитический ум, сильная воля, редкая хватка, утонченность, способность найти путь к уму и сердцу любого человека. Потрясающая интуиция и передавшаяся от предков осторожность и умение предупреждать нежелательное развитие событий, а также умение, если не силой, то терпением и хитростью, добиваться поставленной цели. Перечисленные качества помогали князю не только в обычной жизни, но и в профессиональной дипломатической деятельности. К этому стоит добавить еще один важный момент – блестящее образование князя Юсупова, а также свободное владение пятью европейскими языками.

Немногие русские путешественники, кому довелось повстречаться с Николаем Борисовичем в Италии, отмечали с некоторым раздражением, что он, даже находясь за границей, вел свой привычный образ жизни – постоянно посещал оперу, концерты и балы. Также, по словам современников, Николай Борисович считался прекрасным бальным танцором. Его несложно представить в танце – изящного, отлично двигающегося, практически идеального партнера, чем-то походящего на французского маркиза, а вовсе не татарского князя, как некоторые полагали.

Неудивительно, что Николая Юсупова и в Италии все время окружали самые красивые и интересные женщины. Темпераментные и свободные от предрассудков, они с удовольствием смотрели на кажущееся нарушение возможных приличий. А их мужья не распылялись на этот счет, ведь и о княжеской благодарности никто не забывал.

Он частенько покидал Туринский двор: послушать новую музыку, развеяться в приятном женском обществе. На самом деле, так предполагали не знающие Юсупова люди. В действительности, князь не развлекался, а исполнял ответственные государственные задания. Императрица доверяла ему работу над серьезными дипломатическими поручениями довольно деликатного характера, суть которого заключалась в том, что оно требовало «легального прикрытия» – должности посла при небольшом государстве. Но самыми важными и серьезными оказались переговоры Юсупова с самим папой Римским.

В 1785 году граф Андрей Кириллович Разумовский, который имел самое прямое отношение к салону Московского Английского клуба на Тверской, показал себя при Дворе Неаполитанского короля некрасиво и неподобающе его статусу. Прирожденный князь Юсупов был вынужден явиться ко двору и исправить дело, дабы реабилитироваться перед королем. Иначе грозил серьезный дипломатический скандал. Неаполитанская королевская семья была оскорблена. Николай Борисович не без трудностей добился аудиенции у короля Фердинанда Первого, которому передал самые искренние извинения царицы Екатерины Второй. Дело было исправлено.

В 1788 году Юсупову было суждено вновь оказаться в Неаполе. Он состоял в весьма сложных переговорах с королевским Двором по поводу ухудшившихся отношений между Россией, Швецией и Турцией. России был необходим нейтралитет европейских государств. Его соблюдение напрямую зависело от пресловутого «общественного мнения». Непростыми оказались переговоры князя с дипломатами Англии и Австрии. Зато по вечерам Николай Борисович имел прекрасную возможность посещать любимый театр Ла-Фениче.

В 1784-ом году Николай Борисович посетил Ватикан, им была получена аудиенция у самого папы Римского Пия Шестого. Этому приему предшествовала секретная инструкция, полученная от императрицы Екатерины Второй: «Благородный Нам любезноверный! Откланявшись от Туринского Двора, направить путь Ваш в Рим, где Вы явитесь в качестве Кавалера Двора Нашего, имеющего особую комиссию к Тамошнему Владетелю, а отнюдь не в образе Министра характеризованного, дабы инако не иметь нужды в установлении нового церемониала, следовательно же и не найтися в случае какого-либо затруднения с пребыванием в Риме…».

Для решения непростых проблем внешнеполитического направления должность временного посланника в Риме не предоставляла Юсупову особых возможностей как в политическом, и в дипломатическом смысле. Именно здесь на помощь пришли личные масонские связи князя. Николай Борисович как частное лицо не только получил папскую аудиенцию, но и добился расположения Папского двора: «…отдельного самостоятельного существования в Российской империи римско-католической паствы, благодарил за дарование близкому к Русскому императорскому дому могилевского архиепископа Сестренцевича палладиума и возведения в кардиналы бывшего в России папского посла Аркотти». Кроме того, императрица через Юсупова выразила свое желание возвести Сестренцевича в кардиналы.

На удивление всем, Папа принял Юсупова так великодушно, что даже разрешил князю устроить копирование лучших живописных украшений Ватикана. До Николая Борисовича подобных разрешений в таких объемах не мог получить никто. Стоит отметить, что и после тоже.

Вообще-то идея перенести, точнее – «пересадить все великое», что имелось в Европе, на невские берега принадлежала наследнику престола Павлу. Екатерина относилась к этому несколько скептически. В результате теперь нам остается любоваться в Эрмитаже только копиями Лоджий Рафаэля, тогда как остальные шедевры Ватикана остаются для русских людей прак тически недоступными.

Пребывая в Италии, Юсупов не единожды получал от императрицы письма практически личного характера. Дружеский тон их общения не оставлял сомнений в отличных отношениях между царицей и князем. Екатерина не была страстной поклонницей скульптуры или картин, а предпочитала только резные камни. Живопись она скупала с целью подчеркнуть государственное величие, а камни – только для личного удовольствия. Именно на тему этого вопроса она и советовалась с Николаем Борисовичем.

В Италии Николаю Борисовичу удалось собрать громаднейшую коллекцию произведений искусства. Особенное место в ней заняла живопись и скульптуры. Юсупов посетил мастерские практически всех известных художников, скупил работы старых мастеров, но они и в то время уже считались большой диковинкой. Русскому аристократу нередко пытались продать выдаваемые за подлинные творения художников старые копии. Со временем все стало ясно – Юсуповская коллекция давно признана крупнейшей частной коллекцией в Европе.

По возвращении в Россию, Николай Борисович стал заметнейшей фигурой уходящего десятилетия правления императрицы Екатерины Великой. За это время он фактически возглавил русскую художественную жизнь, являясь официальным и неофициальным законодателем моды русской художественной жизни. Оказавшись в Петербурге Юсупов выглядел в глазах соотечественников человеком, у которого было чему поучиться и которому хотелось подражать.

В скором времени под руководство князя попали все основные художественные заведения и организации России. Если бы ему пришлось получить пост Президента Императорской Академии Художеств, которая в конце восемнадцатого столетия пребывала в полнейшем упадке, то Николая Борисовича смело можно было назвать первым официальным министром русской культуры. И он им был, только неофициальным – при русском Дворе такового министерства никогда не было организовано, впрочем, как и министерств вообще вплоть до начала двадцатого века.

Императрица Екатерина, которая обладала отличным эстетическим вкусом, по большинству проблем развития художественной жизни России советовалась именно с Николаем Борисовичем, а проблемы имели значение для просвещенной императрицы ничуть не меньше, чем восстание Емельяна Пугачева или сплетни политического характера дворов Европы. Правительница страны считала необходимым должным образом соответствовать культурному образу эпохи Просвещения, а также и славе просвещенной правительницы. Этого императрице удавалось достигать не только благодаря собственному труду, преимущественно эпистолярному, но и при помощи советников, которых она, как правило, прекрасно подбирала. В 1788-ом году Екатерина вызвала Юсупова из Европы. Он был нужен ей в Петербурге. Впрочем, достойная должность для него нашлась не так быстро – царица продолжала приглядываться к бывшему посланнику, с которым в последнее время больше общалась по переписке, нежели лично. Она продолжала питать к Николаю Борисовичу чувство искренней привязанности, своего рода женской дружбы, а Екатерина, надо отметить, дружить умела, хотя истинных друзей, а не просто приятелей, у нее имелось вовсе немного. Вернувшись из Европы, князь то и дело бывал при Дворе, был вхож в интимный кружок императрицы, который проходил в Зимнем дворце без каких-то особенных церемоний. Ему, среди немногих царедворцев, было разрешено приходить к Екатерине без всяческих предварительных приглашений. Возможно, такое внимание было обусловлено еще и тем фактом, что князь Юсупов всегда оставался весьма приятным, манерным и галантным в общении человеком.

Мудрый и обаятельный князь всегда имел немало недоброжелателей и завистников, особенно в среде не очень-то и образованного дворянства средней руки. Разумеется, о нем всегда ходили самые разнообразные слухи и сплетни. Среди всех рассказов о Николае Борисовиче можно выделить милый исторический анекдот о простых нравах, бытующих в ближайшем круге общения Екатерины Великой.

Как-то раз Юсупов обедал с царицей. На обед полагался гусь. Екатерина спросила князя, вспоминая его европейские привычки:

– Известно ли вам, князь, как следует разрезать столь важную птицу?

– Мне ли не знать, – отвечал Николай Борисович с легкой надменностью на лице. – Эта птица давно нам знакома и очень дорого обошлась нашему роду. Моему предку пришлось поплатиться за нее половиной своего имения!

– Как так? – удивилась царица.

– Да пригласил как-то прадедушка Дмитрий Сеюшевич патриарха Иоакима на обед. А дело происходило в пятницу на Страстной неделе. На стол подали жареного гуся, а день-то был постным. Патриарху было неловко отказываться от угощения, и чтобы не обидеть гостеприимного хозяина, вот он и согрешил, а затем обо всем рассказал царю. Это угощение от мусульманина приняли как религиозное оскорбление. Царь Федор Алексеевич в тот же час приказал забрать у прадедушки половину имущества. Проступок свой Дмитрий Сеюшевич решил загладить принятием Православия, и царь, соответственно, возвратил ему отнятое.

Выслушав сей исторический анекдот, Екатерина долго смеялась, после чего, улыбаясь, спросила:

– Ничего, князь, у тебя и без этого немало осталось. В случае чего и меня и мое семейство сможешь прокормить.

В действительности, денег в конце царствования Екатерины Второй у Юсупова оставалось не столь уж много. Финансовая сторона дел князя оказалась порядком запущена и в некотором смысле запутана. Николай Борисович все больше и больше занимался рассмотрением дел государственного характера, нежели своих собственных проблем.

По возвращении на Родину, князь уже не застал в живых тяжело болевшую мать, княгиню Ирину Михайловну. За пару месяцев до смерти, 20 января 1788 года, Ирина Михайловна написала и отправила Николаю Борисовичу последнее письмо, наполненное самыми теплыми чувствами и материнской любовью, а также гордостью за обожаемого и единственного сына, которого, как она сама и предполагала, увидеть ей больше не удалось. Очевидно, что приехать из Италии в Россию на похороны матери Юсупов физически не мог – дорога потребовала бы не менее месяца. Даже дипломатическую почту доставляли не без трудностей.

Николай Борисович, которого современники называли не иначе как «западник, вольтерианец или татарский князь», также как именовали его за спиной и завистники, приказал каждый год в день памяти святой мученицы Ирины в приходском московском храме Трех Святителей у Красных ворот отмечать «День памяти Ея Сиятельства покойной княгини Ирины Михайловны» положенной заупокойной службой. В московском Богоявленском монастыре, находящимся поблизости от Кремля между Никольской и Ильинкой, где тогда тоже имелись родовые захоронения князей Юсуповых, по указанию Николая Борисовича ежегодно в мае-июне Московской домовой канцелярии заказывали «…поминовение родителей Его Сиятельства и служение ранних обеден». Когда же Юсупов переехал в Москву, то сам обязательно присутствовал на ежегодных панихидах по своим любимым и почитаемым родным. Согласно народной мудрости: «Живы родители – почитай, умерли – поминай!». Вот такой сплав «западничества и вольтерьянства» Юсупова, о котором так много и охотно сплетничали современники, а потом и потомки князя, достаточно плохо представлявших себе и его религиозные взгляды, и домашнюю жизнь.

В октябре 1792 года Юсупов возглавил Императорский Фарфоровый завод, который в скором времени прославлял императорскую фамилию, а также и русское искусство. Николаю Борисовичу удалось так замечательно организовать фарфоровое производство, что на протяжении первой половины девятнадцатого столетия у завода даже не было достойных и серьезных конкурентов среди многочисленного числа частных предприятий во всей России. Не мог выдержать конкуренции с Императорским заводом и собственный, князя Юсупова, появившийся уже в следующем веке.

Князь Николай Борисович также был известен как блестящий «организатор производства». Ему мастерски удавалось определять и расставлять на самые ответственные посты компетентных, грамотных и проверенных людей. Безусловно, не обходилось и без ошибок, но это случалось редко. Николай Борисович с годами прекрасно познал человеческую природу, легко определял сильные и слабые стороны того или иного собеседника, был снисходителен к недостаткам ближнего. Результат работы он всегда отслеживал лично. Непосредственно «процесс производства» его практически не интересовал. Своими «доверенными лицами», как говорится, князь очень дорожил, всячески помогал им, просил для них чины, звания, пенсии, казенные квартиры, дрова и даже свечи и многое другое. В ту эпоху такие столь «заботливые» отношения между начальником и подчиненными казались более, чем странными. Чаще они удивляли младших современников Николая Борисовича в девятнадцатом веке, когда он проживал в Москве и командовал чиновниками кремлевскими.

Дать оценку задаткам чиновника, организатора и исполнителя для князя Юсупова не поленилась императрица Екатерина Великая. Без ненужных рассуждений она просила князя исполнять одно должностное поручение за другим, по мере выполнения последнего, а именно: по степени наведения порядка в той или иной области петербургской художественной жизни. После того как Юсупов решал основные проблемы шпалерного производства и театрального дела, а они доставляли царице довольно много хлопот, курьер из Зимнего дворца доставил Юсупову еще один Высочайший Рескрипт: «Купленный Нами у наследников покойного Князя Потемкина Таврического стеклянный завод поручаем Мы в управление Ваше и желаем, чтоб вы употребили всемерное старание о приведении онаго в цветущее состояние».

Примечательно, что для «возрождения» этого малоприбыльного производства Николай Борисович использовал способы, очень напоминающие плановую социалистическую экономику. Он проводил аттестацию каждого мастера, присваивая всем определенный государственный чин и класс, что давало основание не только для текущего жалованья, но и было гарантией пенсиона в старости. К каждому аттестованному мастеру, а это были чаще всего иностранцы, была прикреплена группа русских учеников, чтобы всегда имелись собственные опытные и квалифицированные кадры на случай замены. Все работники фабрики получали прибавку к жалованию. Эти простые меры по улучшению материальной заинтересованности постепенно привели к тому, что состояние дел на Императорском Стекольном заводе улучшилось, тем самым приведя фабрику в самое прекрасное состояние.

Глава 9 «Жизнь в искусстве…»

Можно сказать, что князю удалось прожить не одну, а несколько жизней. Он был аристократом, вельможей императрицы, богачом, государственным сановником, прекрасным экономистом. Однако самая счастливая и продолжительная была Юсуповская «жизнь в искусстве». Она была невероятно многогранной и вмещала в себя концентрирование внимания на музыкальных, драматических и балетных театрах, симфонической музыке и музыкальных сочинениях. Николай Борисович был чрезвычайно увлечен коллекционированием произведений художественной культуры, представляющих такие жанры как живопись, скульптура, декоративно-прикладное искусство, разработка садово-парковых ансамблей, литература, работа с переводами деятелей античности, книги. И в этот уже не короткий список вошли далеко не все увлечения князя, которым он уделял основное свое внимание и чем увлекался вполне профессионально.

Николай Борисович был редчайшим знатоком и ценителем всего художественного и прекрасного. Не случайно именно ему постоянно выпадала честь консультировать представителей царского рода, выполняя обязанности по скупке произведений искусства для дворцов, особенно для Эрмитажа и Павловска. Также ему удавалось доставлять ко Двору и новинки музыкального мира, представляя собой не только просвещенного ценителя и любителя, но профессионального знатока музыки. Так, например, в 1784 году к Николаю Борисовичу обратился царевич Павел: «Я получил музыку Пуньяни, за которую моя жена очень обязана Вам, и маленькое „лунное сиянье“ Гакерта, которое прелестно». Вот именно такого характера переписка была у Юсупова очень часто, причем как с Малым Двором, так и с Двором Императрицы.

Многое, что имело отношение к художественным интересам князя, поражало и продолжает поражать мысли и воображение. Не было исключением и колоссальное собрание нот. Оно насчитывает более двух тысяч наименований печатных изданий. Этот факт позволяет сделать вывод, что «руководство» Николая Борисовича над музыкой сферой Дворов и театрами имело под собой довольно твердое профессиональное основание. Нельзя не отметить, что профессионализм, способность сыскать абсолютно любые сведения, нужные для чего-то, – еще один поразительный талант князя, высочайшего государственного чиновника.

Комплектуя царские художественные собрания, Юсупов, разумеется, никогда не забывал и о собственной персоне. Он настолько известен и авторитетен в художественных кругах Европы, что для заказа или приобретения картин князю требовалось всего лишь написать письмо кому-либо. И, надо сказать, ему доверяли и верили на слово. Князь всегда хорошо оплачивал свои заказы, впрочем, спорить с этим и обвинять этого величайшего человека в скупости не предоставлялось разумным, да и возможным. Известно, что он являлся ярким сторонником формулы эпохи развитого социализма. По его мнению «экономика должна быть экономной». Это относилось ко всем сферам, даже художественной.

Будучи в Италии, Юсупов близко познакомился с известным скульптором Антонио Кановой. Некоторые современники утверждали, что они были связаны большой личной дружбой. Хотя, между ними была целая пропасть, куда относилось и общественное положение, и привычки. Канова с самого детства днями пропадал, работая в мастерской, тогда как Юсупов был занят иными трудами и удовольствиями. Не углубляясь в эти нюансы, отношения между ними складывались весьма дружественные и теплые. Находясь в Петербурге, князь все время переписывался с ним. Для Николая Борисовича скульптор изваял из мрамора вариант лучшей своей работы «Амур и Психея». Причем Юсупову пришлось настоять на некоторых, довольно существенных вмешательствах и доработках композиции, от чего творение значительно выиграло. Юсуповский экземпляр на сегодняшний день хранится в Эрмитаже. В Лувре хранится ее первый вариант, увиденный князем еще в мастерской скульптора. Он и стал основой для этого шедевра, еще более удачного и совершенного.

В 1796 году Канова сотворил для Юсупова следующую скульптуру – повторение «Амура и Психеи». Этот вариант обошелся князю в две тысячи золотых цехинов. И, надо сказать, это стоило такой баснословной суммы. Скульптор внимательно выслушивал все пожелания просвещенного заказчика. Следствием явился тот факт, что Юсуповская группа, несмотря на внешнее копирование и повторение форм луврской, в целостности оказалась гораздо удачнее, лучше, и масштабнее с художественной точки зрения.

Другая работа, статуя «Амур», выполненная для Николая Борисовича в конце 1797 года, как судачили современники, была оплачена золотом. Юсупов заплатил столько же драгоценного металла, сколько она реально весила. Другие источники говорят о сумме в восемь тысяч золотых цехинов. Может показаться, что это очередная Юсуповская легенда, но, тем не менее, «Амур» оказался на невских берегах только в 1802 году, когда Николай Борисович немного поправил свои финансовые дела и нашел достаточные средства, чтобы расплатиться с Кановой, который в свою очередь смог подождать уплаты долга и не стал продавать скульптуру кому-то другому. А таких платежеспособных заказчиков у мастера было более, чем предостаточно.

Архангельское и сегодня хранит только два произведения этого замечательного и талантливого скульптора. Его творения имеют камерный характер. Бюст Париса и портретный бюст хозяйки знаменитого светского салона мадам Рекамье смотрятся жалкими, хотя и, безусловно, прекрасными остатками того художественного ансамбля, который некогда был сформирован Юсуповым вокруг очень любимых им «Амура и Психеи».

Также Николаю Борисовичу принадлежала еще одна работы руки Кановы – бюст «Гений смерти». Он составлял часть неудавшейся когда-то вследствие технических недостатков камня статуи в рост. На сегодняшний день эти замечательные шедевры итальянского мастера хранятся в Эрмитаже, но почему-то даже в специализированной литературе некоторые искусствоведы не считают нужным напоминать, что крупнейший музей страны очень многим обязан именно Николаю Борисовичу Юсупову. В 1800 году, в северной столице, князю удалось сделать одну из самых лучших своих покупок. Комиссионером Пьетро Конколо была привезена из Италии партия картин, с целью ее продажи Императорскому Двору. Но, видимо Павлу не пришлись они по нраву и он отверг эти работы. Как и следует догадаться, двенадцать произведений искусства приобрел Юсупов. В итоге они были размещены в специальной и довольно протяженной галере Юсуповского дома на Фонтанке.

Та партия антиквариата включала в себя два огромных полотна знаменитого Джованни Батиста Тьеполо. Эти произведения – «Встреча Антония и Клеопатры» и «Пир Клеопатры». Они образовывали ансамбль для убранства холла, состоявшего из шести картин. На сегодняшний день невозможно увидеть четыре вертикальные картины – они сгорели. Когда Юсупов переехал в Москву, два громадных полотна Тьеполо стали подлинно украшать Архангельское. Так уж сложилось, что в нашей стране это неподражаемый художественный ансамбль произведений итальянского искусства такого уровня. Надо отметить, это единственный пример такого размаха и масштаба. К этой же группе работ относится и «Женский портрет» Корреджо, который стал потрясающим украшением Эрмитажа. Князь не случайно приобрел эту большую партию картин. Скорее всего, находясь в Венеции, ему удалось видеть росписи Тьеполо на сюжет «Антоний и Клеопатра», а они, как известно, не в состоянии оставить в равнодушии истинного ценителя прекрасного.

Юсупов был очень удачливым коллекционером. У него был дар чувствовать вещи, и они сами к нему «приходили». Так в Москве, уже будучи в преклонном возрасте, Николай Борисович, как говорится, «случайно» приобрел прекрасный мраморный бюст своего хорошего знакомого Вольтера и отдал за него, как это нередко бывало, минимальную сумму от настоящей стоимости. У завистников тогда надолго появилась пища для новых обсуждений и пересудов. Особенно возмутила их смешная цена скульптуры. Не всякий может понять, что приобретаешь именно то, что само направляется к тебе в руки за бесценок. Князь Юсупов до самого своего последнего дня жизни не смог утратить инстинкта великого охотника за произведениями искусства.

Культура всегда занимала значительное место в сердце и сознании Николая Борисовича, но политическая жизнь его также никак не отпускала. Благо, Екатерина Великая не давала этому произойти, она регулярно привлекала князя к делам государственного характера. Так, в 1795 году ему поручили возглавить Комитет «По рассмотрению следствия по делу о восстании в Польше». Это дело Николай Борисович рассматривал в качестве продолжения семейной «традиции» расследовать всевозможные злоупотребления, мздоимства и законодательные нарушения. Странно, но почему-то поляки удивительным образом тяготели к этому греху на протяжении несчетных столетий. Впрочем, многие русские отличались тем же.

Императрице Екатерине мастерски удавалось не только «озадачить работой», но, в отличие от множества нынешних «работодателей», она умела и любила достойно награждать за ее хорошее исполнение. В 1794 году очередная царская награда нашла и Николая Борисовича. Разумеется, эта почесть имела весьма своеобразный характер. Все было в духе Екатерины Великой. Таковой она была.

И, прежде чем рассуждать на тему царской щедрости, нужно оказаться за кулисами петербургских Императорских театров, где когда-то порхали и правили не только Музы, но и всемогущий Директор – князь Николай Борисович Юсупов, которого назначили на это «правление» в результате очередного Императорского Указа.

И эта сфера деятельности для семьи Юсуповых имела наследственный характер.

В Петербурге русский театр появился благодаря непосредственному участию князя Бориса Григорьевича Юсупова. Князь Николай Борисович, будучи достойнейшим сыном своего деятельного отца, пребывал в роли восторженного свидетеля первых десятилетий царствования Екатерины Великой в пределах российского государства. Как полагается, после первых блестящих успехов русский театр к концу восемнадцатого века постепенно растратил свой блеск и потенциал, придя в упадочное состояние в результате руководства малоспособных вельмож и чиновников.

Россия, как и многие другие страны Европы того периода, придавала особенное значение высокому искусству театра. Это было неотъемлемой составной частью придворного ведомства. Так, появилась особая каста театральных чиновников, как высших, так и низших. Они смотрели на магию театрального действа только как на возможность исполнения входящих и сочинения исходящих бумаг. Это типичный пример рождения обычной бюрократической рутины. Юсупов немало сделал, чтобы привести в порядок и полноценное функционирование театры, а также минимизировать проявления и очаги возникновения театральной бюрократии. Ему удалось придать театральному действу новое сияние, новую жизнь. А, как известно, искусство европейского театра и новейшие театральные репертуары были ему прекрасно известны. Кроме того, князь упорядочил и театральный бюджет. Надо сказать, что эта работа оказалось посложнее, чем суета по поводу придания блеска артистам.

В 1791 году Юсупов получил Рескрипт с подписью Екатерины Второй, в котором говорилось о его назначении начальником всех Императорских театров.

Николай Борисович уделил немало времени и технической стороне отечественного театрального дела, с целью ее упорядочения. В качестве примера можно привести привычное для сегодняшнего времени разграничение театрального зала на партер и амфитеатр, а также обязательную нумерацию кресел. Сегодня уже никто и не вспомнит, что до Юсуповских нововведений зрители могли сидеть там, где успеют захватить себе место. Кажется, что это мелочи. Но подобных мелочей в работе петербургских театров Николай Борисович выявил и устранил очень и очень много.

Помимо нумерации мест князь был за введение строгого контроля за сборами, что было крайне важно для уменьшения государственных дотаций.

Кроме того, Юсупов занимался и перестройкой. Многие театральные здания северной столицы остро нуждались в коренных изменениях и реконструкции, которая могла осуществиться преимущественно за счет слома. Поэтому князь и заказал проект нового театрального здания для Петербурга архитектору В. Ф. Бренна. К всеобщему сожалению, князь относительно недолго руководил театрами, поэтому оставить существенно заметный след в театральной архитектуре северной столицы ему не довелось. Зато Николай Борисович кардинальным образом улучшил и усовершенствовал деятельность Петербургского театрального училища, которое тогда еще называли просто школой. Им был установлен новый план обучения, введена должность режиссера. Последнее медленно, но верно стало неким злом, потому что великий русский актерский театр постепенно, шаг за шагом, превратился просто в режиссерский.

И вот еще одно интересное качество Николая Борисовича, как чиновника, так и человека. Так уж вышло, но итальянская опера не могла приносить существенный доход, поэтому князь Юсупов, являясь директором театров, покрывал бюджетный дефицит собственными средствами, хотя тогда его финансовое положение складывались не самым лучшим образом. Безусловно, это был поступок истинного аристократа и истинного ценителя искусства и деятеля благотворительности.

Юсупов верой, правдой и преданностью служил своей стране, успешно выполняя любое порученное ему дело. Секрет его успеха очень прост: князь всегда привлекал к работе только проверенных кадров. Все важные и ключевые посты возглавляли проверенные в деле и опытные люди. Кроме того, все главные вопросы он решал самостоятельно, а ежедневной рутины старался избегать. Николай Борисович на самом деле был прекрасным «организатором производства». Его достижения чиновника были высоко оценены как императрицей Екатериной Великой, так и императором Павлом Петровичем. А, как известно, они были людьми совершенно отличавшихся и разнящихся жизненных взглядов не только относительно государственной и личной, но и кадровой политики. Взгляды у всех свои, а работать кому-то все же было необходимо. Это правители прекрасно осознавали.

Стоит отметить, что внешняя мягкость и восточная нега князя Николая Борисовича не исключала наличия настоящей железной хватки. Ему удавалось держать театр если не в ежовых рукавицах, то и не в кружевных перчатках. Он тщательнейшим образом отслеживал порядок соблюдения дисциплины. Существует театральная история того времени. Так, какая-то актриса по собственному нежеланию работать, однажды решила «побыть» больной, хотя со здоровьем она проблем не имела, видимо, просто хотела отдохнуть. Мнимая больная поправилась уже на другой день. Дело в том, что Николай Борисович приказал, подразумевая то, что актриса нуждается в покое, никого к ней не пускать. В качестве исключения мог быть только доктор. Дабы соблюдение предписанного режима не сказалось на сохранении здоровья артистки, князь приказал специальному караулу следить за ситуацией у дверей ее квартиры.

О Юсупове-театрале очень многое могла бы поведать его библиотека, любимое «детище» библиофила и коллекционера. В 1863 году он составил четырехтомный каталог своего собрания книг. Примерно двадцать пять процентов от общей информации занимал раздел «Театр и история театра», который включал в себя 848 томов. Необходимо учитывать, что согласно сложившейся библиофильской традиции той эпохи один переплет обычно собирал и включал в себя сразу несколько книг. Так, только сборники театральных пьес превышали цифру 150 экземпляров. Каждый сборник собирал их не менее десятка.

Театральный библиотечный раздел Николая Борисовича включал книги по истории европейского театра, а также мемуары и биографии известных актеров, произведения драматургов – как иностранных, так и русских. Особое место занимала литература, посвященная теории и практике театральных дел, а также работы о театральных постройках, декорациях, костюмах, техниках актерской игры, произведения об организации спектаклей, программы итальянских карнавалов. Книги по тематике музыка и музыкальный театр были отнесены к разделу «Музыка и партитуры». При составлении каталога в него частично попала нотная библиотека Николая Борисовича Юсупова-младшего, внука князя, известного музыканта, скрипача и композитора. У Юсупова имелось значительное число оперных клавиров, партитур симфоний, инструментальных и вокальных ансамблей. Также имелось огромное количество балетной музыки. А стопы печатных нот хранили и подлинные рукописи.

Глава 10 «Тебе, князь, жениться пора!»

Много лет добросовестной государственной службы князя Николая Борисовича послужили получению высокой оценки Императорского Двора. Личные симпатии императрицы на протяжении многих лет тоже дорого стоили. Екатерина Великая в свою очередь никогда не оставалась в долгу перед князем. Она решила посодействовать и семейному счастью Николая Борисовича. Ему, стоит отметить, в начале 1790-х годов уже было под сорок. Императрица искренне любила и уважала князя, а с нею, как гласит история, такое бывало крайне редко. Екатерина полагала и, нужно сказать, справедливо, что Юсупову уж давно было пора завести семью и задуматься о законном наследнике состояния, титула и благородной фамилии. Более того, императрица мечтала видеть своего давнего друга еще и в качестве родственника, пусть и не совсем официального. Не менее князя Николая Борисовича Екатерина обожала племянниц светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. Богатый и влиятельный дядя души не чаял в своих племянницах. Учитывая свои феодальные предрассудки, он считал верным решением воспользоваться «правом первой ночи» с каждой из них и, как утверждали злопыхатели и завистники, не только первой.

Младшей племяннице Потемкина как раз и досталась, по умозаключению императрицы, роль любимой супруги князя. Перечить царице было не в правилах Юсупова, к тому же, и невеста была невероятно привлекательной. Правда, у нее уже было двое детей от первого брака, но все перекрывало ее громадное богатство, доставшееся ей в наследство от влиятельного дядюшки. Ее собственный капитал был равен сумме в восемнадцать миллионов рублей, а по другим сведениям – и вовсе девятнадцать. Кроме того, Екатерина являясь в роли родственницы и свахи, подарила новобрачным еще «немного» в виде приданого невесты. Царица, о чем свидетельствуют многие исторические источники, по отношению к своим любимчикам была невероятно щедра. Более того, она лично занималась убранством невесты и подготовительными хлопотами к венцу. Разумеется, это был не столько благодетельный знак монаршей милости, но проявлением искренней и человеческой привязанности и симпатии. Молодые сочетались браком в церкви Зимнего дворца. После чего они уехали на Фонтанку, во дворец князя, где и суждено было пройти первым годам их не слишком счастливого брака.

Супружеская жизнь и странное, постоянно «в разъездах» времяпрепровождение княжеской четы Юсуповых провоцировало в свое время пересуды в светском обществе, особенно у завистников и недоброжелателей. У супругов было двое общих детей. Один из них – Николай – умер еще во младенчестве. Потом, после смерти Екатерины Второй, они вообще разъехались. Несмотря на это, Николай Борисович оставался со своей супругой в очень дружеских и теплых отношениях. Когда он приезжал из Москвы в Петербург, то всегда останавливался у нее в доме. Татьяна Васильевна, в свою очередь, участвовала во многих хозяйственных делах и начинаниях супруга, вела некоторые его имения и даже вникала в суть экономических расчетов и номенклатуры товаров по фабрикам. Для отличного выполнения этих дел у нее была не только доверенность от Николая Борисовича, но и недюжинная деловая хватка. О степени близости отношений живших на расстоянии мужа и жены существует такой интересный факт: перед возвращением князя Юсупова из последнего заграничного путешествия, Татьяна Васильевна приказала крепостным музыкантам супруга изучить специальные музыкальные произведения к приезду Николая Борисовича. Юсупов, в отличие от своей супруги, обладал пылким нравом. Он частенько оказывался под влиянием своих страстей в те моменты, когда ситуация не имела прямого отношения к государственным, финансовым или политическим вопросам. Он до последнего оставался самым преданным поклонником прекрасного пола. Впрочем, его невероятно манило все прекрасное. И, так уж сложилось, жить он привык свободно и вольготно, вероятно, он просто помнил совет Бомарше.

Удивительно, но даже смена монарха не оказала какого-то существенного действия на степень влиятельности князя при Дворе. Секрет «успеха» очень прост: князь Юсупов всегда много работал, и его работа касалась не только государства. Он регулярно покидал Петербург, занимался хозяйством и управлением своих земель и имений, все время что-то менял, совершенствовал и переустраивал в них. В общем, Юсупов старался не докучать царской императорской семье и лично императору Павлу Первому, но при этом всегда оставался полезным и деятельным государственным чиновником и приятным человеком в целом.

Глава 11 Прекрасное Архангельское

Именно здесь торжество природы гармонично слилось с настоящим величием старой русской аристократии. Архангельскому было суждено стать достойным обрамлением для уникальных Юсуповских коллекций. Гармония такого рода встречается очень и очень нечасто.

Москва и Петербург во все времена символизировали две стороны одного порядка России – старого и нового. Сменив первую столицу России во вторую, князь Николай Борисович не мог не полюбить особый московский дух. Стены старейшего московского родового дворца князей Юсуповых «у Харитонья в переулке» на Хомутовке, то и дело подталкивали и заставляли размышлять о прошлом. Они все время заставляли действовать – ведь никто из представителей древнего княжеского рода Юсуповых никогда не сидел без дела. Но, когда семейный бюджет и финансовое состояние находились под угрозой банкротства, незамедлительные действия Николая Борисовича, касающиеся ревизии его имений, проделанной князем еще во время государственной службы, всегда были точны и вовремя. Юсуповы никогда не сдавались без борьбы!

Нравы хлебосольной и старомодной Москвы отличались от петербургских – все было проще. Но, даже здесь у Николая Борисовича были завистники и недоброжелатели. Был только один плюс – во второй столице необходимость в петербургской маске отпадала сама собой. Иногда было достаточно закрыть глаза и забыть обо всем. Согласно достоверным фактам биографии князя, находясь в Москве, он практически не обращал внимания и не стеснялся пресловутого «общественного мнения». Он, в первую очередь, делал то, что отвечало его собственным запросам и эстетическим желаниям, будь то итальянская опера или французская труппа…

Именно Москва показала настоящий духовный образ князя Юсупова. Он был человеком доброжелательным, очень образованным и трудолюбивым. У него была постоянная потребность помогать людям. Такие нюансы человеческого характера, как правило, открываются, прежде всего, в бытовых мелочах, а вовсе не в определенных эпохальных событиях. Хотя, даже свои великие начинания Николай Борисович с присущей ему безупречностью и блеском совершал в московский период жизни.

Приобретение Архангельского, по собственному мнению князя, «окончательно сделало его москвичом». В 1810 году он продал свой петербургский дворец на Садовой и переехал в Москву на постоянное жительство. Родовой дворец на Хомутовке, заблаговременно отремонтированный, поражал своей красотой. Огромные залы, штофные обои, мраморные камины и золоченая мебель, потрясающие картины, статуи – все это было похоже на чертоги из волшебных сказок. Широкая галерея, находящаяся на верхнем этаже, направлялась в птичник, где на подставках и в подвешенных к потолку кольцах сидели серые попугайчики, белые какаду и красные попугаи-ара. В клетках же находились золотые и серебряные фазаны и пеликаны. Другая галерея провожала в зимний сад с головокружительным запахом благоухающих цветов и с множеством дорожек, экзотическими деревьями и кустами. В середине, над бассейном, красовался высокий фонтан. В Архангельском в летнее время князя Юсупова обслуживал внушительных размеров штат людей, состоявшей из 217 человек. В него входил и княжеский оркестр из 28 музыкантов, и крепостные танцовщицы, возрастом от четырнадцати до двадцати лет. Вместе с Юсуповым в Архангельское прибывала часть его знаменитой библиотеки, которой на тот момент заведовал француз Бенуа.

Одним из первых восторженных поклонников Архангельского и его собраний стал знаменитый русский писатель Николай Михайлович Карамзин. Впервые он упомянул имение в 1803 году, а затем написал о нем в 1817 году в «Путешествии вокруг Москвы». На тот момент Архангельское уже было собственностью Юсупова и постоянно пополнялось очередными произведениями искусства.

Существует много восторженных отзывов современников по поводу увиденного в Архангельском. Одно из них принадлежит посетителю усадьбы, которому посчастливилось увидеть Юсуповскую коллекцию во всем ее блеске и величии, крупному писателю и революционеру, Александру Ивановичу Герцену. Эти слова имеют особенную ценность, потому что Герцен в период работы над «Записками молодого человека» не стеснялся обругать и коллекцию, и само Архангельское. Более того, немногим ранее он не самым лестным образом отзывался о князе. «Я до сих пор люблю Архангельское. Посмотрите, как мил этот маленький клочок земли от Москвы-реки до дороги. Здесь человек встретился с природой под другим условием, нежели обыкновенно. Он от нее потребовал одного удовольствия, одной красоты и забыл пользу. Он потребовал от нее одной перемены декорации для того, чтобы отпечатать дух свой, придать естественной красоте красоту художественную, очеловечить ее на ее пространных страницах: словом, из леса сделать парк, из рощицы – сад. Еще больше – гордый аристократ собрал тут растения со всех частей света и заставил их утешать себя на севере. Собрал изящнейшие произведения живописи и ваяния и поставил их рядом с природою как вопрос: кто из них лучше? Но здесь уже самая природа не соперничает с ними, изменилась, расчистилась в арену для духа человеческого, который, как прежние германские императоры, признает только те власти неприкосновенными, которые уничтожались в нем и им уже восстановлены как вассалы.

Среди подмосковных имений Архангельское, бесспорно, самое прекрасное. Обаяние заключается в той идеальной сдержанности, которая заставляет не только любоваться великолепными художественными произведениями, но и поражаться степени сохранности и неприкосновенности всего строя минувших лет, таких непохожих на наше время. Как в венецианском Палаццо Дожей приходит понимание всей мощи и силы золотого века Венеции, несметного обаяния ее богатства и разгула ее творческих настроений, так и в Архангельском чувствуется широкий размах старого барства, его тяготение к земным благам, его отчужденность от окружающей суеты, его самовлюбленность и эгоизм, и над всем этим, словно венец, его тонкая эстетическая культура.

Архангельскому в советское время было посвящено множество искусствоведческих работ. Современники считали своим долгом повнимательнее разглядеть этот «рай» на земле. На сегодняшний день – это музей, все еще хранящий атмосферу величия и культуры. А когда-то по изысканных коридорам и галереям прогуливался сам Николай Борисович Юсупов, потрясающий человек и величайший аристократ.