Аркадий Кутилов
Провинциальная пристань
Предисловие
Поэтический цикл миниатюр под общим названием "Ромашка" – одна из ярких страниц этого периода творчества Аркадия Кутилова. Настоящее издание включает почти весь цикл миниатюр, в большинстве своем публикуемых впервые. Первоначально цикл представлял из себя высказывания о ромашке устами реальных исторических личностей, позже появились и литературные герои, и мифологические персонажи, и просто имена нарицательные. Любопытна история создания цикла... Это была своеобразная литературная игра с самим собой, что отнюдь не умаляет литературных достоинств результатов этой игры. История литературы знает немало примеров, когда в результате подобных литературных "забав" рождались классические произведения. Достаточно вспомнить Козьму Пруткова или знаменитое собрание литературных пародий "Парнас дыбом". Однако, в отличие от этих примеров коллективной игры, Кутилов играл один, как бы соревнуясь с самим собой, с каждой новой миниатюрой ставя перед собой задачу – превзойти собственный предыдущий текст. Не всегда это получалось, но тем не менее процент удач был очень высок. В результате появился цикл высказываний о простом и знаменитом, скромном и популярном цветочке, своеобразный исторический обзор философских, нравственных и эстетических взглядов человечества, начиная от Евы и кончая... ЭВМ. Емкие образные тексты "Ромашки" чрезвычайно обогащаются и дополняются иллюстративными рисунками самого Кутилова, многие из которых выполнены несколькими плавными, как бы небрежными линиями. Размеры оригиналов не превышают форматов почтовой марки. Об этической ценности "Ромашки" достаточно красноречиво говорит и тот факт, что значительная часть цикла (12 миниатюр) представлена в известной антологии "Строфы века". Поэт Евгений Евтушенко, высоко отзываясь о "Ромашке", назвал цикл "мозаикой шедевров Кутилова".
Ты знаешь меня?..
* * * Ты знаешь меня? Ты не знаешь меня. Я бьюсь за любовь, авторучкой звеня. Тебя разглядев в миллионной толпе, по звукам гитары спускаюсь к тебе. По струнам дождя из густых облаков стремлюсь под чечетку твоих каблуков. Я критик и нытик, гороховый шут... Откроюсь тебе, как с небес парашют. Голубая звезда
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
(К. Бальмонт) [1]
Я и Лидка, и ночь... Вышли Гончие Псята... ...День ушел до утра, и ничем не помочь. В сеть попалась луна, звезд ершистых десяток, и костром, как волненьем, вся охвачена ночь. Закипает уха из консервов "Ставрида", на транзисторе спит голубая звезда... В сеть попалась луна, и ничуть не обидно, – пусть живет карасей золотая орда. Вился пенистый след за кормой "Коммуниста", "фить-пирю" – перепелка за соседним кустом... Закипала, уха, колыхался транзистор, голубая звезда танцевала бостон. Ноль часов... И с ударом Кремлевского гонга начиналась любовь – наяву, как во сне... Тихо бил барабан, и рыдала японка, и рыдала японка на короткой волне. Я люблю, я люблю, и любовь моя вещая опьяняет меня диким запахом трав!.. Я творю, как гончар, и является Женщина! И рождается Мать с целым кодексом прав... Ноль часов пять минут... Месяц острый и тонкий. Я все ярче горю на любовном огне... ...Тихо бил барабан, и рыдала японка, и рыдала японка на короткой волне. Я гляжу на тебя, любя...
* * * Я гляжу на тебя, любя, твои локоны тереблю... Я люблю в тебе не тебя, я другое в тебе люблю. Ты – успехов моих музей, ты – в меня из меня окно. Для тебя я бросал друзей, и родных разлюбил давно Свою меру добра и зла ты сплела из моих систем. Даже почерк ты мой взяла – с завитушкой на букве "эм". Ты – тропинка в моих снегах, ты – письмо из Москвы в Сибирь, – ты в долгах – голубых шелках,ты – в силках у меня снегирь. Ты должна мне, мой мил-дружок, я держу тебя сотней рук. Вдруг уйдешь – и пропал должок! Я встряхнусь, как пустой мешок, и пристроюсь на пыльный крюк... Голубая избушка...
* * * Голубая избушка, черно-белая роща... Если хочется проще, – что ж милее и проще! Краснобуйствуют маки, краснобайствуют птицы... Что тут может случиться? Ничего не случится. А случилось... Куковали кукушки от темна до темна... Поселились в избушке – Человек и Она. О влюбленные, слава! Как божественны вы! Проходили по травам, не касаясь травы. Да шептались о чем-то над метелкой куги[2], и ловили скворчонка – подержать у щеки. Вот, наверно, такими жизнь полна и светла... Но однажды меж ними синь-змея проползла. Проползла не торопко, а змеиным шажком... И влюбленные робко посмотрели кругом. Ой, вы признаки-знаки, да намеки на стыд... Осыпаются маки, и кукушка молчит. А избушка облезла – стала просто изба. В синеве поднебесной будто плачет труба. Лебедя с лебедями, журавли с журавлями – потянулись куда-то над пустыми полями. Ой, закаты-пожары! Ой, вы чары зимы! Ой, змеиные чары! Ой, влюбленные Мы! Мы притихли, как дети, мы отсрочки не просим... Ведь случилась на свете уж которая осень... Алхимик и шут...
* * * Алхимик и шут – вроде так себе – смех... Алхимик и шут – это радость на всех! И тот и другой жили так искрометно, всегда невпопад, – гениально-свободно. Кормились селедкой и грелись чайком алхимик с бородкой и шут c хохолком. А мы – умы великие (в размере семьи, конечно) питаемся только сливками да рыбкой-стерлядкой грешной, да рябчиками веселыми (на сладкое-вечно торт), да прочими разносолами, что нам посылает черт. Умрем – домочадцы охают, сберкнижку трясут, как грушу, – нам памятники отгрохают – по двадцать пудов на душу. И вот – через год: "Ты Ивана забыл? Ну да, это тот, что вприпрыжку ходил... Еще обожал огуречный рассол, и мне задолжал две рублевки, осел!.." ...Еще через два, или чуточку меньше, от нас голова опустеет у женщин, у наших любимых, что ждали с цветами... Как жаль, что мы не были в жизни шутами!... Кормились селедкой и грелись чайком алхимик с бородкой и шут с хохолком. А мысли шагают коряво...
* * * А мысли шагают коряво, а губы от страха спеклись... Уходит... жена или слава... свобода, а может, и жизнь. На лучшем твоем перекрестке она – у другого в руках. Не порти, дружок, папироски, не бейся в ревнивых силках. Когда над телами убитых враги распивают вино, убитым уже не обидно, убитым уже все равно... Я вам пишу звездой падучей...
* * * Я вам пишу звездой падучей, крылом лебяжьим по весне... Я вам пишу про дикий случай явленья вашего во мне. Пишу о том, как пел несмело: взойди, взойди, моя заря!.. Я ради вас талант подделал, как орден скифского царя... Как я дружу с нейтронным веком, как ярким словом дорожу... И как не стал я человеком, я вам пишу... Автопортрет
Рисунок А.Кутилова
Я не видел себя во сне, но другие меня видали – будто профиль мой – на Луне, будто выбитый на медали. Я – свой мрак, или песня мракова, путеводная своя милость: чтобы пикало, чтобы крякало, чем-то звякало, тихо плакало, чтобы около затаилось, – чтобы совесть не заблудилась. Я таинственный, вездесущий, если хочется мне того... Если надо – я хлеб насущный, нет волшебного ничего. Я разборчивый, если нужно, но запомню свои слова: "Чье-то сердце искало дружбы, чуть не божьего естества... Сердце к господу вознеслось, но узнало, что бога нету – и трагически взорвалось, превратилось вон в ту комету..." Жить хочу! В вышине любой... Не кометой, а сам собой... Если буду я обездолен, если скажут мне уходить, брошусь в ноги свои минным полем, чтоб насмешки предвосхитить. Пришла беда...
* * * Пришла беда.Одна пока. Тряхнула так себе,слегка... Но, вздохнув одиозно, мол, прощай, дорогой!... – мне невеста морозно помахала рукой. С женщин утренних пудра – чуть заденешь листом осыпалась все утро на прохладный бетон. Что же делать? Давиться? Отравиться ли супом?.. Чтоб соседки-девицы восторгались над трупом... Или просто – в дурдоме схохотать и срыдать, снять веселенький номер и беду переждать?... Есть рецепты похлеще: пропить тещины вещи и беду-горожанку взять в тюремные клещи. Есть рецепты попроще: если в сердце зима, дуй, товарищ, на площадь, – а на площади – май! А на площади – лица, – что ни девка – звезда!.. Постарайся влюбиться – и растает беда!... Пришла беда...Пока одна... А в жизни бед – не видно дна. Бренча вороненою лирой...
* * * Бренча вороненою лирой, вздыхая, а больше смеясь, брожу по мещанским квартирам, ищу незаконную связь, веревку, саму пуповину, что держит под спудом мечту... Ночами под шепот совиный в лесах откровения жду. По травам, омытым росою, под первым блистаньем луча, качаюсь за острой косою, заклятья-стихи бормоча. Хочу заглянуть в океаны, в растрепанный чей-то конспект и даже в чужие карманы, – чтоб знать, чем живет человек. В себя заглянул, чтоб открыться, а сердце прикрылось крылом.. Я славлю мое любопытство, мое социальное зло! Было туго. Кликнул друга...
* * *1
Было туго. Кликнул друга. Ждал с рассвета до ночи... Донесла хмельная вьюга встречный крик о помощи 2
Было туго. Пришла подруга. (Убежала от мужа). Стало вчетверо хуже. Четверостишия
Рисунок А.Кутилова
* * * Слезы вечно летят за глазами, как за солнцем летят небеса... Зазевайся, любуясь на пламя, слезы тут же вонзятся в глаза! * * * ...А были мамы и у нас, но только умерли однажды... Их каждый помнит в горький час, а в добрый час – не помнит каждый. * * * Шел не бог по сиреневой туче, шел не вечер у розовых скал... Шел не дождь – это я, невезучий, в вашу душу тропинку искал. * * * Смердят цветы. Поет ворона. Упал будильник со стола... Протезный голос патефона принес два слова: "Я ушла..." * * * Она ушла, и небо не упало, а за окошком взрывы не видны... Держу стакан, а в нем – четыре балла прозрачной газированной волны. * * * Манька Ваньку полюбила, как рубаху любит вша... У Ивана шуба рвана и надорвана душа. * * * Без вина молчит струна, омещанилась жена, голь видна и жизнь смешна... Вот что значит – без вина! * * * "Хозяйка! Мамка! Будет получка – я их куплю у тебя, поверь!" ...Пришел с работы... Рыдала жучка... Все ж утопила седая зверь! * * * Петух красиво лег на плаху, допев свое "кукареку"... И каплю крови на рубаху брезгливо бросил мужику. * * * Цвела гвоздика, рыжая сначала... Потом зарделась яростней вина... Растение о помощи кричало, а мы не понимали ни хрена. * * * Тошно мне, чего-то жду... Где ты, гром и молния?! Отражается в пруду белое безмолвие... * * * Если вас простая смерть не берет, вам поможет умереть "Аэрофлот!" * * * Пусть жизнь и выпита до дна, до адских мук совсем немножко, товарищ, верь! Взойдет она – твоя грядущая картошка! Самоубийца
...А дама с болонкой неспешно и важно Вошла в ресторанчик "Прибой" ...А мне всё равно и чуть-чуточку страшно, И плохо владею собой... В стаканчике яд, на тарелке – сорока, – Швейцар – борода помелом... Похмельная рожа системы барокко Висит над соседним столом. Как странно: не видно предсмертного блеска, Не слышен ни шорох, ни стон... Сейчас я умру – драматично и дерзко – Картинно низринусь на стол! Буфетчица в страхе подпрыгнет, как мячик, Швейцар закричит, как в бою... "Система барокко", конечно, заплачет, Припомнив житуху свою... Наполнится драмой воскресное утро, Как кровью глазищи быка... Чело мне покроет смертельная пудра, Пожухнет лавсан пиджака... Теперь уже всё!... Наступи неизбежно! Исполнись, вселенская месть!.. Пора!.. Но рука моя дрогнула нежно От жаркого шепота: – Есть!.. Отставив стакан, я гляжу без опаски, А рядом – хи-хи да ха-ха... Смешная болонка, объевшись колбаски, Лежит на полу без дыха... Буфетчица смотрит брезгливо и строго, Швейцар продолжает зевать... – Порядок! – сказал обладатель барокко, – Объелась, туды её мать!.. И даже хозяйка глядит равнодушно, Как дворник по кличке Милок Смешную болонку по имени Мушка Куда-то за хвост поволок... ...Я дал себе слово: до смертного срока Дыханьем своим дорожить! И выплеснул яд, и докушал сороку, И вышел на улицу – жить! Дорожный синтез
(Стихи, написанные в автобусе)
Трясет автобус. Карандаш против- ится, до лихорадки разволнован... Настигла муза грешника в пути, но вот трясет, и рвется в ритме слово... Рожденье – половина бытия... Эпиграф – урожайная зарница... Ну, как начать?.. "Вот – женщина, вот – я... Жил-был ханжа. Берег жену-зеницу... "Мой карандаш, мой бог, а может, смерд?.. Пособник мой... Наш каждый росчерк выстра- дан... Океан. Я капелька... А серд- це бьется, как весло контрабандиста. А ну, стихотворение, приди!.. Скрипит автобус... Нет! скрипят полозья! Стою, притиснут... Кто там впереди?.. студентка, иль боярыня Федосья Морозова? Полозья неспроста скрипели-пели в унисон автобу- су... Вот и остановка "У моста"... ...Стою в кустах, как выключенный робот. Древность ревности
Мой ревнивец – трогательно древний он сидит с дубиной у горы... Тьму кромсают – пламенно и гневно обоюдоострые костры. Он МОЛЧИТ – лохматое сказанье.., Мысли дикаря идут вразброд... Хочется спасти его, да сам я подал заявленье на развод... Душа на учете, и дверь на крючке...
* * * Душа на учете, и дверь на крючке. Гремит ревизорская лира. Все золото мира в одном уголке, в другом – все незолото мира. Мгновенно и броско венчаю ценой обиду и новую повесть, костюм, и улыбку, и ссору с женой, вино, сигареты и совесть... А тяжесть утраты? А детские сны? А радость несбывшейся казни?.. И слезы жены не имеют цены, когда у любовницы праздник! Его хоронили по майской траве...
* * * Его хоронили по майской траве... Плыл вечер... Мычала корова... Я был там, поплакал, и новой вдове пожертвовал доброе слово. Детишкам, как зябликам в роще, сыпнул я по горстке стихов... И горе казалось попроще, и – вроде бы, меньше долгов. Эх, Аркаша, нам ли горевать...
* * *
Рисунок А.Кутилова
Эх, Аркаша, нам ли горевать в двух шагах от ядерного взрыва!... Знай работу, "телек" и кровать, да в субботу – пять бутылок пива. Соблюдай умеренность в любви, не умей свистать разбойным свистом. И во сне удачу не зови, и не пей с лихим авантюристом. Не теряй ни сон, ни аппетит, пусть душа от горестей не хмурится... И к тебе, конечно, прилетит птица счастья – бройлерная курица. Ей совсем немного надо...
* * * Ей совсем немного надо, этой женщине в летах: пудра, крем, духи, помада, лак бордовый на ногтях... Да еще кусочек лета, яркий зайчик на стене... Да еще чтоб кто-то где-то увидал ее во сне. Голубая тоска