Том I. Полное собрание сочинений в 15 томах

В статье "По поводу юбилея" Ленин писал:

"Сравнение 1861 года с 1905-07 годами яснее ясного показывает, что это реальное историческое значение народнической идеологии состояло в противоположении двух путей капиталистического развития: одного пути, приспособляющего новую, капиталистическую Россию к старой, подчиняющего первую второй, замедляющего ход развития, - и другого пути, заменяющего старое новым, устраняющего полностью отжившие помехи новому, ускоряющего ход развития" [38].

В 60-х годах революционные демократы оказались слишком слабыми и немногочисленными, а потому и потерпели поражение: "революционное движение в России было тогда слабо до ничтожества, а революционного класса среди угнетенных масс вовсе еще не было" [39].

Чернышевский, М. Михайлов и другие пошли на каторгу. Добролюбов умер юношей. Но начатое ими революционное движение не погибло.

В статье "Крестьянская реформа" и пролетарски-крестьянская революция" Ленин писал:

"Революционеры 61 -го года остались одиночками и потерпели, повидимому, полное поражение. На деле именно они были великими деятелями той эпохи, и чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов" [40].

Ту же мысль находим мы у Ленина и в статье "По поводу юбилея":

"…вышло так, что представители сознательно враждебной либерализму демократической тенденции в реформе 1861 года, казавшиеся тогда (и долгое время спустя) беспочвенными одиночками, оказались на деле неизмеримо более "почвенными", - оказались тогда, когда созрели противоречия, бывшие в 1861 году в состоянии почти зародышевом… История навсегда сохранит память о первых, как о передовых людях эпохи, - о вторых, как о людях половинчатых, бесхарактерных, бессильных перед силами старого и отжившего" [41].

Чернышевский был вождем этих передовых людей эпохи 60-х годов. Надо было иметь действительно "глубокое и превосходное понимание Чернышевским современной ему действительности"[42], надо было обладать действительно "гениальным провидением" для того, чтобы в 60-х годах, когда общественные противоречия, породившие через 40 с лишним лет революцию, были еще "в состоянии почти зародышевом", дать начало движению, которое, как указывает Ленин, сыграло громадную роль в революции 1905 года и играло ее вплоть до Февральской революции 1917 года. Нужно было быть действительно до конца стойким, мужественным революционером, чтобы в то время итти так непреклонно к поставленной революционной цели. Вот эту-то мужественность и непреклонность революционера, это "гениальное провидение" и ценил Ленин чрезвычайно высоко в Чернышевском.

Есть еще одно обстоятельство, которое роднит Чернышевского с Лениным, роднит его с нашей пролетарской революцией, делает его весьма близким для нас. Это глубокая вера Чернышевского в народ, вера в могучую, неисчерпаемую силу народных масс, его глубокое убеждение, что победа народного дела может быть достигнута только классовой борьбой революционных масс трудящихся.

Н. Г. Чернышевский целиком принадлежит нам, нашей великой стране Советов. Дело, за которое отдал всю свою славную и прекрасную жизнь Чернышевский, победоносно осуществлено Великой Октябрьской социалистической революцией.

Н. Мещеряков.

ОТ РЕДАКЦИИ

В царской России в течение ряда десятилетий имя Н. Г. Чер­нышевского было вычеркнуто из истории русской литературы и общественного движения. Не допускалось не только издание его сочинений, но и простое упоминание его фамилии. Между тем спрос на его произведения был велик, и желающим познакомиться с идеями великого революционера приходилось отыскивать старые номера "Современника", где печатались его сочинения. Только ре­волюция 1905 года сняла запрет с Чернышевского. Его сын М. Н. Чернышевский, воспользовавшись ослаблением цензурного гнета, выпускает в 1906 году полное собрание его сочинений в одиннад­цати томах. Это издание было результатом многолетней упорной ра­боты, произведенной М. Н. Чернышевским по выявлению и соби­ранию литературного наследства, оставленного его отцом. В него вошли не только те сочинения Н. Г. Чернышевского, которые были в свое время напечатаны в "Современнике" и других легальных журналах, но и те, которые нелегально печатались за границей или оставались неопубликованными, сохранившись в рукописном виде. Однако, несмотря на громадную работу, произведенную М. Н. Чернышевским, изданное им собрание сочинений его отца являлось далеко не полным. Ряд произведений Н. Г. Чернышев­ского, в том числе очень крупных, как, например, романы "По­вести в повести" и "Алферьев" или "Рассказы о Крымской войне по Кинглеку", не вошли в это издание или же вошли только в отрывках. То же самое надо сказать и о "Дневниках" Черны­шевского, представляющих исключительный интерес для характе­ристики умственного и политического развития их автора. Что же касается эпистолярного наследства Н. Г., то оно вообще не было включено в издание 1906 года. Таким образом это издание было далеко от полноты. Пробелы этого издания в настоящее время в зна­чительной мере, — однако далеко не полностью, — заполнены ря­дом публикаций, выпущенных после Великой Октябрьской социа­листической революции: тремя томами "Литературного наследия" Н. Г. Чернышевского, рядом отдельных изданий его произведе­ний, ранее неопубликованных или опубликованных частями, и, наконец, мелкими публикациями в различных сборниках и журналах. Однако и этими публикациями литературное наследство Чернышев­ского еще не исчерпывается. Некоторые его произведения, как, например, роман "Отблески сияния", остаются до сих пор неопу­бликованными. Таким образом действительно полным собранием сочинений Чернышевского мы до сих пор не располагаем. Это и было одной из причин' побудивших Государственное издательство "Художественная литература" предпринять в связи с приближаю­щимся пятидесятилетием со дня смерти Н. Г. издание собрания его сочинений, которое включало бы в себе все до сих пор выяв­ленное литературное наследство Чернышевского.

Другая причина заключается в том, что мы до сих пор не рас­полагаем достаточно точным текстом большинства произведений Чернышевского. При печатании в "Современнике" они подверга­лись сильной цензурной и редакционной правке, нередко приводив­шей к искажению мыслей их автора. В собрании сочинений, издан­ном в 1906 году, по общему правилу воспроизводился текст "Со­временника". Лишь в некоторых немногих случаях он сверялся с со­хранившимися рукописями и корректурами. Между тем мы распо­лагаем в настоящее время богатым собранием рукописей и коррек­тур Чернышевского, хранящимся в Саратове в доме-музее его имени. Научное изучение литературного наследства Чернышевского не­мыслимо без самого внимательного использования этого собра­ния, дающего в ряде случаев возможность восстанавливать под­линный, не искаженный цензурой или в угоду ей текст сочинений Чернышевского.

Использование рукописей и корректур Чернышевского в целях восстановления подлинного текста его произведений было одной из задач предпринятого сперва Госиздатом, а затем Соцэкгизом собрания избранных его произведений. Это издание (до настоящего времени вышло 4 тома) внесло ряд коррективов в издание 1906 го­да. Однако восполнить целиком все дефекты этого издания оно не смогло, так как заключало в себе только избранные со­чинения Чернышевского.

При воспроизведении точного текста произведений Чернышев­ского, не появлявшихся в печати при его жизни, издатели натал­киваются на одно чрезвычайно серьезное затруднение. Многие его произведения, сохранившиеся в рукописях, написаны особым шиф­ром, разбор которого требует и большой опытности в его расшиф­ровке, и исключительно напряженного труда. Это привело к тому, что при воспроизведении в печати рукописей, написанных шифром, в них вкрался длинный ряд неточностей и ошибок. Это можно иллюстрировать хотя бы на примере дневников Чернышевского, издававшихся уже дважды: первый раз в составе I тома его "Лите­ратурного наследия", вышедшего в 1928 году, второй — отдель­ным изданием, выпущенным в 1930 году Издательством политка­торжан. В первом из этих изданий "Дневники" печатались по рас­шифровке их текста, сделанной М. Н, Чернышевским. Для второго же издания расшифровка эта была тщательно проверена и исправлена Н. А. Алексеевым, установившим при этом ряд ошибок и искажений, допущенных при первой расшифровке. Можно •сказать, что в издании 1928 года нет почти ни одной страницы "Дневников", где Н. А. Алексееву не приходилось бы делать по­правок. Для нашего издания Н. А. Алексеев вновь произвел расшифровку рукописей "Дневников" и это 'дало ему возможность вновь внести в их текст громадное количество различных поправок и изменений. В подавляющем большинстве они сводятся к уточне­нию расшифровки путем внесения некоторых исправленных слов и выражений, неточно расшифрованных в двух первых изданиях "Дневников". Однако в некоторых случаях эти поправки имеют весьма существенное значение. Приведем в подтверждение этого один чрезвычайно показательный пример.

В первом издании "Дневников" под 6 февраля 1849 года чита­тель находит следующую запись, относящуюся к тогдашнему другу Чернышевского В. П. Лободовскому: "Мнение его об Искандере не переменилось к худшему, во всяком случае, я думаю, что теперь он, как я, считает его чем-то вроде Пушкина". В издании полйт- каторжан читаем это место несколько иначе: "Мнение его об Искандере, кажется, переменилось к худшему" и т. д. При вторич­ной расшифровке "Дневников" для настоящего издания Н. А. Алек­сеев установил, что это место было прочитано в обоих изда­ниях неправильно: вместо "об Искандере" надо читать "о госу­даре" !

Не меньшее количество исправлений пришлось вносить и в пе­чатный текст других произведений Чернышевского, написанных шифром (черновая редакция "Что делать?", "Повести в повести", "Алферьев" и др.), и это вполне объясняется трудностями, с ко­торыми сопряжена расшифровка их текста.

Все сказанное выше показывает, что мы до сих пор не имели строго и точно проверенного текста произведений Чернышевского. Это обстоятельство, наряду с отсутствием действительно полного собрания сочинений Чернышевского, также является одной из при- чин, побудивших Государственное издательство "Художественная литература" предпринять настоящее издание.

Итак, настоящее издание преследует две основные задачи.

Во-первых, оно должно быть действительно полным собранием сочинений Н. Г. Чернышевского. Другими словами, в него должны войти все выявленные до сих пор произведения этого замечатель­ного писателя, а также его письма.

Рассматривая вопрос о порядке размещения произведений Чер­нышевского между отдельными томами, редакционная коллегия остановилась на хронологическом принципе, как на основном. Од­нако она сочла необходимым сделать некоторые отступления от него.

Дневники Чернышевского, а также его автобиографические и мемуарные произведения составляют отдельный том (I том).

Беллетристике Чернышевского отведено три тома (XI—XIII томы), в пределах которых соблюдается хронологический порядок.

Письма Чернышевского собраны в двух томах (XIV—XV).

Остальные произведения Чернышевского (его литературно-кри­тические, публицистические, экономические, исторические, философ­ские и иные работы) расположены в 9 томах (II—X тома) в хро­нологическом порядке. При этом без нарушения хронологического порядка в особые тома выделяются обозрения западно-европейской политической жизни ("Политика"), которые Чернышевский вел в "Современнике" в 1859—1862 годах (VI и VIII тома) и "Осно­вания политической экономии Д. С. Милля" (IX том).

Кроме того, в XVI томе будут даны предметный указатель к сочинениям Чернышевского и библиография его произведений.

Таким образом все издание рассчитано на 16 томов.

Вторая задача настоящего издания сводится к установлению точного текста произведений Чернышевского. Для достижения этой цели ряд специалистов-текстологов привлечен к работе над руко­писями Чернышевского и корректурами его произведений. Как уже указано выше, эта работа чрезвычайно осложняется ввиду того, что многие произведения Чернышевского были написаны особым, выработанным им еще в студенческие годы шифром. В настоящем томе издания читатели найдут подробное описание этого шифра, составленное Н. А. Алексеевым.

В основу текстологической работы редакционной коллегией по­ложены следующие принципы.

Произведения Чернышевского, появившиеся в печати при его жизни, воспроизводятся в настоящем издании по первоначальному тексту. Разночтения и варианты, устанавливаемые сличением пер­вопечатного текста с рукописями и корректурами, приводятся в приложении к основному тексту данного тома. Места, вычеркнутые цензурой или удаленные самим автором или редакцией явно по соображениям цензурного характера, вводятся в квадратных скоб­ках в основной текст, если это можно сделать без нарушения связ­ности этого текста; в противном же случае приводятся в отделе вариантов и разночтений. Расхождения первопечатного текста с текстом собрания сочинений 1906 года не оговариваются, так как проверка показала, что эти расхождения являются результатом слу­чайного искажения первоначального текста при перепечатке его в собрании сочинений.

Произведения, не появившиеся в печати при жизни Чернышев­ского, воспроизводятся по рукописям, если таковые сохранились.

Слова и фразы, зачеркнутые в рукописях и замененные дру­гими, воспроизводятся в отделе вариантов лишь в том случае, если они имеют идеологическое, политическое или биографическое значение.

Правописание принято для настоящего издания современное; особенности же авторского правописания сохраняются лишь в тех случаях, когда они имеют фонетические значения (например, "хартисты" вместо "чартисты"). В тех случаях, когда автор не выдер­живает определенного написания данного слова, допуская различ­ные (например, "Фукидид" и "Тукидид"), принимается правописа­ние, принятое в настоящее время.

Пунктуация дается современная, за исключением тех случаев, когда автор специально оговаривал необходимость соблюдения всех особенностей пунктуации, принятой им в данном произведении.

Текст произведений Чернышевского сопровождается в настоя­щем издании комментариями, состоящими из примечаний и имен­ных указателей.

Примечания имеют своею целью:

а) установить время написания и напечатания данного произ­ведения и его цензурную историю, если таковая была;

б) выяснить, если это необходимо, причины, побудившие автора написать данное произведение;

в) объяснить недостаточно ясные для современного читателя места в сочинениях Чернышевского и раскрыть встречающиеся в них политические, литературные и личные намеки;

г) установить, если это требуется по содержанию комментиру­емого произведения, отношение Чернышевского к упоминаемым им лицам и событиям на основании других источников, в частности мемуарных;

д) познакомить читателей в сжатой форме с тем, как реагиро­вала на данное произведение критика, представлявшая интересы различных классов тогдашнего общества.

В каждом томе наряду с примечаниями будет помещен указа­тель имен, встречающихся в данном томе. Относительно лиц, вклю­ченных в эти указатели, сообщаются, помимо фамилии, имени и от­чества, годы рождения и смерти и краткие биографические сведе­ния. Относительно лиц общеизвестных (например, Пушкин, Гегель, Наполеон, Дарвин и т. д.) биографические сведения не даются.

Все издание редакция предполагает закончить в течение трех лет.

***

Не так ли это: всегда я склонен - может быть, потому, что дурен слишком сам (сколько за мною тайных мерзостей, которых никто не предполагает, например, разглядывание (?) во время сна у детей (?) и сестры и проч., то же после у наших служанок и проч.[43], судить о других не по тому, каков я сам, а по тому, каковым бы мне хотелось быть и каковым быть было бы легко, если бы не мерзкая слабость воли, это laissez faire[44], которого, как я думаю, нет у других, - я не хочу оскорблять человечество, судя о нем по себе вообще, а сужу о нем не по цепи всей своей жизни, а только по некоторым моментам ее, когда бываю доступен чувствованиям высшим; поэтому я готов все видеть в свете той неиспорченности, какую я желал бы иметь сам; кроме того, я смотрю с серьезной точки зрения на все положения и всегда считаю высоким человека, если замечаю в нем что-нибудь такое, - напр., всегда отец священен в моих глазах, всегда священны муж и жена, - поэтому я способен увлекаться энтузиазмом и с этой своей идеальной точки зрения смотрю на это - и на Надежду Егоровну.

ДНЕВНИК ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1848 ГОДА (с 12 июля до 31 декабря) И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 1849  (до 11 июля) 27 год моей жизни.

12 июля 1848, 2 часа ночи. - Встал, стал до чая разрезывать летопись Нестора (завещание Мономаха), дорезал; за чаем читал "Debats" 15 июня, где Леру говорит о колонизации Африки. Над ним смеются в палате и "Debats", - это уяснило мне, что это за люди: они так же ограничены, как и мы, так же точно не могут понять ничего, что не вдолблено им, и все новое кажется им смешной нелепостью; но эти задолбленные понятия у них все-таки лучше и выше тех, которые задалбливают у нас.

После чая пошел к Славиискому собственно для того, чтобы высказать, что я не напишу Срезневскому, - это намерение принял я, когда услышал от Вас. Петр, о мнении товарищей, и был так счастлив,, что в это самое время был у него Лыткин, который один из тех, которые более всего говорили против этого. Мы говорили, я кричал, как обыкновенно, но собственно беспокоился, как высказать это, как довести речь к этому. Лыткин, к счастью, сам навел: "Пишете?" - "Нет". Вскоре он встал уйти, я пошел с ним; на дороге (всего от Пантелеймона до Фонтанки было итти вместе 30 сажен) он снова спросил: "Что ж вы так скopo  переменили намерение?" - "Я никогда и не имел твердого намерения

писать". - "Да, точно, - говорит он, - слишком много труда, и бесполезного".

Пришедши домой в час, я все разбирал нарезанные словqqа {3} и разобрал буквы А и Б; только перед чаем в обыкновенное время пошел было сказать Вас. Петровичу, что слышал от Лыткина, что свободно место учителя истории в Вознесенском училище, но не застал их дома. По дороге купил Любиньке сассапарельной эссенции у Стефаница. Когда вечером Ивана Гр. не было, она сказала, что серьезно боится, что не выздоровеет; я ободрял, но плохо и совершенно без успеха. Что, если ее предчувствие справедливо? Когда резал и разбирал, думал - правда, несвязно и невнимательно, развлекаемый работою - более о Василии Петровиче.

13 июля, вторник. 11_1/2 час -Встал в 8_1/2 до 10 1/4 писал домой, после пошел в университет, надеясь найти там письмо от папеньки и верно с деньгами, -не было; воротился в 12, до 5 разбирал букву В и разобрал ее на отделения по первым двум буквам - Ва, Вб и т. д.; в 5 час. в баню с Ив. Гр. до 7 1/2; на обратном пути застал сильный дождь; тотчас же, как мы, пришли Ал. Фед. с Ив. Вас, просидели до 9, играли в карты. После [пошел] я к Вас. Петр, сказать о месте в Вознесенском училище, где просидел до 10_1/2, воротился домой в 11. Ив. Гр. уже сидел за ужином. От ужина писал это, почти ничего не читал, только несколько страниц Горлова "Теории финансоqqв" {4} - слишком ограниченного ума и небрежно составленная книга, и "Debats" 16 и 17 июня. Иван Гр. и Любинька все шутили, как обыкновенно, целовались и я вовлекался в их шутки; кажется, все мило и хорошо, а между тем что-то нет душевного наслаждения, когда смотрю на них -как будто они пошловаты. Не то Лободовские; ныне сна мне еще более понравилась лицом, когда вполоборота ко мне подняла головку к Вас. Петр., и еще более убедился я, что она весьма умна и с характером и нежным сердцем. Вас. Петр, хотел итти завтра к Муравьеву и зайти ко мне. У него говорили о воровстве, доказывая, что это ничего, что у отца особенно красть нечего, - он говорил ей:"Украдь у своего",-что мошенники лучше нас, и т. д.

Любинька, которая знала, что ныне день моего рождения, подарила мне фунт пряников, раньше спросив, люблю ли я их, - это произвело хорошее впечатление на меня. Письмо Свинцова-отца к сыну отправил в Саратов в своем. Расход - 20 к. сер. письмо, 30 к. сер. чищение 2 пар перчаток, 17 коп. сер. баня.

14 июля 1848, среда, 11_1/2. -Не нашедши вчера в университете письма, я думал, что позабыли послать; ныне в 9 1/2 час. говорят мне: "Вас спрашивает солдат". Я думал: Фриц за тем, не нужно ли сапог, выхожу - университетский сторож; я думал: требование в университет, как тогда, когда требовали взять" назад бумаги, сердце дрогнуло, - нет, посылка на 25 руб. сер., почта опоздала; я дал ему 20 коп. сер. В 10 1/₄ в почтамт, где я был один, тотчас получил и воротился поэтому раньше, чем сказал сестре, как всегда говорю, когда ворочусь, - главным образом для того,

чтоб, если придет Вас. Петрович, так она б сказала и удержала его подождать, хотя не высказывал ей это; прочитал письмо в почтамте- там о смерти Олимпа Яковлевича отца,- итак, это письмо должно быть известно Ивану Гр. и Любиньке, да и без того трудно утаить, потому что Любинька раз заметила, что обещались писать со следующей почтою; что делать? Сначала думал показать с деньгами и сказать сестре: "Как хотите, если хотите - отдам деньги, но мне хотелось бы купить Гете, который продается весьма дешево, за 15 руб. сер.",-и взял бы Гете у Василия Петровичqqа {5} . После решился, идя дорогою, не заходить теперь к Олимпу Яковл. в типографию, как думал утром, потому что на мне был старый сюртук и брюки, а зайти вечером на дом. После передумал: не буду им показывать письма ныне, а завтра утром пойду как будто бы в университет за письмом, а сам к Олимпу Яковл., скажу и ворочусь оттуда с письмом, как будто бы только [что] получил, а сам ночью подделаю письмо и вложу в один из старых конвертов, где числа на почтовых штемпелях стерлись; спишу из письма все, кроме 5 строк о деньгах. Это оставалось до 11 час. - мысль подделать письмо.

После, когда стал в 11 час. готовиться подделывать, лень много копировать сквозь плохую бумагу, несходство в формате бумаги,

легче, что перо починить как следует нечем (и действительно, снимок О строк, которые должно зачеркнуть, вышел дурно), подали мне мысль показать это письмо, только зачеркнуть 5 строк, где говорится о деньгах, и сказать, что это зачеркнул папенька, довольно бывает: верно писал, чтобы я в чем-нибудь переменился, не подавал повода к огорчениям и был благоразумнее, а после передумал и вычеркнул; а теперь думаю сказать на себя, что это я вычеркнул, потому этого показать Олимпу, к которому заходил я с тем, чтобы показать письмо, и от которого должен ожидать, что он станет читать все под ряд. Конверт найду другой.

Это письмо тронуло меня, потому что показывает такую нежность со стороны их, - пишут теперь, что Палимпсестов приехал, потому что знают и предусмотрели, что это интересует меня; маменькино письмо дышит нежностью - мне стало себя немного совестно.

Придя домой, сел за дело; они сидели и болтали, я вместе с ними и несколько раз едва было не проговорился то о смерти Ол. Як. отца, то о Богдане Христофоровиче и Марии Дмитриевне, то о Вареньке - проклятая болтливость. В 9 часов пошел сказать о деньгах Василию Петровичу.

Да, перед обедом, когда Ив. Гр. ушел в сенат, а я уж воротился, Любинька спросила, почему Лободовский вообще не так часто приходит и не сидит у меня так долго, как прежде. Я ей сказал: во-первых, потому, что, может быть, это стесняет их, а во-вторых, потому, что здесь разговор связан; она сказала, что

я оскорбляю ее, когда думаю, что мои гости могут обременять их, скорее ихние меня, тем более, что Ив. Гр. и не занят ничем.

Итак, я пошел к Вас. Петр. У него готовился чай, - они пьют в 9 час. обыкновенно, а не в 8, как при мне, это я узнал только вчера, пришедши к ним первый раз в это время; у него тесть и Пелагея Васильевна. Я ему сказал на ухо о деньгах и сказал, что мне сидеть некогда; он говорит: "Я провожу вас" (верно сердце переполнено, хочет излиться), чего обычно не говорил; тотчас встали. Тестя просил подождать и пить чай, тот обещал. Мы дошли почти до конца их линии, потом воротились; на полдороге попался тесть и Пелагея Васильевна: рассердились верно и не стали дожидаться, а между тем времени прошло только 4-5 минут. Он дорогою говорит: "Я расстроен, право, снова уйду". - "Что же?"-"После, теперь я огорчен". Через минуту стал говорить: "Это такие пошлые люди, каких я еще никогда не видел: сердятся, что я горд; сплетничают, все слова перетолковывают, шпионничают, где я бываю, - думают, что я по трактирам; сердятся, что я знаком с молодежью (верно говорили что-нибудь про меня дурное и это его рассердило, как раньше огорчался тем, что Надежда Егоровна на слова его: "завтра будет Залеман", который до этого времени был только раз у них, сказала: "ну, уж твой Залеман-то"). А между тем обкрадывают со всех сторон: теплый салоп Надежды Егоровны взяли - и пропал; большой самовар тоже, а маленький самовар худой, поэтому Вас. Петр, говорит, я хотел переменить его с придачею медной посуды/которой было много, на новый, хвать нынче, -ее нет, один кофейник; чай и сахар таскают постоянно; ныне были 12 человек, хозяйничали, распоряжались, смерть и только, а между тем деньги у них есть, добро бы не было; пошил себе тесть новое платье, - видели, как разрядился, и пришел показывать, красуется, велит смотреть, как будто насмехается" (что его задело это, я видел еще вчера, когда в разговоре он говорил, что у своего отца не грех украсть, "а тебе, вот, Надя, можно - у твоего есть деньги, - смотри, каким франтом разрядился"), "это выводит из терпенья,-и молчать? или высказать?"

Я готов был отвечать, что лучше молчать, как он толкнул меня: перед нами стояли тесть и Пелаг. Вас. Он просил воротиться, она не захотела, хотя я обещался проводить; он хотел, но когда Я вышел, его еще не было и верно не придет, потому что рассердился на меня. Я взошел снова к ним, через несколько минут вышел и, идя дорогою, передумывал, не лучше ли сказать тестю, что понимают его, иначе это не будет иметь конца, и он решительно испортит отношения Надежды Ег. к Вас. Петр.; высказать -и без Надежды Егор.; а после передумал: нет, лучше при ней, если только чувствует, что достанет терпения выдержать и не наговорить ругательств, потому что, если это будет без нее, ей насплетничают про этот разговор бог знает что, лучше пусть видит сама его благородство.

Сказал ему, что говорила мне Любинька о нем, только ее слова приписал Ив. Гр… что отчасти справедливо, потому что она верует в него и верно хорошо знает, что это не против него будет. При-шедши домой, молол глупости, как дурак, хотя было вовсе не весело, -правда, не было слишком большого и томления, да ведь это бывает редко. Завтра в 10 1/2 выйду к Ол. Як. и буду до 11_1/2 у него; скажу, был в университете; в 5 часов хотел придти Вас. Петр., которого, как теперь вижу, более всего действительно удерживало опасение быть неприятным гостем, а меня тревожило" что он не бывал, думал, что это оттого, отчего я не бываю, напр., у Александра Федоровича.

С каждым новым свиданием я вижу в нем все более и более. Это странный человек, какого еще нельзя найти, человек великий, благороднейший, истинно человек в полном смысле слова.

Да, совесть как будто говорила, что не должно обманывать так

поймет не так, во-вторых, выведет бог знает какие следствия, в-третьих, сделает бог знает какие предположения, в-четвертых, разболтает; а домой, подумал, не написать ли о Вас. Петр. и дружбе моей с ним, только не о финансовых делах, и не входить в большие подробности о нем, потому что, известное дело, не так поймут и не так станут смотреть.

Вчера был случай, доказывающий, что мною, однако, не слишком пренебрегают и что говорить свое мнение не всегда бесполезно. Ив. Гр. говорил, что пойдет купить чаю и сахару и лучше в маленьких магазинах, потому что дешевле; он был в этом уверен довольно твердо. Я сказал, что в больших дешевле и лучше, напр., у Белкова и Чаплина, и ругал после себя за это, - а он купил у Белкова. Вчера же Ив. Вас. Писарев, взошедши, поцеловал меня, и показалось мне, что он добряк, и совестно, что я постоянно смеюсь над ним, а между тем и вчера и ныне смеялся (половина первого, ложусь). Да, вчера же был утром неприятно поражен своей небрежностью, когда утром увидел начало этого журнала, где было записано только 12 июля, лежащим на столе - позабыл спрятать в ящик. Однако, я как-то эти дни мало раздражаюсь и томления нет. Работал всего 8 часов, кончил В и начал Г.

15 июля. - В 10 час. пошел к Олимпу Як. узнать, писали ли ему о смерти отца, и, может быть, сказать, если не писали; но мне должно было провести 1 1/2 часа вне дома, чтобы сказать, что я был в университете, и показать письмо. Ол. Як. не застал, пошел в Гостиный двор, купил бумаги почтовой полдести на 30 коп. сер., после пошел к Фрицу, который пришел вечером и взял сапоги приделать головки. Пришел, показал письмо. Любинька посмотрела на замазанное место на конверте (от одного письма за май): была стерта надпись, которую я делал на конвертах, когда отправлено письмо, и стертое залито чернилами, как будто стерты были чернила; не нужно было этого делать; стала разбирать замаранное

маменькою и разобрала, а того, что я замазал, не стала, потому что сразу видно, что ничего нельзя разобрать, или потому, что догадалась.

В 5 час. по обещанию пришел Вас. Петр., сидел до 9; мы сидели, говорили, как раньше в моей комнате, когда я жил один. - Говорил, как его раздражает тесть своею пошлостью; потом говорит: "Не знаю, как теперь любят меня дома". Стали говорить о своих домашних делах; по его словам выходит, что его отец - человек ограниченный, довольно тщеславный и обыкновенный; сестру, говорит, особенно любит Анну, вторую. Вместе с этим говорил о пошлых людях, о том, что они способны на всякие гадости, хотя, может быть, бессознательно; ссылался, что добродетель может быть только у человека с хорошей головою.-Я говорил, что иногда думают, что все это высшее качество, высшая натура - вздор; посмотрите на то, как действует этот человек (при этом я думал о нем), и выходит, правда, что он может быть несчастлив, может делать несчастливыми и других, но все делает не то, что [другой], и другой не может сделать того, что делает он.

Тесть вчера воротился; придет, разляжется на диване, распоряжается как хозяин, критикует с чувством своего права кушанье. - "Я, - говорит, - при нем не могу есть без отвращения. Быть, - говорит, - деликатну с такими ограниченными людьми, совестливу, как я бываю, не годилось бы - они ведь не понимают, что это снисхождение к ним, и обходятся с тобою за панибрата, ставят тебя ниже себя, кладут тебе руки на голову; вчера - говорит, - не выдержал, ушел и ходил верст 15, без этого насказал бы ему; придется кончить, как Самбурский - выгнать его просто из дому". -"Что не переедете на Петербургскую, удалиться бы от них?" -"Перевозка стоит 10 руб.; во всяком случае теперь здесь хозяин поверит, если не заплатить ему, а там этого нельзя будет, потому что незнаком".

Говорили много о пошлых людях, я приводил примеры и, между прочим, Любиньку и Ив. Гр.; я, кажется, решительно увидел, что опасаться, чтоб он полюбил Любиньку, нечего. - "Вот, говорю, видите, напр., целуются - очевидно от скуки". До сих пор мне только две женщины попались, не внушающие неприятного чувства, это Александра Григорьевна, дочь Клиентова, и Надежда Егоровна. Снова говорил в ее пользу; привел, как дурно обходится отец с Александрою Григорьевной. "И [с] Надеждой Егоровной, умрите вы, то же будет - взять к себе возьмут, потому что не взять неприлично, но принуждена будет идти в служанки".-"Да, -говорит он,-сам говорит - отрезанный ломоть; и все, говорит, перетолковывают в дурную сторону; тесть говорит: "Вот вы как обходитесь с Николаем Гавриловичем, а мы родные, больше должны любить друг друга"; они думают, что я знаком с молодежью, вместе кучу и мошенничаю". - Я говорю: "И это все перетолковано в миллион раз подробнее и обстоятельнее Надежде Егоровне, она должна беспокоиться". - "Да, - говорит, - я два

раза видел, что она плачет; даже спрашивали ее они, люблю ли я ее; она говорит: "Судя по ласкам и внимательности - любит"; мне ее жаль более, чем когда-либо". - "Да, - я говорю, -вам должно быть осторожнее в словах, чтобы не подавать ей повода к подозрениям; вот, напр., мы говорили третьего дня с вами о кражах и т. д.,-ведь за пять лет вы были в миллион раз на высшей ступени развития, чем теперь она, а что бы вы подумали о людях/говорящих такие вещи?" - "Да, - говорит он, - она меня спрашивала об этом и приняла это в шутку".

Я спросил его, находил ли он вообще когда-либо людей, с которыми можно быть откровенным, - по поводу того, что его не понимали дома, и он должен был быть не откровенным. Он говорит: "Да, иногда находил, но теперь я неспособен к откровенности, потому что лета не те и поэтому и с вами не откровенен" (это я и раньше думал, что не совсем), "а между тем с вами можно быть откровенным, потому что вы ко всему приготовлены и не отвернетесь, если я скажу, что украл, как это сделает отец; он отречется: делать подлости можно, только чтобы не знали их, вот его правило". Решили, что тщеславие и пристрастие, по которому осуждается в другом то, что уважается в себе, и злобные пересуды (я привел в пример насмешки Любиньки над всеми ее женихами, это ему понравилось, верно потому, что он вспомнил, между прочим, как переменилось мнение его родных об Антоновском, который, когда был женихом Марьи, был прекрасен, после стал негодяй)- признак людей ограниченных и пошлых; что они всему радуются и печалятся и ничему глубоко. -Я говорю: "Это от пустоты и отсутствия собственных интересов, - это как река, - течет, и ничто не делает впечатления на нее, - так, когда имеешь свой интерес, - а то как болото стоит - только чуть тронь, и потечет вода, как тебе угодно". Это было отнесено отчасти к его родным. "Я, - говорит, - сказал Надежде Егор, о наших отношениях с вами для успокоения ее, говорил о деньгах ей". - Я говорю: "Это не должно". Он говорит: "Было нужно". Я говорю: "Особенно не хорошо, что вы говорили об этом Залеману; хорошо еще, что Залеман в энтузиазме к вам, но ведь это знаю я, а не вы, как же вы могли сказать ему это? Если вы не хотите сделать человека смешным, вы не можете ничего сказать хорошего про него, кроме того, что не пьет вина и не играет в карты; что не ходит к девкам, ‹не прибавляйте, а то выйдет, что употребляется или употребляет мальчиков".

Я говорил довольно много об Александре Григорьевне и Надежде Егоровне и о впечатлении их на меня, совершенно отличном от впечатления, произведенного другими. "Думаете, - говорю, - что это вздор? Нет, не вздор; нет, это действительно существа высшей натуры, в которых есть это естественное благородство и такт, а то другие говорят все и прилично, и хорошо, да некстати в сущности, или то, что не следовало бы говорить, например, делают что-либо для вас, и не хотят это показать, а между тем

делают так, что выказывается это вам". (Свойство, противоположное этому, я точно заметил в Надежде Егоровне: она делает так, что только после рассудишь, что это было сделано для вас, а сразу и не заметишь.)

Меня радовало, что он снова будет бывать и мы снова будем говорить с ним, как раньше, откровенно в некоторой степени; что он не станет думать, что беспокоит, приходя ко мне. Отдал ему 25 р. сер., которые получил. Завтра хотел принести Любиньке "Современник" июльскую книжку и "Домби и сын", 1-я частqqь {6} . Посылал за табаком (20 коп. сер.; сдачу отдали не мне; итак, истрачено 50 коп. сер.).

У Горлова пояснил себе раньше темную мысль, что налог выдается в расход раз, а с народа берется два раза, в первый раз- когда собирается, во второй - произведениями, за которые снова отдается поставщикам, и что проценты долга государственного (мысль эта раньше мне не приходила в голову) берутся у производящих сословий, а отдаются [не] производящим, а живущим рентою. Работал все время, когда был дома один, с 9-10, 12-5=6 часов, кончил Г, разбирал Д и списал до слова "до". 12 часов вечера, ложусь.

Да, прояснилась мысль во время разговора с Вас. Петр., что чем больше понимаю, тем больше высоко ценю папеньку и тем более замечаю в себе сходства с ним. Боже, сохрани его! Думаю более всего о Вас. Петр., несколько об Ол. Як., почти ничего о себе, как теперь обыкновенно; как сестра бывала на глазах, то заговаривал с нею обычным насмешливым тоном - ее беспокоит ее положение: думает, не поправится. Бог знает. Ив. Гр. сказал, входя: "Вы утешаете ее?" - "Да, - говорю, - только, кажется, безуспешно, как вообще бывают утешения". - "Правда, - говорит он, - в это самое время утешения только раздражают нас и более утверждают в нашей мысли; но после мы рассудим и согласимся; что в них есть резонного, в самом деле утешило". Эта мысль вертелась не слишком ясно у меня, а она важна.

Пятница, 16 июля, 12 час - До 5 часов работал, когда принесла Марья (служанка Катерины Павловны) записку от Александра Федоровича: "Папенька умер, приходите поговорить о судьбе брата". Тотчас пошел. Это известие принял я весьма холодно, Любинька и Ив. Гр. тоже спокойно, снова стали играть в карты, как прежде. Шел, думал, что, может быть, найду его чрезвычайно встревоженным,-он был спокоен, даже лицо с почти обыкновенным выражением; я взошел, мы молча поцеловались, он дал мне прочитать письмо брата; оно было написано хорошо, с умом, связно, с чувством - он говорит о желании отца, чтобы он был на его месте, говорит - "Я сказал, не могу, и как мочь? Нет невесты, кроме грубых, обязанности тяжкие и т. д.". Он хочет быть в светском звании и, если можно, жить вместе с братом здесь, - так подействовало на него одиночество его теперь, "пусть наша могила будет одна". Ал. Фед. говорит: "Я пришел

домой из департамента, письмо лежит, прочитал, ноги и руки затряслись, я был сам не свой, не вам (я при-

шел верно через 20 минут после этого), теперь начинаю приходить в себя".

Он говорил рассудительно, по виду холодно, сказал: "Как жаль, нет и портрета; я очень рад, что все письма его целы у меня; жаль, нет маменькина; смерть дяди (Минаева) навела меня на мысль, что из наших еще кто-нибудь умрет: всегда умирали по-трое". О брате стал говорить: "Оно, говорит, видно, что ему хочется сюда, хотя он представляет на мое решение; против воли нельзя, пусть едет, место я достану, он будет получать хоть 10 руб. сер., с этим будет у нас 2 000, можно жить". Он говорил о делах, ничего не позабыл, кажется: а как ему ехать? Через год, который остается дослужить до трехлетия для службы в губернских местах, или осенью? Лучше осенью. Мысли эти были у него, я был совершенно согласен. "Пойду, - говорит, - узнаю у Страховского о местах в канцелярии генерал-губернатора". Не застал его дома и зашел к нам; в это время Ив. Гр. не было, мы пили чай; пришел и Вас. Петр, в 7 1/4 час; говорил довольно весело, так что другой и не заметил бы ничего в Алекс. Фед. особенного; а между тем это известие должно сильно подействовать на него по его характеру и придает его характеру новый вид.

После он ушел, мы посидели с Вас. Петр, еще до 9 час, он говорит: "Я пойду завтра далеко гулять куда-нибудь". Я говорю: "Лучше пойдемте вместе, заходите ко мне". Бедный, он все более и более приходит в дурной образ мыслей, делается более и более мрачным и более и более впадает в кручину; я хотел пойти с ним, чтобы он не ушел в Петергоф или Царское (как говорил он, едва было не ушел четвертого дня), проводить его, поговорить, может быть, успокою несколько его; тяжело ему, тяжело; а между тем, странно - я как будто не трогаюсь этим, сердце не щемит; жизнь, кажется, отдал бы для его счастья (не знаю, может быть, отдал бы, - если б знал, что не будут слишком тосковать папенька и маменька, конечно, отдал бы тотчас и за счастье не всей его жизни, а хоть на год). "Хорошо, - говорит, - я приду в 10 час. за вами, или вы приходите в 5". Я отказываюсь обыкновенно, когда он говорит "приходите", потому что думаю теперь (дня 3 назад), что это может более раздражать против него тестя, который будет расстраивать Надежду Егоровну.

Говорил с Любинькой, довольно спокойно по наружности, сидел; в 10_1/2 пришел Ив. Гр" за ужином говорил о том, что ему не нравится, когда говорят о высших правительственных лицах нехорошо: хоть палка, да начальник; от этого разрушается государственный порядок и доходит дело, когда каждый мыслит, до того, что теперь во Франции. Я говорю: "Начальники слишком много на себя берут, позабыв, что не подчиненные для них, а они для подчиненных, и тем вызывают осуждение и строгость к себе; не правда существует для государства, а оно для правды. Кто

различает человека и палку, место и власть и человека, занимающего его, тот не должен бояться суждением о нем ослабить в себе уважение к власти; во Франции и теперь лучше, чем у нас". - "Да, - говорит он, - в материальном смысле, а в нравственном что?" Я говорю: "И в этом лучше, чем у нас, и семейные отношения лучше; а что мы думаем, что у нас лучше, - это от самолюбия, которое говорит: лучше нас, т.-е. меня, нет и на свете никого; кроме того, оттого, что мы взросли в этих понятиях и думаем, что иначе и быть не должно, а если есть иначе, то это гадость". Дело делал часов: 9-5 (-1 1/2), 9-10 1/2, 11-12=10, разобрал до 3. Букву И только начал разбирать, почти еще не раскладывал по местам. Читал 20 июня "Debats", проект конституции.

Суббота, 17 июля. - В 12 часов пошел в университет за письмами. Когда воротился, убирали и мешали делать дело; это расстроило несколько расположение духа; а Любинька и Ив. Гр. нежничали на диване подле меня и показывались, может быть, именно оттого, что я был раздражен, весьма пошлыми, и давно не чувствованное "тянет с души" было почувствовано мною так, что мне до обеда хотелось уйти из дому, как бывало осенью. После - ничего.

Вас. Петр, не зашел, поэтому я был у него с 6 до 9; после он проводил меня, я его. Наверное он заметил и сообразил то, что я ему сказал неосторожно третьего дня, - что я вычеркнул в письме несколько строк, и сообразил, что это верно говорилось, что прислали деньги; я, кажется, разуверил его, сказав, что это говорилось об отношениях Любиньки и Ив. Гр. друг к другу; говорил ему о чувстве неприятном которое производят их нежности, да и вообще все Wesen und Treiben [45], и о том, что мне самому совестно его. Он опасается все расстроить своею близостью мои отношения к ним; я разуверял, не знаю успешно ли. Надежда Егоровна читает Лермонтова (стихи, что я замечал и раньше) и "Тома Джонсqqа" {7} - хорошо.

От него зашел к Ал. Фед. за "Debats" и теперь ложусь их читать. Разобрал и несколько списал буквы И (до иже списал); почти ничего не читал, только дочитал 1-ю часть "Домби и сына" - хорошо, конечно. Почти ничего не думал. Пусто и довольно глупо было на душе и в уме, когда был дома; с Вас. Петр, говорил довольно шутя и остря о Пушкинqqе {8} , Залемане старшем и Орловых петергофских. Работал 4 часа.

18 июля, воскресенье. - В 11_1/2 пришли Ол. Як. и Ал. Фед., просидели до 2_1/2; Ал. Фед. снова пришел в 6 и просидел до 9_1/2 еще несколько времени было отнято тем, что Ив. Гр. пил чай, воротясь домой, и Свечу поставил на другой стол; работал около 4 часов,- день, пропавший совершенно. Вас. Петр, не был, это немного беспокоило; однако немного, я что-то как дубина.

Пришла мысль, возбужденная словами Олимпа Як. про гатчинских воспитанников, что должно сечь их, - дарования необычные и не занимаюсь, а с какой-то бесцветностью и бессмысленностью смотрю[46] в то время, когда занимаюсь разбором словаря, - что собственно и хорошо делают, если не занимаются школьным делом,- что неудивительно, что дурак в школе бывает обыкновенно умнее хороших и талантливых учеников в жизни: те, все учась, следуют авторитету и не имеют времени свободно жить и чувствовать и мыслить, остаются детьми, забитыми людьми; одним словом, понял, как выходят бестолковые люди из школ и что значит - это забитый мальчик. Да, защищал по нападкам на Ол. Як., как наставника в Гатчине, мысль, что большая часть занимающих места не имеют ни особых дарований, ни познаний, делающих их достойнее занимать их места, чем те, которые не занимают их, и что, напр., он ничем не хуже других, и большую часть чиновников и правителей легко можно бы заменить durch den ersten besten[47], кто сел, тот и умеет сидеть, не человек по уму достоин занимать место, а получил место, так оно и дает тебе ум или репутацию на ум. Споря о чем с Ив. Гр., довел его до того, что он сказал: "Однако этот спор ни к чему не поведет"; через несколько секунд все-таки начал он говорить о вздоре снова.