Наступление, ч. 1

— Потому что в шариате сказано, эфенди, что лучший из нас — это тот, кто оседлав коня мчится во весь опор, услышав клич или пронзительный крик, ища себе шахады или победы.

— Интересно... Ты служил в армии?

— Нет, эфенди, но первого шурави я убил, когда мне было семнадцать лет.

— А сколько тебе сейчас?

— Двадцать четыре, эфенди...

Зияутдин выглядел на тридцать пять — сорок — мрачный детина с лицом в шрамах и с густой черной бородой.

— Скажи мне, за что ты попал в число тех, кто обречен на скорую смерть?

Глаза Зияутдина полыхнули злобой.

— Я казнил своей рукой своего амира но это только потому эфенди, что он отступил с пути джихада и предал всех мусульман.

— Вот как? Но разве ты кади[70], чтобы судить, тем более судить своего амира?

— Обязанность каждого из нас — следовать по пути джихада, как бы труден он не был! Наш амир, да сгниет его мясо истерзанное собаками, когда кяфиры пошли на нас в атаку — приказал отходить, бросая без помощи других муджахеддинов и лишая нас возможности получить шахаду! За это я убил его и убил бы всех, которые побежали, если бы смог!

— А потом ты выбрался в Пакистан?

— Да, эфенди

— И все рассказал?

— Да, эфенди.

— Но почему ты это сделал? Разве ты не мог сказать, что твой амир погиб в бою с собаками — шурави, и нашелся ли бы хоть один человек, что опроверг твои слова?

— Эфенди, говоря о том что я сделал, я не думал о себе, я думал об Аллахе, о джихаде и о других братьях. Пусть те, кто делает джихад для вида — но в душе является подлым мунафиком знает, что карающая длань Аллаха настигнет его сразу же, как только он трусливо решит сойти с пути джихада, иншалла.

Бригадир размышлял, смотря сквозь молодого фанатика своим отработанным взглядом сотрудника спецслужбы — мало кто выдерживал, когда бригадир так на них смотрел. Получалось даже лучше, чем он предполагал. В правдивости истории, рассказанной молодым боевиком он не сомневался ни на минуту. Те, кто в семидесятые сражался еще с даудовским режимом в Афганистане, проповедуя скромность и умеренность сейчас сами превратились в настоящих раисов, раисов Пешавара. У каждого из них были свои дела, каждый из них давал деньги в рост и торговал наркотиками, каждый из них разворовывал поступающую в страну гуманитарную помощь и оружие и продавал все это на базарах, а деньги переправлял за границу. Вместо того, чтобы воевать с шурави — боевики из разных движений «Группы семи» все больше и больше занимались тем что вредили друг другу, причем все чаще доходило и до открытых боестолкновений. Немудрено, что вскормленный в Пешаваре амир побежал, когда шурави пошли в наступление и немудрено, что этого молодого боевика приговорили к смерти за содеянное им. Сегодня он грохнул своего амира во время боя — а завтра ему другое не понравится — он кого грохнет? Не дай Аллах — одного из пешаварских раисов. А те, судя по всему, намереваются жить долго...

— Значит, ты не любишь мунафиков. Это хорошо, мне нужны такие люди. А что ты скажешь про тех, кто дал клятву и предал?

— Скажу, что Аллах приготовил для них огонь.

— Воистину, это так. А ты готов поверить мне, если я назову тебе этих людей?

— Ваши слова, эфенди — слова мудрого и правдивого человека...

Бригадир удовлетворенно кивнул

— Твои слова наполнили мою душу радостью. Долгие годы я смотрю на ожиревших пешаварских раисов, и думаю — неужели Аллах столь терпелив, что до сих пор не покарал их? А теперь я вижу, что помимо муртадов и мунафиков, только благодаря которым мусульмане не могут изгнать проклятых шурави с принадлежащей мусульманам земли есть и люди, готовые без раздумья принять шахаду ради установления таухида[71] здесь и в других местах, где он будет установлен рано или поздно волей Аллаха. Когда завтра вы пойдете в бой — Али покажет тебе тех кто предает. Будь осторожен. Мунафики не должны понять, что ты знаешь про них, иначе они убьют тебя, и ты не сможешь свершить трижды заслуженную ими кару. Если их убьют шурави — что ж на то воля Аллаха и не нам противиться ей. Если же нет — позаботься, чтобы ни один из них не вернулся сюда, чтобы продолжать отравлять ядом предательства верную дорогу джихада. Только сделай это так, чтобы никто ничего не заподозрил, пусть все думают, что они пали в бою с шурави. Ты сделаешь это?

— Аллах свидетель, я сделаю это, эфенди.

— Помни свою клятву и не уподобляйся предателям. Если Аллах не дарует тебе шахаду в этот раз — возвращайся, и я заберу тебя с собой...

Когда за окрыленным — он думал что все раисы предатели и предали джихад, но нет, есть оказывается и честные — закрылась дверь — в кабинете, в котором состоялся разговор открылась еще одна дверь, до того неплотно прикрытая и в комнату вошел еще один человек. Тот, которого звали Усама Бен Ладен.

— Аллах свидетель, вы с каждым днем все искуснее толкуете Коран, бригадир, скоро вы станете настоящим моуллави.

— Увы, у меня нет религиозного образования, только военное. Однако... с этими только так и надо. С ними бессмысленно говорить о государственных интересах. Но хорошо то, что они выполняют работу, которую иначе пришлось бы выполнять солдатам нашей армии.

Вертолет UH -1 Huey ВВС Пакистана.

День наступления

Когда то давно конгрессмен от Техаса Чарли Уилсон, когда ему сказали, что в Афганистане погибло около четырнадцати тысяч советских солдат, довольно улыбнулся и сказал: во Вьетнаме наших погибло больше пятидесяти тысяч. Так что Советы нам должны еще тысяч сорок солдат.

Интересно, те американские солдаты, которые сейчас воюют в Афганистане — помнят ли они слова конгрессмена от Техаса Чарли Уилсона?

Автор

Хвала Аллаху, милостивому и милосердному, что он создал такие небесные колесницы, на которых можно лететь над землей как на ковре-самолете, покрывая за несколько минут полета такое расстояние, на преодоление которого по земле ушел бы целый день. И хвала Аллаху, мудрому и всевидящему, что два кяффирских государства неверных схлестнулись между собой и теперь правоверные могут лететь к месту боя на вертолете, а не идти пешком.

Вертолет, на котором летел сейчас Зияутдин, приближаясь к никем толком не демаркированной афгано-пакистанской границе, имел долгу и славную историю. Это был UH-1C, он был выпущен в 1968 году компанией Bell Helicopter и стал самым совершенным среди всех однодвигательных вертолетов Белл, мощный двигатель Lycoming T55-L-7C позволял ему развивать скорость до двухсот шестидесяти километров в час и нести до трех тонн груза на внешней подвеске. Первый раз поднявшись в воздух с заводского аэродрома в Форт Уорте он перелетел на базу КМП США Кэмп-Леджун, а потом оттуда, вместе с несколькими другими такими же новичками был переброшен в «Дурную землю» взамен безвозвратно потерянных там машин. В Дурной земле он вошел в состав эскадрильи КМП США VMO-3, базировавшейся на аэродроме Фу Бай — это на самом побережье, рядом с городом Хью, бывшей столицей Вьетнама.

За долгую летную жизнь этот вертолет много раз обстреливался, несколько раз был серьезно поврежден и даже один раз был сбит пулями русского пулемета ДШК — но был вывезен и восстановлен, а экипаж чудом не пострадал. Произошло это во время операции Лам Сон 719, последней крупной операции США ПВО Вьетнаме. Еще и из известного он успел поучаствовать в Апач Сноу, а пару раз перевозил десантников из «Проект Дельта» — так тогда называлось это детище Чарли Беквита.

После ухода из Вьетнама он какое то время отстаивался на одной малоизвестной стоянке летной техники в Южной Корее и даже была мысль разделать его на металлолом. Но от металлолома проку немного, а тут как раз и русские полезли в Афганистан.

И возникла сразу в Вашингтоне коалиция ястребов — сторонников войны. Причудливым образом в ней сплелись, найдя общие интересы польский «советолог» — демократ Збигнев Казимеж Бжезинский и конгрессмен из Техаса, крайне правый республиканец Чарли Уилсон. Все вместе они надавили на президента Картера, который отнюдь не был миротворцем, как потом о нем говорили ястребом и еще каким! А в Пакистане в этом время как раз пытался укрепиться троне, опирающемся на штыки бывший начальник Генерального штаба Мухаммед Зия Уль-Хак, повесивший демократически избранного президента Зульфикара Али Бхутто, который придя к власти сотворил неслыханное — объявил о том что страна пойдет по пути исламского социализма! Кстати, интересно совпадают даты — президент Бхутто был повешен четвертого апреля семьдесят девятого, перед этим уль-Хак больше года держал его в тюрьме, чего то боялся — а двадцать седьмого апреля в тот же месяц, неожиданно для все и в первую очередь для советских властей состоялся государственный переворот в Афганистане. Как будто кто-то выстраивал декорации для кровавой катастрофы, которая произойдет потом — и в них не было место ни исламскому социалисту Бхутто, ни хитрому и властному, вполне устраивающему Советский Союз Дауду.

И полетел вертолет, уже успевший позабыть что такое небо на север, в Пакистан. Пакистан спешно перевооружался, готовясь противостоять в первую очередь не Индии, и даже не Советскому союзу — собственному народу он готовился противостоять, и вертолет там был нужен.

А сейчас вертолет, приписанный к юридически не существующей эскадрилье особого назначения, не имея на своем фюзеляже познавательных знаков Пакистана вез, как и несколько его собратьев, отборный отряд воинов Аллаха через границу, на афганскую территорию. Примерно то же самое, что когда то делали американцы во Вьетнаме — Эйр Америка, припоминаете?

Границу прошли на предельно низкой — еще не хватало нарваться на советские истребители, было получено агентурное сообщение что русским пилотам приказано любой ценой перехватить пакистанский летательный аппарат и посадить его на одном из афганских аэродромов, чтобы потом обвинить Пакистан во вмешательстве во внутренние дела Афганистана и сорвать женевский процесс[72]. На самом деле это было ложью, сообщение состряпали сотрудники ИСИ по согласованию с лидерами моджахедов, чтобы получить из армейской авиации в частные руки эскадрилью вертолетов и использовать ее для транспортировки наркотиков. Знал об этом и президент Уль-хак, ведь именно его жене Шафике Зия в конечном итоге поступала «доля» от наркобизнеса.

Вертолет летел, едва не задевая полозьями промерзшую землю приграничья, поднимая снежную пыль, но Зияутддин смотрел не в окно. Он смотрел на тех, кто летел вместе с ним, таких же по сути смертников как и он. И размышлял о том, кому Аллах дарует шахаду, а кто останется в живых. Он знал, что шахада будет не его, ведь это дар достойнейшим.

А он недостоин.

Вертолеты зависли над каким-то склоном, более-менее расчищенным, в десантных отсеках замигали красные лампы — выброска. Раскрылись широкие сдвижные двери — и воины Аллаха один за другим начали выпрыгивать на промерзшие склоны гор, это был уже Афганистан, провинция Хост. Кто замешкался — тех буквально выталкивали инструкторы, которые летели вместе с ними, по одному на каждую машину.

Вертолеты долго не могли находиться здесь — выгрузка шла одновременно со всех, и как только она была завершена, как только последний из муджахеддинов-штрафников оказался на афганской земле — вертолеты ушли обратно, обдав напоследок боевиков снежной пылью.

Только когда шум вертолетов затих, растворился в горах — боевики услышали и другой звук, далекий, но грозный, некоторым из боевиков он был знаком более чем хорошо. Как будто великан бил по горам, равномерно, ритмично и неотвратимо — бум, бум, бум. Горы накрывали советские установки залпового огня Ураган, самое мощное оружие Советской армии из всего, что было в Афганистане. После него остаются только оплавленные камни.

— В колонну по два — вперед! — приказал инструктор, араб с аккуратными, пышными усиками, становясь в хвост колонны — быстро!

— Абу-Абдалла[73], они не уходят! Мы выпустили половину из имевшихся у нас мин, а они не уходят!

Человек в пуштунской одежде и накинутом поверх привычной безрукавки теплым кяффирским трофейным ватником внимательно рассматривал позиции окопавшихся на высоте кяффиров в подзорную трубу. Там продолжался ожесточенный бой. Ему приходилось прятаться, что недостойно истинного воина — но таков современный джихад. До позиций русских было примерно полкилометра, и они не могли навести сюда артиллерию, опасаясь задеть своих. Осама Бен Ладен, он же Абу-Абдалла хоть и не был опытным воином сам — но набрал свой отряд Тор Лаглак из лучших, и они подсказали ему, где разместить КП, чтобы не попасть под огонь русских, чтобы артиллерия и самолеты не накрыли их.

Командир Тор Лаглак посмотрел на позицию русских — без того чтобы ее не смять, они не могли пройти вперед, огладил рукой бороду.

— Пришли ко мне Абу Малика.

— Абу Малик стал шахидом, о эфенди...

— Тогда пришли аль-дабита[74].

Через некоторое время на КП появился человек, одетый в такую же пуштунскую одежду как и все но выделявшийся аккуратными усиками, какие носили многие офицеры пакистанской армии, подражая президенту страны.

— Ты сказал, что мы возьмем высоту — спокойно сказал Бен Ладен.

Офицер раздраженно махнул рукой

— Твои люди недостаточно стойкие в бою! Надо продвигаться вперед, пока работают минометы — но они вжимаются в землю, а как только минометный огонь затихает — они поднимаются в атаку со звериными воплями прямо на пулемет русских. Надо повторить. Собрать всех снайперов, какие у нас есть и бросить оставшихся в атаку. Как только пулемет проявит себя — снайперы заставят его замолчать. ННЕ пройдет и получаса, как эта высота будет наша и мы выйдем основной группе шурави во фланг.

Бен Ладен улыбнулся

— Я верю тебе аль-Дабит, потому что будет так, как ты скажешь. Ты лично возглавишь атаку, чтобы своим примером показать братьям, как надо атаковать.

— Что? — не понял офицер

— Ты лично возглавишь эту атаку, и да будет с тобой благословение Аллаха, ты сокрушишь высоту и засевших на ней шурави.

Офицер попятился, но наткнулся на кого-то. Повернулся — у него за спиной стояли моджахеды, чьи чалмы были черными а не белыми, и мрачно смотрели на него.

Отметка 3234.

07 января 1988 года 16.30

Младший сержант ВДВ Вячеслав Александров, единственный член пулеметного расчета, оставшийся на позиции озабоченно смотрел на небо, которое на глазах затягивало серой хмарью, космы тумана спускались вниз, плыли ущельями, обтекали колючие склоны гор. Нелетная погода. Моджахеды никогда не упускают возможности атаки в такую погоду — не опасаясь кары с неба от летающих колесниц.

Словно отвечая его мыслям — все его существо пронзила отрывистая трель командирского свистка — моджахеды переняли это у китайцев.

— К бою!

Черные Аисты снова появились как из-под земли — здоровенные, затянутые в бронежилеты, в касках или черных чалмах — моджахедов в касках или бронежилетах было сложно усидеть на афганкой войне, обычно они оставляли все на волю Аллаха. Проклятый, поросший лесом, промерзший насквозь склон[75], прячась за этими деревьями можно подойти к позиции почти вплотную, только огонь НСВ пробивает стволы насквозь.

— Аллах Акбар! Москва, сдавайся!

Застучал НСВ, вырывая из жизни то одного то другого душмана. Александров старался экономить патроны, помня. что он теперь один.

Но духи все равно шли.

Гранатометчики били из гранатометов, огонь был предельно плотный — но они кое-чего не рассчитали. Дистанция, с которой они вели огонь была элементарно меньше дистанции, на которой гранаты взводился — и они просто втыкались в деревья, в каменную кладку перед спешно натасканными камнями, сложенными в бруствер. Потом таких гранат найдут больше десятка.

Александров, выбрав ближе всего подобравшегося моджахеда, перевязанного лентой пулеметчика привычно прицелился по середине фигуры — промахнуться с такого расстояния было невозможно — нажал на спуск и...

Ничего. Пулемет молчал.

Аль-дабит, майор пакистанской армии из лагеря подготовки боевиков хмуро осмотрел боевиков, с которыми он должен был идти на гремевшую боем высоту. Смертники! Там, в Пакистане когда он готовил их в лагере — он воспринимал их как животных. Опасных — но в клетках. Здесь он впервые увидел их по-настоящему... злые фанатичные глаза, звериная, удушливая вонь, исходящая от них, спутанные бороды. Все они смотрели на майора — чужака среди них — как на волка, но из чужой стаи, словно раздумывая, куда бы вцепиться.

— Кто из вас старший? — нарочито резко и грубо спросил он

— Я, эфенди... — не склонив головы ответил один из боевиков

— Хорошо. Отбери тех, кто умеет очень метко стрелять. Очень меткою. Мне нужно четыре пять человек ты понял меня?

— Да, эфенди...

Через минуту пять метких стрелков были отобраны

— Задача у вас такая. Когда мы пойдем в атаку, вы не должны идти в атаку вместе с нами. Вы должны засесть позади нас и поддерживать нас огнем. Очень метким огнем, вы поняли меня?

— Да, амир — ответил один из снайперов. Майор надеялся, что они не подведут, потому что новое пополнение, которое приходилось готовить в лагерях сильно отличалось от тех кто начинал эту войну плохой точностью стрельбы

— Стреляйте по пулемету, поняли? Не по шурави, а по пулемету, все вместе стреляйте. Если от ваших выстрелов замолчит пулемет — остальное сделаем мы.

— Все сделаем, амер...

В числе снайперов, сейчас занимавших позиции, ползущих по перемешанному пулями снегу с камнями был и Горбат — несмотря на свои двадцать лет опытный снайпер. Горбат воевал не потому что ненавидел шурави, шурави ему по сути ничего не сделали. Он воевал потому, что так решило его племя...

Горбат, единственный из всех вооруженный не БУРом, а Ак-47 только русским и тщательно отобранным, полз вперед как ящерица, примеряясь к рельефу местности, заползая за поваленные деревья, большие валуны — он сам был небольшого роста, и спрятаться мог практически везде. В отличие от шурави у него не было бронежилета, его защищал только Аллах, да накидка из грубой верблюжьей шерсти. грязная и присыпанная песком — но этого было достаточно. Он был местным, а шурави были чужими. Он знал эти горы — а они нет. Они сложили бруствер и стреляли сейчас из пулемета, пробивающего насквозь стволы деревьев — но много грохота еще не значит много толка. У самой земли пули не доставали.

Приложившись — у него был специальный китайский магазин на двадцать патронов — Горбат понял, что это и есть его место. Отсюда он убьет шурави.

Когда с криками «Аллах Акбар!» душманы бросились в атаку — Горбат успокоил дыхание, прицелился. Автоматы с позиций шурави изрыгали огонь, в отличие от пулеметного он мог убить и того кто лежит на земле, Горбат мог подстрелить автоматчиков — но он выжидал, не желая раскрывать себя и ждал более подходящую цель. Потом пулемет вдруг замолк, он не знал почему, и шурави стреляли только из автоматов. А потом шурави — он сразу понял, что это пулеметчик — высунулся в пулеметную амбразуру, чтобы оценить обстановку, но Горбату хватило и этого, он нажал спуск и увидел, как пуля попала в шурави. Больше в них никто не стрелял...

Младший сержант Александров родившийся на Оренбуржье, в сельской местности не знал, что за этот поступок его сделают Героем Советского союза. Да ему в общем то было все равно. Не ради Героя, не ради звездочки он сделал то что сделал. Ему было всего двадцать лет, и он был сержантом, пусть и младшим — а потому отвечал за пацанов. Что Объедков, что Копырин — оба они прибыли в Афганистан совсем недавно, это была первая их крупная, настоящая операция. По сути они были никем — пацанами из учебки без боевого опыта, то есть пушечным мясом здесь. Не было смысла размышлять и над тем, что они сделают с пацанами, когда ворвутся на высоту — а обязательно ворвутся, их человек сто. Поэтому он их и отправил. Просто потому что это правильно.

Гвардии младший сержант Александров всегда старался поступать правильно. И в пионерские времена и когда вступил в комсомол. И когда попросился у военком в ВДВ и тот дал ему направление. когда попал в Афган. Правильно он поступил и сейчас.

Когда замолчал пулемет — разбираться что с ним было некогда — он схватил гранаты, лежазие рядом, его и те, что оставили ему его товарищи, бросил их в духов, одну за другой. Потом взял лежащий рядом автомат, выпустил длинными очередями весь магазин в духов, потом решил бросить в них оставшиеся гранаты, которые у него еще были. Высунулся — всего лишь на мгновение — и упал, сраженный снайперской пулей.

Увы, герои тоже смертны.

А в ста пятидесяти метрах от бруствера с погибшим но так и не сдавшимся моджахедам пулеметчиком поднялся во весь рост майор пакистанской армии, известный здесь как аль-Дабит. Он вовсе не желал лезть под пули пока шла стрельба, ведь на это есть моджахеды. Они воюют за Аллаха, а он... да если бы не вторая зарплата от ЦРУ США и ускоренное продвижение по службы — ноги бы его здесь не было! Но пулемет молчал план его сработал, и оставалось только подняться наверх и посмотреть, что это был за пулемет такой, что доставил им столько проблем. Майор сделал шаг, потом еще шаг, ничего не боясь — а потом кто-то словно шарахнул его в спину молотков, и вдруг он понял, что лежит на холодной мерзлой земле. Что с ним случилось, он так и не успел понять.

В сотне метров от него Зияутдин опустил автомат. Задание большого амира из Исламабада он выполнил. Майор Мехшуд, заместитель начальника лагеря подготовки моджахедов, больше не станет никому наушничать и помогать предателям, да покарает их Аллах как пожелает....

Отметка 3234.

07 января 1988 года 17.30

Темнело...

Зимой, в горах вообще темнеет быстро, световой день короток. Только трассеры режут ночь, да крики «Аллах Акбар!» действуют на нервы. Горы — как часовые вокруг. Чужие горы...