Противостояние. ч. 1

Лейтенант мельком смотрел на распластанные по серой земле фигуры, трупы людей чью жизнь прервали его пули и пули его товарищей. Один из моджахедов лежал на спине — он попытался выстрелить из гранатомета, когда свинцовая плеть пулемета вырвала его из этой жизни. Бросалось в глаза его лицо — молодое, не знавшее еще бритвы, с тонкими, почти девичьими чертами лица. Подернутые пленкой небытия глаза мертво смотрели на лейтенанта...

Ради чего все это? Ради чего вы воюете с нами*? Ради чего вы идете на землю Афганистана, чтобы убивать и умирать, убивать своих же соплеменников и умирать от пуль шурави. Ради чего — этого?

За что вы так ненавидите нас?

Лейтенант не раскаивался — нет. Он знал что война есть война. Он видел обезображенные тела советских солдат, которым не повезло оказаться ранеными на простреливаемом насквозь горном склоне без возможности отойти. Духи перебили их всех, а потом, пока не пришли вертушки и подкрепление — пришли женщины и дети из соседнего кишлака. Ножами они выкалывали глаза, отрезали губы, вспарывали животы, кастрировали. Когда шурави вернулись с подкреплением, один из солдат был еще жив и умер на руках своих товарищей.

Командовавший операцией подполковник тогда приказал накрыть кишлак Градами и артиллерией. И приказ был выполнен. А еще подполковник поседел. За одну ночь.

Пленный поднялся сам. Молча, держа руки над головой. Он укрывался за ослом и сейчас решил сдаться. Выше среднего роста, крепкий на вид, седой. Одет как британец колониальных времен — выглядело это даже шутовски...

— Hands up! On your knees! — нужные фразеологические обороты всплывали в памяти сами собой. Вспомнилась Маргарита Генриховна — строгая учительница-немка, преподаватель английского и немецкого в одном лице из языковой спецшколы, где он учился...

Руки у пленного уже были подняты, на колени он медленно опустился, не спуская глаз с русских. Вел он себя пока весьма мирно и лейтенант окончательно решил брать его живым и тащить в штаб — там разберутся, что это за птица. Захват живым иностранного военного советника — прекрасный результат, как минимум на «Красную звезду» тянет, а то и повыше забирай. И братве что-то достанется...

— Держи его! — скомандовал лейтенант Грузину, хотя командовать смысла не было — тот и так сдвинулся немного в сторону и взял пленного на прицел. Лейтенант медленно двинулся вперед, за спиной коротко хлопали одиночные выстрелы — ребята «контролировали» душманов.

Одной из проблем в таком случае было — как связать пленного, чтобы он мог передвигаться самостоятельно — и в то же время не имел шансов вырваться. Афганцы учили советских товарищей связывать руки пленного его же чалмой, чалма есть у каждого — но способ был признан ненадежным и от него отказались. Не раз таким образом связанному душку удавалось освободить руки и ... Нужны были наручники — самые обыкновенные наручники, какими пользуется милиция, им и цена то — копейка. Но — на снабжение армии наручники приняты не были, поэтому наручники не выдавали, и взять их было негде. Выходили из положения по-разному. Кто-то раздобывал-таки наручники, у тех же царандоевцев и ХАДовцев, обычно в обмен на фляжку спирта, до которого многие афганцы были большими охотниками. Кто-то связывал парашютной стропой, специально таскал в кармане несколько отрезков нужной длины. Лейтенанту же повезло несказанно — во время разгрома очередного сильно укрепленного базового района моджахедов его группа сумела «грохнуть» пещеру, где квартировали несколько духовских контрразведчиков. Когда осела пыль, они вошли в пещеру на предмет оценить потери врага, поискать развединформацию — у контрразведчиков она могла быть особенно ценной — и поживиться чем-нибудь материальным. Тогда лейтенанту и попали на глаза эти крошечные никелированные штуковины, в которых он с немалым удивлением опознал наручники — но наручники странные каких он никогда не видел. Когда же он разобрался, как ими пользоваться — то пришел в полный восторг. Это была так называемая «гонконгская модель», цепляющаяся не на запястья, а на большие пальцы. Поэтому, наручники эти весили меньше обычных раза в четыре и почти не занимали места. Таких было всего три штуки, и теперь лейтенант таскал их с собой в кармане вместе с парашютными стропами.

Лейтенант осторожно зашел сзади, поймал руки пленника, споро сковал их наручниками. Тот не сопротивлялся. Все...

— To the forward! Move! — рявкнул он, поставил пленного на ноги и подтолкнул в спину в сторону Грузина — Грузин, проводи! Глаз с него не спускайте!

— Есть!

Лейтенант медленно пошел вдоль каравана. Каждый, как муравей занимался своим делом, при этом спешил — помнил, что он на чужой территории и чем быстрее ты отсюда уберешься — тем больше поживешь. Рад при помощи Бая снимал ОЗМки и МОНки— еще пригодятся. Кто-то сидел в охранении по обе стороны каравана — на случай, если за караваном по этой тропе идет еще одна банда. Остальные споро шмонали хурджины на предмет добычи.

— Шило... — проговорил лейтенант

— Все чики-чики, командир. Тут дури — не меньше тонны. И всякого товара полно. Похоже, караван не «военный», с товаром и с дурью.

Скворцов и сам все видел. Удвухсотили до шестидесяти духов, может даже семьдесят. Дури тормознули...без счета

— Потери?

— Двое трехсотых. Идти смогут. Ну и так... по мелочи.

Считай, без потерь караван здоровый задолбили. Лейтенант просто сделал то же, что духи делали с колоннами советской армии на узких горных дорогах. Сейчас же становилось понятно — почему согласно отчетам в штабах все население Афганистана перебили как минимум три раза — а оппозиция до сих пор продолжает воевать. Заранее подобранные позиции стрелков, огонь сверху вниз, внезапность нападения. Слабое знание местности компенсируется великолепной выучкой спецназовцев и отсутствием брони у духов. И вот итог — семьдесят двухсотых разменяли на двух трехсотых. Как нельзя лучше...

— Кто?

— Гусь — под самый дембель пометили. И Фриц.

— Дурь уничтожить. Пополнить боезапас. Если кто что взять хочет — пусть берет, но потащит все это сам[41]. На все про все — двадцать минут, потом делаем ноги.

Скворцов прошел дальше остановился перед камнем. На камне сидел Гусь, индпакетом он уже обмотался. Промедолом[42] ширяться было нельзя, еще до вертолетной площадки идти — поэтому он морщась, курил какую то сигарету с фильтром, возможно тоже трофейную, жадно сглатывая дым.

— Как ты так? — спросил лейтенант

— Рикошетом, зараза... Я и не просек... Только когда отстрелялись, чувствую, не то что-то... — Гусь злобно щерился. Ему скоро было уходить на дембель, и ранили его в первый раз за все время службы, чем он был очень недоволен.

— Дойдешь?

— Добегу, б...! — Гусь встал, опершись об автомат и довольно твердо пошел к каравану желая показать своему командиру, что с ним все нормально, он и в самом деле побегает еще.

Лейтенант оглянулся, нащупал взглядом санинструктора, нескладного, долговязого еврейского паренька. Жестом подозвал

— Что?

— Гусяре в бок — там пуля и осталась я вынимать не стал. От рикошета она неглубоко ушла.

— Дойдет?

— Думаю да... — санинструктор, которому, как и половине его коллег в отрядах дали кличку Док, тоже затянулся сигаретой, и тоже трофейной — я посмотрел, органы не задеты, больно только... Ну и кровит.

— Фриц?

— Чудом жив остался. От каски — и полуха оторвало с мясом. Я замотал, как мог. Крови потерял — но тоже идти сможет.

— Добро.

Опасаясь — сам не зная пока чего — лейтенант поставил пленного в середине колонны, рядом с собой. На всякий случай взял отрезок парашютной стропы подлиннее, привязал пленного за пояс к себе. Черт его знает — а ну как в голову ему придет в пропасть броситься или на мины. Чужая душа — потемки...

Вышли даже раньше, чем планировали. Всю дурь уничтожили, ослов оставили на тропе. Товар побросали прямо тут в расчете на то, что если за ними кто-то пойдет по тропе — он увидит бесхозных ослов и бесхозный товар. И какой скажите, дурак пойдет искать свою смерть, преследуя неуловимых шурави, если вот тут, рядом, под руками товара столько что на несколько месяцев безбедной жизни небольшому отряду духов хватит. Если даже командир отряда окажется фанатиком и прикажет бросить товар — скорее всего, его пристрелят свои же, в спину.

Первые признаки того, что пакистанцы наконец-то зашевелились, появились через полчаса — нарастающий вой реактивных двигателей бритвой полоснул по нервам...

— Рассредоточиться! В укрытия!

Рассредоточиваться особо было негде, не степь, горная тропа, да и с укрытиями тоже было туговато — но делать было нечего. Лейтенант толкнул пленника в сторону, сбил на землю, прикрывая собой

Фантомы!

Устаревшие, но все еще грозные американские F4 Фантом шли парой, едва не задевая крыльями острые пики гор. Один с разведывательным контейнером и один как прикрытие — с ракетами. Скошенные носы, треугольные крылья, пламя, рвущееся из двух двигателей. Эти машины летали еще во Вьетнаме — мощные, но неповоротливые, они легко становились добычей вьетнамских МИГов. Здесь же МИГов не было — была узкая горная тропа, где негде спрятаться от ревущей смерти. Сейчас сбросят канистры с напалмом — и смерть...

— Do you speak English, sir?

Вопрос этот, дикий в условиях надвигающихся на них смерти был настолько неуместным, что лейтенант не сразу осознал, что именно его спросили. Но ответил сразу, на автомате, как и учили в спецшколе МИДа

— Yes[43].

— Они не будут бомбить.

Самолеты приближались

— Почему?

— Из-за меня...

Точно такие же — с поправкой на девятнадцатый век — ситуации имели место быть и в Индии, и здесь, в Афганистане, и в Африке. Тонкая линия алых мундиров опоясывала Великобританию, империю над которой не заходит солнце, служа ей надежной защитой — самой надежной, какая только могла быть в то время. Британские офицеры порой знали не один иностранный язык, включая местные диалекты, занимались этнографическими и прочими исследованиями, изучали быт и обычаи местных племен, собирали гербарии. Чем-то был похож именно на них лейтенант Советской армии Николай Скворцов — сын состоятельных родителей из Внешторга, закончивший языковую спецшколу, а потом наперекор родителям ушедший на войну и нашедший себя как воин.

Самолеты пронеслись прямо над распластавшейся на тропе группой, едва не контузив ревом реактивных двигателей.

— Они высадят десант — проговорил пленник — попытаются отрезать вас от границы и уничтожить. Надо идти...

Лейтенант и сам понимал, что надо идти.

— Ломяра! Связь!

Лом, сверхсрочник, таскающий на себе здоровенную Р-143, радист-радиолюбитель еще с пионерских времен заколдовал над рацией. Поймав волну, поднял большой палец...

— Склон, я Гюрза! Склон, ответьте Гюрзе!

Склон — это был позывной штаба отряда, которому подчинялся лейтенант Скворцов со своей группой.

— Гюрза, это Склон. Слышу вас плохо!

В наушниках и впрямь буря помех. Либо горы экранируют — либо и впрямь отсекают.

— Склон, я Гюрза! Нахожусь в квадрате двадцать два — семнадцать по карте шесть! Как поняли?

— Гюрза, повтори, связь почти на нуле.

— Я Гюрза! Нахожусь в квадрате двадцать два — семнадцать по карте шесть! Как поняли?!

— Какого беса ты туда забрался, твою мать? — радист перешел со стандартного радиообмена уставными фразами на обычный

— Нет времени, Склон! Имею очень ценный груз! Нужна эвакуация!

— Понял тебя, Гюрза, сообщи уровень?

Связь стала немного лучше

— Розовый дом. Не ниже. Прошу срочную эвакуацию!

— Твой район закрыт для вертушек, Гюрза! Ближайший квадрат — от первой отними одиннадцать. Как понял?

Даже с учетом того, что на обеих станциях стояла аппаратура ЗАС[44], радист на штабной станции не сказал прямо кодировку квадрата эвакуации. От первой отними одиннадцать — это значит квадрат одиннадцать — семнадцать. Топать туда — с учетом поправок на горные условия — километров двадцать пять.

— Склон, прошу квадрат ближе!

— Невозможно, Гюрза. Иди в указанный квадрат, вертушки там будут через восемь часов.

— Тебя понял, Склон. В воздухе хулиганят, сообщи соседям!

— Соседи уже поднялись, уже поднялись, Гюрза!

— Тебя понял. СК[45]

Лейтенант раздраженно сбросил с головы наушники

— Старшой... — не по уставному обратился к нему подошедший Рад

— Ну?

— Я поставил ОЗМ-ку. Если пойдут — будет сюрприз. Но по флангам ничего не сделать.

— Ускорить движение! Вперед!

Оторваться не удалось...

Хлопанье вертолетных винтов они услышали почти сразу после пролета Фантомов. Но звук этот не сулил дорогу домой — он сулил новые проблемы. Вертолеты шли со стороны Пакистана — значит, духи пошли ва-банк. Лейтенант слышал от других, что иногда наглость пакистанских ВВС доходит до того, что они высаживают духов с вертолетов на нашей (то есть на афганской) территории. Аттракцион был и впрямь смертельным, учитывая безраздельное господство в афганском небе советских и афганских ВВС. Тем не менее — такое лейтенант слышал не раз, а значит, это было правдой. Учитывая, как идут вертолеты, можно было предположить, что они попытаются высадить группу духов (а возможно и пакистанских солдат) впереди, по ходу движения группы. И отрезать тем самым спецназовцам путь домой. По крайней мере задержать до того самого момента, как из Пакистана подойдут боевые отряды и подтянут минометы. Тогда — хана без вариантов...

А вверху, в небе выводили песню моторы пакистанских истребителей, прикрывающих высадку десанта. Да, серьезно взялись...

— Шило, где мы?

— Нитку прошли... — прапор вытер лоб с повисшими на нем крупными каплями пота — а хотя хрен его знает... Ты здесь видишь пограничные столбы, старшой?

Граница и в самом деле не было делимитирована, что создавала сложности.

— Шило, слушай сюда! — лейтенант бесцеремонно ухватил своего замка за снаряжение, подтащил к себе — бери восемь человек и дуй вперед. Только — в дерьмо не вляпайся. Удаление — километр. Мы пойдем следом. Твоя задача — выяснить, где и чего нам ждать. Как только нарвешься — не лезь на рожон, отступай сразу. Мы успеем либо обойти, либо, если невозможно обойти — займем господствующую высоту и обозначим себя. Отступай к нам. Вместе — пободаемся!

Решение, принятое лейтенантом было опасным — но единственно верным. Деля группу на две, он давал шанс и тем и другим. Первые — да они рисковали, идя по тропе в половинном составе. Но — случись впереди засада, они могли отступить на заранее подготовленные второй группой позиции. Вторая группа могла занять господствующую высоту и успеть укрепиться — в лысых афганских горах это значило очень много, сверху вниз можно было расстреливать наступающих как в тире. Наконец, вторая группа могла сманеврировать и, обойдя засаду с фланга или тыла ударить как раз туда, откуда не ждут...

— Есть!

— Не вляпайся, братан! — лейтенант глянул прямо в глаза своему замку — не лезь на рожон, пацанов не положи.

— Да есть... — досадливо проговорил Шило — все мои за мной!

На засаду нарвались, когда лейтенант уже грешным делом подумал, что вырвались. Прошли больше десяти километров, столько же осталось до посадочной точки — и тут по нервам бичом хлестанула скороговорка пулемета где-то впереди. Секунда — и перекрикивая пулемет заговорили сразу несколько автоматов, не меньше десятка.

Черт... Немного еще.

Но самое худшее — это даже не автоматы, не гранатометные разрывы — почти сразу же с автоматами забасил, перекрывая автоматный лай, ДШК — самое страшное из того что было у духов. Его размеренный, глухой бас было не перепутать ни с чем. Пули пробивали все — броню БТР, дувал, кирпичную стену, любой бронежилет — все. У духов такое оружие было редкостью, оно обычно применялось в системе обороны укрепленных районов. Слишком тяжелое: чтобы нести его и боезапас нужно несколько ослов и как минимум два человека подготовленного расчета — не считая погонщиков ослов. Для того чтобы выживать, духи должны были быть предельно мобильны, а с таким грузом далеко не уйдешь, попадешь под удар крокодилов или грачей[46]. Чтобы заставить духов взять с собой ДШК... должно было произойти что-то экстраординарное. И если Шило с пацанами напоролись на ДШК...

— Старшой! Смотри! — идущий первым по тропе Муха, мелкий, но выносливый и злой разведчик показал рукой в сторону опасности.