Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: На службе у олигарха - Анатолий Владимирович Афанасьев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Зеленовласая послушно покинула кабинет, а у меня Владик заботливо поинтересовался, не шизанулся ли я.

— Так заметно?

— Да чего-то тебя всё тянет на приключения. То Оболдуев, то эта. Ты хоть знаешь, чья она протеже?

— Влад, ты сам сказал: бери бутылку и так далее.

Мой старый товарищ немного поник головой.

— Бери бутылку… да… однако… Не нравится мне твоё настроение, Витюша. С Нателкой переспать — ладно, святое дело, но Оболдуй… Я тут успел сделать пару звонков… Не советую, Вить. Последнее моё слово: не советую.

— Что — не советуешь?

— Мы с тобой двадцать лет в обозе, верно? Имеем право на откровенность. Ты художник, Витя. Ты настоящий художник. Я редко тебе говорил, но я это знаю. Я все твои вещи читал. Там много воды, но ты всё равно художник, следовательно, человек не от мира сего. Я — другое дело. Я раньше тоже… А потом понял: не моё. Я бизнесмен, мелкая щучка рынка. А он — удав. Один из самых прожорливых. Удавы питаются мечтателями, это для них деликатес. Вот зачем ты ему понадобился. И ещё… Мы друзья и сейчас одни в кабинете, прослушки здесь нет, а мне страшновато. Потому что речь идёт именно об удаве. Заговори с кем угодно — и почувствуешь то же самое. Страх. Понимаешь меня?

— Влад, что ты узнал?

На лице друга появилась гримаса, которая меня всегда раздражала: ну что, дескать, взять с малохольного?

— Он уже троим предлагал написать о нём бестселлер, и все трое отказались. Один из этих троих — драматург Кумаров. Знаешь такого?

Да, я знал старика Кумарова. Добродушный старый пьяница, вечный сиделец ЦДЛ. Неделю назад на него напали в подъезде и изуродовали до неузнаваемости. Тёмная история. Брать у него нечего, денег у него отродясь, с советских времён, не водилось. Писали: скинхеды, фашисты. Возможно, приняли за кавказца. У Кумарова была характерная еврейская физиономия. Ещё писали, что началась давно ожидаемая охота на интеллигенцию. Старик умер в машине «скорой помощи», не приходя в сознание.

— Ладно, — сказал я. — Спасибо за информацию, Влад. Честное слово, спасибо. А вот если с Нателкой?..

— С Нателкой можешь, — устало разрешил друг. — Это не смертельно.

Глава 4

Год 2024. Поиски преступника (продолжение)

Ближе к ночи в клуб «Харизма» подтянулся Дима Истопник со своими ребятишками, хотя обычно он избегал риска. Бывший учитель пения, а ныне некоронованный ночной король Раздольска и его окрестностей, Димыч сознавал ответственность, которую взвалил на свои плечи, поэтому не только не совершал непродуманных поступков, но и был предельно немногословен. Даже побратимам иногда трудно было добиться от него вразумительного ответа на какой-нибудь самый простой вопрос.

В «Харизму» он явился, чтобы публично подтвердить свою неприкасаемость. Время от времени это было необходимо делать. Днём по голубиной почте пришло известие, что ожидается большая сходка с участием мэра Зашибалова, а главное — генерала Анупряка-оглы из миротворческого корпуса. Видимо, готовилось что-то грандиозное, коли в маленький обезлюдевший городок слетелись такие господа. Истопник догадывался, что именно. Давно шёл слух, что их территория подлежит затоплению и превращению в экспериментальный полигон для выращивания белковых кормов. Раздольск, самой природой опущенный в низину, окружённый лесами, по многим параметрам прекрасно подходил для этой цели. Ещё год назад лазутчики добыли для Истопника копию проекта Мичиганского научного центра, где доказывалась безусловная коммерческая ценность предприятия. Скорее всего, Зашибалова прислали для последней прикидки, а генерал-миротворец прибудет в качестве куратора. Истопника забавляло, что для такого важного дела придумали несуразный повод: якобы разыскивали вольнодумца и опасного государственного преступника Митьку Климова. Это тоже давняя традиция, идущая ещё со времён всеобщей умственной стерилизации. Чтобы устроить глобальную пакость, обязательно придумывали мизерную, нелепейшую причину. Что и говорить, это всегда действовало. Митька Климов — враг государства, представляющий угрозу свободе слова. Можно сочинить что-нибудь более нелепое, но трудно. Значит, попали в яблочко. Климова Истопник помнил, когда-то тот был его учеником. У него были неплохие вокальные данные, но дело не в этом. Митька Климов давно стал мутантом и врос в новую среду, как в свою родную. Он теперь почти бессмертен, как останкинская крыса. Сам по себе, один он ничего не значит, но много митек, много переродившихся руссиян — вот главная проблема миротворцев. Как их уничтожить? Каким ядом вытравить с земли?

В «Харизму» Истопник приехал с тремя подручными — Цюбой Малохольным, Жориком Сверлом и Аликом Петерсоном. Из всей троицы, пожалуй, самым опасным был Алик. Он был единственный по настоящему выхолощенный. Это означало, что его реакции доведены до предела интуитивного всечувствия, а психика не подвержена никакому воздействию, кроме прямого разрушения. Но чтобы разрушить психику Алика, понадобилось бы по меньшей мере прямое попадание кумулятивного заряда, что не так просто устроить в интимной обстановке ночного клуба. Все трое были вооружены плазменными пистолетами «Рекорд», сам Истопник оружия не носил никогда.

Едва они поднялись на второй этаж и обосновались за столиком в красном (представительском) зале ресторана, как началось представление. Свет померк, по стенам поплыли красочные сцены голографического стриптиза, сопровождаемого зомбирующей музыкой кантри. И тут же Дима Истопник увидел генерала Анупряка-оглы, сидящего неподалёку от подиума. За столом генерала кучковались несколько полуголых девиц незатейливого пошиба из разряда «русских матрёшек», мода на которых держалась уже пятый год, что было своеобразным рекордом.

Генерал выглядел внушительно. Чем-то походил на мумию Тутанхамона, если бы её вдруг оживили и насытили чрезмерной, апоплексической кровью. Среди руководителей миротворческого корпуса были в основном азиаты и турки, но Анупряк-оглы был вообще неизвестной национальности. Поговаривали, вроде англичанин, но арабского рода. Знаменит он был своей лютой непримиримостью с инакомыслием. Ходила шутка, что он даже президента Соединённых Штатов подозревал в терроризме и пренебрежении к правам человека. С другой стороны, ни для кого не было секретом, что Анупряк-оглы увлекался поэзией. Противоречивая, сложная натура, порождение межеумочной эпохи глобализации. Права над руссиянами у него были огромные. Совсем недавно по приказу Анупряка-оглы уездный город Чугуев спалили вместе с жителями по пустому подозрению, что там завелась православная ересь. Впоследствии выяснилось, что просто какая-то безумная старуха выбрела на площадь христарадничать.

Анупряк-оглы тоже заметил Истопника, выпрямился и насторожился. Пластиковая броня на нём издала характерный шорох настройки на самоотражение. Генерал подозвал одного из янычар и что-то прошептал ему на ухо, ткнув пальцем в сторону Истопника.

Янычар отдал честь и, тяжело ступая, приблизился к столу Истопника. Это был человек лет сорока, монгол и, по многим признакам, бывалый вояка.

— Добрый день, господа, — поздоровался он учтиво, прозвенев амуницией. — Привет вам от хозяина.

— Спасибо, — небрежно отозвался Истопник. — И чего надо от нас генералу?

— Убирайтесь отсюда подобру-поздорову. Вот чего надо.

— Ах вот оно что… Нет, любезный. Мы хотим посмотреть представление и пожрать. Заплатили деньги. Имеем право. По Конституции.

— Тогда покажите документы.

Истопник кивнул Жорику Сверлу, который заведовал канцелярией, и тот вывалил перед янычаром целую груду удостоверений. Выбрал самое примечательное, кожаное, с золотым тиснением, с серпом и молотом, аббревиатурой СССР и чуть ниже — КГБ, протянул янычару. Тот раскрывать не стал.

— Можно взять с собой?

— Бери, — великодушно разрешил Истопник. — Дарю насовсем. У меня ещё такое есть.

Янычар вернулся к столу Анупряка-оглы, передал ему ксиву, оба долго её разглядывали, чуть ли не нюхали, и о чём-то переговаривались, поглядывая изредка на Истопника с соратниками.

— Если что, — сказал Истопник, — уйдём через крышу.

В этот момент в зале появился мэр. Его явление было со вкусом театрализовано, сопровождалось пением свирелей и жутчайшей голографической оргией на настенных экранах. Одновременно с помощью искусных подсветок в зале возник эффект реющего американского флага. Плюс ко всему вокруг важно шествовавшего Зиновия Германовича приплясывали гусляры и гудошники в цветастых рубахах. Все цыганского обличья. Эффектный выход, ничего не скажешь. Но не успели они обняться с Анупряком-оглы, как генерал раздражённо ткнул пальцем в сторону Истопника. Зашибалов поглядел в указанном направлении и словно в изнеможении опустился на стул. На колени к нему тут же кинулась одна из «матрёшек», он её злобно спихнул. Истопник ему не завидовал. Ситуация для мэра складывалась пикантная. Он должен рассказать о нём генералу таким образом, чтобы тот не взбеленился. Штука в том, что Зиновию невыгодно разоблачение ночного владыки Раздольска. Конечно, если бы можно было пристрелить Истопника прямо за столом, Зиновий Германович пошёл бы на это не задумываясь, но Анупряк-оглы, как культурный либерал, обязательно сперва захочет провести хоть небольшое дознание, а этого мэр не мог допустить. У Истопника, у Димыча, имелась против него такая горячая лепёшка, что… Пять лет назад он помогал Зиновию в очередной раз пробиться в мэры, официально участвовал в предвыборной кампании, накопал в ту пору много мусора про благороднейшего кандидата и, главное, имел на руках неопровержимые доказательства того, что Зиновий Германович ухнул несколько миллионов в фонд социальной защиты «Белая звезда», являющийся крышей коммунячьего лидера Прошуковича. В силу политической необходимости, разумеется, но какая теперь разница. Если неуравновешенный Анупряк-оглы узнает, что его ближайший соратник, с которым у них совместный бизнес, тайно повязан с красно-коричневым отребьем, он способен в пылу справедливого возмущения порвать Зиновию глотку. Сначала сделает, а потом, возможно, задумается, правильно ли поступил, как в случае с городом Чугуевом.

Двусмысленность положения проступила на склеротических щеках Зиновия сиреневыми пятнами. Истопник приветливо помахал ему рукой. Зиновий Германович холодно поклонился в ответ.

— Пронесёт, — сказал Истопник охране. — Мы их, сук, сегодня крепко тряханём.

* * *

Митя Климов до «Харизмы» добрался с огромными трудностями, два раза чуть не нарвался на патруль, а третий раз нарвался — и уходил под пулями, перекатом, от одного мусорного бака до другого. Одна пулька всё же зацепила мякоть бедра, и нога кровила, но Митя, как всякий руссиянин, привык к боли и просто не обращал на неё внимания. Редкий месяц его жизни обходился без увечий.

Подвал «Харизмы» был ему хорошо знаком, и он надеялся здесь чем-нибудь поживиться. Подвал был устроен таким образом, что часть его спускалась в канализацию, каменный жёлоб тянулся в подземную гнилую реку; этим путём обычно избавлялись от свежих трупаков. Под потолком тускло горела старинная электрическая лампочка, освещая горы мусора, какие-то ящики, свалку тряпья и пустых бутылок. Эти бутылки в первую очередь заинтересовали Митю. Он нашёл пластиковый стаканчик и за полчаса, сцеживая из бутылок по каплям, а то и по глотку, сумел напиться превосходным иноземным пойлом. Даже немного переборщил. Спиртное легло на пустой желудок комом, зрение затуманилось. Кое-как Митя перетянул ногу куском изоляционной ленты, потом полежал на груде ветоши, мечтательно глядя в потолок. О том, что Димыч сегодня появится в клубе, ему никто не говорил, он сам вычислил и теперь размышлял, насколько рискованно предстать перед ним прямо здесь, в «Харизме». Допустим, если добраться до туалета на втором этаже… У Димыча, об этом многие знали, больные, отбитые почки, в туалет он придёт непременно, но вот в какой? Их в «Харизме» восемь, и у каждого сидит по охраннику. Охранников Митя не опасался, вряд ли кто-нибудь из них знает его в лицо. Перехватить Димыча в сортире — это идеально, но ведь не угадаешь. А на улице точно не удастся. Только сунься из темноты — без разговора получишь в лоб световой луч.

Но первое, что предстояло сделать, — это всё же уточнить, здесь ли учитель. Одет Митя Климов был прилично: свитер с протёртыми локтями, старенькие линялые джинсы, куртачок из кожзаменителя, — на людях показаться не стыдно. Большинство руссиян донашивали военное обмундирование немцев времён первой мировой войны, щедрый дар Евросоюза, куда Россия входила на правах развивающегося туземного государства. Проблема была не в этом. Даже если его вдруг опознают, он сумеет ускользнуть. А вот не подведёт ли он Димыча публичным контактом? В чём Митя Климов плохо разбирался, так это как раз в тонкостях отношений между знатью, особенно в присутственных местах. Если он вызовет неудовольствие Истопника излишней настырностью, тот просто откажется ему помочь. Это в лучшем случае. Про худший нечего и думать, конец, как поётся в песне, у всех один — на братской свалке. Но выхода не было. Погоня поджимала, пятки горели, а не только подраненное бедро.

Жрать хотелось невыносимо.

Сделав последние два глотка из пластикового стаканчика (кажется, джин и водка), Митя вздохнул и потащился к двери. Пустой коридор освещен люминесцентными прожекторами, до лестницы на первый этаж метров десять. Но Митя на лестницу не пошёл, поступил хитрее. Добрался до мусоросборника и нажал кнопку вызова грузового лифта. Действовал по наитию. Чутким слухом улавливал разноголосицу увеселительного дома и, глотая слюни, представлял, сколько тут собрано вкуснейшей еды. Кроме того, дом был набит монетой, как раздутый каменный кошель. При других обстоятельствах Митя Климов, попав по случаю в столь шикарное заведение, нашёл бы, конечно, более удачное применение своим талантам, чем изображать крадущегося зверька.

На последнем, шестом этаже он вышел из лифта и очутился в просторном холле, уставленном мягкой мебелью, с кадками цветов по углам. В одном из кресел дремала, свернувшись калачиком, рыжеволосая девушка в жёлтом трико. Она выглядела так невинно, что у бедного Мити вдруг перехватило дыхание. Сцена была из другой, прекрасной жизни, про которую он давно забыл, вернее, которой никогда не знал. Девушка напомнила ему Мальвину из детской сказки. На звук прошуршавшей двери лифта она распахнула огромные синие глаза.

— Пятьдесят баксов, — сказала, зевнув, — и ни центом меньше.

— Согласен, — обрадовался Митя. — Но хотелось бы в кредит. Временные затруднения с наличкой.

— Ещё чего… — протянула девушка, но не договорила — в ту же секунду они узнали друг друга. Это была Даша Семёнова, его одноклассница. Умница, золотая медалистка.

Их выпускной класс был последний, на другой год все школы уже закрылись на инвентаризацию. Со всего района в нём набралось одиннадцать человек. И всем на выпускном вечере выдали по золотой медали, сделанной из папье-маше. Директор школы Пётр Иванович Сидоров выступил со странной речью, Митя до сих пор её помнил. Директор говорил о том, что если у их многострадального отечества ещё и осталось какое-то будущее, то это зависит целиком от образованных мальчиков и девочек, которым сегодня по шестнадцать лет. И медали, и речь директору дорого обошлись. На другой день он пошёл с ведром к колонке за водой, и его переехал невесть откуда взявшийся автобус «мицубиси». Митя помнил и похороны, и красивый синий целлофановый мешок, в котором опустили в землю директора-вольнодумца. На ту пору среди туземцев смерть давно стала такой же обыденной, как дождик либо утренние заморозки, но вот проводить Сидорова собрался весь его последний в районе десятый выпускной класс.

— Ты, что ли, Митька? — вскинулась Дарья.

— Ну я, а кто же?

— Да ты что! Тебя же миротворцы ищут. Весь город на ушах стоит. Ты чего натворил-то, Мить?

— Да на ерунде прокололся. С нюхачом выпил, ну и повязали. Вроде я против демократии… Слушай, Дашк, поможешь мне?

— Чем, Мить?

Её глаза, бездонные, как две проруби, блудливо сверкнули, и Митя понял, что это не та Дашенька Семёнова, с которой они когда-то отчаянно и бескорыстно обучались любви по учебнику Лахендрона. Мутантка, добытчица, стерва рыночная. Но это не имело значения. Вряд ли она его сдаст. У каждой переделанной, как и у него самого, оставался в душе огонёк, который никому не погасить. И те, в ком этот огонёк ещё тлел, свято соблюдали некоторые табу. Одно из них — ни за какие бабки не выдавать своих чужакам на расправу. Лучше сам убей. Другое дело, что с той минуты, как Дарья его узнала, она тоже очутилась в зоне повышенной опасности.

— А ты почему здесь сидишь? — спросил он.

— Так положено. Миреки повсюду шныряют, и наши девочки должны быть везде, чтобы обслужить, если приспичит.

— Понятно… Так поможешь или нет?

— Говори, Митя.

Он объяснил, что ему нужно узнать, прибыл ли в «Харизму» Истопник, и если да, то где он сейчас находится. И какая вокруг него обстановка.

— Димыч здесь, — сказала Дарья. — Он в красном зале. И там же генерал Анупряк и мэр Зашибалов. Тебе к нему не подойти, Мить. Даже не пробуй.

— А тебе?

— Что — мне?

— Сможешь шепнуть ему пару слов?

Сказав это, он заранее её пожалел. Если согласится, за её хрупкую жизнь никто не даст и гроша. Риск безумный. Но мутантки ведь изворотливые, как химеры. Дарья смотрела на него, не отвечая. В синих омутах запылал наркотический огонь. Она словно возвращалась откуда-то к нему на свидание. Была здесь, рядом — и возвращалась. Выплывала из мглы. Он ждал спокойно. Ему некуда было спешить.

— Зачем тебе это? — спросила наконец.

— Без Истопника мне из города далеко не уйти.

Опять затянулась пауза. Неподалёку раздался такой звук, будто лопнул волейбольный мяч, оба испуганно повернулись к дверям. Но никто не появился. Дарья достала пачку сигарет, нервно закурила. Митя почувствовал горечь во рту, но сигарету не попросил. Дальше услышал такое, от чего опять зашлось сердце.

— Возьми меня с собой, Митя.

— Чего?

— Что слышал. С собой возьми.

Митя разозлился. Женская глупость — ужасная штука.

— Хоть понимаешь, о чём просишь? Я не знаю, что через час со мной будет, а вдвоём… Чем тебе здесь плохо?

— Плохо, Мить. Не знаю чем, а плохо. Скучно как-то. Не хочу больше.

— С жиру бесишься, Дашка. Сколько девок мечтают о твоём положении. Вам даже уколы бесплатно делают, ведь так?

— Да не в этом дело, Мить. Материально всё хорошо, действительно. Я родителям помогаю, продуктишки ношу каждый вечер. Но не могу больше. Что-то сломалось внутри. Возьми с собой, пожалуйста!

Разговор нелепый, чудной. С Дарьей творилось что-то неладное. Митя и раньше сталкивался со случаями, когда переделка, зомбирование заканчивались неудачно. По Москве таких, наполовину выхолощенных, бродило сколько угодно. Сунься в любой подвал, там сидит не доведённый до ума чинарик и хнычет. Их отлавливают, вычищают, зомбируют заново, отбраковывают целыми пачками, но они снова возникают. Наполовину ссученные. Хуже ничего не бывает. Разве что целяки, те, кто каким то чудом вообще избежал психодрома. Сам Митя был завершённым мутантом и чувствовал себя превосходно. Знал, что он раб, пусть беглый, и не тяготился этим. Готов был сдохнуть в любую секунду. Жизнь прекрасна именно потому, что в ней светится конечная кровяная точка. Как вечный фонарик в глазу.

— У тебя чип какой стоит? — спросил осторожно. — Японский или китайский?

— Не дури, Митя. — От девушки приятно потянуло травкой. — Ты на юга пойдёшь?

— Тебе какая разница?

— Скоро всё переменится, Митя. Разве не чувствуешь?

— Переменится, когда нас не будет.

— Дай руку, Митя. Пожалуйста!

Он сжал её тёплую голубоватую ладонь, придвинулся ближе и успел ощутить удивительное просветление. Как будто за один присест сожрал кило колбасы. Он страшно испугался. Синеглазая недоделанная дурочка почти проникла в его тайну. И она знала, что делает. Она явно стремилась вочеловечиться. Потом кто-то сзади шарахнул его по башке, и Митя кувырнулся в темноту.

Глава 5

Наши дни. Первые встречи

В поместье Оболдуева я въехал через стрельчатые железные ворота, где меня и машину тщательно обыскали с помощью хитрой аппаратуры. Против ожидания, оказалось, что Оболдуев обитает не в обычном загородном особняке стиля «помпезо», а в помещичьем гнезде застройки, как гласила табличка, конца XIX века. Архитектор тоже был указан — некто Адам Тарлеус. Удивило не то, что магнат сумел прикупить охраняемую государством собственность — чего они только не прикупали, — а бросавшийся в глаза контраст между идеально ухоженным парком, со множеством экзотических растений, цветочных клумб, тенистых аллей, прудов и, вероятно, укромных уголков, и неотреставрированной, с облупленными, потемневшими, поросшими мхом стенами, центральной усадьбой, производящей впечатление выставленной на продажу антикварной вещицы. Улыбчивое, солнечное майское утро делало этот контраст особенно впечатляющим. Сам дворец как дворец, вероятно, помещений на тридцать, не больше.

Шустрый мальчонка в промасленном комбинезоне забрал у меня ключи от «девятки» и погнал её к гаражам, а я поднялся на высокое крыльцо и нажал электрический звонок. В вестибюле меня встретил пожилой дядька в лиловой ливрее — ни дать ни взять английский привратник — и через несколько комнат, уставленных роскошной старинной мебелью, проводил в каминный зал.

— Сейчас к вам выйдут, — важно объявил привратник. — Если угодно, курите, это не возбраняется.

С этими словами он удалился, а минут через пять в зал, где я толком не успел оглядеться, впорхнула девушка лет шестнадцати, в домашнем платье и узких сапожках лимонного цвета. У неё было смуглое лицо, тёмно-серые внимательные глаза и волосы, какие показывают в рекламе шампуней. Двигалась она изящно и гибко, моё старое сердце невольно дрогнуло. Но ничто не подсказало мне, что наконец-то я встретился со своей судьбой.

— Я Лиза, — тихим голосом произнесла она. — Папа попросил побыть с вами, пока он освободится.

Дочь всесильного магната, боже ты мой! И так сразу. И так по-домашнему.

— А я Витя, — представился я. — Но можете называть Виктором Николаевичем, так приличнее.

Её красивые глаза смотрели мимо меня, куда-то в заоконный мир, на мои слова она отозвалась заученной полуулыбкой, ничего не выражающей. Мы стояли друг напротив друга посреди огромного зала, и я чувствовал себя идиотом, не понимая почему.

— Если хотите, — предложила Лиза всё тем же ровным, тихим голосом, — можно пока погулять, посмотреть парк. Там много всякой всячины. Или, если вы не завтракали…

— Леонид Фомич что же, не скоро появится? — догадался я.

— Честно говоря, папа ещё не вернулся из города. Но он едет, он звонил.

… Через час мы сидели на каменной скамье в средневековом гроте, откуда открывался вид на сосновую рощицу и на пруд с плавающими утками. Пейзаж слегка портила массивная фигура охранника с автоматом, стоявшего шагах в двадцати, уважительно повернувшись к нам спиной. К этому времени я уже знал, в чём главная проблема Лизы: при всей здешней роскоши и жизни по принципу «чего душа пожелает», она была самой натуральной узницей. В прошлом году отец разрешил ей начать учёбу в университете (на юридическом), но после кое-каких досадных происшествий, на которые Лиза лишь намекнула, её оттуда забрали. Её неволя не была строгой, ей принадлежали прекрасный парк, и дворец, и московская квартира, но всё-таки она была натуральной заключённой, потому что шагу не могла ступить без надзора. За час я узнал про неё довольно много, Лиза трещала без умолку, будто с тормозов сорвалась. Или давно у неё не было собеседника, с которым хотелось бы пооткровенничать. Мы быстро почувствовали родство душ. Я поддакивал, хмыкал, иногда вставлял умные фразы. Выкурил за час семь сигарет. Её тихий торопливый голос, взволнованное лицо, манера прикасаться к моей руке своими тонкими пальчиками с доверчивостью домашнего зверька, полное отсутствие кокетства, какая-то странная отрешённость и ещё что-то в её облике, в гибкой стремительной фигурке — всё вместе подействовало на меня одуряюще. Могу даже сказать, что сто лет не испытывал таких приятных ощущений от общения с существом противоположного пола. Внезапная её доверчивость ко мне, думаю, объяснялась отчасти тем, что Лиза, оказывается, прочитала моих «Странников», книга ей понравилась, и она считала меня известным писателем и, наверное, пожилым человеком.

Её матерью была никакая не проститутка, а некая Марина Колышкина, одна из жён Оболдуева, тоже, как я сумел понять, к тому времени пропавшая без вести. Лиза носила её фамилию (не приведи Господь прослыть Оболдуевой!). Матушка её, пока была жива, работала врачом в районной поликлинике, и Леонид Фомич высмотрел её прямо на улице из окна лимузина… Всё, точка. Дальше в своём рассказе на эту тему Лиза не пошла. Она и во многих других местах обрывала себя на середине, на полуфразе, будто споткнувшись. При этом взглядывала на меня с испугом, словно спрашивая: я глупая, да? С первых минут я испытывал чувство, что тут какой-то обман, какая-то мистификация: не могло это простодушное создание быть дочерью Оболдуя, одного из отвязных властителей нации.

О нём мы тоже поговорили. Лиза заметила с задумчивым и отстранённым видом, что её отец сложный человек, но, в сущности, добрый и безобидный. Всем верит, а его частенько обманывают, водят за нос. Услышав такое, я закурил восьмую сигарету, и Лиза обеспокоенно заметила:

— Вы много курите, Виктор Николаевич. Это ведь не полезно.

— Я знаю, — ответил я. — Организм требует. Он у меня сожжён табаком и алкоголем.

Я обнаружил, что изо всех сил стараюсь произвести впечатление остроумца, и если удавалось вызвать на лице её вежливую улыбку, готов был прыгать от радости. Про то, какую книгу я должен состряпать, Лиза сказала так:

— Если бы я обладала хоть капелькой вашего таланта, Виктор Николаевич, то написала бы об отце не сухое документальное произведение, а настоящий роман. Его жизнь даёт массу материала. Ведь если вдуматься, в ней, как в зеркале, отразился весь наш век, со всеми его страстями, победами и поражениями.



Поделиться книгой:

На главную
Назад