Вид из окна

— Просто. Выходите за меня замуж.

— Вот так сразу?

— Вот так… Но можно не сразу… Вдруг я вам противен.

Нет, он не был противен, более того, был благороден и предусмотрителен, был нежен и заботлив, но со стороны Веры это не было любовью с первого взгляда. Не было бездонным и мутным омутом. Да и подчеркнутая галантность Георгия исчезала, когда он погружался в свои дела, бесконечные и часто кровавые разборки, отчего кладбище приходилось посещать чаще театра.

Вера Сергеевна вдруг вспомнила, что Зарайский просил не называть его Жориком, лучше Гошей… А этот: «только не называй меня Пашей. Не нравится мне это упрощенное звучание апостольского имени». О как! Вот тебе и параллель. А, говорят, они не пересекаются. Ну, если верить, что женщина это космос… Астахов разберётся в этой симметрии-геометрии.

2

Буквально на второй день после смерти Георгия Вера поняла, что такое нынешний жёсткий и жестокий бизнес со звериным оскалом. После нудного похоронного дня, когда зрение никак не может навести резкость от выплаканных слёз, а руки норовят схватить не то, в ванной комнате её догнал телефонный звонок.

— Доброе утро, Вера Сергеевна, — ядовито-вежливо пропел баритон на другом конце провода.

— Кому как, — не согласилась Зарайская.

— Да, примите мои соболезнования. Потому и звоню, что с покойным Георгием Михайловичем у нас остались очень важные незавершенные дела. Он как раз сегодня собирался подписать документы о продаже части акций одного предприятия…

«Именно того, за которое его убили», — завершила мысль Вера и, при этом, испытала дикий приступ тошноты от страха, но быстро пришла в себя и с этого самого первого момента решила, что страх нужно в больших количествах преобразовывать в злобу и ненависть, а уж затем открывать им дорогу, щедро приправляя месть дурацкими женскими ужимками, подчеркнутой порядочностью и чистоплюйством. Враньё, что Москва слезам не верит, своим-то ещё как! Это за МКАДом хоть заревись. За сто первым километром. А в центре тусовки твою беду, если и не пустят близко к сердцу, но разжуют со всеми подробностями, включая те, коих не было, вприкуску с вездесущей желтой прессой.

— А если я откажусь от сделки? — холодно спросила Зарайская, прощупывая противника.

— Такой вариант, конечно, возможен, но, вы сами понимаете, продуманы штрафные санкции. Нужна ли вам сейчас вся эта юридическая казуистика? Предприятие и так находится вне зоны влияния холдинга, — это был прямой намёк, — удерживать его — дорогого стоит, а наша фирма платит хорошие деньги.

Вера прекрасно понимала, что оказаться в горящей машине следом за мужем — дело не хитрое, ещё проще — удар по голове в тёмном переулке, но знала и другое, если тебя поимели в первый раз, обязательно поимеют и во второй. Причем круг желающих будет расти соответственно тому, как ты сдаешь свои позиции.

— Это война, — часто повторял Георгий, — где даже пленных не берут. Говорят, когда-то наступит цивилизованный рынок, но расти он будет на почве, щедро удобренной мертвечиной. Никому не верь, Вера, — печально каламбурил муж.

— Давай отдадим им всё, мы и так в раю, — пела совсем в другой тональности Вера, — зачем нам? Лучше бы детей нам Бог дал.

— Кому — им? — вспыхивал Георгий. — Ты не представляешь, сегодня они богатеют, а завтра — управляют! Но у них за душой пустота, гниль, мразь, свинство! Это скарабеи! Маргиналы, даже если у них папа секретарь райкома, а мама зав торговой базы в счастливом прошлом… Некроманты и некрофилы — вот кому ты хочешь уступить, в том числе собственную жизнь.

— Но ведь ты играешь по их правилам? — смущенно напоминала Вера.

— На их поле, — поправлял Георгий, — но по своим правилам. По правилам войны: стреляют в тебя, стреляй в ответ, не предавай союзников, помни о тех, кто куёт тебе победу, подбирай достойных полководцев и не жалей денег на военную технику…

— Да зачем мне всё это? — отмахивалась Вера, следуя на кухню или в библиотеку, где проводила основное время.

Оказалось, зачем.

Документы на продажу части холдинга подписывали над свежей могилой Георгия Зарайского. Это был своеобразный каприз Веры Сергеевны, который у покупателей не вызвал никакого подозрения и был воспринят ими, как бзик вдовы в безутешном трауре. Вера подписывала документы, внимательно вчитываясь в каждую букву договора, чтобы снайпер мог рассмотреть каждого из участников сделки детально. Свои предусмотрительно были помечены траурными повязками, что тоже не вызвало никаких подозрений. Тем более, стрелять на кладбище никто не собирался. Но стрелять было нужно. Как пояснил Астахов, потерянного этой пальбой не вернешь, но обеспечить покой на ближайшее время можно. Никому на ум не придёт, что испуганная вдова, уступившая притязаниям конкурентов, вдруг выйдет на тропу войны. Поэтому, когда покупателей нашли с дырками во лбу в разных частях необъятной Москвы, они быстро превратились в «глухарей». Мотивов нет, а врагов у таких людей — пол России. Вера Сергеевна, между тем, сворачивала бизнес, собираясь покинуть столицу. Следователи посетили её всего один раз, спросив, почему она на второй день после смерти мужа уступила крупнейшее предприятие по явно заниженной цене, но были удовлетворены ответом о последней воле покойного. Вот, мол, даже на кладбище бумаги подписывала, чтобы Гоша был в курсе. Зато следователи были в курсе, кто охотился на Зарайского, но поверить в то, что жена решилась на бессмысленную с экономической точки зрения вендетту, не могли. Логика была мужская — железная, а другой они не ведали. Вера Сергеевна в этот момент больше всего походила на испуганную и оставленную всеми дамочку, имеющую единственное желание — уехать куда-либо с остатками наследства. Под эту легенду пришлось продать ещё несколько элементов холдинга, но мало кто знал, что вырученные средства через подставных лиц вложены в бизнес и строительство дорог на севере. В результате этих ходов основу версии прокуроров составили внутренние разборки: не поделили отхваченный кусок рая Зарайского. А Вера скупала офисы за уральскими горами, посещала элитные клубы исключительно в черном, аккуратно интересовалась перспективными месторождениями углеводородного сырья, необъятными лесными просторами в Сибири и на Дальнем Востоке и жестко отваживала женихов-воздыхателей. Надо сказать, что горе, как лакмусовая бумажка, высветило всех псевдодрузей и явных недругов. Легенда о поступательном разорении холдинга Зарайского, о том, что он идёт с молотка, позволила увидеть истинные лица тех, с кем ещё вчера Георгий Михайлович играл в теннис, ходил в сауну, планировал совместные предприятия. Всю цепь событий держал в руках изобретательный Астахов, который, как всякий преданный вояка, приносил клятву только один раз. Первый раз — Советскому Союзу, второго Советского Союза не состоялось. Георгий Михайлович вытащил полковника из «матросской тишины» после августа 1991 года. Если крупных путчистов выпустили под громкую (на всю страну) амнистию, то их подельников средней руки решено было провести через серию назидательных процессов, увольнений и прочих лишений прошлых заслуг. Первые, разумеется, забыли о вторых, но вторые не забыли первым их отступничества. Зарайский в буквальном смысле выкупил Астахова за слегка астрономическую сумму у нарождающегося демократического правосудия, потому как он был другом его отца и любимцем покойной матери.

— Гоша, я тебя никогда не предам, — сказал пьяный, но честный Андрей Михайлович Астахов.

И Гоша сделал Андрея Михайловича вторым человеком в созидаемом раю. Учитывая его опыт и желание хоть чем-то досадить процветающей нищетой и криминальным беспределом демократии, Астахов был назначен руководителем службы безопасности, откуда единовременно были удалены все, кто предполагал работать «по понятиям», а не по долгу службы. Полковник создал в холдинге безупречную и высокооплачиваемую систему безопасности.

Но против «Таволги» ребята ничего сделать не успели… Реактивная граната превратила бронированный «мерседес» Зарайского в факел. Самое досадное, что в суматохе оказания машиной сопровождения бессмысленной первой помощи, исполнители успешно ретировались, оставив бесполезную стеклопластиковую наводящую трубу в полукилометре от засады. Без отпечатков пальцев. Уже на следующий день Астахов подал Вере Сергеевне рапорт об отставке, который был разумно отклонён. Вместо него бывшая учительница средней школы, а ныне госпожа Зарайская потребовала подробный план действий под кодовым названием «чистые руки». Результатом его исполнения стал точный подрыв бронированного джипа одного из убийц Зарайского на мине Т-62 в районе военных складов, где он пополнял собственный арсенал, второй нарвался лбом на пулю, выходя из собственного дома, где ожидал третий фигурант, на которого и свесили всех собак. Третий позавтракал в СИЗО и умер, не оставив патологоанатомам шансов найти следы яда. Их наследники, хоть и получили часть холдинга, но даже помыслить не могли, что столкнулись с местью испуганной и печальной женщины с подчеркнуто мягкими манерами. Поэтому стали искать сильных врагов, начиная по ходу новые локальные конфликты за передел собственности. После того, как всем сёстрам было выдано по серьгам, Вера Сергеевна с чувством омерзения покинула столицу, чтобы начать жизнь с чистого листа. Но совсем с чистого не получилось. Столичная тусовка, держа нос по ветру, а значит, ощущая прибыли от углеводородного сырья, стала появляться в новом офисе Зарайской с кучей предложений, как из одного рубля сделать триста. Вере пришлось снова играть на чужом поле. Во всей этой заварухе было только одно слабое звено. Снайпер. Если мину устанавливал сам Астахов (еле отговорив от этого Михаила Ивановича Зарайского), а ядом щедро делились сокамерники, даже не предполагая заказчика, то снайпера пришлось нанимать из бывших сослуживцев Андрея Михайловича. Человек этот был очень необычный, замкнутый, прошедший все возможные войны и конфликты и, кроме имени, располагал кличкой Справедливый. Главным условием его работы было предоставление полной информации о цели и так называемого приговора: то бишь за что он заслуживает высшей меры наказания. У Веры Сергеевны он потребовал только оплаты накладных расходов, полностью отказавшись от огромного гонорара. «Земля круглая, — сказал он по телефону, — вдруг и мне понадобиться ваша помощь. Могу я на неё рассчитывать?». Вот так ненавязчиво в друзьях у Веры оказался киллер, который, кстати, ничем не напоминал о себе. До сегодняшнего дня… «Упаси Бог, чтоб вы ещё раз понадобились мне», подумала тогда Вера Сергеевна.

3

Астахов принёс начальный расклад по Словцову к вечеру.

— Резюме, как у новорожденного, — подытожил он письменный доклад, — не был, не привлекался, родственники на оккупированной территории не проживали. Удалось добыть пару сборников его лирики. Если я что-то понимаю в поэзии, то пишет, или писал он недурно. Читать будете?

— Разумеется.

— Автореферат кандидатской диссертации нужен?

— Оставьте. Что ещё, Михалыч?

— Всплыл Справедливый. Думал, уже в живых его нет, а он объявился.

— Прямо здесь? В городе?

— Пока по телефону.

— Чего он хочет?

— Ему надо где-нибудь отлежаться.

— Так я и знала, что когда-нибудь он притянет за собой грязный след. Но делать нечего, я у него в долгу. Сними ему, Михалыч, какую-нибудь фазенду на окраине, забей холодильники съестными припасами и попроси беспокоить нас только в экстренных случаях. Интересно, где он наследил?

— Известно где, в Москве.

— Так Гочишвили… Ты, думаешь, он?

— Почти уверен.

— А кто заказчик?

— Справедливому иногда заказчик не нужен, у него совесть может быть заказчиком. Хотя, кто его знает? Он из тех, что и на костре инквизиции прикурить попросит.

— Ещё «приятные» новости есть?

— Объявился ваш столичный воздыхатель и старый друг Хромов. Бьюсь об заклад, опять будет свататься. Сейчас отмокнет после ночных возлияний в сауне гостиницы «На семи холмах», потом ждите его в гости.

— Кто бы ему его самомнение в этой сауне ошпарил. М-даа… — поджала губу Вера Сергеевна, — а тут у меня Словцов. Хромов явится ко мне не только в кабинет, но и домой. Кстати, это, с одной стороны хорошо, Словцова — сразу «на работу», хотя и придётся придумывать ему легенду. Думала, хоть немного посмотреть на него со стороны, но Юра Хромов сразу кинется на абордаж, а появление поэта в моём доме, во всяком случае, введёт его в замешательство. Ты-то хоть меня за эту глупость не ругаешь?

— Нет. Да и лучше так, чем знакомство в этих помойных столичных клубах.

— Спасибо за понимание, Михалыч. Не будь у тебя жены-красавицы и трех детей, я бы стала с тобой флиртовать. А что? Рыцарь плаща и кинжала и женщина-вамп…

— А я бы не стал, Вера Сергеевна.

— Что, не в твоём вкусе?

— Нет, просто сначала надо поменять работу. Кстати, я тут поэта вашего малость почитал. О женщинах он толково пишет. Наверное, сердцеедом был. Вы, вообще, с ним надолго? — потупил взгляд Астахов. — Его самого взять под охрану?

— И под наружное наблюдение, но ненавязчиво. На шпиона он точно не тянет.

— Согласен, чутьё подсказывает. Эх, если б я ещё гранатомёты за полкилометра чуял…

— Брось, Андрей Михалыч, не кори себя, восемь лет прошло… Супермены в Голливуде, а у нас простые люди, — срифмовала она. — Знаешь что, огромная просьба, организуй мне сегодня тихий домашний вечер, чтоб ни одна сволочь, никакие бизнес-планы, чтобы Хромов со своим «Хеннеси» и пошлым букетом из алых роз, чтобы никто… Сделаешь?

— Постараюсь, — смутился Астахов. — Не боитесь, что Лизанька вашего поэта до вечера со всеми его рифмами проглотит и выплюнет?

— Я его предупредила, но пусть для него это будет первое боевое крещение. Я же на работу его наняла, а не на покой.

— И зачем вы её держите?

— Сама себе удивляюсь, Михалыч. К ней привыкаешь, как к яду в малых дозах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Охранник Володя понравился Словцову с первых же минут. Есть такие люди: от них на всю округу веет природным добродушием, они жизнерадостны и подчеркнуто вежливы. Внешне он ничем не напоминал суровых верзил, охраняющих тела. Напротив, имел аскетическое телосложение, зато весьма цепкий взгляд, и для него не осталось незамеченным, что Павел глянул на него с некоторым сомнением.

— Да, я не мастер спорта по бодибилдингу или вольной борьбе, — приветливо улыбнулся он, — я только чемпион России по пулевой стрельбе.

— А я — Павел Словцов, вообще никто. На сегодняшний день официальный друг Веры Сергеевны, — реабилитировался поэт.

— Ну, это уже немало. А для меня это вообще всё.

Они сели в машину. И уже в салоне охранник протянул руку:

— Меня зовут Владимир Среда…

На вид ему было лет тридцать. В отличие от остальных стрижку он имел не короткую, а такую, которую в семидесятые годы прошлого века называли молодёжной.

— Среда?..

— Да, это не кличка, фамилия. Мама с детства говорила: будешь, Володя, ты у нас посередине. Так и получилось. Кажется, что посередине должно быть этакое состояние покоя, а, получается — стоишь в толпе, давят со всех сторон сразу, если слабый — раздавят и забудут. Даже тем, кто впереди проще. На них, если давят, только сзади, или снизу, потому у них только один путь остается — вперёд или вверх. А вот последним иного не остаётся — только давить. Хотя, если пораскинуть мозгами, они из эгоизма своего, из зависти давят, а то и от тупости, быдловатости. У них-то путей в три раза больше. Просто повернулся на сто восемьдесят градусов, и целый мир перед тобой, а не спины более удачливых граждан.

— Целая философия получается, — задумался Словцов, — отфамильная. Я, выходит, из тех последних, из тех, кто догадался повернуться на сто восемьдесят…

— Во-во! Ещё только успел повернуться, а уже столкнулся лицом к лицу с первыми. Вроде как круг получается…

— М-да… Это первое лицо мне понравилось.

— Вера Сергеевна? Красавица и умница!

— Комсомолка, активистка, понимаешь, — улыбнулся Павел, передразнивая известного актёра.

— Щас вас там Лиза встретит…

— Предупреждён.

— А, ну тогда, значит, шока не будет, и мне не стоит оставаться у ворот и ждать, что через минуту вы с сумками выкатитесь на улицу и помчитесь в аэропорт.

— Вдруг с сумками выскочит незабвенная Лиза, — напыжился Словцов.

— Вот это вряд ли. Уж если её Шахиня, простите Вера Сергеевна, не может выставить…

Словцов ухватился за новую цепочку знаний.

— Шахиней Веру Сергеевну все подчинённые зовут?

— Нет, в основном охранники и водители, по большей части мужская составляющая коллектива.

— Это связано с какими-то её особенностями, манерами?

— Да нет. Просто однажды к ней сватался один богатющий и влиятельный кавказец. Так он всё называл её «шахиня моя». Привёз с собой роту нукеров, целую гостиницу расквартировали и доставили массу неприятностей ОМОНу своим непосредственным поведением.

— И она ему отказала?

— Ага, она-то шахиня, а он бывший тракторист совхоза Красная Гора. Обычный алчный самец. Образование три класса, хотя считать умеет до нескольких миллионов. Приехал с полной уверенностью, что Вера кинется к нему в объятья, а город превратится в его аул.

— А вы, Володя, судя по речи, вовсе не по мишеням учились.

— Будете смеяться. Я окончил музыкальное училище по классу фортепиано, а потом ещё исторический факультет университета. Правда, по полученным специальностям мне работать не приходилось. Ребята надо мной часто прикалываются: что ты нам Бетховена, ты нам «Мурку» слабай!

— Как Шарапов?

— Да могу, конечно, хоть и сажусь за инструмент редко. Мечтал в ансамбле играть, но тренер сказал, что я одним указательным пальцем любого Баха разбабахаю. Да и выбора особо не было… Сессии сдавал в тире.

— А я вот и не выбирал ничего. Стихи писал. Даже несколько книжек вышло, — признался Павел.

— Круто.

— Да ничего особенного. Кому теперь нужны стихи?

— Не скажите! Вот я своей Светланке признавался в любви в том же тире. Семьюдесятью пулями написал: я тебя люблю. А она мне так, будто каждый день такое видит: а стихами можешь? А стихами я не могу. Вот такая проза жизни.

— Но в итоге, я понимаю, замуж она за стрелка вышла.

— Вышла, — широко улыбнулся Володя.

Между тем они въехали в район, сплошь состоявший из разнокалиберных коттеджей-особняков. Многие были не достроены, но почти все претендовали на яркую индивидуальность. Хозяева явно соревновались. Примечательно, что на въезде стоял опорный пункт милиции, откуда машину внимательно осмотрел заспанный сержант.

— Шанхай, — пояснил Володя, повернув к огромным стальным воротам, окрашенным серебристой краской.

По мановению маленького пульта в его руке, ворота гостеприимно раскрылись, обнажая весьма внушительную парковку, внутренний двор с хозяйственными постройками, летнюю беседку, дремлющий в углу мангал, и витые чугунные фонари с круглыми плафонами — головами — вдоль очищенных от снега дорожек.

Сам дом — трехэтажный особняк красного кирпича стоял в центре двора. С разных сторон кирпичной ограды на него целились камеры видеонаблюдения, крыльцо представляло собой открытую веранду, где летом легко можно было устроить чаепитие для большой семьи. Даже в этом районе престижа и броского благополучия дом госпожи Зарайской вздымался над другими красной черепичной крышей, из которой геометрически выверено поднималась прямоугольная вытяжка то ли камина, то ли кухни. «Сколько стоит содержать такую махину?», невольно озадачился Словцов. Ему предстояло войти в совсем другой мир.

У ворот машину встретил другой охранник. Он перекинулся парой слов с Володей и внимательно осмотрел Словцова.