Колыбель колдуньи

— В избе её родителей — обмыть надо, гроб справить, отпеть — все честь по чести — к обеду и схоронят уже!

— Гони туда! Опаздывать нельзя!

Глаша подернула вожжи, и коляска помчалась вглубь деревни. Они не проехали и двух домов, как из-за поворота навстречу показалась коляска доктора. Возница притормозил и доктор, остановившись как раз напротив Альки, укоризненно покачал головой:

— Вот, значит, как вы выполняете мои указания, милочка, Что я вашему супругу скажу, когда он приедет. Вам велено лежать.

— Доктор, сам бог вас послал. У нас в деревне несчастье — убита женщина. Я еду туда, вы не могли бы поехать со мной.

— Позвольте, чем же я могу помочь убитой?

— Не ей, а мне. Я хочу посмотреть на рану, есть у меня кой какие подозрения, — Алька вспомнила сразу все криминальные драмы, прочитанные за последнее время, а также все телепередачи и сериалы, просмотренные дома в ожидании Даниила с работы.

— Вам, голубушка, лежать надо, питаться по часам, да романы про любовь читать, а не на трупы смотреть. Я решительно настаиваю — домой в постель! Немедленно!

— Ну, как знаете! — Алька сердито дернула вожжи, и коляска покатилась дальше.

— Сумасшедшая девчонка, — доктор вздохнул и велел вознице поворачивать за ней.

В убогой избенке царил полумрак. Видимо родители Настасьи не нажили много добра, хотя их дочь была женою кузнеца — зажиточного по тем временам селянина. Несмотря на крепостное право, крестьяне имели свой скарб, зарабатывали, чем и как могли, и раз в году на Юрьев день могли даже выкупить у хозяина себя и свою семью. Однако это было редкостью — они просто не могли себе представить, как будут жить свободными. Зачем им эта пресловутая свобода вообще. В углу сидела старушка и горько плакала. Соседки утешали её как могли. Тихий плач порой переходил в подвывание, и на голову якобы убийцы Григория сыпались проклятия. Наталья уже убранная к похоронам лежала в гробу, поставленном на лавку посреди избы. Алька вошла внутрь. Увидевшие её бабы, враз кинулись ей в ноги и заголосили:

— Матушка, не погуби, государыня, накажи душегуба. Батюшка бы твой сию же минуту его вздернуть велел. Почто не казнишь ирода?!

— Так уж сразу и казнить. А почему вы решили, что именно он — убийца?

— Так ведь нож его!

— И что? Ведь кто угодно мог убить ее этим ножом!

— Так ведь ревновал он её, ругались они, и он кричал, что убьет её!

— Это еще не повод обвинять человека. Я здесь чтобы правду узнать и найти того, кто это совершил. А что если мы невинного накажем, а убийца будет на свободе гулять.

— Гришка убийца! — Мать Настасьи разрывалась в плаче, — Гришка!

— Вы самолично видели, как он её убивал?

— Некому больше!

В избу вошел доктор. Алька улыбнулась:

— Как хорошо, что вы все-таки пришли. — Она обернулась к матери Настасьи, — нам надо посмотреть её рану.

— Воля ваша, барыня, только убрали ведь её уже. Сейчас отпевать будут.

— Погодите с отпеванием. Доктор, посмотрите на это, — Алька подошла к Настасье и расстегнула и отвернула ворот блузы. На груди Настасьи зияла рана.

Доктор подошел и, поправив пенсне, внимательно стал осматривать рану.

— Я, признаться, удивлен вашим самообладанием, Алевтина Александровна, не далее как вчера утром вы были в глубоком обмороке, а сегодня вот так, не боясь, подходите к трупу.

— Мне просто очень нужно понять кое-что.

— И что же?

— Что вы можете сказать об этой ране?

Доктор внимательно смотрел, и, казалось, начинал понимать, к чему она клонит:

— По характеру ранения вы надеетесь определить убийцу?

— Хотя бы что-то, что его характеризует.

— Что ж, извольте. Ранение нанесено слева направо, сверху вниз, ранение наносили средней силы — вот, видите, лезвие ножа шло наискосок, а потом, попав в межреберное пространство, повернулось плашмя и вошло достаточно глубоко, чтобы причинить смерть.

— Но её можно было бы спасти — сердце наверняка не задето, рана слишком далеко, она просто истекла кровью. — Алька с любопытством смотрела на доктора.

— Возможно да, наложи мы сразу тугую повязку. Но тут уж что сделано — то сделано.

— Какой можно сделать вывод, доктор?

— Судя по направлению удара, били левой рукой

— Значит, человек был левша!

— Вполне может быть. Даже, скорее всего!

— Настасья была росту среднего, били слева направо и сверху вниз, а удар пришелся между ребрами. — Алька нервно прикусила губу и взглянула на доктора:

— Скажите, может ли человек росту под два метра так попасть?

— Исключено, моя дорогая, — он попал бы много выше, либо стал бить снизу вверх, чтобы так попасть.

Старухи замерли, раскрыв рот. Алька с торжествующим видом обернулась — Вот видите. Бил Настасью ножом человек невысокого роста, левша, не очень сильный, судя по характеру удара. Григорий не подходит — это не он! Слышите! Не он. Так доктор?

— Абсолютно так.

На площадке перед барской усадьбой собирался дворовый люд. Крестьяне судачили о том, что молодая барыня самолично труп Настасьи осматривала, в присутствии доктора, и что выяснилось, что Григорий не мог убить Настасью. Алька вот уже битых четыре часа беседовала с дворовым людом, вызывая всех по одному в усадьбу, она задавала вопросы о том, как начался тот день, какими были отношения у Настасьи с другими жителями деревни, не завидовали ей кто, не враждовал ли кто с ней. Удивительное дело — как только было доказано, что Григорий невиновен, мнение селян сразу изменилось. Гришку больше ни кто не проклинал, все только чесали затылки и думали — кто же тогда. Ах, как скор суд человеческий. Гришка из душегуба превратился в невинно осужденного страдальца, а Альку жутко стали уважать, за то, что выяснила все по справедливости.

Наконец все были опрошены, и Алька вышла было на крыльцо к народу. Занавеска у входа колыхнулась, и хрупкая фигура скользнула, встав прямо на Алькином пути:

— Ты, барыня, не сомневайся, Гриша не виноват. Совсем не виноват. Я знаю, кто убил.

Перед Алькой стояла промокшая насквозь, хрупкая, очень красивая темноволосая девушка, мучительно напоминавшая ей кого-то…

— Почему ты говоришь мне «ты», и что ты знаешь на самом деле.

— Я знаю, кто Настасью убил. Только убийцу так просто тебе не найти — больно хитро тут все закручено.

— Да кто ты?

— Я Ксана — я из деревни, что через реку, из Заволожки. Там барин твой измаялся весь без тебя.

— Да как же ты к нам попала? Неужто вплавь?

— Как есть вплавь.

— Вот, возьми, — Алька протянула свой бархатный халат Ксане, — укутайся, озябла совсем.

— Добрая ты, барыня, добрая и справедливая, спасибо тебе за Гришу.

— А почему ты за него благодаришь?

Девушка почувствовала нотки ревности в голосе Альки, потупила глаза и прошептала сквозь зубы:

— Да так …так ведь, друзья мы с ним.

— Ну не за что. А что ты говорила про убийцу?

— Выслушай меня, барыня, прежде чем к народу идти. Чтобы убийцу изловить, что Гришу оговорил, надобно испытание устроить. А я уж все сама устрою. Только ты возьми меня на время в усадьбу в услужение, пусть привыкнут ко мне в деревне. Скоро мы все поймем.

— А почему ты так в этом уверена, что значит «я знаю кто убил», так скажи кто?

Девушка смотрела прямо Альке в глаза. Повисла неловкая пауза. Затем она тихо промолвила:

— Я была там сразу после того, как это произошло, я видела, как умирает Настасья. Она назвала имя …

— Так давай обвиним убийцу прилюдно, ты будешь свидетельствовать против него, и мы тогда его накажем!

— Ах, барыня, что ты, что барин твой — не наши вы оба!

Алька застыла, похолодев от ужаса.

— Как это…

— Да ты не бойся, барыня, я толком сама не понимаю, только знаю, что сейчас ты наша, да не совсем, как и муж твой. Я тебя не выдам. Только и ты уж себя не выдавай. Народ у нас темный, ему слово скажи — он не поверит, а вот, коли у них на глазах убийца проявится, — вот тут уж другое дело. Гришку вон вся деревня любила, а увидели с окровавленным ножом и сразу в лиходеи записали. На слово не поверят. Они и сейчас не шибко верят. Ты вот что, ступай к людям и скажи следующее — она тихо зашептала что-то Альке на ухо.

Алька вышла на крыльцо. Пестрая толпа, еще секунду назад гудевшая как переполненный улей, смолкла и уставилась на нее. Альке чуть снова не стало дурно — она со студенческой скамьи не выступала перед аудиторией. Ей стало жутко. Она теперь понимала Даньку, почему он пил успокоительное перед выступлением на симпозиумах. Она взяла себя в руки и произнесла:

— сегодня мы с доктором осмотрели Настасью. Доктор сделал вывод, что, судя по ране, Настасью убил среднего роста человек, который к тому же не очень сильный. Как вы сами понимаете — это не Григорий. Доктор категорически отрицает, чтобы человек такого роста и силы так нанес удар. Тем не менее, через десять дней я устрою испытание каждому жителю деревни. Все вы знаете, что в Чудиновском монастыре, что в пяти днях езды от нас, есть чудотворная чаша — чаша правды. Мы нальем в ту чашу святой воды, и каждый из вас включая Григория, будет опускать в нее руки. Я буду спрашивать — «ты ли Настасью жизни лишил?» — и если человек ответит правду, вода останется такой же, как была, а если солжет — вода тут же вскипит и сварит руки лгуну.

Алька торжествующе смотрела на толпу. Висело гробовое молчание. Алька продолжила:

— Покуда же, я Григория из темной выпущу. Кто сбежит — признает себя виноватым. Все равно поймаю и велю повесить.

Она сама себе удивлялась — будто кто-то говорил за нее — кого она на самом деле могла велеть повесить. Ксана здорово придумала — байка про чашу правды действительно имела место. Так и только так можно было найти убийцу и спасти Григория от случайной мести односельчан.

— Теперь идите все по домам!

Вокруг слышались возгласы:

— Ай да барыня, ай да голова…

— Правильно придумала!

— Теперь точно душегуба отыщем, и уж тогда…

Алька устало вздохнула и опустилась в глубокое кресло. Ксана по-прежнему сидела на стуле, завернувшись в бархатный халат:

— Завтра пошлите в монастырь за чашей. А уж я все остальное беру на себя.

— Иди отдыхай, Ксана, отдыхай и сохни — Глаша тебе покажет, где ты будешь спать.

— А это — девушка сняла было с себя барский халат.

— Оставь себе. Это тебе за смекалку твою.

Ксана, ничего не сказав, вышла. Алька, подождав немного, пошла в сад, а оттуда к амбару.

— Кто там? — раздался голос Григория, когда она открыла замок.

— Это я.

— Ты, матушка?

— Ты свободен, — она протянула ключ от замка на кандалах

— Мне ключ не нужен, — резким движением Григорий ударил кандалы друг о друга и они рассыпались. Ты дозналась кто, матушка?

Алька была в шоке:

— Значит, если бы ты хотел, ты бы мог в любую минуту…

— Погоди, матушка, погоди! — Григорий стал перед нею во весь свой исполинский рост, — не враг я тебе, никогда бы не обидел тебя, ни словом, ни делом, а что до силы — от природы она у меня, да и кузня — сама понимаешь, там сила нужна. Ну что ты, родная…

Он смотрел на нее с нежностью, потом протянул ладонь и взял её руку в свою. Алька почувствовала шершавые мозоли на его ладони.