Помоги проекту - поделись книгой:
Вырваться в морг удалось только после обеда, состоявшего из булочки с американской сосиской и стаканчика «пепси».
— Моя пациентка еще у вас? — Левит приветливо кивнул дежурному.
— Посмотрите сами, доктор. Должна быть на месте, если не убежала… Чтой-то вы припозднились. Вроде обещались с утра.
— Человек предполагает…
Левит переоделся в зеленый халат, взял передник и резиновые перчатки.
— Так как же?
— Да ждет она, доктор, ждет… Со вчера положили на оттаивание… Постановление не забыли?
Левит вернулся к шкафчику, нашел подписанное следователем постановление на экспертизу.
— Не откажитесь ассистировать?
— Вообще-то Сергей Александрович должен, но он в отпуске, а второго прозектора нет, уволился… Даже не знаю…
— Будет вам. Хотите пари?
— На что?
— На бутылку, разумеется. Как же без нее, мамочки?
— Это я понимаю. А в чем смысл?
— Смысл? Вся штука в том, что мы не обнаружим печени.
— Ну, если вы так говорите, значит, заранее знаете. Нечестно, доктор.
— Заранее я не знаю, но имею основания предполагать… Ладно, давайте так: печень на месте — я ставлю, если нет, то нет — оба при своем интересе.
— Это вы при своем, а я останусь ни с чем.
— Хотите быть в выигрыше при любом исходе? Но тогда это уже не пари, а…
— Вот именно. Вместе и раздавим. Идет?
— Воля ваша. Поехали.
Исступленно-унылый бестеневой свет люминесцентных трубок, глянец кафеля и безысходный, до рези в глазах, запах формалина. И тело под клеенкой лишь подчеркивает унылую пустоту оцинкованного стола — преддверия пустоты абсолютной. Порой начинает казаться, что это из нее, из невидимой двери, задувают знобкие ветерки и, обтекая занемевшую душу, напрочь выхолащивают мозги. Ни желаний, ни мыслей — ничего. Ты не человек, ты — робот, методично раскладывающий внутренности по банкам.
Левит иногда задавался странными для человека его профессии вопросами. Больше всего, пожалуй, ему хотелось бы знать, о чем думали потроша своего фараона, парасхиты-мумификаторы. Уж они-то точно не верили, что перед ними распластан бог. В требухе, сколько ни рассовывай ее по каменным канонам, нет ни мистики, ни благодати. Но и скверны, пожалуй, тоже нет, ибо во всем видно равнодушное совершенство природы.
— Начнем, помолясь?
— Сей секунд, — дежурный разлил спирт по мензуркам. Выпили без запивки и, синхронно выдохнув, принялись за работу.
Левита занимала только печень, но вскрытие, к тому же оформленное в соответствии с законом, серьезный акт. Если уж начал, то дуй по полной программе, разумно укороченной — по крайней мере.
Правила внутреннего исследования предусматривают обязательное вскрытие черепа, а также грудной и брюшной полостей с последующим извлечением всех внутренностей. В специфических случаях для исследования берется и спинной мозг, но обычно ограничиваются глубоким разрезом мягких тканей: в спинных мышцах могут скрываться кровоизлияния.
Дежурный включил электропилу и приступил к наиболее кропотливой процедуре — круговому распилу черепного свода. Вой работающего на высоких оборотах мотора слился с хрустом зубьев, вгрызшихся в кость. Самый подходящий звук для предбанника преисподней.
Левит бережно отделил мягкие ткани, снял крышку и осмотрел полушария мозга. Никаких патологических изменений. Затем окровавленное средоточие мысли, просиявшей в ночи мироздания, бросили на весы. Девятьсот двадцать семь граммов. Меньше, чем у Павлова, но не хуже, чем у Анатоля Франса.
Левит решил не делать срезов и лишь бегло окинул через очки внутричерепную поверхность.
— Я где-то читал, что в Америке произошла забавная история, — дежурный прозектор, почувствовав, как внутри разливается живительное тепло, принялся за свои байки. — Ихний патологоанатом только собирался сделать надрез, как покойник неожиданно сел и схватил беднягу за горло. Тот так и грохнулся на пол. Мгновенный инфаркт, смерть. А покойнику хоть бы хны. Очнулся от комы и в бой. Не дал себя зарезать, подлец! Я всегда приступаю с опаской.
— Такой случай действительно имел место, в шестьдесят четвертом году. Подробно описан в журнале «Новости патологоанатомии»… Клиническая смерть, батенька, прелюбопытная штука!
Следующим этапом должен был стать разрез груди и живота. Сердце, печень, селезенка, почки и матка также подлежали взвешиванию и измерению. Если бы не матка — проверка на возможную беременность считалась первейшей обязанностью, — эксперт ограничился бы простым зондированием раны, но положение обязывало. Приходилось действовать строго по науке.
— Как говорится, взялся за гуж, — напарник без слов понял скрытое нетерпение коллеги. — Спасибо еще, что нет подозрений на яд, а то пришлось бы провозиться до вечера… Желудок, кишки, мочевой пузырь — тоска смертная!
Начали тем не менее с живота.
— Ну, что я вам говорил? — вооружившись расширителем, Левит торжественно продемонстрировал разрез. — Извольте убедиться.
— В самом деле, — покачал головой дежурный, — ампутирована. И как чисто!
— Я бы сказал, профессионально. Причем ланцетом, а не этим… кухонным ножом. Я бы рассматривал это как косвенное свидетельство невиновности мужа по меньшей мере в отторжении печени. Одно дело — вогнать по самую рукоятку в сердце обожаемой половины, и совсем иное — произвести такую резекцию. Почерк мастера!
Двадцатилетний опыт, профессиональная интуиция или какое-то еще более тонкое и неуловимое чувство подсказывали эксперту, что он прикоснулся лишь к самой поверхности некоего доселе неизвестного проявления столь богатой неожиданными нюансами криминальной действительности.
Он словно бы различал отдаленное тикание часов, соединенных со взрывателем сверхмощной бомбы, но где она заложена, под какой фундамент, предстояло узнать уже после взрыва. Примерно так оно и ощущалось: почти осязаемая тяжесть нависшей угрозы и полнейшее бессилие не только предпринять какие-то действия, но и толково объяснить, в чем, собственно, дело.
Врач-эксперт еще не знал, что в то самое время, когда, отмыв мертвую кровь, они с коллегой мирно закусывали неразведенный спирт немецкой колбаской, на новостройке в Чертанове был обнаружен еще один женский труп с характерным разрезом брюшины.
Понятие критической массы в определенной степени применимо не только к заряду, допустим, плутония, но и к массе народной, не обязательно даже сбитой в толпу.
Четвертого тела оказалось достаточно, чтобы поползли и, по закону цепной реакции, стали множиться всевозможные слухи. Город, и прежде всего его большая женская половина, пришел в волнение. Повторялась история с Ионисяном — «Газовщиком» и с пресловутым «Фишером». Трудно сказать, как и откуда появилась кличка «Печеночник». Явилось ли это следствием утечки из правоохранительных органов, или сработало коллективное сознание народа, объединенного общей тревогой. Как бы там ни было, но крылатый псевдоним мгновенно перекочевал из бытовой сферы в официальную. О загадочном «Печеночнике» заговорили в Думе — депутаты атаковали министров запросами, — в правительстве и, конечно же, в прессе. В программе «Лицом к городу», тонко подыгрывая мэру, «Печеночника» склонял популярный ведущий. Остроумные версии, пущенные по каналу НТВ, ставили в тупик милицейских чинов и прокуроров, а представители ФСБ, как всегда, делали вид, что им уже все известно и нужно лишь набраться немного терпения.
Между тем в просторечии лишенный фигуры «Печеночник», как знаменитый подпоручик Киже, обрел имя, став, притом без кавычек, Печенкиным. Мало того! Журналист из малопочтенной газетенки «Тело и Дело» даже присвоил ему воинское звание капитана. Почему не лейтенанта или, допустим, майора? Скорее всего, у выпускника журфака сохранились какие-то остатки общеобразовательных знаний. Иначе, чем литературной реминисценцией, появление «капитана Печенкина» — вспомним капитана Лебедкина, капитана Копейкина и иже с ними — объяснить невозможно.
Постепенно сексуальный маньяк начал обрастать биографической плотью. Почти достоверно стало известно, что он командовал ротой ВДВ в Чечне, но был контужен или травмирован лицезрением кошмарных зверств — тут версии слегка расходились, — вследствие чего и комиссован из армейских рядов. Нашлись даже субъекты, знавшие Печенкина лично, по совместной учебе и службе.
И пошло, поехало, как по накатанному. Рецидивист, на котором уже висело не одно убийство, сознался, что это именно он совершил преступление около МГУ. Выезд на место показал полную несостоятельность подобного самооговора, но, пока суд да дело, уголовник выиграл время, а следствие, соответственно, проиграло. Зато в Балашихе милиция выколотила признание у совершенно неповинного гражданина, потрошившего киоски на Нагорной улице, то есть на другом конце Москвы.
Все вместе взятое это настолько накалило атмосферу, что вынудило двух министров-силовиков пойти ва-банк. Один, от лица МВД, дал честное слово раскрыть все карты ко Дню Конституции. С тонкой улыбкой он намекнул на то, что преступник не только схвачен, но и уличен в содеянном, хотя фамилия его отнюдь не Печенкин, а совсем-совсем иная, огласить которую, по понятным причинам, еще не время. Что же касается второго, представлявшего параллельную, но так ослабленную реорганизациями службу, то он, солидаризовавшись с партнером, определил предельный срок концом текущего года. Это было связано с разработкой других подозреваемых по тому же делу.
Общественность, само собой, не поверила и, затаив злорадство, приготовилась к ожиданию. Чего именно? Пятого трупа, но никак не красной даты в календаре.
По этому поводу в «Куклах» разыграли забавный скетч, в котором фигурировали герои андерсеновской сказки про голого короля и хитроумных портняжек. Пока последние кроили невидимую материю, некто без лица и конечностей, но в капитанском мундире кромсал красных шапочек и белоснежек.
Под негодующий ропот и глумление мифической «четвертой власти», глухие раскаты державного гнева и львиный рык депутатов была образована межведомственная следственная бригада, первую скрипку в которой надлежало играть прокуратуре.
Запрет на демонстрацию по телевидению трех неопознанных тел — вопрос о Клавдии Калистратовой не стоял — был снят. По странной случайности появление на экране посмертной фотографии жертвы № 1 (возле МГУ) совпало с повторной публикацией (сразу в пяти газетах) следующего обращения:
16.02.95 г. в 7 час. 50 мин. ушла из дома и не вернулась Круглова Светлана Владиславовна 1976 г. р., прож. Москва, ул. Рогожский вал, студентка Гуманитарного университета.
Ее приметы: на вид — 18–21 год, рост — 169 см, худощавого телосложения, стройная, волосы каштановые, прямые, до плеч, глаза зеленоватые. Близорука.
Была одета: норковая шубка кремового цвета, сапоги светло-коричневые на молнии, платье серое шелковое, легенсы серые с черным орнаментом.
Звонить (далее следовали три телефона) или 02.
Поступило всего два звонка. Из сотен тысяч читателей (суммарный тираж составлял 650 000) только двое сумели сопоставить мелькнувшее на экране лицо мертвый девушки с фотографиями, напечатанными в их любимых газетах. Кроме констатации самого факта, звонившие, к сожалению, не смогли сообщить никаких сведений.
Владислав Игнатьевич Круглов, генерал-майор в отставке, и его жена Алевтина Михайловна и без посторонних звонков узнали свою единственную дочь Свету, которая ушла из дома в февральскую лютую ночь.
Глава девятая
Гамбург
Пока Москва жарилась в адском пекле, на побережье Северного моря хлестал дождями атлантический циклон. Даже вездесущие чайки-моевки, и те исчезли, найдя приют в укромных местечках.
Три ночи, проведенные вдали от дома, пролетели в каком-то угаре. Застолья в ночных кабаре, морские прогулки, симфонии, от которых кидает в сон, театральные представления, когда не понимаешь ни единого слова.
Кидин не впервые гостил в Гамбурге, и с каждым разом древний ганзейский город нравился ему все меньше и меньше. Туристские достопримечательности не прельщали, равно как и ночная жизнь. Скука. Ну прогулялся разок по ночному Рипперу, поглядел голых шлюх в освещенных витринах, а дальше что? Организация приятного отдыха входила в обязанности принимающей стороны. Это и классом повыше, и, главное, безопасно. Но шесть дней слишком долго, придется подсократить. В программе много ненужного. Старинные церкви, картины, всякие там аквариумы и ботанические сады — не для серьезных людей. Иван Николаевич и слыхом не слыхивал про Клопштока, но даже если бы это был его любимый поэт, то идея поехать куда-то в Альтону, чтобы постоять у могилы, никогда бы не пришла в голову бывшему философу-марксисту. И вообще Гамбург ассоциировался у него исключительно с Эрнстом Тельманом. Не из верности пролетарскому знамени, совершенно неуместной для процветающего банкира, но исключительно любопытства ради он съездил на Тарпенбекштрассе, 66, где раньше жил с женой Эльзой и дочкой Ирмой несгибаемый вождь германских коммунистов. Благо выдался свободный час между обедом и дегустацией.
«Дегустацией» Кидин называл посещение винного погребка под городской ратушей. Ратсвейнкеллер, однако, оказался совсем не похожим на подвалы Массандры или Цинандали, где Ивана Николаевича потчевали благодарные аспиранты из южных республик. У немцев и обстановка иная, и режим винопития, не как у нас. Коллекция, конечно, богатая, но пьют не то, что подсунут, а на свой вкус, как в ресторане, и закуска соответственно.
Столь тонко подмеченное различие, однако, никак не сказалось на конечном результате. Перемежая «Либраумильх», рейнское и мозельское изрядными глотками вейнбранда — местного коньяка, московский гость выпал в осадок, чем не только позабавил, но и обрадовал хозяев. Значит, понравилось, значит, доволен. О торжественном ужине в «Унионе», также намеченном по программе, не могло быть и речи.
Ивана Николаевича доставили в старый, но модернизированный по последнему слову гостиничного бизнеса «Гамбургерхоф» и бережно уложили на кровать в президентском номере. Ящик с «Либраумильх» и прочие сувениры аккуратно водрузили в стенной шкаф. Узнав, что название сладенького винца переводится на русский, как «Молоко любимой женщины», Кидин загорелся желанием позабавить Лору, но пробудившись далеко за полдень, оказался не в состоянии вспомнить, откуда взялся этот тяжеленный картонный ящик и что означает написанное на нем слово.
Поправив здоровье с помощью стакана французской минералки «Виши» и безотказного аквазельцера, Иван Николаевич напустил полную ванну и окунулся туда с головой. По сути это был настоящий бассейн из итальянского мрамора цвета хорошей буженины. Кидин решил, что непременно заведет у себя точно такой же. Мраморный пол с подогревом он соорудил еще в прошлом году, и водоем тоже был соответствующий, с тремя ступеньками, но захотелось такой, как тут — овальный. Невольно порадовался, что на Западе остается все меньше вещей, достойных подражания. Положа руку на сердце, у него было все, чего душа пожелает, кроме покоя и счастья. Кто-то здорово сказал, что пока ты голоден, хочется лишь одного — жрать, когда же есть еда, хочется женщину, когда есть и женщина, и еда — денег, но когда имеешь все, становится страшно. Страх не оставлял Иван Николаевича даже за границей. Он поражался тому как свободно и без всякой охраны разгуливают его деловые партнеры. Тот же Гюнтер Далюге, генеральный директор концерна I.G. Biotechnologie. Принимая его в Москве — ужин соорудили в казино, — Кидин места себе не находил, то и дело выбегал в холл, где дежурил Валентин со своими орлами. Смирнов лично контролировал обстановку: какая машина подруливает, кто в ней сидит, в чем одеты. Про фортели Центробанка и Минфина, постоянно менявших правила игры, и говорить не приходится. Нет более опасного занятия, чем бизнес в России. Но грех жаловаться: такой накрут, как в Москве, и не снился ни немцам, ни американцам.
Триада еда-женщина-деньги навела на грустные мысли. С женщиной обстояло как-то не очень благополучно.
Кидин включил ультрафиолетовую лампу и направил на грудь благоухающую струю фена, затем закутался в горячую белоснежную махру, посидел, подумал и решил позвонить в Москву. У него в ванной висел точно такой же, защищенный от сырости, телефон — презент Гюнтера.
Охранник доложил, что Лариса Климентьевна отъехала на дачу. Кидин тут же связался с домом на Николиной Горе, но жены не оказалось и там. Оставался единственный шанс узнать хоть что-то: позвонить Смирнову.
— Как там Лариса Климентьевна? — спросил, выслушав подробный доклад о вылазках недругов, потерпевших полное поражение.
— Одно могу сказать: жива и здорова, — ответил Валентин с заметной задержкой.
— Ты что-нибудь выяснил?
— Насчет чего?
— Ну помнишь, мы еще с тобой говорили?..
— Не подтвердилось, Иван Николаевич. Нежелательными элементами не пахнет.
— И все-таки, кто?
— Я бы сказал, по линии культурных связей, — уклончиво ответил Смирнов. — Пресса, телевидение, понимаешь, в этом значится роде.
— С чего бы это вдруг?
— Об этом, думаю, удобнее спросить тебе лично, Иван Николаевич.
— Значит, говоришь, полный порядок?
— В смысле безопасности?.. Нормалек.
От разговора остался неприятный осадок. Пора, однако, было собираться на переговоры. Зная немецкую пунктуальность, Кидин не сомневался, что машину подадут минута в минуту.
Резиденция генерального директора находилась в фешенебельном районе Бинненальстер, на берегу обширного водоема, окруженного отелями и увеселительными заведениями. Парки, тенистые набережные, где цокот копыт слышнее шуршания шин, уютные ресторанчики. Эта часть города напоминала Кидину острова в Ленинграде, в особенности Каменный, где будущий банкир проходил производственную практику на фабрике шоколада. Каналы, соединявшие реки Альстер и Билле, казалось, должны были вызвать в памяти величественные картины Венеции, если бы не это опрокинутое в светлую немочь вод небо, не эти облака, разметанные на неоглядном горизонте, и суровые тени каменных громад, и липовый цвет, томящий воспоминаниями.
В самом воздухе, знобком, сыром, ощущался неуловимо балтийский привкус. И то верно: до Куксгафена на Северном море было так же близко, как до Киля на Балтике.
В окрестностях Куксгафена находилось основное производство Биотехнологии, открывшей свое первое совместное предприятие не где-нибудь, а именно в Петербурге. Новый филиал концерн намеревался разместить уже в Подмосковье.
Кидин мог предложить под застройку неосвоенный участок в двести гектаров, расположенный вблизи Истринского водохранилища, на самой границе охранной зоны. Земля под дачи и садовые домики шла там по семьсот долларов за сотку, но весь массив обойдется намного дешевле. Арендная плата могла покрыть все издержки уже на второй год.
Пока люди Далюге изучали документацию, Кидин фактически был предоставлен собственной персоне. Культурные мероприятия обрыдли, излишества, которые он позволил себе в ратуше и на Фишмаркте — знаменитом на весь свет рыбном рынке, подрывали здоровье. Он скучал, тревожился по дому и вообще не знал, чем себя занять.
Но всему рано или поздно наступает конец. Деловая часть визита, на который Иван Николаевич возлагал большие надежды, вступила в решающую фазу.
Гюнтер самолично заехал за ним на своем «мерседесе-600 SL», и они поехали к нему в Бинненальстер, подолгу простаивая у светофоров. Дождь прекратился, и в облачных прорывах засияло умытое солнышко, вспыхивая колючими звездами в бесконечных флете — пересекавших старую часть города каналах.
У мальчишки, успевшего до блеска очистить лобовое стекло, Гюнтер купил газету.
— Дневной выпуск, — пояснил, скользнув взглядом по заголовкам.
— Есть новости? — вяло поинтересовался Кидин. По давней привычке он возил с собой миниатюрный многоволновый транзистор «Сони», по которому слушал, обычно перед тем как уснуть, радиостанцию «Свобода» и футбольные репортажи из Москвы.
— Штурм госпиталя в Буденновске, новая газовая атака на центральном вокзале в Токио, землетрясение в Греции, эпидемия в Заире, — коротко перечислил Далюге. По-русски он говорил почти без акцента, лишь изредка сбиваясь в порядке слов. — И природа, и люди сошли с ума, — покачал головой, перевернув страницу. — Боснийские сербы обстреляли конвой ООН, Иран осуществляет тайные закупки ядерных технологий, арестован наркобарон в Колумбии, в Ираке обнаружен завод по производству биологического оружия — словом, конец света. Ничего нового, и все страшно.
— Это вы верно сказали, — понимающе закивал Кидин. — Я слушал московское радио… Ни дня без убийств и взрывов. Вчера застрелили директора крупного предприятия, буквально у дверей дома. Двое киллеров, их видели люди во дворе. Преспокойно сели в машину и уехали. Как всегда никого не найдут. У вас намного больше порядка…
— В утренней почте было сообщение о каком-то сексуальном маньяке. Убивает молодых женщин и вырезает у них печень. Депутаты требуют отставки министра.
— Час от часу не легче! И откуда они берутся, эти маньяки и киллеры? Совершенно озверел народ! Порядок нужен в стране, порядок.
— Такого рода эксцессы случаются всюду. Просто раньше пресса у вас молчала, а теперь, конечно… Гласность, кажется, называется?
— Вот она у меня где, эта гласность! — Кидин провел ладонью по горлу. — Сумасшедший дом.
— Не преувеличивайте, Иван Николаевич. Все не так уж плохо. Образумится.
— Образуется.
— Совершенно правильно: образуется. Налоги на импорт надо снижать.
— Здесь я с вами полностью солидарен.
Медленно продвигаясь от светофора к светофору, Гюнтер вырулил на какую-то площадь с кирхой из бордового кирпича и свернул на бульвар, прямиком ведущий в зеленую зону. Его штаб-квартира размещалась в трехэтажном доме с зеркальными окнами, медно отблескивающими сквозь густую листву. Плющ, лоскутным ковром обвивший, всю боковую стену, добирался до самой крыши, увенчанной белой тарелкой космической антенны.
Поделиться книгой: