Помоги проекту - поделись книгой:
— Какое у вас к нему дело?
— Личное.
— Это не ответ. Предупреждаю, что положение очень серьезное. Иностранец уже двое суток как исчез. Я должен официально допросить вас, как свидетеля.
— Свидетеля чего? — Он подчеркнул последнее слово. — Я ничего не видел.
— Свидетель — это юридический термин. Ваше заявление в данном случае тоже свидетельство.
— В таком случае свидетельствую! — усмехнулся молодой человек и небрежно поднял руку.
Люсин вытер наконец мокрый затылок и, скомкав платок, спрятал его в карман. Огляделся. Кресло, в котором сидел парень, стояло у квадратной мраморной колонны, других кресел вблизи не было. Киоскерша вся подалась вперед, подмяв стопки заграничных газет, и буквально поедала собеседников глазами.
Люсин улыбнулся ей и, достав кошелек, сказал:
— Мне «Юманите», «Уоркер» и «Морнинг стар»… Тут не совсем удобное место для беседы, — сказал он парню, свертывая газеты в трубку. — Люди делом заняты, а мы им мешаем. Пройдемте-ка лучше в комнату администратора.
Тот нехотя поднялся и, равнодушно пожав плечами, пошел вслед за Люсиным.
Веселая, окрашенная бледно-желтой эмульсионной краской администраторская после сумрака холла буквально слепила глаза. Дождь уже прошел. За окном сверкало свежее ярко-синее небо. В бездонных солнечных лужах купались взъерошенные голуби. Все блестело и переливалось. Откуда-то сверху еще срывались тяжелые, напитанные светом капли.
Люсин приоткрыл форточку. В комнату влетел влажный электрический ветер. Шурша, заколыхался на стене отклеившийся рекламный плакат компании «Эйр-Индия» с темнолицым белозубым сикхом в зеленом тюрбане.
— У вас есть с собой какие-нибудь документы? — спросил вдруг Люсин.
Парень весело похлопал себя по брючным карманам и развел руками.
— Не держу. Не предусмотрел допроса. Виноват.
— Фамилия?
— Вы сперва скажите, что я такого сделал предосудительного или незаконного? На каком основании вы учиняете мне допрос?
— Я уже все вам объяснил, дорогой товарищ. — Люсин закрыл форточку. — Человек пропал, его надо найти. Только поэтому мы с вами здесь и встретились.
— Но вы же допрашиваете меня!
— Правильно, допрашиваю. Но в качестве свидетеля. Если бы у вас оказался при себе паспорт, я бы просто выписал оттуда все необходимые данные. Таков порядок. Свидетель — лицо юридическое, и нужно установить его личность.
— У меня нет документов.
— Знаю. Вы уже говорили мне это. Поэтому я и спрашиваю вашу фамилию.
— И вы поверите мне на слово? — усмехнулся парень.
— Отчего же не поверить? — удивился Люсин. — Поверю. Вы скажете, я позвоню, проверю, и мы вместе с вами съездим к вам домой за документами.
— Ах вот как!
— Ну да! А как же еще? — Люсин опять удивленно выпятил нижнюю губу.
— А звонить-то тогда зачем?
— А это, — Люсин заговорщицки подмигнул, — чтобы не пришлось лишний раз съездить совсем в другой конец города и по другому адресу. Бывают, знаете ли, такие простаки, что вместо своей фамилии называют чужую.
— Неужели бывают? — Парень сокрушенно покачал головой. — Действительно простаки. Их небось не предупреждают, что будут звонить и проверять, а потом все равно возьмут да поедут к ним на дом. Нелогично как-то получается. Если уж ехать, то зачем звонить? Себя зачем утруждать?
— Ну ладно. — Люсин зевнул, прикрыв ладонью рот. — Уговорил. Звонить не будем. Время дорого. Фамилия, имя, отчество, адрес? — Он достал блокнот.
— Михайлов Виктор Михайлович. Малая Бронная, семнадцать, квартира шесть.
— Где работаете?
— Нигде.
— Как так?
— Я нигде официально не числюсь.
— А неофициально?
— Художник.
— Ну вот, а говорите, что нигде не работаете. Работаете, значит. В мастерской работаете, дома.
— Для вас же, если не член МОСХа, так уже и не художник вовсе, а почти тунеядец.
— Для кого — для меня? — Люсин ткнул себя в грудь.
— Ну может, не для вас лично, а так… вообще.
— Ну напрасно это вы, Виктор Михайлович. У меня друг есть, писатель. Хороший, настоящий писатель, хотя и не член союза. Но будет, конечно, в союзе, обязательно будет… У вас дома телефон есть?
— Нет. А зачем вам?
— Да все за тем же. Больно уж не хочется мне ехать с вами за паспортом. Человек вы нервный, раздражительный. Вместо того чтобы помочь мне найти пропавшего иностранца, вы… К чему это все, Виктор Михайлович?
— Скажите мне, я обязан быть этим — как его? — свидетелем?
— Обязаны, товарищ Михайлов. А когда я вызову вас к себе или, если для вас это более удобно, нанесу вам визит, то попрошу подписаться, что вы уведомлены об ответственности по закону за дачу ложных показаний.
— Я? Уведомлен?
— Ну разумеется! Я ведь обязан буду уведомить вас.
— Сейчас, значит, составлять протокол не будете?
— К сожалению, бланков не захватил. Вы давно знаете этого человека?
— Недавно. Случайно познакомились.
— Где, если не секрет?
— Какой же тут секрет, если я обязан по закону? В магазине с ним разговорился, в антикварном, на Арбате. Между прочим, имейте в виду, я только сейчас от вас узнал, что этот субъект иностранец!
— А фамилия?
— Мало ли у нас людей с нерусскими фамилиями? Может, он из Прибалтики.
— Резонно. Но все это к делу отношения не имеет. Он что, картину у вас хотел купить?
— Можно сказать, что и картину, — усмехнулся Михайлов. — Во всяком случае в этом роде.
— Вы-то сами картины пишете?
— Я, знаете ли, больше реставратор. Но и пишу, конечно, немного, для себя.
— Он у вас уже что-нибудь приобрел?
— Так, одну штучку. Пустячок.
— Платил советскими деньгами?
— Я же сказал вам, что принял его за нашего! А с валютой никогда дела не имел.
— Понимаю! — кивнул Люсин. — Сколько вы взяли с него за рублевскую «Троицу»?
— Ух ты! Не в бровь, а в глаз, товарищ начальник! Все знаете!
— Да нет, Виктор Михайлович, к сожалению, не все.
— Это он сам вам об иконе сказал или своим умом дошли? Дедуктивным, так сказать, методом?
— Я охотно отвечу на ваши вопросы, но сначала все же позвольте спрашивать мне. Сколько вы получили за икону?
— Пятьсот.
— Это за рублевскую-то школу?
— Она такая же рублевская, как… — Силясь найти сравнение, он пошевелил пальцами, словно раздавал карты. — Это старая, безнадежно испорченная доска, вновь расписанная в девятнадцатом веке. Цена-то от силы ей рублей семьдесят. Ну, сто!
— Сознательно, значит, обманули покупателя?
— Обманул? И не думал. Она ему понравилась, я назвал цену, а он взял. Все законно.
— Выходит, он сам обманулся? По неопытности?
— Не думаю. Рублевская школа потянула бы, как минимум, еще на два нолика. Эта же штучка вполне качественная, редкая.
Где ее достанешь? Тут и переплатить не грех. И тем более, вы говорите, что он иностранец. У них там она столько и потянет, да еще в долларах. Прямой смысл ему был купить.
— А вывезти?
— Это уж его дело. Я не знал, что он иностранец.
— Когда вы с ним познакомились?
— В понедельник.
— Где передали икону?
— У меня дома, на другой день.
«То есть во вторник, а в среду он уже не вернулся ночевать в свой номер. Так-то вот…»
— Кто-нибудь еще знал об этом?
— О чем это вы?
— Я имею в виду, знал ли кто-нибудь, что этот человек купил у вас за пятьсот рублей, как вы говорите, копию рублевской «Троицы»?
— Не думаю. Я-то, во всяком случае, никому ничего не рассказывал, но за иностранца, конечно, не поручусь.
— А если бы кто-то случайно узнал про это и, не будучи, конечно, осведомлен, что икона на самом деле представляет собой всего лишь копию, сделанную в прошлом веке, попытался ею завладеть? Улавливаете ли мою мысль?
— Тюкнул иностранца, чтобы присвоить ее?
— Ну не обязательно это… — поморщился Люсин, — но примерно. Возможно такое?
— Вам виднее, — пожал плечами Михайлов. — Скажу только, что и за меньшее убивают.
— Что вы имеете в виду?
— А вон таксиста позавчера какая-то сволочь по голове трахнула. Мне нынче шеф все рассказал, пока сюда в гостиницу вез. У него всего выручки-то семь рублей было, как потом по счетчику определили. А тут икона, за которую полкуска плачено, а она, может, куда больше стоит… Могли соблазниться…
— Не подозреваете кто?
— Кто ж его знает, с кем он тут познакомился?
— Ас вами как?
— Да разговорился я с ним, на свою беду, в комиссионке. Там три миниатюрки продавались на финифти: «Преподобный Серафим», «Сергий Радонежский» и «Нечаянная радость» — всего сто рублей. Он их в лупу разглядывал, сомневался насчет трещин. Финифть, конечно, дело верное, чистый восемнадцатый век. Я ему и посоветовал купить. Он уже и чек велел выписывать, да махнул вдруг рукой и сказал, что возьмет одного Будду — он еще и Будду там присмотрел, — потому как хочет настоящую, писанную на доске икону и, по возможности, древнюю. Ему, конечно, идола завернули и говорят, что иконами не торгуют! Тут я сказал, что зря он миниатюры не купил, долго они на прилавке не пролежат. Я как в воду глядел, потому что в среду их уже не было. Будь у меня тогда деньги, я бы сам их купил. Одним словом, вышли мы из магазина вместе, разговорились, я и пригласил его к себе кое-что поглядеть, не для продажи, конечно, тогда я об этом и не думал.
— У вас много икон?
— Нет, не очень… Случайно попадаются, конечно, я же реставратор.
— Ваши иконы, Виктор Михайлович, меня не волнуют, — заверил его Люсин, — собирайте себе на здоровье, дарите их или там продавайте, если это не нарушает закона. Меня только иностранец интересует. Он что, сам предложил вам продать ему икону?
Поделиться книгой: