Шестьсот шестьдесят шестое правительство

— А чо?

— Значит, по-твоему, всё правильно? Так?

Венька пожал плечами.

— Иди у отца проси прощение, — сказала мать.

— Нет, — твердо ответил Венька.

Глаза у матери мгновенно наполнились слезами, слезы, выплеснувшись, поползли по щекам, губы задрожали, как у маленькой.

Нет, не мог Венька видеть этого. Вскипела злость — что это она тут нюни распускает, потом возникла жалость. Господи, да не было же на свете никого роднее.

— Мам, не надо, — попросил Венька, чувствуя, как от тоски сжимается сердце. — Ну, пожалуйста.

— Ты никогда не был жестоким, мой мальчик, — сказала она и всхлипнула. — Что же это такое-то?

— Всё-всё, мам, закончили, — торопливо заговорил Венька, пытаясь заболтать, забалаболить её горе. — Я извинюсь, ты не думай. Всё в порядке. Вот смотри, — повернувшись, он показал ей шрам на пояснице. — Это меня вчера. Уже заросло. Здорово, да? А вот, погоди-ка.

Не теряя темпа, он сбегал в Кириллову комнату, принес 200 долларов, положил на стол перед матерью.

— Живём, да? — радостно сказал он. Его просто распирало от радости. — Ты не думай — это честно заработано.

— Молодец, — сказала мать, ошеломленная его напором. — Это сколько же в переводе-то будет?

Она уже и забыла плакать.

Венька быстренько посчитал. Оказалось, что много.

— Шрам не из-за этого? — спросила мать.

— В какой-то мере.

— Ой, смотри, Венька, — сказала мать. — Не лез бы на рожон-то.

— Был бы рожон, — ответил Венька. — А-то так — шваль подколодная.

— Ладно, — мать вздохнула. — Денежки весьма кстати. Они всегда кстати. Иди отца-то порадуй. Но сперва прощения попроси.

Венька так и сделал. И какое-то время был доволен собой. До тех пор, пока невидимый Гыга, въедливый и зажимистый, как всякий бухгалтер, скупердяйским голосом не сообщил ему, что на жалости он, Венька, потерял 78 % набранных очков. Жалость-то — она штука расточительная, влетает в копеечку, в том смысле, что думать надо, прежде чем жалеть.

Это было как снег на голову, как гром среди ясного неба, как серпом по пальцам.

Короче, Венька быстренько отрезвел, стал холоден и расчетлив.

Оставшуюся часть субботы и всё воскресенье он провел на пляже в Серебряном Бору, где нашел глупую фигуристую «телку», которая кормила его мороженым и разными печеньями. В понедельник после работы он допоздна шлялся по улицам, домой вернулся лишь ночевать.

Пензяки, видя такое дело, сочли, что всему виной они, и быстренько укатили в Пензу, но это ничего не изменило.

Во вторник, отработав свои часы, Венька вновь пошел шляться по городу. Купил два пирожка, сжевал их. Совесть не мучила ни капельки, он как бы откупился, отдав матери 200 долларов. Опять, как вчера, он выбирал сомнительные, глухие, не внушающие доверия места, равнодушно проходя мимо нищих, мимо валяющихся под забором пьяных, которых деловито обчищали такие же алкаши, мимо насилуемых женщин, мимо избиваемых в кровь интеллигентов и порой с удовольствием давая в морду тем, кто задирался к нему. Таких, правда, было мало, смущало каменное Венькино лицо и безжалостные глаза.

Гыга деловито приплюсовывал очки. Наконец, он, по-прежнему невидимый, сказал:

— Ну, что ж. Пожалуй, ты набрал достаточно.

Голос могущественного Покровителя прозвучал в Венькином мозгу в тот момент, когда он подходил к собственному дому. У него будто крылья за спиной выросли. Мигом, не дожидаясь лифта, который где-то застрял, он взлетел на шестой этаж, открыл дверь.

Было около двенадцати ночи. Что-то назревало, он это чувствовал. После таких слов непременно должно было что-то произойти. Немедленно, сейчас же.

И это что-то произошло.

Навстречу из кухни вышла мать, посмотрела в горящие Венькины глаза, в которых прыгали чертики, вздохнула и, протянув Веньке бумажку, сказала:

— Вот, сынок. Просили позвонить.

И ушла в спальню, не стала себя навязывать.

На бумажке было написано:

— Курепов Леонид Петрович.

Далее следовал номер телефона.

Телефонных аппаратов в доме было три: в коридоре, на кухне и в родительской спальне.

Венька прошел на кухню, набрал номер. После трех гудков кто-то снял трубку и сказал: «Слушаю вас». Это был голос спасенного Венькой депутата.

— Леонид Петрович? — сказал Венька, слыша, как колотится сердце. — Это Рапохин.

— Привет, старик, — отозвался Курепов. — Хорошо, что позвонил. Есть работа, старик, на постоянной основе. Я думаю, тебе понравится.

— Какая? — спросил Венька.

— Ну, ты даешь, старичок, я думал, ты уже понял, — сказал Курепов. — Хочу, чтобы ты всегда был рядом. Доверяю тебе свои дряхлые мощи. Лучше тебя нету.

— Сколько? — деловито осведомился Венька.

— Вот это разговор, — похвалил Курепов. — Для начала тысяча баксов в месяц. Как стажеру. Потом будет больше.

— Согласен, — сказал Венька.

— Еще бы не согласен, — Курепов хохотнул. — Завтра в девять за тобой заедут. Черный «Шевроле». Будет стоять против твоего подъезда.

— А как он узнает…, — начал было Венька, но осекся. — Хотя, у тебя же есть мой адрес. Вернее, у вас, Леонид Петрович.

Венька уже начал подбирать к Курепову ключики. Нужно было сразу определиться, как к тому обращаться: на «ты» или на «вы». Курепов не ответил, значит на «вы».

— Форма одежды…, сказал Курепов и цыкнул зубом. — Впрочем, какая у тебя может быть одежда. Купим, всё купим, старичок. Завтра чтоб не опаздывать. Не напейся там от радости.

— Я не пью, — отозвался Венька.

К чести родителей, они даже не сняли трубку параллельного телефона, не стали подслушивать. Определить, что тебя подслушивают, было весьма просто — звук сразу же «садился», становился тише и глуше.

Когда Венька разбирал в гостиной диван, собираясь лечь, вошел Кирилл и, явно по заданию матери, попытался разговорить брата, но Венька в ответах был односложен, и после четвертого, кстати весьма тактичного, вопроса попросил: «Слушай, Кир, давай как-нибудь после. Мне завтра надо быть в форме».

И Кирилл послушно утопал в свою комнатерку, хотя явно ничего не мог понять.

Глава 6. Спортзал

Утром черный «Шевроле», покружив по улицам, доставил Веньку к некой резервации, окруженной глухим забором. В воротах стоял мент, который, ничего не спросив у Веньки, пропустил машину. Воспитанный такой мент.

Под сенью высоких раскидистых деревьев «Шевроле» плавно покатил по асфальтовой дороге к вырастающему впереди массивному зданию из стекла и бетона. Венька в окно видел аллеи из стриженного, образующего разные фигуры кустарника, теннисные корты, бассейны, окруженные деревьями лужайки, фонтаны, мраморные статуи. Хотя и площадь у резервации была немаленькая, а понапихано тут было всего изрядно. Наверное, и автоматы с бесплатным пивом есть.

Всю дорогу молчавший и явно настроенный к пассажиру скептически шоферюга остановился напротив входа в здание и, не заглушая мотора, начал посвистывать и барабанить пальцами по баранке. Венька понял, что нужно выходить.

— Что, зубы болят? — спросил он участливо.

Шофер, молодой худощавый парень, повернувшись, показал пальцем на стеклянную дверь.

— А, Герасим, — догадался Венька и вышел, бросив на прощание: — Лучше б собачку в питомник сдал.

«Герасим», ничего не ответив, укатил.

Войдя в открывшуюся перед ним дверь (на фотоэлементах, поди), Венька очутился в абсолютно пустом прохладном холле с небольшим фонтаном в центре и экзотическими растениями в перламутровых кадках вдоль стен. Была здесь широкая мраморная лестница, ведущая вверх, было аж три лифта и были два прохода — в правое и левое крыло. Вот и гадай, куда идти.

Из правого крыла отдаленно донеслись до боли знакомые звуки: кто-то гортанно крикнул, вслед за чем чьё-то тело увесисто шлепнулось на маты. Венька направился туда, с каждым шагом становясь всё более уверенным в том, что в некоем спортивном зале идет разминка и что там работают три-четыре пары.

В длинном коридоре горело дежурное освещение — лишь каждая пятая люминесцентная лампа, но все равно было достаточно светло. Пол был затянут ковровой дорожкой, затянут грамотно, без всяких там наплывов и морщин. Справа и слева были запертые помещения, два раза попались лифты и столько же раз мужские и женские туалеты. Стены были шероховатые с этим модным нынче объемным покрытием.

Дверь в спортзал была нараспашку. Это был не тот зал, в котором Веньке приходилось проводить занятия. Тот был многостаночный, на все случаи жизни, как в школе — и с баскетбольными щитами, и с крючками для волейбольной сетки, и с пазами в полу для установки гимнастической перекладины, и с брусьями вдоль стены, и с конем в углу, и с горой матов, из которых собирался татами. Это был зал для борьбы и только для борьбы — со всамделишним татами, с разнокалиберными грушами, с обшитой кожаными матами, разрисованной различными силуэтами (в рост, согнувшись, отклонившийся вправо, отклонившийся влево) стенкой для отработки ударов ногами.

В зале были четыре пары крепких парней и здоровущий бородатый тренер — все в кимоно.

— С прибытием, — густо сказал тренер, увидев Веньку. — Заходи.

— Мне, вообще-то, нужен Леонид Петрович, — произнес Венька, заходя.

— Леонида Петровича здесь нету, но ты попал по адресу, — сказал тренер. — Вениамин Рапохин?

Венька кивнул.

— Надо отвечать: да, сэнсэй, — назидательно изрек тренер. — Повтори.

— Да, сэнсэй, — отозвался Венька.

Парни на татами, замершие было при появлении Веньки, вновь начали приплясывать друг против друга, нанося и парируя удары. В общем-то, ничего особенного.

— Переодевайся, — тренер кивнул на раздевалку.

Венька хотел спросить, а что бы было, если бы он, скажем, из холла пошел налево или бы поднялся по лестнице, но не спросил и хорошо сделал, так как вскоре увидел над выходом большой экран с рядом картинок на нем: въездные ворота, площадка перед зданием, холл, еще три неизвестных вида, и коридор, по которому он недавно шел. Всё здесь было схвачено и схвачено весьма грамотно.

Переодевшись, Венька вышел на татами, разогрелся в паре с одним из парней, пресекая его попытки превратить разминку в настоящую схватку, после чего тренер, внимательно наблюдавший за новичком, выставил против него самого крупного и, похоже, самого сильного бойца.

Прочие ушли с татами.

Первые же секунды боя показали: у парня хорошо поставлены удары руками, особенно правой, но с ногами у него напряженка, тут он плавает, машет порой, однако невпопад, да и передвигается не шибко грамотно.

Поначалу, пока шла разведка, Венька обходился блоками, нейтрализуя удары, каждый из которых, попади он в цель, был бы нокаутирующим, потом, когда парень подустал, а это случилось уже на второй минуте, провел комбинацию, в конце которой эффектно, но не сильно, щадящее, впечатал пятку в его челюсть.

Потерявший всякую ориентацию, оцепеневший от боли противник плашмя рухнул на спину и застыл, а Венька без единой ссадины, ни капельки не запыхавшийся, свежий, будто и не было только что молниеносного, требующего точности и большого внимания боя, отошел в сторону и белозубо улыбнулся.

Говорить тут было нечего. Все видели, насколько безукоризненны были движения новичка, как мимоходом разрушал он нападение спецназовца Гаврилова, способного убить ударом кулака, и как вдруг развернулась в нем гибкая пружина и на Гаврилова обрушился град неимоверно быстрых, отточенных, сокрушительных ударов, ослепивших, смявших, раздавивших спецназовца.

А ведь Гаврилов в этой группе был лучший. И сейчас этот лучший лежал на матах и понемногу приходил в себя, боясь лишний раз вздохнуть, потому что было очень больно. Его оттащили на скамейку.

— Может, со мной? — усмехнувшись, спросил тренер, который был на полголовы выше, то есть имел рост за два метра, и в два раза толще.

Впрочем, за насмешливым тоном тренера проклевывалась некоторая настороженность — этот Рапохин был тот еще фрукт.

Однако же, где это видано, чтобы новичок уходил победителем? Нужно было проучить. Это должен был сделать резкий и мощный Гаврилов — гроза вымуштрованных бандитов. Не получилось. Значит, нужно было это сделать самому. Не лезть же кучей. Лишний раз подкрепить собственный авторитет, за которым стояли не только богатырская сила, а и обладание черного пояса вкупе с титулом чемпиона России по боевому самбо.

— Давайте, сэнсэй, — сказал Венька и вновь улыбнулся…

Этот противник был посильнее и физически, и технически — недаром был тренером, но и у него с ногами были нелады. На растяжку шел тяжело, теряя на подготовку драгоценные доли секунды. Но руками бил, как двухпудовой гирей. Представьте себе, каково это отражать удары двухпудовой гири. Было больно, но Венька терпел.

Очень скоро стало ясно — битюг этот, недурственно владея каратэ, тяготеет к самбо. Норовит зацепить за что-нибудь, ухватить хоть кончиками пальцев, чтобы потом, как бульдог, добраться до адамова яблока. Зацепить и подмять, задавить своим слоновьим весом, да еще при этом выкрутить какой-нибудь сустав либо придушить до полусмерти для острастки.

Венька маневрировал, стараясь держаться в отдалении, и со стороны казалось, что тренер гоняет его по площадке, нещадно лупцуя своими кулачищами и пытаясь ухватить за кимоно. Он как бы полуприсел и протянул алчущие руки к добыче. В таком виде и гонял новичка, как зайца, награждая зуботычинами и охаживая тумбообразными ногами.

Парни, стоявшие в почтительном отдалении, ибо Венька в любой момент мог попасться на прием и улететь в зал, ненароком зашибив кого-нибудь из зрителей, начали похохатывать. Кто-то свистнул.

И тут произошло то, чего никто не ожидал. Венька вдруг завертелся волчком, выстреливая руками и ногами точно в цель, то есть в корпус и голову бородатого амбала, затем, продолжая крутиться, взвился высоко в воздух и с размаху въехал замершему с открытым ртом и выпученными глазами тренеру ногой в ухо. Бородач с шумом рухнул. Как любит поговаривать лидер «Яблока»: «Вот, собственно, и всё».

Итак, тренер лежал, уткнувшись носом в маты, а Венька, свежий, без единого синяка, разве что несколько запыхавшийся, стоял над ним.

Было тихо, только на скамейке постанывал продолжающий лежать Гаврилов да, жужжа, билась о стекло жирная черная муха.

— Бей, — выдавил кто-то сквозь стиснутые зубы.

Каратисты пошли на Веньку.

— Жалеть, как этих двух, не буду, — предупредил он, не двигаясь с места. — Двоих-троих порешу, остальным как повезет.

Те остановились, переглянулись. Этот ублюдок, этот бес механический, пожалуй, был способен и на смертоубийство. Вон как скалится, ирод, вон как глазищи-то полыхают. Бешеный, шизик, психопат чертов. Такого только пуля остановит, иначе наломает костей. Да-да, этот, похоже, был из тех ненормальных, кто лбом мог заколотить гвоздь в стену и с голыми руками кинуться на вооруженного мечом врага. И одолеть, потому что от бесконечных тренировок тело его стало стальным. Из тех, кто ударом кулака прошибал грудную клетку насквозь и бегал по вертикальной стене. Ну-ка его к черту.

Каратисты отступили, и Венька понял, что победил.

Глава 7. Пятерка за экзамен