Антери, сын Лапландии

— Хорошо.

Глава восьмая

Антери встал на лыжи и прикрепил их к башмакам. Лыжня уже затвердела от того, что по ней несколько раз прошли туда и обратно. Звезд не было видно. Ветер гулял где-то высоко между вершинами елей, лес тихо вздыхал и время от времени какое-нибудь дерево выше других роняло с верхних ветвей снеговую шапку… Матти-Олень что-то упоминал о приметах природы и их бесспорности. Вздохи леса и это падение снега, должно быть, что-то означали. Посмотрим, что из этого выйдет, и запомним на будущее…

Медленное продвижение по знакомой тропе давало полный простор мыслям. Прежде всего Антери вспомнил о Матти-Олене, своем новом друге, который сидел сейчас один у костра на краю болота.

Матти-Олень казался ему славным стариком. Он был явно доброжелателен, много испытал на своем веку и, благодаря этим испытаниям, мудр. На него можно положиться, вот что… Кроме дедушки и своих родителей, Антери больше не знал ни одного надежного человека. У него не было такого и среди его сверстников, школьных товарищей, ни в прежней школе, ни, тем более, в нынешней. Были лишь болтуны, которые громко говорили множество дурных слов, когда учитель не слышал… На первых порах не все ладилось у него в этой нынешней школе. Он был приезжий, чужой мальчик среди ребят, которые были знакомы друг с другом. Когда услышали имя — Антери, — его перевернули и переиначили, и вместо Антери стали называть Аату, Анттоони и Аабрахами, но это была не ахти какая выдумка, во всяком случае, не оригинальная, так как именно тогда на уроке закона божьего у них шла речь о старом человеке с таким именем. Последнюю кличку изобрели, когда учитель зачитал перед классом его сочинение на тему о тайге. Какой-то умник назвал его Арска-Тайга, и, так как наградой за эту выдумку был одобрительный смех девочек, это имя выкрикивали так, что звенел весь школьный двор. Однако Антери было все равно. Точнее говоря, не то чтобы все равно, но он просто не подавал виду. Он гонялся за футбольным мячом вместе с другими увлеченными игрой ребятами и ни разу не взглянул в ту сторону, где умник-изобретатель во всеуслышание являл свою удивительную сметливость. На том и закончилась та перемена.

Само по себе имя Арска-Тайга было ничуть не обидно. Антери знал, что у всех сколько-нибудь примечательных лапландцев были особые прозвища, происходящие либо от собственных видоизмененных имен, либо совершенно иного происхождения. Но эти прозвища рассказывали о человеке больше, чем просто его собственное имя. Взять, к примеру, Матти-Оленя. Это прозвище раскрывало профессию, дело всей жизни человека по имени Матти. Какому-нибудь старому человеку и отдаленному знакомому Матти-Оленя оно рассказывало о его преданности и умении, его знаниях и искусстве в трудном деле оленеводства. Это было почетное прозвище, как «король» или «президент», его заслуживали, а не просто принимали.

Антери слышал и помнил и другие прозвища в том же роде: Пекка — Северный Олень, Хейкинен-Хвастун, Самели-Волк, Кустаа-Медведь, Оула-Росомаха и так далее, и на их основании даже посторонний мог многое себе представить. Не говоря уже о нем, Антери, который чувствовал и знал всю историю жизни того или другого человека с прозвищем. В Лапландии было полно таких многозначащих наименований, Антери знал это. И не только люди, которые все же довольно редко заслуживали подобные имена, но и реки, озера, холмы, сопки, болота, равнины, даже маленькие островки — все они имели такие названия.

Из рассказов отца и особенно дедушки Антери часто слышал такие названия, как огнище Харянсортама, сопка Костра, сопка Йосеппи, каменная россыпь водопада Быка и так далее. И здесь, на новом месте жительства, он успел услышать из разговоров людей названия таких мест, как холм Рода, Каповый остров, Дедово болото, Замерзшая канава, Лыжная равнина, Вересковая пустошь залива Форели, Птичий кряж, Священный остров и многие другие. Все они что-нибудь да означали, и, хотя нельзя было с полной уверенностью сказать, откуда произошло и что означает то или иное название, они будоражили воображение, в них чудилось что-то неведомое…

В ряду этих названий прозвище Арска-Тайга, которое было мимолетной выдумкой и почти наверняка говорило об одном только желании досадить, не могло утвердиться. В мире старых, прочных и многозначащих имен у него не было возможности выжить. Поэтому оно исчезло, едва успев родиться, умерло в полудюжине звонких криков на школьном дворе.

Антери приехал домой. Уже темнело, когда он снял лыжи и поставил их к стене в сенях.

Отец еще не приходил с работы, и Антери сразу попал на экзамен к матери.

— Ну и долго же теперь длятся занятия в школе.

— Я задержался не в школе… Ведь я говорил утром, что пойду к Матти-Оленю, а потом посмотрю оленя. Разве ты не помнишь?

— И все это было так важно, что ты даже не удосужился заглянуть в перерыве домой? — упрекнула мать.

— Да, но ведь олень больной. Он чуть не умер с голоду, — напомнил Антери.

— А ты-то сам? Ведь ты и сам не ел толком весь день, — сказала мать. — Надо заботиться и о себе, а не только о чужих оленях.

— Я ведь ел утром, а потом в школе. А когда я пришел к оленю, там был Матти-Олень, и он дал мне бутербродов и кофе, — сказал Антери. — И это никакой не чужой олень, у него целые уши, он ничей. Матти-Олень сказал, что сейчас он принадлежит обществу оленеводов, но что я могу с полным основанием надеяться получить его навсегда.

— Ну что это за ребенок! — запричитала мать. — Разговаривает об оленях, об оленьих ушах, об обществе оленеводов, точно оленевод-лапландец. Ходит весь в лишае, ест и пьет в лесу… Разве Матти-Олень товарищ тебе? Водился бы лучше со своими сверстниками.

— Матти-Олень говорит, что знает дедушку, — сказал Антери таким голосом, чтобы стало ясно, что Матти-Олень годится ему в товарищи. — А ребята в деревне пустые болтуны…

Пришел с работы отец, и за ужином всей семьей говорили о том, сможет ли Антери держать оленя, если тот выживет и общество оленеводов согласится на это.

— Что ж, в этом нет ничего плохого, — сказал отец. — Мальчик любит животных, и он нашел оленя. Если олень выживет, на Антери как бы ляжет ответственность за то, чтобы он дожил до лета. Посмотрим, как все обернется.

— Обернется так, что он забросит уроки, не будет решать задачи, попадет в ленивые ученики и останется на второй год, — сказала мать.

— Я непременно буду делать уроки и перейду в следующий класс, — уверил Антери.

— И я так думаю, — сказал отец. — В этом отношении мальчик пошел в отца… И вот что еще я должен сказать: ведь олень имеет какую-то денежную ценность. Многие зарабатывают себе на жизнь оленеводством.

— Ну уж не так много они, наверное, зарабатывают, — сказала мать.

— Конечно, нет, — согласился отец. — А где у нас в Лапландии хорошо зарабатывают? Нынче как и прежде… Я вовсе не надеюсь, что мой сын станет оленеводом при таких обстоятельствах, но, с другой стороны, цена на оленину повышается год от года. У оленеводов есть теперь мотосани и довольно хорошие дома на пастбищах. Все в мире развивается, почему бы не развиваться и оленеводству?

— И точно, почему? Я тоже об этом спрашиваю. Почему прогресс не затрагивает Лапландию или приходит к нам в последнюю очередь? — спросила мать. — Мы и поныне пользуемся газовым фонарем, хотя ради электричества нам пришлось покинуть родной дом. Как это понимать?

— Ну, полно, мать, — утешал ее отец. — Мы и прежде обходились без электричества. Конечно, и у нас станет светло. Когда сын подрастет, мы щелкнем выключателем, и у тебя загорится электрический свет. Пусть у Антери все-таки будет олень… Конечно, ты сам должен будешь заботиться обо всем, что касается его, — сказал он Антери.

— Матти-Олень обещал помочь, — сказал Антери.

— Профессионалы, они и вправду основательные люди… — Это сказала мать. — Есть у твоего оленя имя?

— Нет, — сказал Антери. — Нет еще… А разве у оленей бывают имена?

— У некоторых, конечно, бывают, — сказал отец. — У таких, которые больше бывают с людьми. У тягловых оленей, у вожаков стада и так далее.

— Конечно, и у животного должно быть имя… — Это было мнение матери.

— А что такое тягловый олень и вожак стада? — спросил Антери.

— Узнай у Матти-Оленя, — посоветовал отец. — Он лучше всех сможет объяснить тебе это.

Глава девятая

Олень прекрасно поправлялся после голодания, и ему дали имя Рипсу — хорошее имя, как казалось Антери. Когда олень окреп и стал ходить, он по большей части держался тех мест, где был и занимался делами его хозяин. Все произошло так, как предсказывал Матти-Олень: олень и мальчик стали неразлучными друзьями. Если где-либо видели Рипсу, можно было быть уверенным в том, что и Антери находится неподалеку. И наоборот… Как и у всех оленей, у Рипсу были двупалые копыта, которые потрескивали, задевая друг за друга при ходьбе по дорогам. И мать, вначале настроенная против оленя, тоже полюбила его и говорила ласковым голосом, как может говорить только мать:

— Вон идет наш Рипсу…

По большей же части Рипсу находился в обществе своего спасителя и обращал мало внимания на других людей. Он сопровождал Антери в школу и из школы и даже стремился ворваться на урок, но это было, конечно, недопустимо.

И все же однажды это удивительное событие произошло: оленя Рипсу допустили в класс. На одном из уроков речь шла о домашних животных, в частности о северных оленях, и учитель сказал, что Рипсу можно позвать в качестве образца животного, если только он согласится. Антери разрешили сходить за своим питомцем, и ходить пришлось недолго, потому что, пока Антери был на уроке, Рипсу бродил или лежал на школьном дворе. Стоило только открыть дверь школы и позвать его, как олень тотчас же вошел внутрь и зацокал следом за Антери в класс, уверенный в себе, точно школьный инспектор.

Благодаря Рипсу урок удался на славу, и все держались того мнения, что это был один из самых интересных уроков, которые когда-либо давали в школе. Например, когда Рипсу заинтересовался тетрадью одной девочки и пожелал попробовать ее на вкус, восторгу школьников не было границ… Рипсу, хотя и в малой мере, нарушил также правила приличного поведения. Когда учитель говорил о пищеварении оленя, Рипсу задрал свой короткий хвостик и обронил возле учителя несколько маленьких катышков. Мальчики закричали, девочки смущенно захихикали, прикрыв рукой рот, и Антери стало стыдно за своего питомца. Но учитель как ни в чем не бывало сказал, что более совершенного свидетельства пищеварения северного оленя и не придумать. Катышки были сухие, и их ничего не стоило убрать. Это сделал Антери по указаниям и при помощи учителя.

Ссылаясь на пример Антери, и другие школьники, справедливости ради, стали требовать, чтобы им позволили принести в школу своих питомцев в качестве наглядных пособий. Учитель разрешил принести кошек и собак, когда о них зашла речь, но когда некоторые стали просить разрешения принести на урок кур и петухов, привести баранов и коров, а один мальчик в одно прекрасное утро появился на школьном дворе с лошадью, учитель сказал: «Хватит». Мальчику велели отвести лошадь домой, и с этих пор с различными животными знакомились при помощи таблиц и диапозитивов.

Рипсу, во всяком случае, изо дня в день ходил в школу вместе со своим хозяином и возвращался домой в конце дня. В иное время он держался близ дома Антери, послушно оставался на ночь вне жилища и выбирал себе место для ночлега когда где придется. Полудикий лесной зверь, он не знал горюшка даже в сильные морозы — мех защищал его от холода. Если только он получал достаточно пищи, он справлялся со всем, с чем справляются и другие олени на своих местах.

Добывание пищи для Рипсу была особая статья. Заметив, что Антери заботится о нем, олень перестал пытаться сам выкапывать ягель из-под снега — в той мере, в какой он это мог. Напротив, он следовал за своим опекуном на болото Калтио, где они вдвоем добывали лишай. Но лишая было не слишком много, и его количество на комлях, стволах и ветвях деревьев все уменьшалось. Достать его лыжной палкой было уже нельзя. Тогда Антери забирался на дерево с палкой и сдергивал или сбивал ею пучки лишая, которые падали на землю к ожидавшему их Рипсу.

Могло статься, Рипсу был очень голоден и успевал поедать весь лишай, который упал на наст, а на дереве его больше не было. Антери начинал спускаться вниз, но на корнях дерева его встречал Рипсу со своими острыми рожками. Олень подталкивал ими Антери в заднюшку, и было ясно как день, чего он добивается: он требовал еще пищи и хотел, чтобы Антери опять лез за нею на дерево.

Антери пробовал объяснить, что на дереве больше не осталось нисколечко лишая и что он хочет еще поискать пищи, но олень не понимал его. Лишь после многочисленных уверток Антери удавалось спуститься на землю так, чтобы Рипсу не порвал ему штаны.

После нескольких таких эпизодов Антери пришлось отправиться к специалисту, своему другу Матти-Оленю, и просить у него совета. Старый оленевод смеялся до слез, слушая рассказ Антери. Он не слыхал раньше ничего подобного.

— Но уж мы найдем на него управу, — сказал он. — Что, если мы накинем на голову твоему Рипсу недоуздок, а к нему прикрепим ремень? Тогда ты сможешь привязать его к какому-нибудь дереву на то время, пока сам лазишь за лишаем.

— Я наверняка не сумею сделать недоуздок, — сказал Антери.

— Ну конечно, — сказал Матти-Олень. — Солдатами не рождаются. Но я сделаю его и тебя научу, как делать…

Они тотчас взялись за дело, примерили пришедшему следом за Антери Рипсу свое изделие, и недоуздок был готов. У старого оленевода нашелся мягкий, но крепкий ремень, узлы которого не могли вдавиться в шею или лоб оленя или натереть их.

— Ты не думаешь о том, чтобы научить оленя чему-нибудь еще, кроме как есть лишай? — спросил Матти-Олень. — Это он умеет и не учась…

Антери не знал, что на это ответить, и Матти-Олень продолжал:

— Видишь ли, в старину оленей использовали в разных целях. Кроме того, что оленя забивали на мясо, его во всей Лапландии использовали как тягловое и вьючное животное. Крепкий, обученный тягловый олень тащил лопарские или легкие сани с человеком в них, а летом переносил изрядную ношу, которую человек взваливал ему на спину… Теперь место оленя заступили мотосани, но несмотря на это оленя, конечно, можно научить той работе, которую он справлял раньше. От твоего оленя пока еще мало проку, но он может учиться, и обучение надо начинать смолоду.

— А успеет ли он уже этой зимой обучиться настолько, чтобы на нем можно было ездить? — с жаром спросил Антери.

— Он еще не скоро сможет тащить настоящие лопарские сани. Да и вряд ли сможет это делать, хотя и будет уметь, — сказал Матти-Олень.

— Но ведь ты только что говорил…

— Видишь ли, новые лопарские сани теперь никто не изготовляет, а старые превращаются в рухлядь. Они либо гниют где-нибудь у стены, либо их разламывают на дрова, — сказал старый оленевод. — Прогресс дает себя знать… Но в деревне появились пластмассовые санки, их покупают детям. Такие санки твой олень мог бы тащить по ровной местности, по дороге или тропе, если б даже ты сидел за погонщика. А в марте или начале мая, когда установится хороший настовый путь, Рипсу отлично сумел бы тащить за собой лыжника — тебя.

— До сих пор Рипсу всегда ходил следом за лыжником, — сказал Антери. — Он портит и разрушает лыжню. Он много раз коверкал лыжную дорогу к школе, и ребята винят в этом меня.

— Ну, ты можешь положить этому конец, если запрешь оленя… Я говорил о том, выйдет ли из Рипсу тягловый олень или нет. Не из всякого оленя выходит тягловый олень, как его ни учи… Но твой Рипсу производит хорошее впечатление, и я нисколько не удивлюсь, если он будет даром катать тебя по болотам и равнинам.

— Разве он уже мой? И как надо его учить? — спросил Антери. — Ведь я не умею.

— Посмотрим, посмотрим, — успокоил его Матти-Олень. — Председатель общества оленеводов уже поставлен в известность и срочно созывает собрание. А что касается обучения Рипсу, то это кропотливый, требующий терпения труд. Вернемся к делу, когда наступит новый день. Сегодня мы смастерили недоуздок для Рипсу и заодно решили другие загадки. Понемногу за день — много за неделю…

Так где-то в середине марта началось обучение Рипсу.

Лапландский день заметно удлинился, светло было с семи утра до семи вечера, да еще были утренние и вечерние сумерки. Рипсу привязывали ремнем близ дома, и он не мог больше свободно бродить по деревне. Так было лучше и особенно безопаснее для Рипсу, потому что с прибавлением дня и потеплением край сопок стал привлекать внимание толп туристов. Вереницы автомобилей мчались через деревню по автостраде № 4 на бешеной скорости. Если бы Рипсу стоял на шоссе, это привело бы к его гибели, а в худшем случае опрокинулся бы и автомобиль.

В ремне для Рипсу не было никакой беды. Он мог двигаться, насколько позволяла длина ремня, и у него не было недостатка в пище.

Ему доставляли лишай, пучки ветвей, хвощ и время от времени давали кусок вкусного хлеба, который приносил в кармане его заботливый опекун и хозяин. А когда кончались занятия в школе и Антери проходил с ранцем в дом, в жизни оленя наступала перемена. Теперь была очередь Рипсу «сидеть на уроке», а учителем был Антери.

Однако школьным инспектором или даже членом школьного совета, а то и министром образования был Матти-Олень.

Глава десятая

Пасха в этом году пришлась на апрель, и на время пасхальных каникул установился замечательный настовый путь. Снег был такой твердый, что отлично держал Рипсу, который уже мало-мальски научился тянуть за собой человека на лыжах. Он умел поворачивать в ту сторону, куда тянул вожжевой ремень, но, поскольку вожжа была всего одна, как и полагается у тягловых оленей, ему приходилось также осваивать взмах рукой, который делал погонщик… Суть в том, что вожжевой ремень, служащий одновременно для того, чтобы удерживать оленя, когда он не бежит, обеспечивает подачу сигнала к повороту налево, и только налево. А взмах погонщика левой рукой означает, что надо повернуть направо. Когда вожжевой ремень держат в левой руке, все управление сосредоточивается в ней: дерганье за ремень означает поворот налево, а взмах рукой — поворот направо. В свою очередь, в правой руке погонщик держит тяговую веревку, которая ведет между ног оленя к его шее, к лопаткам.

Трудная это была школа для Рипсу, но и Антери тут было чему научиться, к чему привыкнуть. Временами раздосадованный олень упрямился, и его надо было просто наказывать. У Антери это не получалось, и тогда в обучение вмешивался Матти-Олень и ставил все на свои места.

— Олень полудикое животное и должен усвоить, кто его хозяин, — говорил он. — И чем суровее урок, тем глубже усвоение…

Первая трудность состояла в том, что Рипсу не соглашался, чтобы его вели на поводу. Он упирался всеми четырьмя ногами, и Антери не мог сдвинуть его с места. Тогда приходилось звать на помощь Матти-Оленя, и он показывал оленю, что, когда его тянут за повод, лучше всего повиноваться. Хотя он и упирался изо всех сил и в конце концов бросался на землю, они все-таки продвигались вперед. Когда так продолжалось некоторое время, Рипсу убеждался, что сопротивление ни к чему не приводит. Ему позволяли встать на ноги и давали время одуматься. Конечным результатом было то, что олень следовал за своим поводырем, хотя ремень не был натянут. Рипсу стал ходить на поводу и в некотором роде окончил первый класс.

Второй трудностью, требовавшей длительного обучения, было научить оленя тащить что-либо за собой. Тяговая веревка между ног оленя, казалось, причиняла ему неудобство, и груз на ее конце как будто пугал его. Стоило большого труда удержать Рипсу от панического бегства. Тут опять требовалась опытная и сильная рука Матти-Оленя, чтобы удержать пугливое животное, и понемногу урок усваивался. На определенном этапе к концу тяговой веревки стали привязывать макушку ели, ветки которой оказывали сопротивление при волочении, и таким образом Рипсу чувствовал нагрузку на шею и лопатки. В конце концов отпала необходимость в том, чтобы поводырь находился возле оленя, удерживая его, стало возможным удлинить поводок, и Рипсу послушно следовал за ним. Так был окончен второй класс.

И наконец, Рипсу следовало научиться сигналам управления. Поводырь помещался теперь позади и был теперь не поводырем, а погонщиком. Это было трудное дело, и обучение ему требовало помимо терпения еще и суровости. На этом этапе сам Антери чувствовал себя учеником. Надо было управляться с вожжевым ремнем, удерживать в руке тяговую веревку и сохранять равновесие на лыжах, в то время как Рипсу нарезал во все лопатки. Все это казалось чуть ли не непосильной задачей. Не раз случалось, что либо по неопытности Рипсу, либо из-за неловкости Антери веревки и ремни безнадежно перепутывались, и олень вместе с Антери на лыжах переплетались в один клубок. Тогда Матти-Олень закатывался смехом, и Антери тоже не оставалось ничего другого, как смеяться, ведь сердиться и нервничать не имело смысла — это ни к чему не приводило. Быть может, и Рипсу тоже хохотал бы, если б только умел.

И вот в один прекрасный день тренировочное упражнение Антери и Рипсу прошло без сучка без задоринки. Глаза Матти-Оленя на его морщинистом лице сверкнули, и он сказал:

— Это достижение, за которое можно дать по крайней мере водительские права.

— А дают за такие занятия водительские права? — спросил Антери. — Наверное, все-таки нет.

— Дают, это точно. Близ Рованиеми, в Мая на Полярном круге туристы могут ездить на обученных северных оленях, и где-то там есть школы езды на оленях, — сказал Матти. — Возможно, такие школы существуют и в других местах Лапландии, и если турист сумеет самостоятельно проехать на олене, оставаясь в лопарских санях, круг по льду озера или еще где-нибудь, ему дают водительские права.

— Какие глупости! — удивился Антери.

— Нисколько. На этих правах серьезные подписи и внушительные печати, и турист вставляет их в рамку и вешает на стену, когда возвращается домой, — уверил его старый оленевод. — По-моему, это гениальное изобретение — с точки зрения лапландцев. За эти водительские права, видишь ли, приходится платить, и деньги остаются у нас в Лапландии.

— Пусть так, — согласился Антери. — Но в обучении оленя турист, конечно, ничего не смыслит.

— Это верно. Этим умением обладают другие, — сказал Матти-Олень.

В общем и целом было много хлопот, и время летело как на крыльях. Антери даже перестал вспоминать о своем старом доме, который был теперь под водой и толстым льдом, и о своем дедушке, который в одиночестве зимовал в хижине в тайге, близ того места, где они прежде жили. Зимою отец дважды проделал к нему трудный путь и относил ему продукты, к которым человек все-таки привык, жил ли он в глуши или в обжитых местах. Дедушка ценил соль, сахар, кофе и табак, хотя не желал переселяться в деревню или поближе к тем местам, где можно было их достать. Еще он, конечно, нуждался в хлебе и муке. В тайге зерновые растения не росли, а маленькие поля их старого дома ушли под воду. Но приварок к хлебу — мясо и рыбу — дедушка брал от природы. Осенью он подстрелил лося, а водохранилище и особенно устья впадающих в него рек давали сколько угодно рыбы.

Рыба была по вкусу и другим. И добывать ее теперь, в пасхальные каникулы, снарядились Антери и его отец… Долго обсуждали вопрос о том, можно ли брать мальчика с собой в такое длительное путешествие. Если бы у них были мотосани, все было бы ясно без долгих слов. Точно так же, если бы мальчику предстояло пройти пешком туда и обратно многомильный путь, решение было бы просто: Антери следовало остаться дома. О другой возможности не могло быть и речи. Но теперь у них был Рипсу, с которым Антери, казалось, управлялся довольно умело. Сможет ли молодой оленевод на практике подтвердить, что спасение оленя от голода, все заботы о нем и труды по его обучению не были напрасной тратой времени?

Сам Антери говорил, что он, конечно, справится с Рипсу. Мать была настроена отрицательно, а отец сомневался.

— Пойдем спросим у Матти-Оленя, — предложил Антери.

Матти-Олень сказал, что хотя Рипсу еще не полностью обученный олень, он как пушинку понесет Антери по насту. Он мог бы потащить за собой и отца, если бы только отец мог управляться и совладать с ним. И если путь пойдет через болота и равнины, где деревья не будут помехой, то олень и мальчик, конечно, оставят позади любого, даже хорошего лыжника.

— По-моему, ничто не мешает взять с собой мальчика, — сказал старый оленевод. — Ведь в подобных обстоятельствах олень только проходит хорошую школу и на деле определяются его возможности… Вероятно, и от мальчика будет какая-то помощь при ловле рыбы. В одиночку трудно опускать сети под лед.

Отец согласился с этим… Они выпили кофе в маленьком жилище Матти-Оленя, поговорили о том о сем, и, когда собрались уходить, старый оленевод сказал напоследок:

— Счастливого пути! Хорошего улова и больших рыб! И принеси, мальчик, старому Матти-Оленю налимов, в эту зиму у нас с тобой было столько хлопот.

Дело было ясное, Антери решили взять с собой на рыбную ловлю… Перед пасхальными каникулами, до отправления в путь, в обществе оленеводов состоялось весеннее собрание, на котором владельцы оленей обсуждали и решали вопросы о сооружении изгородей и избушек для оленеводов, о весеннем отёле и множество других дел, относящихся к оленеводству. Решалась также и судьба Рипсу, и Антери напряженно и даже со страхом ожидал этого момента.

Матти-Олень точно знал, когда состоится собрание, но о нем известили также в газетах. Матти успокаивал Антери и уверял, что оленеводы порядочные люди и примут в свою среду каждого, кто серьезно интересуется оленями.

— А вдруг они все-таки отнимут у меня Рипсу? — волновался Антери.